Притяжение тёмных планет

      Чёрный кот мягкой, не грациозной походкой пробирался сквозь окутанный ароматом июльских трав сад. Зелёные кусты капризных цветов росли, не придерживаясь никаких правил. Среди рядов небесных дельфиниумов возникали тёмно-синие клубки гортензий. На открытых солнечных участках толпились приземистые незабудки, простые в своём проявлении и далёкие по великолепию от благородных азиатских соседей по саду. Цветы жили словно бы сами собой, без вмешательства человека, в непонятном для капризных растений хаосе.       Сад имел пугающий и отчуждённый из-за своей странности вид — каждое цветение принадлежало именно к голубой палитре. Когда-то эту идею воплотила в жизнь мать единственной постоянной хозяйки — с тех пор каждый год приобретались луковицы и семена исключительно синих растений. И хозяйка всё-таки ухаживала за садом, не доверяя это дело прислуге. Регулярно поливала цветочные кусты, так часто, как этого требовал каждый вид, убирала опасные сорняки, но не видела ничего плохого в том, что виды перемешивались между собой. Оттого особенно пышно цвели вынужденные соседи. Растения, такие разные в своём происхождении и нуждах, захватили каждый уголок двора, не притесняя друг друга в симбиозе.       Тёмно-зелёная листва пылала синим пламенем прямо под распахнутыми окнами дома. Белоснежные занавески порхали над ними от лёгких, почти невесомых порывов ветра. Крупный даже для уличного кота проказник запрыгнул на подоконник и шагнул на тут же стоящий стол. За ним спала нерадивая хозяйка Хана, не зная, что время ушло далеко за полдень.       Кот, именуемый ею не иначе как Бес, был совсем нем. С момента своего появления во дворе неуклюжим игривым подростком он сам не произнёс ни единого звука, зато умело гремел вёдрами, горшками и всем, что стояло где бы то ни было. Бес не был домашним котом. Хана всегда оставляла ему еды в отведённом ему месте, нежно гладила проказника при встрече, и благодаря этой доброте и ненавязчивости, несмотря на свою самостоятельную жизнь в Персиковом лесу и за его пределами, Бес хотя бы раз в три дня появлялся в саду или доме.       По привычке, чтобы привлечь к себе внимание спящей Ханы, Бес пощекотал хозяйку пышными чёрными усами и принялся вылизывать лоб. Почувствовав шершавый язык, девушка негромко, возмущённо выдохнула и поморщилась. Если бы Бес прекратил свою попытку, она бы продолжила спать, как спала — но наученный опытом кот продолжал свои приставания, он стал тереться головой о плечи девушки. Тогда Хана подняла голову с рук, и вытянулась всем телом, откидываясь на спинку деревянного стула. Бес стал беззвучно, но оттого не менее возмущённо открывать рот в призыве. Хана перевела на него невидящий, потупленный ото сна взгляд. Голодный кот наступил ей на руку и «повторил» свою просьбу. Хана улыбкой поприветствовала Беса, нежно и легко погладила знакомого между ушей.       Девушка поднялась и двинулась вглубь дома, Бес последовал за ней. Она тщательно очистила от костей варёную рыбу и отдала коту. Тёмные полы её платья шуршали от каждого движения, как шелест листвы на ветру. Услышав эти звуки, во дворе в предвкушении встречи вышел из будки пёс, являющийся наполовину волком. Но несмотря на горячую кровь дикого зверя, Банши был очень привязан к Хане, и, пожалуй, это был единственный человек, которому он никогда бы не причинил вреда, даже если бы природа вдруг взяла верх. А вот обидчикам хозяйки — очень даже. Но смельчаков, которые решились бы обидеть одиноко живущую в глуши девушку, не было. Выглядел Банши как самый натуральный волк: тёмно-серая, жёсткая шерсть, умные янтарные глаза на светлой морде, острые большие уши и вечно настороженный угрюмый вид. Но не сейчас.       Хана потрепала пса между ушами и двинулась к его миске. Ел Банши действительно по-волчьи, поэтому к девушке приходили сразу две служанки — одна не смогла бы принести и продукты для хозяйки, и мясо для волкособа. Пёс приступил к еде, и девушка, выполнив свои обязанности перед единственными домочадцами, вернулась в обратно.       Постройка была средних размеров, что было даже слишком скромным решением для состоятельной семьи Ханы. Но ведь даже и этого много, когда живёшь один. Тёмные шоколадные стены были горячими от солнца, страшно было подумать о температуре на чёрной черепице треугольных крыш. Каждое окно двух этажей было распахнуто настежь, вероятно, с момента последнего дождя — то есть вот уже полторы недели. Поэтому изнутри дом дышал свежестью сада и даже мерещился запах мёда с недалёкой пасеки.       