Тёплая ненависть

      Вы когда-нибудь задумывались, почему жизнь сравнивают с чашей? Будь то заполненной, полупустой или досуха испитой — но чашей. У каждого она своя. У кого-то простая, грубо выделанная — из глины, с наспех обожженными изгибами, словно вот-вот развалится. Из самого тонкого или же самого прочного стекла, аккуратная и изящная; такая продержится чуть дольше. Или же из фарфора. Такая сразу же на осколки распадается.       Часто будучи в одиночестве, девушка читала много книг, что до беременности, что после. Нередко в них поднимался вопрос жизни и смерти, существования загробного мира. И в семидесяти процентах случаев жизнь сравнивали с чашей. Словно не было других метафор.       Поневоле и она прониклась ими.       До сегодняшнего дня её собственная чаша была сделана из стекла средней прочности, ничем не примечательного — пара сколов ничего не сделают. Водная гладь остаётся спокойной и лишь изредка переходит в рябь, нарушаемая одинокими каплями. Время от времени в стекле появляются мелкие трещины, но оно слишком стойкое, чтобы треснуть окончательно.       Мелкие обиды легко пропускались ею мимо ушей — мама научила не обращать на них внимания ещё с детства. Жаль, что такого нельзя было сделать с тяжелыми душевными травмами.       Они разрушали стекло сильнее всего, оставляя на нём глубокие царапины. Хочешь починить, подлатать — не получится.       Сколько всего пришлось перетерпеть этой девушке...       Сегодняшний день не стал исключением из правил. Более того — он оставил самую глубокую рану в сердце молодой женщины. Чаша вот-вот разлетится на осколки.       Слова семейного доктора проходили мимо ушей, хотя она точно видела, как двигаются его губы. Пухленький мужчина держал в руках шляпу, прижимая её к сердцу. И глаза его были такими жалостливыми... Ещё чуть-чуть — заплачет. Будто ему есть дело. Словно он сожалеет намного сильнее юной вдовы или матери, потерявшей сына.       Вдова. Вот кто она теперь.       Хината корила себя за безмолвие, отрешенность, за то, что не вмешалась. Как Саске... Как её муж мог умереть?       Всё плыло перед глазами.       Трещина на чаше была куда глубже, чем казалось изначально. Женщина опиралась рукой о перила, будто это могло ей чем-то помочь. Удержать в сознании. Спасти от неминуемого падения в пропасть.       Ей так и не хватило смелости спуститься ниже, ко всем. Но каждой клеточкой тела она чувствовала, как накаляется обстановка в особняке. И причиной тому — уход Саске.       Если бы он просто ушёл.       Его больше нет.       Госпожа Микото смотрела прямо перед собой, куда-то за спину доктора. Её побледневшее лицо приняло неприятный зеленоватый оттенок. Руки дрожали, добрый взгляд поник. За приоткрытой дверью стоял Итачи, не в силах зайти внутрь. Он просто не знал, что сказать матери. Не уберёг? Не смог?       Мистер Симзон всё говорил и говорил, позабыв о тайнах, которые должен был сохранить. Время от времени вытирал свою вспотевшую шею, переводя дух. Спрятанные за толстым стеклом линз глаза больше не выказывали теплоты — только живой профессиональный интерес, когда он описывал ранение почти с оскорбительным воодушевлением. Быстро же он оставил своё показное сожаление. Будто только того и ждал. Даже ему Саске никогда не нравился.       Какое лицемерие!       Госпожа Микото опустила ладонь на плечо доктора, и этот простой жест вынудил его прервать свою пылкую речь, сильнее сжать пальцами края цилиндра. Наконец замолчать.       Тяжёлая тишина заволокла особняк. Взгляд госпожи Микото встретился с взглядом её единственного оставшегося в живых ребёнка — Итачи медленно зашел внутрь, вяло отряхивая снег с воротника. Думами он был запредельно далеко. Не здесь.       Слова излишни.       Микото тихо, как-то по-особенному горестно вздохнула, а затем, словно взяв себя в руки, гордо выровняла спину и убрала руку с плеча доктора. Медленно повернувшись, она оперлась о стену и поднялась по лестнице наверх. Непоколебимая.       Но это только с виду. Женщина остановилась возле Хинаты на мгновение, выше на одну ступеньку. Спина к спине. Будто даже сейчас демонстрировала превосходство Учих.       