dwell

- Это значит, что их школу, университеты, учебники и лечение будет оплачивать государство, - Чонгук, монотонным голосом разгребая все услышанные новости, играл с племянником в кубики. Приходилось ждать, пока спустится Чимин. А мальчику необходимы игры. И взаимодействия. - Слава Богу, - прикрыл веки Борам. – Всем троим. Бог позаботился о них… Чонгуги оживился. Он уже много знал про Бога, его добрейший Ба щедро делился с ним историями. Однажды, после долгих лет одиночества, Бог помог им с дедушкой завести ребёночка, и, когда казалось, что их счастью не было предела, через два года родился ещё один. Чимин и дяденька. Ба хотел объяснить, что дяденьку зовут также – Чонгук. Но мальчишке не понравилась эта ужасная кража имени, он расстроился и долго не хотел играть со взрослыми. Что до Бога: тот сделал ещё очень много-много чудес. Защитил дядю от а-вто-мо-би-ля, когда тот был ещё малюткой. А потом Бог помог найти Па Чи. «Найти» обозначало большую запутанную вещицу. Найти – обнаружить что-то, что долго не мог увидеть глазами и трогать руками. Как-то Чонгуги потерял свою игрушку, а потом нашёл её в беседке, наверху. Он долго рыскал по домику, и долго по ней скучал. Па Чи как-то тоже потерялся. - Па Чи однажды потерялся. – Рассказывал перед сном Ба. Он поглаживал Чонгуги по головке, говоря очень тихо и печально. – Пропал и мы нигде не могли его найти. - В домике, - подсказал Чонгук. И Ба закивал. - Да. Но мы не знали, где находился этот домик, чтобы его оттуда забрать. Ребёнок смутился. Он не хотел ругаться, но Ба забыл, что если бы папочку забрали, то он, проказник Чонхи, Ча Ю и Коба остались бы совсем одни. Коба не умеет готовить еду. И ещё Коба неинтересный. - Я молился Богу каждый день. Говорил: «Бог… помоги нам найти драгоценного Чимина». Но Чимин потерялся не на неделю (неделя означала один-два-три… семь дней!). Он потерялся на очень и очень долго. Так долго, что я перестал молиться. Но Бог не рассердился. Бог дал твоему дяде силу и ум. Твой дядя нашёл Па Чи. Благодаря Богу, мы вернули твоего папочку домой, Чонгуги, и ещё вас с Ча Ю. - Чонхи потерялся, - малыш позволил омеге взять в руки свои маленькие ладошки. - Чонхи нашёл другой Домик, Чонгук. Он живёт вместе с Богом. Чонгук любопытно разглядывал кольцо на чужом пальце. Он ждал, когда Ба расскажет про Кобу, но тот почему-то забыл его упомянуть. …В каком-то смысле альфа был даже доволен постоянным присутствием Джинри в палате. Заботясь о своём мужчине, тот никакого возмущения не проявлял, всегда переносил все самые пакостные сложности, не сдавался и верил, что детектив Чон обязательно поправится. Они не говорили о многом, чаще всего предпочитая изнурительным беседам тишину. Та – давняя их подруга, между ними обоими она произрастает в удобный, обволакивающий пузырь. Чонгука не смущало молчание, равно как и сам Джинри. Да, тот застал возлюбленного за самым слабым, ничтожным состоянием, однако от этого их связь лишь окрепла, повернула в совершенно противоположную сторону. Они – близки как никогда. Когда Чонгук сообщил, что едет повстречаться с братом впервые за столь долгие годы, Джинри прослезился и нежно прижал его к себе, ближе, теснее. Омега не представлял, в каких болях стучало сердце альфы. Они распрощались друг с другом так, словно прощались навсегда. Но этого срока Чонгук больше не боится. У него появилась жизнь, новая и совершенная иная. В такой среде он готов будет прожить целую вечность. Пока маленький мальчик играл в конструктор, Чонгук изучал его со всей внимательностью и осторожностью. Худенький, невысокий, лохматый, как воробушек. Над ушком виднелся белёсый шрамик, а брови хмурились, выдавая всю его сосредоточенность на деле. Ребёнок строил башенку. Из кубиков башня получилась небольшая. Она была шаткой, и старший альфа осторожно придерживал её кончиками пальцев. Разговор не шёл, потому что ребёнок не разговаривал с чужаками, а Чонгук беседы не считал приоритетом. По крайней мере сейчас. Сынхён сидел, опустив плечи и голову, загруженный мыслями и беспокойством. И почему так медленно ползёт время? Дожидаться, пока Чимин спустится вниз Чонгук не стал. Не мог больше. Он и так просидел