dwell

Такое бывает, дома строят на лад свайных жилищ, возводившихся над водой. Подвал под подвалом, о таких обычно не принято болтать попусту. Кармашки, куда прячутся в случае войны и прочих всяких беспокойств. Первоначально несли в себе цели убежища или хранилища чего-то драгоценного. Сейф, шкаф с семейными реликвиями. Человека в таких подземках быть не должно. Тэхён боялся, по-настоящему боялся. Боялся, что может увидеть, услышать – ушами, носом. Он прихватил пистолет с собой, был готов стрелять по другим бесовским тварям, которые могли полезть по лестнице вверх. А проклятую лестницу найти было тяжело. Осветив фонариком прорехи в месте где он изъял кусочек плинтуса, Тэхён попытался обнаружить вход от выхода, и не приметил ничего. Обошёл всю комнату, легонько потрепал Чонгука, надеясь, что альфа не ушёл навсегда в тот иной мир, из которого уже не вызволить никакими усилиями и мощью. Чон дышал и тихо сопел, вероятней всего организм боролся с ним, силился не умирать. Тэхён нашёл. Дверь припрятана просто блестяще. Слившаяся со стеной, серая, без ручки в середине. Рычаг на потолке, тоже скрытый за выступом в самом верху. Маленькая верёвка, похожая на ниточку – нужно потянуть вниз (чтобы рычаг, единым слаженным устройством, опустился до уровня тэхёновых плеч). Тянул он натужно, весь вспотел, дожидаясь, когда сойдёт с глаз темнота. Своим трудом и страдающим лицом он смахивал на мученика из картин, эпоха Ренессанса – пути Ада, кара рабов Сатаны. Рубашка целиком промокла, и он сгоряча сорвал с себя крепящиеся пуговицы, ощущал, что давит сквозь рёбра. Его бронзовая грудь блестела от пота. Долго так протянуть нельзя, Тэхён не терминатор. …И если поразмыслить, то тот дьявол, брошенный валяться на собственной лужайке, немало вреда нанёс двум вооружённым альфам. Вырубил Чонгука одним ударом, не удостоив даже бравой схваткой, отутюжил Тэхёну лицо, продырявил спину, складным ножиком пересчитал рёбра с правой стороны. По шее у Кима растекалась кровь – тот и её тоже чиркнул, когда выделывался. Перед тем как сдохнуть. Что же выходит – если там в подвале никто иной, как Пак Чимин, то от бедняжки вообще живого места не осталось? Десять лет с этим тираном… Тэхён, поддаваясь панике, искренне желал, чтобы внизу никого не было. Так будет лучше. Омега альфе не ровня. Тягаться с таким столько времени – то же, что и стереть себя до атомов. Дверь не поддавалась. Ким дергал её, толкал плечом, и нихрена. - Да что за… - не желая больше тратить зыбкое время, он застрелял. Как запросто можно получить желаемое, повертев пушкой меж пальцев. Звук у пистолета оглушительный, такой всполошит всех грызунов и тараканов под паркетом, соседям лучше держать свои уши распахнутыми, держать их обеими руками: Слушайте, нелюди, как по вашему равнодушию годами разрушалась чужая жизнь. Лестница узенькая, спускаешься в неё, как в подводную лодку. Стук его чёрных туфель, липкое леденящее душу дыхание, и бесконечный пот, стекающий по чёрным волосам и спине. Ему не нравилось погружаться в черноту, не нравилось становиться частью дикого безумия. Не приходило ни облегчения, ни понимания, что он действует исключительно во благо, помогает, спасает жизнь, открывает занавес страшнейшей тайны. Хотелось смыться, вздёрнуться на верёвке, написав родителям душераздирающую истину. Он трус. Самый настоящий. То, что ждало далеко, в самом нутре этого дома – оно пугало его, как пугаются кролики охотничьего пса. Это – не геройство. А инстинкт. Он шёл как из-под палки