Teardrop - Massive Attack
Стоило родителям потерять своего ребёнка, как в доме нескончаемо толпилась целая гурьба «спасателей», проходу не давали. В кухне всё время готовились горячие супы и травяные чаи, на ночёвку оставались родственники, Ба с обеих сторон, дяди, психологи, доктора. На парнишку четырнадцати лет никто внимания особо не обращал. Не до него как-то. Тут Борама нужно приводить в чувства, он исхудал и ничего не ел, отказывался от терапии и закатывал истерики. Если выпадали дни, когда в доме, кроме домашних, не было никого, слышался горький долгий вой. Задыхаясь, омега полз по полу, его плечи содрогались из-за безостановочных рыданий, пальцы тряслись. По ночам он кричал, перебегая в комнату своего исчезнувшего малыша, орал, как резанный, мучаясь кошмарами. Сынхёну потеря далась иначе, он растерял своё здоровье и все силы, с младшим сыном альфа не говорил. Он не хотел признавать ни себе, ни тем более бедняге Чонгуку, что неосознанно винил его в летальном исходе. Если бы Чонгук тогда не тянул до последнего, если бы не дожидался, пока под ночь приедут родители с работы, если бы сообщил сразу же, как только почувствовал, что что-то не так – то они могли бы вернуть омегу домой. Приходили навещать семью Пак Сынхёна чиминовы одноклассники, они усаживались за стол, сытно обедали и всхлипывали влажными носами, поминая исчезнувшего друга. Этот кошмар непременно травмировал всех, с кем был когда-то связан несчастный мальчик. Чонгук почти ни разу не плакал на глазах у других. Боялся, что привлечёт внимание, и его будут ругать за эгоизм, за то, что он думает об одном только себе. - Ты хотя бы представляешь, насколько больно было твоему брату?! – Выплёвывал однажды отец альфа сыну в лицо, когда тот рассердился из-за чепухи и разбил тарелку. – Артист! Хочешь, чтобы тебя все жалели, о тебе все беспокоились, о тебе все думали! Тебе наплевать, что сделали с Чимином, тебе наплевать на его смерть! Скандал тогда они учинили страшный. Конечно Сынхён не хотел говорить всех этих пакостей, он исстрадался, уже даже и не знал, как дальше вывозить всё это, как идти в ногу со временем, не ломаться высохшим сучком. Однако его слова безумно ранили Чонгука, он закрылся в себе, понял: кто бы что ни говорил - виновником пропажи навсегда останется он один. Это было разрушительной ложью. Но тогда никто не объяснил ему, что он тоже – жертва, что он травмирован не меньше мучившихся своих родителей. Он и не хотел жалости, не искал себе оправданий. Просто гнался за ощущением нужности, хотел чувствовать хотя бы на подсознательном уровне, что, несмотря на тот страшный день, он всё равно остаётся их сыном, их ребёнком. Ему было четырнадцать. Детство из него вытряхнули агрессией и равнодушием. Лишь один Ба прижимал его к себе по вечерам, успокаивая и выцеловывая слёзы. Однажды он прокололся. Ему показалось, что он наткнулся на след Чимина в заброшенном парке для развлечений, там он нашёл пару бутылок из-под пива и оставленную кофту, которую старший раньше носил. Он поднял шум, позвонил отцу, сердечно прикрикивая, что, кажется, нашёл Чимина, тот околачивался с проблемными подростками, у них, вроде, и ночевал. Приехала полиция, родители, знакомые. Взяли кофту, сунули служебной овчарке под нос, и та не опознала в ней запаха омеги. Потом выяснилось, что одежда принадлежала обычному студенту, тот с дуру перепил лишнего, и оставил свой сотовый вместе с одеждой в парке. Вдребезги разбитый, Чон не вынес стыда и ужаса, он захотел сбежать из дома, но отец схватил его за шкирку, пока тот визжал и царапался, ревя в голос, схватил, и крепко обнял. Не выпускал, пока малыш не затих, нормализовав дыхание, высвободив из себя весь крик, всё горе. Сынхён извинился за всё, поцеловал его и пообещал, что они пройдут через это вместе, держась крепко, семьёй. На следующий день приехал полицейский Донсу, он подарил Чонгуку свою кепку, и