слишком долго. Нервно дёрнув коленкой, Чон подскочил с места, игнорируя уже приевшееся бухтение возмущённого отца. Зачем ждать? Чего? Неостановимый бег души. А когда Чонгук миновал лестницы, и, не стучась, отворил дверь, успел почувствовать запах своего старшего брата прежде чем увидеть. Кровь отхлынула от лица. Застряла колючим комом слюна в горле. Тот сидел в золотых лучах сумеречного солнца. Ладонями оглаживал тельце спящего младенца, маленького, беззащитного. Земля всколыхнулась под ногами у альфы, он схватился руками за дверную ручку, его грудь поднималась и опускалась – быстро, бешено. Он не сможет сдержать рыданий. В миг, когда Чимин посмотрит на него, поднимет глаза – Чонгук разрушится. - Чим… - звучно захлебнувшись, Чонгук продирался не гнущимися ногами к кровати. Омега вздрогнул, когда услышал. И впервые за всё время сам подскочил на ноги, рванул вперёд неведомой силой. Все десять лет, - целую вечность, - он не переставал думать о брате, о назойливом, смазливом, неуклюжем. Ломало беспощадно. Споткнувшись о собственные ноги, омега рухнул в объятья альфы, сжал его с такой страстью и рвением, что побелели костяшки, забились в руках мышцы. Задыхаясь, задыхаясь он приговаривал без остановки: - Ты такой большой… ты такой большой, Чонгук, ты так вырос, - омега горько всхлипнул, стонал от боли, от невозможности глубже вздохнуть, свободней живее. Крепкие мужские руки держали его, и не было страшно, грязно, не опустошало и не отнимало волю. От спазмов в горле Чимин хрипел и заикался, слёзы прожигали щёки. Чонгук целовал его в волосы и в уши, не отпускал ни на секунду. Отчего-то казалось, что неумолимо строится беспощадная иллюзия: сколько альфа представлял в голове своей, сколько проигрывал этот миг? Когда доверившись событию, окровавленными ладонями стискиваешь собственное потускневшее счастье. Обоим не хватало воздуха. Было страшно – а если свалятся без сознания? Забудутся в темноте. Малыш на постели недовольно забарахтался. - Прости меня, прости… ты… прости… - вымаливал Чонгук. Омега так уменьшился, стал другим, не похожим на себя прежнего. Чимин нежно зацеловывал братца, ладонями прижимая к себе теснее. – Чимин… Родители оставались внизу. Каждый единогласно понял, что лучше не прикасаться к оголённой боли, бьющейся ключом. Перебирая густой черный волос, омега прошептал в самое ухо: - Не уходи пока… - Нет, нет, нет, - шуршала их одежда, сминалась громче букв и слов, - никуда, никогда, я клянусь… я так долго тебя искал, Чимин… - Я знаю. – Облизнув солёные губы, Чимин заверил: - Я знаю, Чонгук… Из нелепого сорванца Чонгук вырос в настоящего мужчину. Красивейший… с большим и крепким телом, с правильными чертами лица… господи, куда же подевался его крупный дурацкий нос. Омега плакал, уже совсем немощный. - Я не знал, Чимин, клянусь, если бы я знал, если бы тогда я… Альфа сел на колени, не выпускал нежного тела. - Мой, - натужно выдохнув, Чон попытался совладать со слезами, - мой друг… он убил его. Разбил ему голову. Там… там балка была. Послышался недовольный скулёж проснувшегося мальчонки. Ребёнок, перекатившись через младенца – маленький-новенький братишка-сосед, спустился с кровати, шлёпал босыми ногами к Чимину. Яростное пробуждение… смешной малый. Чимин взял его на руки, и настороженно заглянул в глаза своего брата. - Ча Ю. Так… его зовут. Чонгук нервно облизнул пересохшие губы. Продрог. Отчего – непонятно. - Хорошо. – Кивает, будто даёт разрешение на жизнь, - хорошо, Чим… - На кроватке – Дони. А там внизу, - Ча Ю вскрикнул злобно, уткнувшись омеге в ключицы. Да, пока вниманием кроху обделяли, и он искренне протестовал. Им всем ко многому предстояло привыкать. Чимин вытер ослабевшей рукой свои слёзы. Похлопал мальчика по спинке и сказал вполголоса: - Там внизу Чонгук.

***

«Зачем нам куда-то идти? Обязательно оно нужно? Обязательно нужно к чему-то стремиться? Жизнь может быть и такой: спокойной, с днями похожими друг на друга. Одни закаты и рассветы. Одни и те же диалоги. Мне нравится такая жизнь… без несчастий и измены. Почему же тогда нас толкает неясная мощь вперёд? Куда мне нужно идти, чтобы быть правильным? Какой ногой правильно шагнуть?»