Хина никогда не была частью этой семьи.       — Теперь ты довольна? — строгий голос разрезал тишину. Молодая вдова вздрогнула, словно её облили ледяной водой. — Мой сын… — этот же безжизненный, стальной голос вдруг задрожал, в нём слышалось плохо скрываемое горе. — Саске погиб.       И всё из-за её измены. Он не мог принять это, считал себя оскорблённым, а она, жена-предательница, даже не знала о предстоящей дуэли. Не догадывалась, что всего в нескольких километрах от неё двое дорогих ей мужчин сражаются за свою честь.       Двое мужчин, которые любят её. Или любили?       Хината не смогла ничего ответить, а госпожа Микото прошла дальше, не оборачиваясь. Да и что ей сказать?       Ступени скрипнули под ногами леди Изуми, которая даже не взглянула на Хинату, когда проходила мимо. За женой следовал Итачи, придерживаясь за перила. Только он один и не скрывал истинных эмоций, позволив горю просочиться на поверхность в полном объёме. Неопрятно растрёпанные волосы, упавшие на лицо, плохо прятали отрешённый взгляд, синяки под глазами, а две складки под ними стали будто бы глубже.       Он видел всё. До мелочей.       До последнего вздоха.       — Леди Хината, — она обернулась на звук некогда спокойного, бархатного голоса старшего брата её погибшего мужа. Теперь он был сломленным, хрупким, как фарфор. Слова давались ему с большим трудом. — Буду ждать в библиотеке.       Вяло кивнув в ответ, девушка принялась спускаться вниз, пока Учихи воспаряли вверх.       Её же крылья сгорели дотла.

***

      Страницы большой книги медленно переворачивались. Взгляд мужчины, державшего её, то и дело останавливался на столь знакомых портретах. Все люди на них, как один — темноволосые, с бледной кожей и пронзительными угольными глазами. Конечно, находились и исключения из правил. Например, его любимая жена — леди Изуми. Но таких было мало.       С пыльных страниц на него смотрели лица людей, которых он когда-то знал. Многие из них давно умерли, как и его брат.       Чернильные завитки ровными линиями красовались под каждым портретом. Некоторым выделялась страница, другим же — пара абзацев. Но все они носили гордое имя клана Учиха. Власть, заслуженная кровью и потом. Замок, построенный из костей предков.       Вздрогнув от собственных мыслей, Итачи перелистнул книгу почти на самый конец, где ещё не было ни единой записи. Белые листы ослепили его.       Скорее всего, брату посвятят целую страницу. По-другому и быть не может — он же из главной семьи. Другое дело — нет особых заслуг. Но виной тому был вовсе не Саске, нет.       Кто-то забрал всю славу. Тот, кто был старше, умнее, опытнее. Кому отец мог доверить что угодно. Всё, кроме лжи. Итачи презрительно выгнул губы, поморщился. Душа горела в пламени воспоминаний.       В каком-то роде он даже благодарил жестокую судьбу. Когда отца приковало к постели, дела постепенно перешли в руки братьев, и Саске, наконец, получил свои долгожданные лавры. Мог вникать в дела и добиваться успехов.       Он всегда так старался. Делал всё, лишь бы стать лучше.       Лучше, чем Итачи.       Чёрт.       У них ведь только недавно получилось добиться взаимопонимания. Определить общую цель. Спустя столько лет братья стали близки, как когда-то в детстве, когда всё было наивнее и проще.       Чтобы решать дела, они не нуждались в шумных компаниях престарелых мужчин, которые собирал отец, чтобы добиться уважения. Они отвергли этих пустословов, падких на выпивку. Собирались изменить всю систему на корню. Вдвоем. Бок о бок, как равные.       У них было столько планов!       Учиха потёр глаза, которые снова защипало. Он держал в дрожащей руке бокал с любимым напитком младшего брата и смотрел на кресло, обычно занимаемое Саске, дорисовывал его образ в пустой комнате. Вспоминал мальчика, которым он был. В последнее время здесь у них случалось столько долгих бесед...       Тихо скрипнула дверь. Хина заглянула внутрь и, удостоверившись, что кроме него в комнате никого нет, медленно вошла. Она как-то пошатывалась. Должно быть, от волнения и лекарств.       Не верит до сих пор.       