сказал, что тó, что он вытворил недавно – похвально. В Чонгуке были зачатки хорошего детектива, даже командира полиции, альфа заверил мальчика и попросил не сокрушаться о своей ошибке. Воодушевил вступить в ряды людей, творящих правосудие. И юный альфа повиновался судьбе, позволив заглотить себя с головой. Он потерялся в новом смысле жизни. Нет, боль не исчезала, не заполнялась бесконечная чёрная пустота в груди. Чон просто теперь знал, куда будет идти и что будет делать. Пока, наверное, не умрёт. Отец лишь беспрекословно помогал своему мальчику, вкладывал в него своё время и деньги. Тот ходил на спорт, домой приезжал учитель и обучал его игре в шахматы. В их обители стоял порядок и чистота. Комнату Чимина не трогали, входить посторонним было запрещено. Вещи мальчика папа Борам разбирать не стал, его психика осталась расшатанной, а физическое состояние – нестабильным. Нельзя было копаться в незаживающей ране. Оставив всё как есть, Пак Чимина провозгласили погибшим. Чонгук первое время спорил и ругался, он был уверен, что брат найдётся, но его слова всё больше и больше походили на безумие. В какой-то момент жизни он просто замолк. Родители с благодарностью пробовали существовать дальше. Детский фотоальбом «Чим-Чимини» спрятали глубоко, чтобы он не причинял вреда. Месяцы сменялись годами, из неловкого нелепого щенка, Чонгук превращался в настоящего мужчину, он возмужал и окреп, переехал в собственную квартиру, вступил в отношения с омегой из хорошей семьи, о прошлом не трепался, не любил. Его пассия поговаривала про сексуальную энергию, и про то, что она у Чонгука какая-то перекрытая. Словно ему раскрепоститься полностью мешает некий блок в чакре. «Некий блок» переломал его на мелкие части, раздробил кости, оставив лишь подобие на изначальную форму. Чонгук не собирался рассказывать, кем он был, что потерял, что натворил. Вина не сошла с него, нет, она лишь притёрлась плотнее, стала проклятым клеймом. Он научился справляться, но не научился жить. В той полной мере, в коей мог. Наверное бы мог. Пару раз ходил на сессии к психотерапевту и психологу, те в один голос заладили, что он должен учиться отпускать. Позёрство. Нечего отпускать. Ты не можешь дать уйти чему-то, что целиком и полностью принадлежит тебе. И Чон знал, на самом деле, что даже если он и постарается идти дальше, другим путём, его походка не изменится. Он всегда будет хромать на обе ноги. Как подстреленное животное. Только так и бывает с людьми, которые теряли близких.***
Вот они – результаты недосыпов. Гадкая рябь в глазах, ощущение песка под веками, да и в целом состояние мерзкое. Вплоть до самой тошноты, назойливо липнущей к горлу. Чонгук сглотнул. А мужчина не сводил с него глаз. - Выглядите паршиво. - Давай ты будешь говорить, когда тебя спрашивают? – Он вырвал с корнем любую возможность разговориться. – Помалкивай. Подсказывая дорогу до дома, альфа осведомился о деле, даже выпросил фотографию пропавшего ребёнка. Улыбающийся яркой улыбкой Чимин. Ему пятнадцать. Он стоит над клумбой и тычет указательным пальцем в сторону лягушки. На голове оранжевая панамка, короткие белые шорты, белые носки и кроссовки. Серёжки на ушах в форме уточек, три тоненькие косички над ухом, их омега подцепил заколкой. Такой красивый и счастливый. Никогда он не видел его таким. Чимин никогда не улыбался, никогда не радовался и не смеялся. Его лицо было исчерчено уродливыми шрамами, его тело и здоровье безвозвратно испорчено. На дне звёздных глаз плескалось сумасшествие, коим он заражался вот уже столько времени. Когда на него повышаешь голос – он припадает к ногам как жалкий пёс, колотит себя кулаками или бьётся головой. Не наказывай, прошу, я лучше сам. Погрязший в травмах. На себе оставляется почерк маньяка, и его не сотрёшь ни лекарствами, ни временем. Безвозвратный мрак. А эта фотография – уже чужая. - Давно он пропал? - Десять лет