***
Накинув халат поверх ночной рубашки, она зашла в тёмную спальню. У большого камина сидел Учиха, что-то сосредоточенно изучая. В глазах — огонь горит, рубашка широко распахнута на груди, губы беззвучно двигаются. Было страшно, но жутко интересно, чем он так занят. Она села рядом на пару подушек, откинув на плечо влажные волосы. Саске, словно выйдя из транса под воздействием эфирных масел, повернулся к ней. Пусть она и боялась его, ненавидела, но старалась быть хорошей женой всегда, когда ему хотелось. А ему хотелось. Медленно пройдясь взглядом по её телу, он вздохнул и снова улыбнулся чему-то своему, вызывая недоумение. С ней было слишком спокойно. Так недолго и привыкнуть. Полюбить... Когти другого, более жесткого Саске, царапнули его окаменевшее сердце. Чувства нежности, покоя, тепла пугали его. Он ведь подавил это в себе. Подавил же? Ради её же блага. — Это письма, — зачем-то пояснил он, заворожённо следя за тем, как хрупкие пальцы зарываются в волосы. Чёрт. — Итачи перекидывает на меня свои обязанности. — Кто пишет? — поинтересовалась девушка. — Или это секрет? — Нет, — Саске отложил бумаги и сел к ней на подушки. Что же ты творишь? — Но это абсолютно не важно сейчас. И он зарылся своей рукой в копну длинных волос, от которых шёл пьянящий запах трав. Он с ума его сводил. Она... сводила. Было в этом нечто глубоко душевное. Просто быть рядом, прикасаться и... любить? Открыв рот, чтобы сказать ей, о чём думал, он вопросительно посмотрел на неё, стараясь найти ответ на так и не заданный вопрос. — Ты не обязана больше это терпеть. Что? Хина удивлённо захлопала ресницами. Опустила глаза, как всегда делала рядом с ним, но он не дал ей уйти в себя. Он хотел видеть все её эмоции, всю подноготную, все противоречия... В его прикосновениях не было обыкновенной грубости. Казалось, сегодня всё изменится, будет не так, как обычно. Может, он ещё полюбит её. Хина боролась с искушением, находясь во власти ужасных воспоминаний, но надежда уже решила всё за неё. Может, всё-таки стоит дать ему шанс? Может, любовь к Наруто — плод заигравшейся фантазии? Обычная детская влюблённость, которая вышла за свои рамки. Может, пора идти дальше? Она замужем, и её муж здесь, рядом с ней, скоро они станут полноценной семьёй... — То, что я жду твоего ребенка, не должно делать меня плохой женой, — прошептала Хината. — Но...— большой палец прошелся по её щеке, рука плавно опустилась на шею. Саске вспомнил, как душил её, сжимал кожу до синяков, и ненавидел сам себя. Он и сейчас чувствовал эхо разрушения, желания причинить боль. Вена, полная крови, пульсировала на её шее. — Саске, — произнесла она его имя с интонацией, которой он никогда не слышал раньше. Девушка сама прижалась к нему, опуская руку на колено и сама удивляясь собственной смелости. Наверняка во всем виноваты эти масла. Что они туда подмешали? — Как я могу перечить своему мужу? Он ведь не оттолкнёт её сейчас? Было что-то странное в том, чтобы самой инициировать это. Но ей больше ничего не пришлось говорить или делать. Мужчина сбросил оставшиеся на диване подушки и повалил её на них, впиваясь в губы поцелуем. Заметив, что она снова дрожит от страха, постарался умерить пыл. Сегодня всё может быть по-другому. Он может любить её по-настоящему, не провоцируя ненависть и слёзы. Он отбросил обещание, данное графу, и позволил себе быть нежным. Эта нежность годами сидела в нём, скрываемая и гонимая, но сегодня пора было дать ей выход. Для его жены. Для матери его ребёнка. — Хина. Он навис над ней, распластанной на подушках, сверху, но больше не казался зверем — только мужчиной. Его пальцы не оставляли синяков, будто старались сделать ей приятно, и тело, такое глупое, непривыкшее к ласке, отвечало ему со всей готовностью, испытывая... наслаждение? Почему так приятно ныло внизу живота?... Прикрыв глаза, девушка неосознанно выгнула спину, подставляясь под жаркие поцелуи. Она зарылась ладонью в короткие волосы, возможно, слишком сильно; слышав тихое «ох», она позволила себе злорадно улыбнуться. Саске никогда не разрешал прикасаться к своим волосам, заламывал руки, но сегодня явно было можно всё, и она хотела этим воспользоваться. Сегодня муж был ласков с ней, доводил до исступления, заставляя алеть щёки, но и она вела себя иначе. Поражённая реакции собственного тела, она сводила ноги, чувствуя приятную истому, постанывала от поцелуев, таких непривычно-приятных, и кусала губы, сгорая. Тело дрожало, но уже не от страха. И он всё это видел, запоминал... Именно такой он, пожалуй, и хотел бы видеть её всегда. Проявляя удивительную осторожность, он подложил ей под спину подушку и будто бы понимал Хину без слов. Тормозил, когда было нужно, задерживался там, где она просила, и всеми силами старался принести ей удовольствие. Было в этом что-то приятное и для него... — Тебе нравится? Она не могла спрятать своё раскрасневшееся лицо, искусанные губы. В комнате становилось всё жарче, они оба были напряжены до предела, и она стонала, стонала под ним... Хина ничего больше не говорила, краем мысли помня о прошлом и боясь спугнуть момент, снова пробудить зверя. Но сегодня от него как будто не осталось и следа. Сегодня он позволил ей быть сверху. Опустил руки на ягодицы, глядя на неё тёмными глазами, направляя. Она оперлась ладонями о его торс. Языки пламени играли на их потных телах, отдаваясь бликами; Хина двигалась медленно, осторожно — всё это было ей вновинку, и она с интересом предавалась необычным ощущениям. Оказывается, это может быть и приятным... Казалось, времени не существовало для них в этой комнате, комнате для них двоих. Она — прекрасная, нежная, сильная, страстная... Он не мог о ней и мечтать. Сегодня Саске словно видел её другими глазами. Она была его наркотиком, вызывающим зависимость. Попробовав его раз или два, неосознанно сажаешься на иглу. И слезть уже не можешь.***
Следующие несколько недель он к ней не прикасался. Но каждый раз, когда они засыпали в одной кровати, он чувствовал на себе её взгляд. Через несколько месяцев он станет отцом, гораздо лучшим, чем для него был граф Фугаку. Но сегодня, спустя четыре месяца, Саске, бледнее самой смерти, сидел подле жены и держал её за руку, пока служанки меняли горячие тряпки на горячем от жара лбу, целовал её пальцы. Она боролась с гриппом и постоянно спала, постоянно держа руки на животе, уже не позволявшем носить корсет. Даже сейчас она волновалась за ребенка гораздо больше, чем за себя. Но иногда она лишь притворялась спящей. Не открывая глаз, Хина передвинула голову на прохладную часть подушки и чуть приоткрыла веки, лишь чтобы заметить тёплый взгляд угольных глаз и губы, шепчущие молитвы. Ей удалось разобрать только одно слово: «Прости».