Итачи поднял на неё взгляд, отстранённо кивнул, хоть они и виделись несколькими часами ранее. За окном темнело, хлопья снега падали на подоконник, желая проникнуть в тёплую комнату. Голые ветки деревьев царапали стекло в немых молитвах. По ком они были?       Хината опустилась в кресло напротив, в то самое, на котором обыкновенно сидел Саске, и взор её остановился на бокале с алкоголем. Внезапно захотелось выпить. Напиться вусмерть. Девушка приоткрыла было рот, подумывая, будет ли её просьба уместна.       Уместно ли пить, когда у тебя умер муж?       — Будешь? — спросил Итачи, угадав её намерение.       Хината сглотнула, отвела взгляд. Почему-то было неловко. Но выпить хотелось сильнее. Забыться.       Еле заметно она кивнула головой. Наверное, то же чувствовал Саске, когда смотрел на своего противника во время дуэли. Хотел всё забыть, стереть подчистую, уничтожить.       Внезапно её озарила мысль, беспощадная, как пуля: если муж погиб, значит, Наруто выиграл?       Итачи подал бокал, полный до краёв, прямо ей в руки. Ей это необходимо. Им обоим, пожалуй. Тонкие пальцы схватились за граненое стекло, как за спасательный круг. Её руки так же мелко дрожали, как и у него.       Никто не решался начать серьезный разговор.       Итачи отпил виски, поморщился. Сильнее ослабил свой галстук.       Хватит притворяться, что всё в порядке.       Вспомнилось лицемерие семейного доктора накануне. К горлу подступила тошнота.       — Саске проиграл в дуэли, — слова вылетели на одном дыхании. — Хоть и выбрал сталь.       Девушка задумчиво следила за тем, как болтаются кубики льда в её напитке. Покачиваются из стороны в сторону, туда-сюда, туда-сюда... Медленно тают, или ей так кажется. Испуганно жмутся друг к другу.       Перенесла бокал в другую руку; на мгновение на нём появились запотевшие следы от пальцев. Всего на пару секунд. Потом исчезли.       Исчезнет ли она так же, как они?       Что будет с Токумой?       Как она сможет смотреть в глаза госпоже Микото?       Почему, почему он умер? Что будет с ней, так и не ставшей членом этой семьи, без него? Какая судьба ждет их сына, чья мать — изменщица, а отец погиб?       — Как он мог? — голос казался чужим — не её. Вдова сделала несколько глотков, наморщив нос, поджала губы, но бокал не отставила. Когда горло обожгло, разум слегка прояснился. — Он же...       — Хорошо сражался, да. Мастерски, — образ торчащей из груди брата шпаги не выходил у Итачи из головы. — Он замешкался.       Замешкался? Что могло отвлечь его в такой ответственный момент?       Скорее всего, воспоминания о сыне. С ним Саске всегда был честным и добрым. Иногда он признавался, что не хочет быть копией вечно отсутствующего графа Фугаку. Хотел быть для Токумы хорошим примером.       Пусть болезнь отца и вынуждала Саске часто уезжать от них, он старался изо всех сил, сгибаясь под грузом ответственности, возложенной на его плечи. Кто теперь будет таким человеком для Токумы?       — Всё было честно, — Итачи взглянул на жену своего брата. Пусть она изменила Саске, она всё ещё Учиха, мать истинного наследника.       Горько улыбнулся уголком губ, совсем как это делал брат.        — Знаешь, о ком были его последние слова?       Хината снова сделала несколько глотков виски и поставила бокал на кофейный столик. Ей не помогало. Саске часто пил. Наверное, для него это работало иначе.       Но всё не так просто, да?       О ком он мог говорить напоследок? О сыне, о ком же ещё. Саске души в нём не чаял. Хотя крохотная мысль о том, что слова могут быть посвящены ей, отчего-то приятно грела сердце.       Она ведь изменила ему. С тем, кого по-настоящему любила всю жизнь. Он ведь отнял у неё шанс на лучшую жизнь, ужасно обращался с ней в начале их брака. Избил, когда узнал правду. А ей всё равно было стыдно перед ним за саму себя.       — О сыне?       — Не только, — Учиха наклонился чуть ближе к ней, понизил голос до шепота, словно их могли подслушать. — Он попросил Наруто... — Хина вздрогнула при звуке его имени, Итачи заметил, но промолчал. — ...Позаботиться о тебе и о Токуме.       Что?       