собственного жалкого остатка храбрости и чести. Спустившись в самый низ не нашёл ничего кроме хлама и пыли. И ещё одной двери. Массивной, металлической. По краям видна обивка. Над нею блекла жёлтая лампа, стекло казалось засахаренным, как окошки в пряничных домиках. Американская радость. Промедление равно смерти. Заполняясь тревогой, его сосуд внутри трещал по швам. Он выстрелил. Тут же услышав испуганный визг детского голоска где-то невдалеке. Ещё, и ещё – он стрелял, пока от двери не остались одни ничтожные крошки, стрелял преимущественно по низам, чтобы не задеть ненароком драгоценных жителей. Или ублюдков, рубящихся в карты. Он представлял себе это – как лежат тела изнемогших омег, и над ними властвуют выблядки из «верха», с ключами и силой. Если Тэхён здесь и подохнет, то заберет с собой всех этих уёбков, оставит дверь открытой. Чтобы несчастные могли убежать. Тоненький писк он услышал лишь в тот раз, когда пистолет изрыгнул свой первый выстрел. Больше – ни звука. Он игнорировал хуёвую мыслишку, что мог случайно попасть по детям. Ногой выпнув для себя вход, сделал ошибку, громким злобным голосом приказал: - Всем лежать! Ни с места! - И увидел разве только скромный малюсенький коридорчик, с малюсенькими тапочками, резиновыми сапогами и жёлтым большим зонтом. Внутренность подвала смахивала на беднейшую квартирку, узенькую и душную. Он не убирал из рук пистолета, смотрел туда, куда смотрело его дуло. Кисть ныла, боль в груди разрасталась, как раковая опухоль. Его рана его убивала. - Есть кто? …Чонгуги думал, что сердце у него не выдержит и лопнет, как пузырик. Такого страшного шума он не слышал никогда в своей жизни. Бросившись под стол, он прихватил с собой крошку Ча Ю, а папочка, замерев от ужаса, жался к дивану. Подняться он так и не смог. Громко стонал и задыхался от горьких слёз. Честно говоря, у Чонгука разболелась голова от всех несчастий, те произошли скоропалительно, одно за другим. Мозги его не поспевали за событиями, он был истощён, не различая снедавшей его маленькое тело травмы. Монстр Кобаяси зашёл, чтобы превратить их всех в птичку? Побледнев и перепугавшись, он и Ча Ю заревели, прижимая к раскрытым ртам свои ладошки. Голос у Монстра был самый кошмарный, он кричал страшные вещи. Чонгуги давно пора уже пообвыкнуть к тому, то Коба терзал их маленькую семью, не давая ей покоя, а тут что-то новенькое припаслось, ещё более тяжкое, злое. О таких звуках папочка его не учил. Надо же как… получается, что ещё столько всего малышу Чонгуку незнамо и чуждо?! Выходит, что он ничего не понимает… всё ещё ничего не понимает. Что же делать сейчас? Его сердце готовилось разорваться, и было жутко до тошноты; вцепившись в курточку Ча Ю, мальчишка жмурил глаза, жмурил до спазмов и ярких пятен под веками. Замолкший Па Чи не защищал их, и не говорил ни слова. Малыши его и не видели. Чонгук не мог осмелиться заглянуть в силуэт приближающегося Чудища. Ча Ю тоже плакал, но громче и отчаянней, смиряться с отсутствием папочки ему не хотелось, и он жаждал, чтобы его сковали в надёжные объятия. Он засосал собственный пальчик, слюнявя себе ладонь. Монстр их заметил. Голос его приблизился, подошёл к ним так близко, что можно было почуять носиком чужой запах. Страшный, сильный. Как у Кобы. Но это не был Коба. От неизвестности у обоих заболели м-о-з-г-и… Саднила тэхёнова глотка, он едва держался, клоками вынимая последующие шаги. Маленькие дети под столом – те самые, что и на фотографии? Если подойти к ним вплотную – разбегутся, выскочат из укрытий и спрячутся ещё лучше, наносить такой вред малькам - непозволительно. Тэхён вовсе не собирался травмировать жертв маньяка пуще былого, он хотел помочь. Сфотографировал обоих. Быстро, смазано, несколько кадров. Этот фотоматериал необходим полиции и экспертам. А по мере того, как он размышлял, исполинскими волнами его осаждала агония. Это дети того урода, блять! Биологические дети, двое маленьких человек, родившихся… здесь. Господи… господи, да они никогда отсюда не выходили. И, по всей видимости, не знали других людей, кроме мужика и… Чимин! В этот раз Тэхён взмолился отчаянней, чтобы их папой оказался не Чимин. Пожалуйста, пусть он умер… пусть его никогда здесь не было, никогда он не встречал ни этих крох, ни их одержимого отца. Чтобы не потерять маленьких из виду, он шагнул к ним робко и неуверенно, чуть ближе, совсем чуть-чуть. Те пуще прежнего заскулили, щеками обтирая ножку стола. - Всё хорошо, - обещал он, - я вас не обижу… Он коп, а не детский психиатр. Ему вообще нихера неизвестно: что делать, как говорить. Он – альфа, покрытый кровью, его грудь обнажена, а рана портачит сознание и бдительность. - Не бойтесь меня, - хотелось умолять, - вот так... Усевшись на корточки, он прогнулся к столу, протягивая свою руку и трепетно укладывая её на крохотное плечико. Мальчику около двух-трёх лет. Он не смотрел на Тэхёна. Только плакал. - Иди-ка сюда, - Ким точил их нервы своим железным желанием вызволить и защитить, им не нравилось, они вяло сопротивлялись. Не умели они драться и бороться за ясность собственного разума. Оставалось только отчаянно звать омегу, с надрывом, голосами побитых щенков. Чимин откликнулся: - Не надо его так пожалуйста, - шевелить губами он заставлял себя усиленно и отчаянно, почти весь потух. Последние капли восковой свечи. Настолько хрупкая форма. – Ему страшно. Чимин Тэхёна до смерти напугал. Тот не заметил за диваном изношенное тело, прозрачное, как грязное стекло, обескуражив альфу, он этим самым дал время крохам юркнуть в спальню. Их резвый топот отдавался толстым табуном мурашек у Тэхёна за спиной. Держась за рану на животе, он выпалил надсадно: - Ты, - его подбросило вперёд, к омеге, какой-то жуткой силой, обновлённой – извне. – Чимин… боже, Чимин? На него смотрели блестящими от слёз глазами, безмолвно и пристально. Не проронив больше ни слова, альфа попытался было поднять омегу на руки, но отстранился сразу же, как только опознал болезненный стон - тихий, извиняющийся. Каждая чёрточка его лица прокрадывалась в памяти невинной картинкой одиннадцатилетней давности. Как же сильно он на себя не похож. Совершенно другой человек. - Прости, да… вижу, - ладони и пальцы у Тэхёна совсем дряблые, он бегло оглядел раны, бережно коснулся там, где меньше всего крови, и каждое его движение обособлялось замученными чужими вздохами. Омега всхлипнул. – Я знаю, знаю… потерпи…. Раны неглубокие, но пролежал так пострадавший уже давно. Не смог подняться на ноги, доковылять до постели. Тэхёна распирало от ярости, он пожалел о том, что не убил мужчину с бешеной изощрённостью, что дал так легко смыться, не прожёвывая результаты своих согрешений сквозь раскрошенные зубы. Странно, но омега на него не смотрел. Только неслышно вскрикивал от боли, зажёвывая губу, озирался по сторонам, должно быть, не верил в происходящее. Призрак Тэхёна не испарялся, и, придерживая омегу за плечи, ощущался настолько явственно, что было даже горячо. Прикосновения погребены и забыты, незнакомые… без