Подкожно

Проводит последний раз пальцами по выпуклой фигурке на обложке книжечки и ставит её на полку. Дочке так нравится смотреть на яркие картинки. А ей нравится вера в лучшее, которая сквозит на каждой страничке. Этого не хватает в жизни. Убирает пелёнки, пачку подгузников. Она устала. Держа в руках накормленную сонную девочку, это забывается. Уносится ветром на чужой берег и становится таким неважным. Кладёт оставшиеся вещи в шкаф, закрывает его и касается лбом деревянной поверхности. Тянется рукой к воротнику и расстёгивает две верхние пуговички. Проводит ладонью по ключицам, прижимает сильнее средний и указательный пальцы и массирует ими шею. Протяжно выдыхает, повторяя действие с другой стороны. Дёргается, когда слышит тихий звук за своей спиной. Снимает тапочки, чтобы не мешать дочкиному сну, и почти на носочках движется к ее кроватке. Малышка губами обхватывает пальчики, почти неслышно причмокивает и заставляет мамочку нервно вздохнуть. Тина аккуратно оттягивает от пухленьких губок ручку, проводит ладонью по темечку, что-то нашёптывая себе под нос, и, поправив одеялко, выходит из комнаты. Вымотанная и с трудом стоявшая на ногах, она замечает Дана, который, потирая глаза и зевая, кипятит новые бутылочки. Она замирает на мгновение, замечая его усталость. Шлёпает ногами по полу, садится за стол, придерживая голову рукой, и рассматривает его со спины. Таким уязвимый она видит его крайне редко. Он никогда не показывает себя такого. Всегда собран и сдержан. Свет с улицы попадет в комнату, освещая ее на четверть. Быстро убегающие лучи проходят как раз в том углу, где стоял ее мужчина. В спортивных серых штанах и ужасно помятой футболке. Совесть начинает гонку с обесточенным сознанием. Пока она лениво потягивается в детской, поглаживая свою шею, её муж ходит в помятой одежде. Нервно сглатывает и вскакивает на ноги. Подходит ближе, упираясь бедром в кухонную тумбу. — Тебе помочь? — произносит тихо. Дан поворачивается, оставляя своё полуночное занятие. Смотрит на неё оценивающе, останавливается взглядом на прикрытых домашней рубашкой ногах, поднимается выше и, оставляя взгляд всё ещё не на лице, нарочито медленно делает два шага навстречу, сокращая расстояние между ними. — Не нужно, — поправляет воротничок обеими руками, а затем кладёт их на щёки и тянет к себе. Врезается поцелуем, обводя губы языком. Не рискует делать более серьезных телодвижений, снижает напор и, отпуская, наконец, нижнюю губу, произносит: — Ты устала, иди ложись. — А ты? — теряется в его резко появившейся стойкости и невозмутимости. — Мне немного осталось, я скоро приду, — поглаживает щеку большим пальцем, пока девочка напротив закрывает глаза и тонет в бесконечной ласке. Начинает зевать, прикрывает рот ладошкой и распахивает глаза. Дан всё ещё стоит перед ней, улыбается, светится счастьем в ночной мгле. — Ты прямо сейчас уснёшь в моих руках, солнце, — целует её в лоб, опускает руки и ещё раз просит: — Топай спать, пожалуйста. Она кивает, но уходить не собирается. Крепко обнимает его, находит щекой сердце и трётся ею о мужское тело. Дан гладит её по волосам, спине, периодически целует в затылок, запечатывая всю свою любовь. Крадёт у вечности минуту только для них двоих, и, получая короткий поцелуй в краешек губ, продолжает делить тишину на кухне в компании детских бутылочек. Она борется со сном из последних сил. Совершенно не хочет засыпать в одиночестве. Поджимает коленки ближе к себе и беззвучно просит прийти его как можно быстрее. И, кажется, удача всё-таки сегодня на её стороне. Слышит, как он кладёт телефон на прикроватную тумбочку, и резко переворачивается на другой бок. Расплывается в улыбке от мысли, что он, наконец-то, будет рядом. Прямо здесь и сейчас. — Ты почему не спишь? — ему хочется отругать её за такое безрассудство. — Тебя ждала, — продолжает улыбаться, кладя руку между щекой и подушкой. Наблюдает за каждым его медленным и неторопливым движением. — Ползи тогда ко мне, раз ждала, — выпрямляет руку вдоль подушек и чувствует, как по ней рассыпаются рыжеватые волны. Её нежные пальцы тут же одаривают грудь приятными касаниями. Рисует на ней, как на холсте. — В следующий раз не жди меня, ладно? Я всё равно приду, а сон гораздо важнее. — Я просто хотела побыть немножко с тобой, — перестаёт водить пальчиком и замолкает. — Я здесь, — слышит в её голосе нотки укора, — и всегда рядом. Мне важно наше с тобой общее время, но я переживаю за тебя и хочу, чтобы ты высыпалась. Не обижайся, пожалуйста. Но последние слова она так и не услышала. Уснула