Хана умылась в ванной комнате и переоделась в лёгкое платье с коротким рукавом. Волнистые чёрные волосы она небрежно перевязала тёмно-зелёной лентой. Выйдя на кухню, она обнаружила две корзинки с продуктами.       «Верно, ведь сегодня суббота».       И пыли на полках не было. И тут она вспомнила, что слышала шаги ранним утром, совсем перед тем, как её сморил сон. Служанки никогда не беспокоили её своим присутствием, никогда не принуждали к разговору своим вторжением в её комнату. Они приходили в одно и то же время раз в неделю, оставляли еду, прибирались в пустующих комнатах редких гостей и подметали от пыли и листвы тропинки перед домом.       Хана заглянула в корзину и со вздохом поняла, что совершенно не хочет есть. Ела она скорее по необходимости, чем от аппетита. Новое лекарство, оставленное врачом в последний раз, нужно было принимать после еды. В корзине были свежие овощи, крупы и ощипанная выпотрошенная тушка зарубленной сегодня курицы. Увидев курицу Хана снова тяжело вздохнула.       «Пропадёт, если не приготовить сегодня-завтра».       Для поддержания и без того слабого иммунитета нужно было сбалансированное питание. Но всякий раз когда Хана думала о том, что ей нужно есть больше и сытнее, к горлу подступала тошнота.       «Скормлю Бесу и Банши» — решила Хана и взяла из корзины два персика. Очевидно, служанки нарвали их уже здесь, в Персиковом лесу.       Так называлась эта деревня. Она полна загородными домами аристократов со всех концов страны, но жилищ всё равно было немного и они находились на приличном расстоянии друг от друга. Деревня была местом сказки в тёплое время года: здесь практически не донимали насекомые, деревья росли либо фруктовые, либо просто лиственные, создавая мягкие тени под не палящим ласковым солнцем, а чуть дальше за Персиковым лесом находилось небольшое озеро, чьи воды искрились посеребрённым светом.       Фрукты в бледных тонких руках создавали сильный контраст.       «Первые созревшие. Июль, а чувствуешь, что лето близится к своему закату.»       От этой мысли Хана испытала радость. Осенью она собиралась восстановиться в университете, после года перерыва. Девушка училась в столичном учебном заведении, на астронома, её обучение было прервано из-за обострившейся болезни.       Звёздами Хана болела с детства. Бесконечный космос манил множеством загадок и никогда не отвечал на вопросы о себе. Хотелось узнать о Вселенной — что из себя представляют другие планеты и звёзды, как они возникли и куда денутся в конечном счёте? Есть ли там что-то, что не сможет представить себе человек даже с самой богатой фантазией?       Наука этого времени не могла ответить на вопросы о мире за пределами Земли. Астрономия в целом оставалась не сильно развита и мало кто был заинтересован в её развитии — каждый второй был задействован в промышленности, набирающей обороты последние десятилетия. На всю страну насчитывалось всего четыре крупные обсерватории. Хана следила за всей выпускаемой ими литературой и их последними открытиями, бесконечно восхищалась астрономами и мечтала однажды оказаться среди этих людей, работая на равных.       Пока этого не произошло, она смотрела в телескоп, составляла собственные карты звёздного неба — неподробные, описывающие лишь ту часть неба, что открывалась ей на широте Персикового леса. Доводилось даже следить за движением комет и близких к Земле планет и описывать их движение математически, делать некоторые предсказания, насколько она могла этим заниматься на базе знаний трёх курсов университета.       Персики были сладкими, ароматными. Их вкус делал вынужденный приём пищи приятным и в некотором роде даже желанным. Достойный завтрак в пять часов вечера.       Послышались звуки мотора. Выглянув в окно, Хана поняла, кто вдруг решил навестить её. Ярко-красный автомобиль с откидным верхом остановился прямо перед узорными чугунными воротами. Девушка поспешила открыть их.       Разлука с семьёй ничуть не расстраивала Хану — в семье никто не был друг к другу сильно привязан и чьё-то долгое отсутствие воспринималось как что-то нормальное и совсем не отягощающее.       