с цели взять и отобрать, присвоив себе. Слабо дёрнувшись, он дал знак, что чувствует и ощущает. Тэхёну же не хотелось делать омеге больно, он просипел, прося о жалком: - Дай мне время, держись, пожалуйста…. Эхо. Эхо. Эхо. Тоннельный Голос, край Земли, всё человечество в одном человеке. Поёжившись, Чимин уместил свои пальцы на пальцах альфы, хило сжал, беспомощно, отрешённо. Тэхён заботливо окутал его ладонь в свою. - Я рядом. Я с тобой, малыш… Кожа у чужака другая. Дышащая. Горячая. А ещё лицо. Другое - тоже, не похожее ни на что на свете. Тэхёна душили невыплаканные слёзы. И им не будет воли. Тотальный ужас. Альфе пришлось оставить его, чтобы осмотреть подвал. Чимин не пытался остановить или выпросить о малости, он не стал шевелиться, только закрыл глаза, забыв, как правильно нужно выдыхать обратно. Как было бы отвратительно, захлебнись он в собственной слюне, здесь, сейчас, вот так нелепо и безбожно грустно. Вспомнив о Чонхи, омега вздрогнул, грудь проломил глубокий вдох со свистом, и, проклятье!, никак, никак, никак воздух не выбирался обратно. Насильно разомкнув веки, он понимал, что всё плывёт и утекает. Спасать его уже не нужно. Нечего спасать. - Чимин, - говорил Голос, - Чимин, я убил его. Я убил Альфу.

***

Намджун сказал ему, что он срочно нужен. Сию секунду, бросай все свои дела и гони в Сон Дэ со всеми необходимыми причиндалами. Сокджин всё-таки решил взять одну только малюсенькую игрушку, мягкую, внутри набитую волокнами хлопка. Вещица самодельная. Много добрых воспоминаний теплятся в ней, он хранит её, она хранит его. Когда он прибыл на место, то даже удивился: насколько некрасивым смотрелся слепящий свет машин. Скорая помощь, полиция, одна тачка, другая. Люди, суетясь, таскались по двору, вниз, к подвалу спускалась целая бригада. - Этого не нужно было делать, - процедил Сокджин, наконец обнаружив Джуна. Возвышаясь над трупом мужчины, он ответил, что иначе не получилось бы никак. Трое раненных, двое мёртвых. Пока врачи укладывали тело крошечного мальчика в носилки, Намджун сообщил о двух других: - У детей шок, поэтому... - Конечно у них шок, Намджун, - яростно перебил тот, - в подвал спустилось двести человек, о чём ты думал вообще?! - Мальчики – не единственная проблема, - командир сохранял хладнокровие. – Пригляди за ними, пока мы здесь не закончим. Их нужно повезти в больницу, сядете во вторую машину, и… - Нельзя отнимать детей от омеги, Ким. – Сокджин кивнул Хосоку. Тот был хмур и бледен, поздоровался, не останавливаясь на поболтать. Тут каждый занят делом. Намджун вёл Джина вниз по лестнице. Слишком громко. Обувь слишком громко стучит. Так нельзя… - Эти придурки даже не пытаются вести себя тише, - сообщил он, тяжело сглотнув. – Галдёж… ну и дрянь. - Это Тэхён нашёл детей и омегу. У Пака четыре ножевых, органы не задеты, ребёнок тоже. Да, - предупредил вопросы командир, - по подсчётам врача – восьмой месяц. Он не отвечает нам, мы не давим. Один из детей умер, врачи предполагают, что это диарея или серьёзное отравление. - Вы сказали омеге? - Нет. Ещё нет. - Правильно. - Хотя он и спрашивал о ребёнке. - Он говорит? – Удивился Сокджин. - Да. Сказал немного. Чонхи. Так зовут его сына. - Значит, он знал, что мальчик умирал. – Подытожил альфа. - «Чонхи очень болен, с ним нужно осторожно». Так он это объяснил. Мы не можем вывезти его и детей раздельно, у тех начинается истерика, расставаться никто из них не хочет. Наши слова мальчиков не убеждают. - Не убедят и мои, - отрезав, Сокджин