назад. – Сообщил Чон, сложив фотографию во внутренний карман куртки. – Возвращался со школы. А потом исчез. - Это ужасно, - опустив глаза, мужчина смотрел на свои руки, - это просто ужасно. Не представляю, как пережили потерю его родные. Мальчик действительно красив. Меня подозреваете? - Слушай, - рулил Тэхён, поэтому отбиваться приходилось Чонгуку: - Считай, тебе не повезло. Не нужно было тогда врать. - Я не врал. - Я не верю, - разозлился альфа, - ни единому твоему слову. Уж сильно много ты наболтал, не находишь? Тэхён озирался в переднее зеркало. - Мы почти приехали. – Мужчине тоже понадобилась пара лишних секунд, чтобы успокоиться. Троим альфам в одной машине неудобно – тесно и опасно. – Там будет въезд. Прежде всего они с Тэхёном изучили Хонду, и уже после - посадили подозреваемого в свою, полицейскую. Его тачка выглядела как говно, сиденья продранные, пахло блевотиной, но мужик объяснял им, что это самый обычный запах подпорченной кожи. Обивка, то-то и всего. Тэхён канцелярским ножом продырявил каждую «сидушку», выискивая страшное. Совершенно пусто. В багажнике лежали пакеты из супермаркета, нечто бытовое, а ещё детские пелёнки и… стерильные прокладки. Альфа говорил «мы развелись незадолго до того, как младшему исполнилось пять месяцев». Недавно приобретённая вещица. Да и копы не слишком разбирались в омежьей гигиене. Не их специфика. Машина старая, ей шёл двадцать четвёртый год. Мужчина почему-то не собирался приобретать аналогов. Упёрся. Их ждало восхитительное место. Продирались на машине через рощу, фары светили на влажную дорогу, унося с собой единственный источник видимого. Шины приятно шуршали, сдавливая камешки. Через пятнадцать минут они оказались на большом поле, в середине которого стоял дом. Несколько других «хижин» были разбросаны дальше, по холмам, но расстояние слишком большое, с дружелюбными соседями, по словам альфы, туговато. - Чёрт, ну и глушь, - выдохнул Чонгук, наклонившись к Тэхёну. Тот выходил из машины, руки держа на пистолете. Напряжён, что уж тут попишешь. Однако место красивейшее. Головокружительный запах свежести, густая пышная листва шуршала над головами. И несмотря на темноту, можно было заметить дрожание полевых цветов, рассыпанных по территории. - Далековато от города, - заметил Тэхён, и хозяин своего дивного поместья трижды кивнул. - Да, это очень полезно. – Незлая ухмылка коснулась его губ. – Так дольше проживёшь. - И чего это ваш супружек дёру дал, а? – Ким высветил фонариком надпись над самыми воротами «Сон Дэ 15/3». – Характерами не сошлись? - Вот ему, как раз, - альфа зазвенел связкой ключей, - хотелось к городу поближе. Что будет с моей машиной? - Ничего. Заклепаем обратно твои вонючие сидения, ключи вернём после осмотра. Не переживай за свою рухлядь. - Попрошу не обзывать, - усмехнувшись, мужчина впустил их внутрь. Вход через гараж, значит начнут с него. Нечего сказать, изучали они досконально. От фонариков исходили прозрачные столбцы света, и альфа любезно врубил выключатель. Забились лампочки, вспорхнули мелкой пылью мотыльки. – Чай предлагать не буду. Чон, прохаживаясь по периметру, сосредоточено высматривал самые обычные предметы: гвозди, отвёртки, молоток. На крюке у деревянной полки висела верёвка, он взял её в руки, прощупывая и обматывая вокруг своего бицепса. Натянул. Полезная штука. Тугая. – Зачем она тебе? - Спускал со второго этажа балки. Хотел сделать балкон пошире. - Эти балки? – Тэхён взял в руки железный обрубок, покрытый мазками ржавчины. Мужик кивнул. – Самый обычный мусор. - Мне он нужен. - Что это? – Тэхён вдруг замер, приглядевшись, большим пальцем очертил круг, повторяя за засохшей каплей. Смахивало на кровь. - Должно быть ржавчина. - «Должно быть»? – Вскинув бровь, Ким осторожно уложил балку на пол. – Это мы забираем. Так, проверить. - Как хотите. На полу стояли три банки из-под краски. Чонгук каждую из них раскрыл. Тоже