Хэворд приветливо махнул рукой ещё до въезда во двор. Девушка кивнула ему и отошла в ожидании. Только после того, как мужчина припарковался и вышел из автомобиля, они заговорили.       — Здравствуй, Хана, — мужчина сдержанно, как подобает этикету, поцеловал руку сестры, едва касаясь губами тонких бледных пальцев.       «Что за цирк, мы же не на людях.»       — Рада видеть тебя, Хэворд, — сдержанно ответила девушка. — Решил отдохнуть от дел?       Брат Ханы был главным помощником своего отца. Кампания Гарнета Магно́ты занималась производством металлов для промышленности: от добычи руды до обработки готовых изделий. Хэворд готовился стать преемником далеко немолодого отца.       — У меня отпуск, милая. Знаю, что скучаешь здесь одна, вот и заглянул. Хана, ты ведь не возражаешь?       — Ты же знаешь, что нет.       «Врёшь, Хэворд, я насквозь тебя вижу. Не просто так ты здесь.»       Её мысли были обоснованы. Хэворд легче всех отрывался от семьи и тесно контактировал только с отцом, и то только по причине общего дела. Жена Хэворда была старше Ханы всего на четыре года. Миловидная Барбара, которую все ласково называли Барби, скучала по супругу и отвлекала себя от тоски только светскими вечерами и заботой о маленьких дочерях-близняшках. Она была наивнейшей, добрейшей душой. Любила малышек всем сердцем, но всё равно испытывала тоску. Был бы сын, возможно, Хэворд чаще бы появлялся дома? Этим вопросом она задавалась и молча, и вслух, вот уже полгода с момента рождения девочек.       Брат и сестра расположились в кухне, смежной со столовой. Хана предложила мужчине вишнёвый пирог, принесённый служанками.       — Как поживает мама? — завела беседу девушка. Она не села в соседнее кресло, а встала у кухонного стола в полутора метрах от столовой.       — Знаешь, мы с ней давно не виделись. Но мне вроде передавали, что Сильвия гостила у нас, — ответил Хэворд, и тут же пояснил, — ты же знаешь эту старческую тягу нянчить внучат.       — Давно ты был дома? — продолжила расспрашивать Хана.       — Может быть месяц назад. Я сейчас нужен на местах добычи.       «Нужен в горах, а сам совершенно случайно оказываешься здесь, в трёх часах езды от собственного дома.»       Хэворд не был семьянином. Если отсутствие любви к родителям у Ханы можно было оправдать её физической оторванностью от родных, то холодность брата объяснялась только его скверным характером и узким социальным мировоззрением. Женщин он ни во что не ставил, но в обществе был показательно обходителен и галантен. Его особое обаяние распространялось на не слишком умных дам и мужчин, которые хоть немного разделяли его точку зрения о превосходстве сильного пола, заложенного природой. Поэтому он мог позволить себе не слишком резкие, часто завуалированные сексистские высказывания в беседах. Хана знала его натуру как никто другой, и будучи участницей таких разговоров, не раз уличала брата за его слова там же, на людях. Её сторонниками всегда оказывались умные женщины и иногда даже мужчины — язык у девушки был подвешен, и она умела убеждать.       В моменты таких столкновений между братом и сестрой висело тяжёлое напряжение. Хэворд считал Хану выскочкой, сказывалась и большая разница в возрасте. Они редко виделись и никогда не оставались наедине, чтобы разобраться в своих взаимных непониманиях.       Хана решила не тянуть с ужином и стала разделывать курицу. Лицо брата вытянулось в удивлении.       — Милая, что ты делаешь? Почему не служанка занимается ужином? — в глазах мужчины промелькнуло явное возмущение.       — Прислуга приходит ко мне раз в неделю. Я справляюсь со всем сама, в основном, — спокойно ответила девушка. Брат ни разу не навещал её за это лето, и не был в курсе установившихся распорядков.       — Это недопустимо! Женщина твоего происхождения, и на кухне! — воскликнул Хэворд и всплеснул руками так, что крошки с пирога посыпались на пол. — Ты не должна заниматься работой кухарки!       — Уметь позаботиться о себе самостоятельно — не стыдно, — всё с тем же спокойствием отвечала Хана. — Мне приятно находиться в доме одной.       Хэворд рассмеялся и сверкнул тёмными глазами. Он совершенно не был похож на сестру. Брат был высоким мужчиной плотного телосложения. Волосы его вились и отливали цветом горького шоколада. Кожа аристократично бледна только потому, что ему некогда было загорать на морях и не приходилось работать в поле.       — Наверное тебе было очень тяжело годами до этого, в родительском особняке. Ведь там прислуги — три десятка человек! Тебе, кажется, очень приятно вырваться из родительского гнезда и жить как вздумается. Ты, должно быть, в глубине души благодаришь свою болезнь, да, милая? — язвительно сыпался предположениями Хэворд.       Хана прекратила разделывать курицу и подняла глаза на брата. Да, теперь она ещё более явственно ощутила, отчего они никогда не ладили. Хэворд недолюбливал её за природную слабость организма.       Когда они крайний раз виделись? Пожалуй, в марте, на приёме в честь дня рождения Сильвии. Да, верно. А до этого? И не припомнить, но абсолютно точен один факт — давно они не оставались наедине.       «Как же глупо, впустила в дом, ещё и накормить курицей решила. Пирога с него хватило бы, дрянь.»       — Хэворд, если ты приехал, чтобы обвинить меня в чём-то — то можешь отправляться ночевать в гостиницу. Нам говорить не о чем, — твёрдо заявила Хана.       — Милая, ты, кажется, не понимаешь своего положения… — с нахальной улыбкой протянул брат. — По моему мнению, наши родители очень легкомысленны в отношении тебя.       — К чему ты клонишь? — словно не понимая, спросила девушка и стрельнула в него злым взглядом. Хэворда это только раззадорило.       — Больная дочурка, грезящая о звёздах! Летом — загородный дом с водопроводом, электричеством, прислугой, которая получает деньги за работу шесть дней в неделю, а работает по факту… Как часто к тебе приходят? Раз в неделю? Только потому что ты, милая, возомнила себя гордой одинокой птицей. Должно быть, представляешь себя эдакой загадочной отшельницей нашего времени. Зимой — ещё более дорогостоящий санаторий, и десяток врачей, снующий вокруг нашей бедной болезненной Ханы, как ты только уродилась у нас такая? Вот только, милая, деньги не берутся из воздуха.       — Ты говоришь так, будто сам меня содержишь, — прервала поток ядовитых высказываний девушка.       Брат наклонил голову и поднялся из плетёного кресла, двигаясь в направлении Ханы.       — Ты строишь из себя идиотку, или действительно не понимаешь? — Хэворд нахмурил брови. — Отец стар, и уже подумывает о том, чтобы полностью передать кампанию мне, а самому уйти на покой. Ты понимаешь, что это значит? Я буду распоряжаться всеми доходами нашей семьи. Разумеется, я стану содержать родителей так же щедро, как они привыкли сами жить, они заслужили это, вырастив меня. Скажи, милая, ты всерьёз думаешь, что я стану тянуть на своей шее паршивую избалованную сестрёнку? Что я стану тратить на тебя те тысячи за год, какие тратят наши любящие родители?       — У них есть счёт для меня, это никак не коснётся тебя — произнесла Хана, глотая комок в горле. Но тот не уходил.       «Он не прав»       Несмотря на волнение, девушка держалась гордо и смотрела на брата хоть и снизу вверх, но с нескрываемым презрением.       — Я вернусь в университет в этом году, закончу обучение. Мне осталось три года. После я буду сама себя содержать. Твои опасения беспочвенны.       Хэворд рассмеялся. Мелодично, искусственно, как научился смеяться на людях, но в этом смехе сквозил яд, который он вот-вот выплеснет в разговоре с сестрой.       — Да-да, я помню. Только с чего ты взяла, что тебе удастся закончить обучение? Что приступ не повторится? Один раз ты уже переоценила себя, милая. Жизнь, насыщенная какой-либо деятельностью — не для тебя.       — Я извлекла урок из своих ошибок. И теперь знаю, что делать, чтобы избежать обострений. К чему бы ты не вёл этот разговор — мне это не интересно.       Не касаясь брата, одним лишь движением руки по воздуху, Хана отодвинула Хэворда от себя, отходя от стола, в который мужчина пытался вжать сестру. Девушка понимала, что он пришёл с какой-то целью, что не просто так пытается давить на неё. Его аргументы о деньгах, его жадность — не обоснованы. Было что-то ещё. Брат явно пытался заставить её поверить в плачевность своего положения, вынудить пойти на его условия. Хану даже несколько позабавила его наивность — он определённо верил в то, что у него это получится.       Девушка не успела отойти от него далеко — Хэворд схватил сестру за запястье и резко потянул на себя.       — Не смей уходить, когда я разговариваю с тобой. Этот разговор закончится только тогда, когда я решу, — мужчина прошипел это, раздражённо смотря Хане в лицо и сильнее сжимая её запястье.       