Не веря, она взглянула на Итачи, чьи глаза были так же темны, как у её покойного мужа. Нелюбимого, иногда жестокого и холодного, но по-своему дорогого. У них ведь был общий ребёнок... О котором он всегда старался позаботиться. Как и о ней. На свой лад.       Правда, Итачи?       Но старший брат сам не знал истины.       А Хината вдруг вспомнила мучительные недели медового месяца, которые сломали её юное тело, покалечили сознание. Она хотела всё закончить, в том маленьком доме у озера. Прекратить страдания. Не получилось — не хватило смелости.       Весть о беременности пробудила надежду. Она мечтала о том, что ненавистный муж изменится, более не станет её насиловать, молила небеса о прекращении пыток, и о, чудо! Саске и пальцем не смел прикоснуться к ней. Причиной тому был ребёнок?       Как же прекрасно держать в руках новорождённого, осознавать истинный дар — жизнь! Дар, который изменил всё, снова придал всему смысл. Ради малыша, каким бы он ни был, молодая мать готова была под пули броситься, костьми лечь, пережить любые пытки. А что Саске?       Он никогда не пренебрегал своей ролью отца. Наблюдать за тем, как растёт его сынишка, ему было лишь в радость. И Хината знала, что Саске сделал бы для Токумы всё то же самое, что и она.       Может, и для неё тоже?       Наруто Узумаки был частым гостем в сновидениях Хинаты. Каждый раз он похищал её, давал неосуществимые в реальной жизни обещания и одаривал безграничной любовью, ничего не требуя взамен. Он был пьян от любви, Хината же всецело доверяла ночному вору.       С самого детства верила.       Но что же получается — любовь Наруто она приняла, ответила на его чувства взаимностью, а Саске игнорировала? Не дала ему и шанса? Может, поэтому их брак начался с катастрофы?       Нет. Она отказывалась винить себя в том, что он делал с ней.       После этого Саске был не вправе ждать ответных чувств. И он, пожалуй, знал это. Прекрасно понимал, видя в лавандовых глазах лишь образ лучшего друга, которому Хьюга доверила сердце.       Саске любил её?       Но почему, за что, для чего тогда всё это было...       Возвращаясь в реальность, Хината спрятала лицо в ладонях. Солёные слёзы хлынули из глаз, к горлу подступил ком. Почему он не сказал ей? Почему позволил всему сложиться так? Почему делал все эти вещи с ней?       Почему-почему-почему...       Бессчетное множество вопросов грозили размозжить ей череп.       — Не верю, — прошептала она, неожиданно оторвавшись от рыданий. Не мог Саске не только оставить её в живых, но и доверить Наруто. Отказаться, не причинить боли, дать надежду. — Итачи, это же неправда.       — Хина… — он заботливо протянул ей платок, не зная, куда себя девать. Как же всё-таки он боится женских слёз. Знает не понаслышке, какой это сильный рычаг давления.       — Зачем ты врешь мне? — прошептала Хината, вытерев глаза. Громко высморкалась. Опять потекли слёзы. — Зачем?       — Стал бы я врать, — Итачи вернулся в своё кресло и устало прикрыл глаза, залпом допив виски. Горло обволокло теплом. Неистовым жаром сожаления.       Ей нужно время, чтобы осмыслить простой факт: как стойко Саске принял измену. Не выгнал её к любовнику, не забрал сына, оставил состояние, позволил сохранить гордое имя клана Хьюга, опозорить себя.       Кто она теперь? Какой семье принадлежит?       — Подумай сама. Если бы он хотел тебя уничтожить — ты бы сидела сейчас здесь?       Не сидела бы. У неё бы давно забрали сына, а она скиталась бы нищей, брошенной и никому не нужной. Быть может, даже ему.       Стыдливая мысль о Наруто вынудила её в который раз улыбнуться. Надломленно, горько, но по-робкому счастливо.       Итачи прав. Значит ли это, что Саске дал добро? Может ли такое быть?       Боже, что за мысли! И похорон ещё не было, а она...       — Хината, ты понимаешь, что это значит?       Мужчина взял её дрожащую ладонь в свою и слегка сжал. Хина, зарёванная, замерла перед его усталыми глазами. Она понимает — не глупая. Но как же сложно поверить в подобное, осознавая, как разнился его образ в её голове с реальностью.       О скольком он предпочел умолчать. Сколько боли пережил сам. И чем отплатил за предательство.