Подкожно

— Вот, держи, — протягивает ему ключи от машины и опускается взглядом к ногам. Ощущает покалывание при каждом касании мужских рук. — Тань, — Дан прокашливается, тянет её за руку к себе, впечатывая в грудь. — Ты ничего не забыл? Всё взял? — настойчиво уточняет, деловито поправляет кудри, падающие на лоб, и всем своим видом старается показать, что не замечает страха в его глазах. — Ты справишься? — он поднимает руку выше и отыскивает в своих волосах маленькую ручонку. Подносит к губам, оставляет поцелуй на пальцах и спрашивает чуть спокойнее: — Может, ну его? — В моей команде было и девяносто человек, думаешь, я с одним ребёнком не справлюсь? — смеётся, разгоняя его напряжение. — Что значит «ну его»? Вы с Итаном жили в одном городе и виделись непозволительно редко, а сейчас между вами океан и тысячи километров. Когда ты вновь сможешь встретиться с другом и на несколько часов забыть о ворчливой жене с грудным ребёнком на руках? — Наверное, ты права. — То есть ты правда считаешь, что твоя жена ворчливая старуха? — делает шаг назад, но через секунду вновь оказывается в плену желанных рук. — Ну нет конечно. — Я знаю, родной, — смеётся в мужскую грудь, обнимает двумя руками и поднимает голову выше, встречаясь с обеспокоенными зрачками. — Поезжай, всё будет хорошо. Что с нами может случиться за несколько часов твоего отсутствия? Не волнуйся, — кладёт руки на плечи и, становясь на носочки, целует в уголок губ. — Звони мне, ладно? — хмурится, пока Тина по-детски давит смешки. Обхватывает его лицо руками, улыбается, кивает несколько раз головой. Чувствует, как дрожь покидает его тело. — Всё, отпускай меня, иначе я передумаю. — Не жди от меня звонка и не проверяй вотсап каждые две минуты на наличие новых сообщений. Люблю тебя, — целует порывисто в щеку и открывает перед Даном дверь. Он переступает порог, несколько секунд всматривается в сияющую рядом Тину, которая театрально вздыхает и упирается щекой в дверной косяк. — Повеселитесь и за меня тоже, и не забудь передать Итану от меня пламенный привет. Смотрит из окна на кухне, как выезжает черный автомобиль, провожает его взглядом, а затем поворачивается спиной к подоконнику и, закрыв, глаза, отсчитывает до пяти. Темнота рассеивается, и она чётко видит картинку, где Дан переплетает их мизинцы рано утром, после той самой страшной ночи, и тихо-тихо чеканит: «Мы же семья». Семья, которую можно разделить на «он», «она» и «маленький ребенок». Какой-то кусочек пазла бесследно исчез, что мешает соединиться всем остальным деталям. Бегает глазами по подоконнику, стискивая его руками сильнее, не понимает, чего хочет больше: напиться до отключки или выкурить все сигареты, чтобы лёгкие вывернулись наизнанку. Трясёт головой, наивно рассчитывая, что все мысли разобьются вдребезги, ударяясь поочередно о каждую стену черепной коробки. Пятится назад, всё ещё взвешивая все «за» и «против», а затем, словно почувствовав некий разряд, направляется в спальню. Отыскивает в шкафу свой большой рюкзак, с которым она когда-то ездила на репетиции. Смотрит на него долго, не моргая, вспоминает, как летела в объятия Дана после изнуряющих часов в танцевальной студии, а он заботливо снимал с плеч тяжеленный рюкзак, целовал в лоб и до самых ушей закутывал в шарф. Складывает в него самые необходимые вещи для дочери, наблюдает за ее сонным спокойным личиком и, с трудом сдерживая слёзы, качает малышку на руках. Ей не хочется уходить, ведь переступить порог квартиры — это то же самое, что выстрельнуть в спину, сделать последний шаг в их истории. Это будет считаться концом. Всё живое в ней трепещет, порхает птичкой, заставляя остаться. Прижимает дочку сильнее к груди, придерживает головку и шепчет что-то ей на ушко, успокаивая саму себя. Отыскивает телефон и вызывает такси. Выискивает в многострадальном шкафу черные солнцезащитные очки и кепку. Натыкается на головной убор в цвет своему, только на несколько размеров больше. Кусает губы, вспоминая, как они бегали по берегу Днепра после случайного и единственного совместного нахождения на чужой свадьбе. Тогда ещё никто ничего не знал наверняка, хотя самые преданные чувствовали больше, чем нужно. В ту ночь не хотелось прятаться, уезжать на разных машинах. Хотелось быть собой. Тогда было проще. Тогда они были для друг друга. Было хорошо выделенное «мы» и сносящая всё на своём пути ловина нежности. Без трёх дурацких точек, без обид, без лжи. И сейчас ничего не поменялось, на самом деле. Появилась лишь неуверенность и некая ревность, мольба о помощи в голубых и надежда на понимание в карих. Постоянная гонка за право быть услышанным. Потерялось пресловутое «обмен самопожертвованием». А вместо «ради, ради, ради…» стало «догадайся, услышь, пойми». — Вам помочь? — уточняет водитель, когда Кароль, удерживая в руках свою маленькую копию, пытается закинуть на плечо рюкзак, покидая машину. Тина смотрит недоверчиво через тёмное стекло очков, опускает голову ниже, принимая поражение, и кивает несколько раз. Молодой человек быстро добирается до двери, помогает Тине и улыбается совершенно непринужденно, будто каждые пятнадцать минут помогает молодым мамам. Она лишь тихонько благодарит парня и убегает прочь. Подходит ближе к подъезду, опускает свою ношу на скамейку