Ни один мускул на лице Ханы не дрогнул от боли или от неожиданности.       «Показал своё истинное лицо, мерзавец?»       Хану саму распирало от гнева, от того, что он позволяет себе распускать руки. Но при этом она сохраняла внешнюю холодность, только тёмные, по-лисьи вытянутые глаза хищно поблёскивали от злости.       — А тебе есть, что сказать мне, милый?       Передразнивание вывело Хэворда из себя. Он занёс вторую руку и хлёстко ударил девушку по голове, в районе уха. Хана потеряла равновесие и, оглушённая болью, беспомощно повисла на той руке, которую мужчина всё ещё сжимал крупной ладонью.       — Представь себе, сестрёнка, — брат скалился, смотря сверху вниз на сестру, пытавшуюся обрести равновесие и хватающуюся свободной рукой за место, куда пришёлся удар.       — Всегда хотел это сделать, возможности не представлялось, — ухмыльнулся мужчина. Он отпустил Хану и та едва не упала на колени. Девушка удержалась на ногах, оперевшись на стол обеими руками. Хэворд же вернулся в кресло. — Знаешь, ты всегда была такой гордой и несносной, а у меня всегда чесались руки.       Хана подняла взгляд на Хэворда и холодно посмотрела на него, как на ничтожество. Но ничтожеством чувствовала себя, ведь в ней не было физической силы, благодаря которой она могла бы защититься сейчас.       — Если бы не твоя болезнь, я бы процентов на тридцать поверил в возможность твоего успеха в науке. Ты всегда была умна. Только вот, образования получить не в силах, а без него — грош тебе цена, милая.       — Я думала, ты придерживаешься мнения, что женщины от природы глупы и не способны добиться успеха в умственной деятельности, — Хана наконец смогла твёрдо встать на ноги и повернуться лицом к брату. Голова кружилась, перед глазами плясали чёрные точки и она не могла сфокусировать зрение на самодовольном оскале Хэворда, но всем своим видом не показывала этого помутнения.       — Тогда считай это комплементом, — мужчина закинул ногу на ногу и с удовольствием наблюдал за оглушённой им девушкой, будто бы запоминая, чтобы потом множество раз прокручивать в голове моменты её слабости. Хэворд даже обрадовался, что в доме нет прислуги и никто не будет знать об их маленьком разговоре. Того, что Хана пожалуется Гарнету, он не боялся — девушка слишком горда, чтобы искать поддержку и защиту на стороне. Она предпочтёт выбираться из проблемы собственными силами. И это поистине развязывало мужчине руки.       — Может тогда прекратим обмениваться любезностями и ты наконец сознаешься, какого чёрта притащил свою задницу сюда? Точно не ради того, чтобы избить меня, даже для такого человека, как ты — это слишком мелко, — едко проговорила Хана, не страшась реакции Хэворда. Пусть изобьёт её до потери пульса — она не даст ему удовольствия остаться уязвлённой внутри.       — Прикуси язык, паршивка, где твои хвалёные аристократичные манеры? — Хэворд больше не злился на её слова, зная, что сейчас всё происходящее в этой комнате — в его руках, а дверь, за которой находится единственный защитник девушки — надёжно заперта.       — И без слов понятно, что я настаиваю на твоём замужестве. Супруг пусть и лечит тебя, и содержит, вот только, милая, ты ведь ворох проблем: дети у тебя слабые будут и болезненные, если ты вообще сможешь родить, сама ты не красавица, то есть даже падких на внешность претендентов мы тоже отметаем. Единственное твоё достоинство — наша фамилия, ну и приданое кое-какое. Так что ты не совсем безнадёжна, Хана. Почему ты не радуешься? — мужчина зажестикулировал руками, пытаясь призвать девушку проявить хоть какие-то эмоции. Увидев тяжёлый взгляд и сжатые бледные губы сестры, Хэворд со скукой добавил:       — Ты как будто уже дохлая.       Хана усмехнулась своим мыслям, вспоминая, почему дала имя Банши любимому псу.       — О нет, Хэворд, я онемела от счастья. Что, есть на уме претенденты, которые примут этот ворох проблем? — на этих словах Хана провела рукой вдоль себя, смотря на брата с нескрываемым презрением.       — У меня есть друг, дворянин. Образованный юноша, интересный собеседник, а в работе как выкладывается — одно загляденье. По душе он мне, милая, понимаешь? — чтобы показать всю искренность своих слов, брат положил руку на сердце. В его исполнении этот жест выглядел притворно и мерзко.       