Паук и мотылек

Толпа давит, плющит, разрушает не физически, но ментально. Гомон, навязчивые окрики торговцев, перекрики ферелденцев разрывают уши, спрятать бы их за ладони или накрыть себя магическим куполом, непроницаемым, несокрушимым. Но Солона только сильнее кутается в плащ. Привыкнуть сложно. После тиши библиотек, где кашель — единственный нарушитель, и дорог дальних с естественным, незаметным дыханием леса, город ломает. Амелл уже не помнит, таким же был Киркволл, улей, заточенный в камень. Надо немного: зелий, тканей, припарок и еды. В «Диковинках Тедаса» Солоне спокойно, чувствуется родная атмосфера. На рынке тяжелее в стократ, но она справляется, прячет в мешок картофель, лук и тряпки, которым предстоит превратиться в бинты. Собирается уходить, но замечает неуловимый блеск — или это игра разума? Пытается подобраться ближе, змеей протискивается меж людей. Лавка обыкновенна, даже не примечательна, но сбоку висит лианой золотое ожерелье. Тонкое, дотронешься и кажется, что оно рассыплется, но на деле крепкое, не порвать и не сломать. Солона смотрит на украшение и понимает: оно будет хорошо. Не на её шее девичьей, а на чужой — мужской. Сжирает щеки румянец при мыслях подобных, но она выпускает их из головы, точно стаю мотыльков. Амелл нерешительно тянет руку к скучающему торговцу. — Извините… За это сколько? Он рассматривает её, поджав губы. Солона догадывается: размышляет, сколько денег можно содрать. — Пятнадцать серебряных. Она копошится в кошеле, гладкие монеты холодят ладонь. Отдает без сожаления, а со странной ноющей сладостью в груди. Робкое тук-тук. Пока в городе, они решили остановиться в таверне, второй этаж, каждому по маленькой комнате, но с чистым бельем и удобной кроватью. Морган в конце коридора, у самой неприметной, сливающейся со стеной двери. Быть тут — уже испытание, даже похуже Истязания. Он открывает сразу, будто ждал, знал. На губах — лисья ухмылка. Щипают мурашки кожу Солоны. То ли от волнения, то ли от возбуждения. — Зачем явилась, страж? По делу иль соскучилась немного? — Принесла кое-что. Златые глаза не моргают, смотрят так, словно копаются во внутренностях. Морган отходит в сторону. — Ну заходи, раз надо. В комнате тускло, точно кто-то выпил весь свет. Простыни целы и чисты как в первый день. Спит ли он тут вообще или убегает в лес, к дикому зверью? — Так что там у тебя? — он подходит близко, чуть ли не льнет к коже. Амелл не сразу достает подарок, мнется, трогает другие вещи в мешке, но всё же цепляет кончик золотой. Кладет на ладонь и протягивает в ожидании. Смешок слетает с губ Моргана. — Решила нарядить меня? Польщен. — Можешь не брать, если не нравится, — голос сухой, но если прислушаться, замечаешь беспокойную нотку. — Почему же? Нравится. Только негоже так подарок принимать. Давай, сама его на меня надень. Он поворачивается спиной. Аккуратный затылок, гладкие волосы, напоминающие черным блеском зеркало. Пальцы Амелл слегка трясутся. Она поднимается на носочки, дотягиваясь до его шеи. Касается кожи — горячая. Ожерелье надевает старательно и закрепляет осторожно. Солона хочет убрать руки, но Морган разворачивается, ловит их, подносит к губам. Поцелуй долгий и влажный от ласки языка. Амелл хочет, чтобы всё тут же закончилось и продолжалось вечно. Он отрывается, а из её груди вылетает разочарованный стон. — Спасибо, Солона. Ожерелье чудесно.