пустяк – краска как краска. А ещё попалась одна любопытная штуковина. Складной ножик, отдавший свежим блеском, лежал прямо под носом, будто выпрашивал быть замеченным и оценённым. - Откуда? – Чонгук высвечивал каждые щели и болтики. Такое явно просто так не купишь. - Это, - альфа протянул было руку, чтобы забрать, но ему не отдали. И тут же большая его ладонь сместилась в кулак. – Мне подарили на юбилей. - Сколько тебе лет? - Пятьдесят один год. Даже Ким удивился, приостановившись. Пятьдесят один? Да гонит. Ни за что. Выглядит молодо, словно едва старше их двоих. - Хённим, - Тэхён улыбнулся, - да ты прямо как айдол. Сохранился неплохо. - Сколько лет твоему супругу? – Чонгук веселья не разделял. - Бывшему, - альфа зачесал волосы, слегка вспотел, - тридцать три. - Как познакомились? - Он родственник моего покойного соседа. Я помогал с похоронами. Так и познакомились. - Сколько ты здесь уже живёшь? - Двадцать два года. По его словам, машина дорога тем, что хранит в себе историю. Она была подарена хорошим товарищем и многое пережила. Реконструкции не подлежит, ибо мужчина не хотел изменений. Жил он старым, грезил о прошлом. О многом говорил, как об утерянном и упущенном. И, конечно, это старило, придавая ему его же возраст, настоящий. Медленно, одна за другой, всплывали его привычки и манеры, которые он таил при первом взаимодействии с копами. Слова говорил сквозь стиснутые зубы, на корейца не похож. Дом его был пуст и холоден, зацепиться не за что, и вскоре исследование подходило к концу. В рамке на столе в гостиной, они заметили изображение мальчишек. Один лежал в кроватке, в памперсах, другой, придерживая его за тёмную головку, смотрел прямо в камеру. Выражение никакое, он ещё слишком мал, не прочтёшь эмоций. В уголке виднелась тень. - Мои здоровяки, - проговорил мужчина. Интересно, кто мог сделать эту фотографию? Папа малышей? Уже почти 12 ночи. Поздновато. - Может поедем в Канчжи завтра? Омега и дети уже спят, я бы не хотел их будить. Они-то уж точно не при делах. - У тебя есть подвал? – Спросил вдруг Чонгук, и тот растерялся. На какую-то долю секунды, в миг, когда был задан вопрос, Чону показалось, что повеяло страхом. Он зацепится за это и расковыряет до основания. Тэхён тоже остановился. - Да. - Показывай. Так он и повёл Чонгука в подвал. Не обошлось без торга, что-то странное смутило его, выбило из колеи, он отмахивался и нехотя согласился. Тэхён же остался наверху, рассматривал то, что ещё не изучили, стоял на шухере. Настороженный и недовольный, он внимательно ступал туфлями по скрипящему паркету. Не нравился ему этот жуткий тип. Глаза… прозрачные, как стёклышки, не двигались и не показывали жизни. Как у фарфоровой куклы. Блюдца-мертвецы. Пистолет согревал бедро. А что если этот конченный и есть похититель? И что тогда? Тэхён вдруг осознал, что никогда особо и не верил в возвращение омеги домой. А сейчас разрасталась такая буря, что не до скептицизма и смятений. Они действительно… по-настоящему могли разгадать десятилетнюю тайну, которая, казалось бы, погибла вместе с пропавшим ребёнком. Тэхён знал, что интуиция его не подводит. Ещё с самого отрочества ему довелось убедиться в закономерности: то, что чуялось нутром, всегда правдиво и оправдано. Родители были строгими, но прислушивались к словам младшего сына, подкрепляя его веру, убеждая не останавливаться и не колебаться. Он мог предсказывать дождь, не стараясь и не планируя, как-то абсолютно случайно. Даже удивлялся. Если болело лицо, означало, что что-то нехорошее происходило там, далеко от дома. Он не знал, что оказывался прав, но чуял. Одержимость гороскопами всё же приводила его не в самые лучшие края собственной души. Однако похожее происходило со многими, проблема не делалась катастрофической; с возрастом взрослел его разум и сердце. Сверхъестественное ощутимо, если предоставляешь ему пальму первенства. Если