и, тяжело вздохнув, садится рядом. Приводит дыхание в норму и намеревается написать Паше, чтобы тот спустился и встретил её. — Не отпускайте, пожалуйста, — тянет вышедшей пожилой женщине. Та, заметив счастливый клубочек в руках, мило улыбается и придерживает дверь. — Спасибо, — удобнее перехватывает дочку и направляется к лифту. Она была у Паши не так часто, но все ее приходы добавляли пару седых волос и лишали нескольких нервных клеток. Вспоминает каждый свой визит, пока кабина лифта везёт их вверх. Вздрагивает от резкого звука, сжимается, прокручивая в голове все самые ужасные ситуации, возможные в закрытом помещении. Чуть ли не всхлипывает, когда дверь раскрывается после нескольких слабых ударов и перед ней появляется домашний Орлов. Он совсем не ожидал увидеть здесь свою подругу, проходится взглядом по всему телу, замирает на рюкзаке и быстро тянет к ней руку. — Я тоже рад тебя видеть, Кароль, — нарушает затянувшееся молчание, всматривается в её глаза и видит лишь пелену слёз. Выпускает весь воздух из лёгких и отходит в сторону, пропуская чудо-мать. Это совсем на неё не похоже. — Какими ветрами вас занесло? — Мне нужна твоя помощь, — убегает в спальню и закрывает прям перед носом у Паши дверь. — Не мог бы ты нас отвезти в Зазимье? Орлов стоит за дверью, которая сейчас оказывается преградой к здравому смыслу. Прогоняет недавние разговоры с семейством Кароль-Балан и не припоминает ничего серьезного, за что можно было бы ухватиться. Здесь явно что-то не то, раз сама Кароль, с трудом сдерживая эмоции, приходит к нему домой с дочерью на руках. — Дана ты попросить не могла? — слышит тяжёлые вздохи за стеной, прислоняется ухом к дереву и улыбается, услышав причмокивание ребенка. Кажется, этот звук заставляет выпасть из реальности не только Пашу. Тина молчит, посматривая на своё изголодавшееся чадо. Забывает о том, что находится даже не у себя дома и что за дверью ожидает озадаченный друг. — Случилось что-то? — Нет, всё нормально, — поднимает голову и встречается взглядом с испуганной девочкой в зеркале. Не помнит себя такой, теряется. Отворачивается спиной от своего отражения и качает на руках весь свой мир. — У него встреча с приятелем, вернётся вечером, а мне резко понадобилось кое-что, чего у нас дома нет. Мне ли рассказывать тебе о своем характере? — натягивает улыбку, стараясь звучать максимально правдоподобно. И это, конечно, не ускользает от всезнающего Паши. Из всего немногочисленного, что ему удалось услышать, он не может сложить картинку, которая бы давала содержательный ответ и хотя бы как-то оправдывала поведение Кароль. Трет переносицу, вспоминая о незаконченных делах, мчит к ноутбуку, закрывая все вкладки и программы. Готов даже ночью сорваться и мчать туда, куда угодно его маленькому боссу. — Паш? — тоненький голосок скребётся по его сознанию. Неожиданно дверь подаётся вперёд, и его взору открывается вид на растерянную Тину. Крепко держит девочку на руках, одной ладонью поглаживает спину и попу, неторопливо поправляя одежду. Паша глазами отслеживает каждое лёгкое прикосновение, не выдерживает и тянется рукой к детской ножке. — Правды я не узнаю, верно? — малышка улыбается, оказываясь в мужских руках. Указательный палец скользит по пухлым щёчкам, носику, а затем он переводит оценивающий взгляд на девочку повзрослее, замечает, как она хмурит брови и отходит от нее в другую сторону, забирая лежащие на столе ключи. — Да, Лесь, твоя мамочка снова во что-то влипла и не даёт мне ни единой подсказки для того, как её спасать. Ребёнок отвлекается на звон металла, смешинки в глазах теряются, а личико становится таким же серьезным, как и у мамы. Паша возвращает девочку законному представителю, поднимает стоящий у двери рюкзак и кивает в сторону двери. Былое спокойствие рассеивается, как только машина покидает парковку. Глаза маячат по экрану при каждом раздражительном пиликанье. Паша аккуратно наблюдает за ней, стараясь не пугать ещё больше, пока она сворачивается на сиденьи и обхватываем себя руками. — Что тебя так напугало? — допивает кофе, который успел остыть, пока Тина успокаивала ребенка в детской комнате. Спускается медленно, заламывает пальцы и смотрит куда-то в пустоту, пока внутри каменного Орлова разрывается сердце. — Иди ко мне. Она срывается на бег и, всхлипывая, роняет слёзы на его ключицы. Держится за одежду, комкая ее в своих руках, в то время, как громкий плач барабанит по ушам Паши. — От чего тебя спасать, родная? — беспокойство слетает с его губ, чувствует, как девочка дрожит, вжимаясь в его тело из последних сил. — Как тебе помочь? Что мне сделать? — Не оставляй меня, — смотрит на него сквозь слёзы, — никогда. — Ты же знаешь, что этого не достаточно, — вытирает соленые дорожки на её лице, морщась от увиденной картины. — Не говори ничего Дану, пожалуйста, — жмурится, с трудом сдерживая новый поток боли. Его не выдержит ни она, ни со сталью в глазах Паша. Бешеное сердце с трудом отстукивает последние удары. Она надеется, что для ее же блага, он сохранит этот разговор в тайне от того, чью квартиру она сегодня покидала, как поле боя. Он уверен, что рассказать тому, кто однажды приручил этого метко стреляющего огненными шарами зверька — это самое элементарное, что он может сделать для её спасения.