вслушался в запах. Да, пахнет маленькими детьми. Омегой. И сыростью. Промозглой, до костей. Дрожащая душа хотела вызволения. Сокджин здесь всего несколько минут, но тогда что же ощущает человек, проживший в преисподней столько лет? Чимин лежал на переносках, и его деточки жались к нему со всей силы, тряслись, как замёрзшие котята. Успокаивая их, шепча на ушко ласковое и сокровенное, омега не выпускал ни одного из них из своих объятий. Уткнувшись омеге в грудь, Ча Ю жалобно выл. Так тихо, что слышно было только им троим. Чонгук перестал лить слёзы, только вздрагивал от всякого шума. И запахов. Их тысяча. Тысяча разных запахов… Альфа, подошедший к ним поближе, гораздо ближе, чем кто-либо ещё, сказал Чимину: - Я знаю, что ты боишься, Чимин. Всё закончилось. – Говоря спокойно и по-доброму, он мало верил в то, что сумеет разогреть окоченевшие фигуры. Обыватели тесного подвала не могли более претерпевать капризы судьбы. Они просто и по-человечески устали. – Мы вас нашли. Он больше не тронет ни тебя, ни твоих детей. - Чонхи… - позвал омега, - пожалуйста, не нужно забирать его… Альфа сдержал паузу, а пока ждал, внимательно рассмотрел сыновей омеги. Старший – худенький, его волосы закрывают глаза, щёки измазаны кровью. Он сам возился с папой, пока не поспешили врачи. Второй совершенно мал. По его повадкам и теснейшей связью с Чимином можно догадаться - этот детёныш всё ещё кормится молоком. - Чимин, нам нужно повезти вас всех в больницу. – Вкрадчиво, неторопливо. Чтобы возможно было воспринять, не испугавшись. – У тебя раны. Мы не заберём твоих детей. Я обещаю. Ты всё время будешь с ними. - Отдай пожалуйста, - «пожалуйста». Какое неуместное слово. – Ему одному нельзя. - Хорошо. – Поднявшись на ноги, мужчина возвысился над ним, так, как и многие другие до него. Нужно ли говорить омеге о родителях, о брате, о том, что скоро его ждало воссоединение? Сокджин этого не знал. Столько всего случилось всего за одну ночь, а Чимин вовсю израсходован и отброшен вон, как ненужное, негодное. Даже если этому мальчишке дадут шанс, даже если он сумеет выкарабкаться, то будет ли смысл? Уже через месяц должны начаться роды, очередной стресс, страшнейший, не внемлющий просьбам и молениям. Очередная боль, которую омеге предстоит пережить исключительно в одиночку. Несправедливый и жестокий мир.

*

Чонгук получил сотрясение мозга, травма серьёзная. Больше всего Тэхён боялся, что он погибнет. На всех парах увозя их двоих, скорая заливалась оглушающим воплем сирены. Расталкивались машины, уступали дорогу. - Ты молодец, - прошептал коренастый Канху, пока они оба следили за тем, как поднимается и отпускается могучая грудь Чона. – Тебя подлатают, и будешь как новенький. - Я в норме, - губы Тэхёна тронула слабая улыбка. - Так странно, - за плотным стеклом разбушевался ветер. Это было заметно по тому, как взмывали вверх ветви деревьев. Тянулись к звёздам. – Я был уверен, что мальчика ни за что не найдут. Он очень… красивый. Тэ качнул головой, пряча тоскливый взгляд. - Давай не будем пока об этом. - Да, извини. Тебе наверное психолог понадобится, да? - Канху, - пробормотал Тэ, - пожалуйста... - Извини. Всё главное ждало там – далеко впереди. Зачем же на автобусе приклеили надпись о Царях Горы? Была ведь причина…. Память подводила его, делалось дурно. Так и не сумев совладать с собой, он вздохнул, вполголоса расплакавшись. Канху потупил взгляд. Ничего. Пускай. Всему было своё время, всякой вещи под небом – время смеяться, и время плакать.