не противишься. Так Тэхён и поступал. К такому же он призывал и Чонгука, аккуратно шепнув в самое ухо «будь осторожен». Подвал у мужчины - место просторное, достаточно чистое, лежала только ветхая мебель и пылился телевизор, будто из прошлого века. Большой, чёрненький. Антенна свисала с его пузатого бока, и тоже пыльная. Расстелен большущий палас. Вдалеке стояла полка для обуви. Мужчина сказал, что его здесь почти никогда не бывает. Два раза стукнув ботинком по поверхности, Чонгук внимательно слушал. Слушал пустоту и тишину, не мог различить в ней ничего такого, во что можно было вгрызться клыками и вытравить наружу. Голова от тошноты кружилась непрестанно. Не было связи. Ни с грузовиком, ни с китайскими иероглифами, ни со слоганом. Даже проклятый альфа никак не вписывался во всю эту ерунду, он казался вполне обычным засранцем. Вот только один элемент в подвале Чонгуку не дал покоя. Надо же, даже как-то поразительно, что такая деталь не припрятана хорошенько в самых глубинах. Чонгук вдруг вспомнил, что в самом детстве, Чимин, если сильно чего-то боялся, нырял к нему в кровать, толкаясь ледяными ступнями и сбивая дыхание, просил отвлечь его и что-нибудь рассказать. Что-нибудь интересное и доброе. Чонгук обнимал его нехотя, стеснялся. Меж ними пряталась разница в два года, но тогда маленький альфа считал, что уж слишком он мал для геройств. Самому было страшно, особенно в грозу. Но Чимину ведь не скажешь. Кто-то из них двоих ведь должен быть смелым. - Трусишка, - говорил малыш Чонгук, голос у него тогда ещё даже не сломался. – Бояться нужно динозавров или самолётов. - Включи лампу, - умолял его омега, - мне очень-очень страшно. Папа сказал, чтобы я шёл к тебе. Защитишь старшего братца, а-а?! Ты же альфа. Везёт тебе… Чонгук тогда покрылся румянцем. Пока Чимин обнимал его – крепко-крепко, он отворачивался к окну, теснясь в мягкой постели, и шептал храброе: - Защищу. - Знаешь, - подал он наконец голос, стоя к хозяину спиной. – Давеча я разговаривал с одним чокнутым. Он припрятан в дурдоме. Шизофрения у него. Мужчина позади слушал. Чон всегда мог выявить, внимателен ли его собеседник или рассеян, как чёртов плут. - Он говорил про Царя Зари и Царя Горы. Рассказывал про своего сообщника, того, кто участвовал в похищении. – Альфа зажевал свои губы. А вода всё поднималась. – Говорил он много и непонятно, кучу всякой херни наплёл, приходилось отделять правду ото лжи. Но что интересно… - Чонгук со стены снял небольшой постер , уселся на корточки, протянув свои ладони к плинтусу, - он упомянул про холмы и долины, говорил о полевых цветах. Ты здесь один, дружище. Прямо-таки король горы, а? Как тебе? Без народу больше кислороду? Не скучаешь по Юнсону, скажи? Гора, покрытая пятнами солнца. Вот, что было на картинке. Из-за планки задуло прохладой. Облизнуло пальцы. Сердце у альфы пропустило удар. Там, под плинтусом щеголял воздух, есть куда спускаться. Полое место, наверное лестница или что-то такое. Замерло время. И возобновилось в обратном отсчете. Он нашел похитителя. Чонгук хотел было подняться, но не успел. В какой-то момент его прошибло тупой болью, язык подтянулся к нёбу, и он, стукнув кулаком по стене, скатился по ней вниз. Блядь, блядь, блядь. Он терял сознание. Из-под воротника растеклась густая кровь. Поползла, забивая щели. Чонгук чувствовал, как хочет закричать, позвать Тэхёна по имени, как хочет рвануть вверх, подняться на ноги, и обрушиться на уёбка, стереть его в порошок. Он смог издать жалкий всхрип, боялся, что язык закатится вниз, и он задохнётся. Перевернуться уже не смог. А что оставалось? Только лишь смотреть на то, как беспощадно тихо и медленно чужие ноги брели по ступеням вверх. Чтобы навредить Киму, и припрятать мёртвые тела полицейских у себя на лужайке. - Тэ… - он не знал, шевелились ли его губы, выходили ли звуки, - Т… Всё потемнело. Чёрная вода накрыла его с головой.