Чонгук, усевшись в машину, прикрыл глаза. Палящее лето – душащие эмоции. Он зол, рассержен, растерян. В очередной раз не знал, что делать. Незнание било противно, точечно. Почему-то вспомнился Джинри… надо же… да когда это было. Сто лет. Мальчишка распахнул дверь машины внезапно, плюхнулся рядом и прервал каждую мысль. Беспардонно и злобно. В ноздре торчала бордовая вата. Кровь спеклась на краешке его носа, и он раздражённо тёр её пальцем. - Дома умоешься, - вытянул из себя старший альфа, заводя машину. – Щас не трогай. Наглым стал малой, неудержимым. Какая-то ёбанная карусель. Чонгук вообще не ожидал, что будет кому-то отцом вот так: неправильно, нелепо, неточно. Они зачастили ругаться и ссориться, в школу альфу зовут с причиной и без, этот опарыш столько крови хлебнул у старшего, надо ещё поискать такого охамевшего говнюка… - Вот зачем ты так, - подал голос Чонгук, крутя руль и стуча пальцами мелодии. Успокаивающие. В действиях сквозилась усталость, а пацан как чувствовал. – Опять колотишь кого не лень. - Он сам напросился. - Ну и ругают по итогу тебя, а не его. - Если бы ты заступился, - обиделся мальчик. - А я бы заступился, если бы ты не избивал школьника до состояния пугала! – Не повышать голос уже невозможно. – Третий раз за второй месяц, Чонгук, ты шутишь? Тебе внимания не хватает? Или что, не пойму? Насупившись, младший альфа отвернулся, глазами выглядывал в окне мчащие лепесточки. Прячется, избегает. Чонгук тоже так делает, им обоим откровенно не хочется вести бесконечные эти беседы, но нужно взяться за проклятую проблемку, перерезать её чем-нибудь неоспоримым и никогда больше в жизни не возвращаться к теме ни о директорах, ни о задирах. Чонгуку на секунду стало совестно: всё-таки без этого никак. Оно – важно и неотъемлемо. Взросление, становление мужчиной, вся херня. - Дома с тобой все таскаются, как с королём, - не удержавшись, альфа принялся нудить, ощущая скорбь от неизбежностей: - Принеси, подай. Это хочу, то не хочу. Отвезите, привезите, уберите. Чонгук, в самом деле. У Ба с дедушкой есть ещё внуки, а ты старший. Братец, давай, взрослей. - Оставь меня. – Отрезал в ответ. Всыпать бы ему хорошенько, да только эту схемку Чон уже просёк давно. Мелкий провоцирует, ковыряет по самому больному, бьёт ниже пояса, а потом обижается, орёт и плачет. С дома пытался пару раз сбежать. Учудил бед, дурашка. С подростками… с альфами, нужно нежнее, чем с цветочком. Открыто в лоб об ответственности ему не говори, слова подбирай, обзываться не обзывай. - Меня тоже в школе задирали, - они проехали мимо кафе с мороженым, не остановились, пацан глазами внимательно всё отследил. – Я тоже дрался. Но драка – не выход. - Я же попросил – отстань! - Чонгук, - вскипел альфа, - я бы отстал, если бы мне не звонил твой приставучий директор. - Я не хочу разговаривать. - А когда ещё? Дома? Чонгук проследил что-то странное. Мальчонка вдруг замер, и спрятался в капюшоне. Обмяк всем телом и не реагировал на требовательный зов. Плачет, догадался альфа. Это хорошо. Значит раскаивается, значит есть там внутри что-то, что просится наружу. Чонгук протянул ладонь и потрепал небрежно по голове. Сдёрнутый на плечи капюшон стянул с собою пару волосиков, стал виден красивый лоб, хмурые брови, влажные глаза. - Ну, ну, - губ медленно коснулась улыбка, - что там было расскажи. Несколько минуточек нужно обязательно. Чтобы пособирать сопли. - Он обозвал меня крысой, - хлюпенько, совсем как маленький, - сказал, что я урод. - И ты всыпал ему из-за этого? - Нет! – История хотела продолжаться. – Теперь все знают… - Никто ничего не знает, Чонгук, прекрати. - Почему он назвал меня крысой?! Он всё время позорит меня, говорит про Ча Ю. - Он не позорит тебя, тебе самому стыдно за брата. - Потому что Ча Ю – дегенерат! – Заорал мальчик. Захлёбывался в слезах. Это… нормально. Испытывать стыд за умственно отсталых членов семьи. Особенно, когда тебе тринадцать лет. Маленький Чонгук боялся, что секрет об их уродливой семье всплывёт наружу. Чимин никогда не объявлялся на родительских собраниях. Он не приходил даже на школьные праздники. Омеги не было, когда Чонгуку вручали грамоту. Тогда, постепенно становясь старше, мальчишка начал задавать воистину болезненные