в его объятиях, которые в последнее время были так необходимы. Она открывает глаза, когда вода касается её щиколоток. Улыбается солнечным лучам, которые зайчиками бегают по лицу, и не замечает очередную волну. Заливается смехом и убегает выше по песочку. Леся в смешном красном купальнике в белый горошек, на талии юбочка, на руках нарукавники, которые, кажется, по размеру больше головы. Рядом Дан, в свободных шортах и солнцезащитных очках. Что-то рассказывает на непонятном для Тины языке и начинает щекотать дочку. Она стоит недалеко от них, но подойти ближе не рискует. Так интересно наблюдать за этой идиллией со стороны. Девочка выкручивается из мужских рук и смело бежит в воду. Волны встречают её брызгами, малышка бьёт их ладошкам и смеётся пуще прежнего. — Леся, будь аккуратна! — пытается докричаться до дочери, но та даже не обращает внимание. Резвится на берегу и счастливо улыбается. Тина не спеша рассекает пляж, направляется к шезлонгу и лежащему на нем мужу. Рассказывает ему о том, что выбраться всей семьёй к морю было не просто хорошей, а восхитительной идеей. Но Дан уверенным движением снимает очки, оставляя рядом с собой, и встаёт, добавляя: — Уже иду, малыш. Глотает ртом воздух, резко садится. Это был всего лишь сон. Заводит руку за спину, в поисках мужа, но на его месте обнаруживает только край одеяла. Когда ладошка не находит ничего напоминающее Дана, глаза моментально увеличиваются в размере, и Тина поворачивается в сторону. Снова убеждается, что в постели одна, и холод окутывает всё тело. Одиночество преследует её не только во сне, но и наяву. Она устала бороться за их присутствие рядом. Смотрит в окно, ищет глазами какой-то свет, словно мотылёк, и вздрагивает, когда слуха касается детский плачь. Тут же опускает ноги на пол и идёт к двери. Дрожащими пальцами опускает ручку, и на глаза попадается Дан, стоящий к ней боком. Укачивает ребенка на руках, шепчет ей что-то заговорщицкое, поглаживает головку в излюбленном жесте, и всхлипы прекращаются. Тина хватается за сердце, старается восстановить дыхание, но ничего не выходит. Истерика глушит ее изнутри. Опускается по телу кольцами из свинца, притягивая к полу. Скользит позвоночником по стене, опускается на холодный пол и жмурится от контрастов. Все лицо горит от жгучих слёз, которые не собираются останавливаться. Она не кричит, на это уже просто нет сил. От нервной системы осталось одно название. Дан разворачивается и, замечая Тину в таком состоянии, быстро отправляется в детскую, где оставляет спящую дочь, и вновь возвращается к Тине. Падает на колени перед ней, поднимает пальцем подбородок и с комом в горле рассматривает эмоции на её лице. Разбита. Без страха в глазах. В них только горечь. — Пожалуйста, — просит её об одном. Без лишних слов. Но на лице по прежнему ноль эмоций. Не успел. — Я так больше не могу, — последнее, что остаётся в тишине. А затем её ножом перерезает громкий всхлип, который ужасно больно бьёт по черепной коробке. Дан прижимает её к себе так, что тело ноет и кости трещат. Но у неё даже нет сил сопротивляться. Сердце пронзает очередная трещина. Поднимает ее на руки и несёт в ванную. Стягивает с нее одежду, помогает сесть в ванну и тянется к крану. Холодная ладошка движется вслед за ним и накрывает всей пятерней тыльную сторону его бледной руки. В отчаянном хрипе он с трудом разбирает просьбу быть рядом и, быстро сняв одежду, присоединяется к ней. Включает воду и направляет весь поток на их обнаженные перед друг другом тела и души. Она поворачивается к нему лицом, прячет ноги за его спиной и крепко-крепко сжимает их. Смотрит осуждающе, с болью и ненавистью, всхлипывает, словно её нежной кожи на спине касается плеть, и падает на мужское плечо. — Кусай, бей, только кричи, девочка, — кажется, начинает молиться вслух. Готов к любым пыткам, лишь бы ей стало легче. Наспех накрывает её большим полотенцем, проходится по каждой клеточке тела, совершенно не думая о себе, а затем мокрыми босыми ногами несёт её в спальню. На полу остаются влажные дорожки, которые в его глазах принимаю вид красных капель. Укутывает её в одеяло и вполоборота садит к себе на колени. Слышит, как её голос предательски срывается, винит себя и качает разморенное тело в своих руках из стороны в сторону. Опускается на подушки, всё ещё не выпуская её из сильного хвата, когда слышно только тихое и непостоянное сопение. Укладывает ее на своей груди, прижимая как можно ближе, даже не думает о дискомфорте, потому что в голове набатом стучит лишь одна мысль. Это конец.