Хана усмехнулась про себя снова. Хэворд говорил об этом молодом человеке так сладко, словно о любовнике. Или потому что он его ни во что не ставил. Так если бы это было правдой, зачем выдавать сестру за неудобного для него человека? Если этот юноша окажется женат на ней, представительнице семьи Магноты, он станет роднёй знаменитому роду, окажется более уважаем и сможет с большим успехом продвигаться по карьерной лестнице.       — Я не стану объяснять выгоды этого брака для него, ты и сама понимаешь, — отмахнулся Хэворд, и собирался уже что-то сказать, как Хана его перебила, взглянув исподлобья:       — А какие выгоды получаешь ты?       Хэворд улыбнулся.       — Этого я с тобой обсуждать не стану.       «Вероятно, собирает вокруг себя свиту из приближённых. Только зачем ему? Мало влиятельных друзей рядом?»       Немного подумав, она ответила сама себе:       «Верно, слишком уж влиятельное у него окружение. Хочет взрастить для себя того, кто будет полностью ему обязан и в его власти».       — А какой этому юноше прок от «слабых и болезненных» наследников? — решила бросить на последок Хана, пытаясь посадить семена сомнения в идеальном плане тщеславного брата. Уж это должно заставить потенциального жениха засомневаться в том, чтобы остановить свой выбор на ней.       Хэворд в ответ расхохотался:       — Хана, вот что значит сидеть в четырёх стенах и не общаться с людьми. Ты наивна даже для своих лет. Найти такую чернявую девку будет нетрудно, он просто принесёт домой ребёнка, а ты как миленькая признаешь бастарда как своего.       Девушка похолодела от этих мыслей, но испугалась не за себя.       — И если Барби не сможет родить сына, ты так же поступишь? — тихо спросила Хана.       — Разумеется. От девчонок — одни только траты.       Хана мгновенно окрестила Хэворда не только жадным, но ещё и жалким. Было странно слышать от человека из богатейшей семьи страны сожаления о тратах. Скупая натура лезла из всех щелей.       Мужчина встал, поправил прилипшую к телу от жары бежевую рубашку и констатировал факт:       — Приеду за тобой в среду, в это же время. Поедем к Бристолям, устроим тебе косвенные смотрины. Надеюсь, у тебя есть достойное платье?       «Да, траурное».       — С чего ты взял, что я согласна? — Хана прищурила глаза. — Я уже сказала тебе, у меня другие планы. Я восстанавливаюсь в университете в этом году. Можешь передать жениху, что, к превеликому сожалению, я вынуждена ему отказать.       Мужчина вновь расплылся в приторной, самодовольной улыбке.       — Кстати говоря об этом. Я ведь привёз тебе письмо.       Хэворд взял в руки белый пиджак, который снял при входе в дом, и достал из внутреннего кармана маленький белый конверт. Он не дал его в руки Ханы, а положил на столе, рядом с ней.       — До встречи в среду, милая.       Брат удалился. Девушка не вышла из дома, но было слышно, как рычал вслед брату Банши. Если бы он видел, что мужчина поднял руку на хозяйку, он бы уже загрыз Хэворда. Вот только волкособа в доме не было, и он мог только чувствовать неладное своим звериным чутьём.       Хана не сразу взяла в руки письмо. Сердце стучало в груди, чувствуя неладное. Напряжение в теле нарастало. Девушка понимала — Хэворд явно приехал подготовленный к её аргументу о продолжении обучения, и он сделал что-то, чтобы помешать ей доучиться. И о том, что он сделал — сказано в этом письме.       Теперь, когда ей не перед кем было держаться гордо, Хана задрожала. Трясущимися руками, небрежно она вскрыла письмо и пробежалась взглядом по написанному внутри.       «Вы отчислены.»       Голова кружилась. Хана мягко опустилась на пол. Она вчитавалась в приведённые на странице аргументы того, почему она отчислена. Отправитель говорил что-то о неявке в течение года, о незакрытых предметах, о невыходе на связь и многом другом. Всё это было ложью — Хана подписывала академ, все документы есть и у неё, и в университете. Умом девушка понимала — Хэворд явно постарался, чтобы последние были уничтожены. Он отнёсся к делу куда серьёзнее, чем она предполагала.       Слёз не было. Было угнетающее ощущение никчёмности.       Перед девушкой оказался Бес и стал по-кошачьи топтаться на месте, цепляя коготками мягкий ворсистый ковёр. Он учуял запах сырой курицы и отчаянно выпрашивал у хозяйки кусочек.