вопросы. Никто не рассказывал ему об отце. Почему-то… почему-то он сам начинал догадываться. Да, он забывал, как забывают все дети, о том, где и как именно он жил до шести лет, чем питался, на что смотрел, чему обучался день изо дня. Хотя брата помнил: смутно, но не отпускал ни имени, ни лица. Всё смешалось. Уродливо и верно раскрывалось осознание, что именно произошло с папой. С ним всегда всё было не так. Что до отца, то маленькому Чонгуку просто физически не удавалось вместить ни в голове, ни в сердце эту душераздирающую истину. Он понимал, но не хотел задумываться ни на секунду. Побег и прятки изнуряли мальчика, альфа не справлялся, и потому горько плакал от одного оскорбления – «крыса». Крыса – подвальная тварь. - Я не хочу, чтобы ты приводил Ча Ю в мою школу, - после долгой тишины, он старался звучать убедительно. Даже если нос распух от рыданий. Печальный гномик. – Оставляй его дома, приходи на собрания вообще без них обоих. - Так не бывает, - не согласился мужчина. – От братьев не умчишь. Даже когда вырастешь. Никуда не денется ни Ча Ю, ни Дони. - Не хочу больше их видеть… Чонгук не мог выразить словами как больно ему было. Он хотел защиты, хотел отмены, хотел нового начала. Было безумно стыдно за своё свинское поведение ещё тогда, в детстве. Когда он лупил ладошками папу, обзывался, капризничал, не слушался, глумился. Старший альфа понимал. - Чонгук, то, что произошло уже не изменить. Мы учимся жить с этим, восстанавливаться. Понимаешь? - Я ничего не буду делать… - Ты и не должен. - Папа не говорит мне имени того мужчины. Чонгук нахмурился. Стиснул руками руль. В голове отзвенел безудержный всплеск ярости, его удалось унять, удержать всеми силами. - Он не знает его имени. - Тогда ты скажи. - Тебе это не нужно. - Я всё равно узнаю, лучше сказать тебе. - Я сказал - нет. - Ты не можешь без конца мне врать! – Повысив тон, мальчик очень занервничал. Скрутил собственные пальцы, часто-часто задышал. – Я не маленький! - Давай доедем до дома... - Трусишь и не можешь сказать имя какого-то придурка, который испоганил жизнь па- - Закрой свой рот! – Взорвался мужчина, прорычав так громко и устрашающе, что на секунду пропала из виду дорога. - Довольно! Хватит действовать мне на нервы, Чонгук. Угомонись. Альфа не услышал ни всхлипов, ни грубостей. Нужно было догадаться…. В последнюю секунду, когда он вдруг сообразил, дверь машины уже открылась, и щегол выскочил, кубарем прокатившись по асфальту. Хорошо… хорошо, что они как раз сбрасывали скорость перед светофором. Чонгук, казалось, побелел до самых кончиков волос. Выругавшись, он остановился, ринулся за ним, не примечая поблизости никаких машин. Пару прохожих с оглушительным визгом бросились на дорогу, поднимать потрёпанного птенчика и приводить в чувства. Колени затряслись, как у школьника перед экзаменом. - Блядь… - прошипел альфа, когда засёк чужую кровь, закрывающую правый глаз. Голос у него охрип, он выдавил немощно, прижав к себе племянника: - Ты что… что ты… зачем?! - Да я живой, - тот, видать от потрясения, глупо улыбался. – Мы же на маленькой скорости. Я не хотел прыгать. – Ответил честно, носом вдыхая запах мужчины. – Я думал убежать, но ноги запутались. Деду не говори пожалуйста… - Какого хрена, - сглотнув, Чонгук попытался отдышаться, - Кук… блять?! - Мы вызываем скорую прямо сейчас… и полицию! Кто-то из свидетелей яростно им обоим об этом сообщил. Чонгук проверял глаз мальчишки, одновременно выуживая из кармана пиджака карточку полицейского. На него уставились выпученными глазами. Досадное событие. А у Гука порвана бровь. Он отважился и был очень даже рад. Наконец-то повёл себя как настоящий мужчина. - Поехали в больницу, - дядя всё ещё отходил. – Ты как, стоять можешь? - Стоять и ходить. – Угукнул в ответ. Мелкий придурок. Альфа неожиданно прижал его к себе. Обнял, не выпуская. - Никогда так больше не делай, Чонгук. Я чуть… не сдох. Черная макушка встряхнулась, слышался смешок. - Не буду, старик. Прости… Удивительно. Ехали оба в относительном мире. Не ругались. Заиграла хорошая песня… веселая. Upbeat, как раз для похожих событий. Дурацкая же все-таки ситуация. Однозначно – одна из самых нежных и любимых. История на всю жизнь.

Bobby Womack - Fly me to the moon