Эсерка

      Шло время. Ася с некоторым беспокойством наблюдала за детьми, так и не решив, что же делать, если снова будут какие-то другие неправильные высказывания или поступки, однако, к счастью молодой женщины, ничего подобного не было. От всей души надеясь, что это была случайность, которая со временем обязательно забудется, Ася иногда думала о том, что, может быть, стоило вообще никак не обращать внимания на неправильные стихи, а не акцентировать на них внимание.       Практически сразу ситуация вышла за пределы их с Севастьяном круга общения, став известной и свекру со свекровью. Михаил Павлович ничего не сказал, хоть и явно думал о том, что не стоит держать ненужные бумаги в доме, а Александра Витальевна сказала Асе:       — Дети были ни за что наказаны.       Ася недоумевающе посмотрела на свекровь.       — Асенька, как я понимаю, детям не объяснялось, что есть другие, немонархические, взгляды. И что это осуждаемо в обществе, — начала женщина. — Они взяли листы, как вполне могли взять любую другую книгу. Выучили стихи, причем поделили их весьма типично: девочке про ткацкое дело, а мальчику про борьбу. Им кто-то объяснял, что подобное учить не стоит? Нет, не объяснял. Одна надежда на то, что они поверили в то, что хулиганят и прочитали просто непристойщину.       От подобных слов Асе стало еще тяжелее. Мысли о том, что она, так усиленно желавшая поступать всегда правильно, ошибается, не отпускали.       «И как, как тут поступать-то?» — со вздохом подумала молодая женщина.       Примерно через месяц занятий после очередного урока Ася попросила Эльвиру Марковну подвести первые итоги.       — Дима освоил самые азы правильного написания и постепенно делает успехи, — ответила женщина. — У него очень хорошее качество: поставив кляксы, он не расстраивается, а просто начинает переписывать текст снова. С арифметикой все нормально: самые начала сложения и вычитания он освоил. С Зоей все куда сложнее.       «С Зоей я заниматься больше не буду», — была готова услышать Ася, однако в ответ раздалось несколько другое. — В арифметике Зоя успевает куда хуже брата, но ей торопиться некуда. С чистописанием все куда хуже. Я даже про нажим и наклон говорить не буду, эти тетради мерзко брать в руки. Обложка заляпана, шесть клякс на странице — не редкость. Буквы на буквы не похожи. Не поймешь, что это: «п» или «р». С пересказом по тексту вообще беда: в пяти строчках про лес она уцепилась за зайца, который там появился один раз, и рассказывала только про него. Так что, Агнесса, если вы считаете, что Зоя что-то поняла в стихотворении про ткача, то очень сильно ошибаетесь. Самое большое, что она могла понять, так это то, что ткач много работал и устал.       Щеки Аси вспыхнули.       «Вот сама же побежала Севастьянке жаловаться, — подумала молодая женщина. — Сама же виновата!»       — Агнесса, — произнесла Эльвира Марковна. — Брата и сестру надо учить неодинаково. Брату — одно, сестре — другое. Дело даже не в том, что программа женских и мужских гимназий разная, дело в том, что у них даже возраст неодинаковый!       — Хорошо, — согласилась Ася. — Стоимость занятия меняется?       — Нет, не меняется, — ответила Эльвира Марковна. — Просто не ждите чего-то слишком большого от уроков с Зоей.       Вечером, после ужина, брат и сестра сидели в комнате.       — Зоя, я хочу прочитать все стихи, которые мама и папа прячут, — сказал Дима. — Я так и не понял, что в них ругательного.       — А разве есть ругательные стихи? — спросила Зоя.       — Есть, — ответил Дима. — Мне рассказал Коля.       — Расскажи мне, — попросила Зоя. — Пожалуйста!       — Ты только никому-никому никогда не рассказывай, — сказал Дима.       — Обещаю, — ответила Зоя. — Честное-пречестное слово!       — Вот такой, например, — начал Дима. — Ты помнишь ли, ах, ваше благородье, мусье француз, говенный капитан, как помнится у нас в простонародье над нехристем победы россиян?..       Зоя заливисто рассмеялась.       — Ты только никому-никому не рассказывай, — уточнил Дима. — Это очень неприличные стихи, их нельзя никому рассказывать. Только можно знать, чтобы посмеяться.       — Конечно, — согласилась Зоя.       Девочка никак не могла понять, как сложилось так, что капитан стал именно таким, каким его назвал поэт. А еще, всякий раз вспоминая, каким словом его называли в стихах, Зоя снова и снова смеялась.       Тем временем, Дима принес все листы, которые нашел.       — Смотри, Зоя, что я принес, — сказал мальчик.       — Я как вспоминаю того капитана — все смеюсь, — ответила Зоя.       Не обращая внимания на сестру, Дима начал читать стихи. Все они были более чем приличными. Мальчик недоуменно перечитывал строки по несколько раз, но ничего непристойного найти не мог.       Не увидев ничего, даже такого смешного, как было в четверостишье для Зои, и уж тем более ничего непристойного, как было во втором четверостишье — там было слово, которое Дима посчитал невозможным сказать даже сестре, мальчик собрал листы и положил их на стол.       «Надо убрать их обратно, — подумал Дима. — Но мама с папой в комнате, нельзя».       Мальчик положил листы на стол и сверху прикрыл еще одним листом, на котором они с Зоей пытались нарисовать соседний дом.       «Так лучше, а уберу завтра», — решил Дима.       Ася пришла, чтобы уложить детей спать. Молодая женщина укрыла Зою, укрыла Диму, а потом прошла мимо стола. Кучка криво лежащих листов бумаги привлекло внимание Аси.       — Что же вы такие неаккуратные, листы в ящик не убираете, стол замусориваете, — больше сама себе сказала молодая женщина. — Стопка кривая, даже не выровняли ее!       Приглядевшись к домику, который отдаленно напоминал дом соседей, Ася хотела уже выровнять лист, как вдруг увидела, что ниже лежат листы, написанные ее рукой. Чуть приглядевшись, Ася увидела те самые стихи, которые всегда прятала.       Одна часть разума молодой женщины настойчиво советовала ей не тянуть и как минимум поговорить с детьми о произошедшем именно сейчас, вторая же настаивала на том, что на ночь устраивать скандалы — ненужное дело. Решив, что для подобных разговоров лучше подойдет утро, Ася потушила свет и вышла из комнаты.       После завтрака и урока с Эльвирой Марковной, молодая женщина пришла к детям.       — Дима, Зоя, — начала Ася. — Кто из вас брал те листы, которые брать нельзя, и зачем?       — Мы не брали, — сразу же сказала Зоя.       В голове Димы мгновенно пронеслись события приблизительно месячной давности, как отец долго возмущался их с Зоей поведением, как пошел за офицерским ремнем, поднял на них руку, причем его бил гораздо дольше, нежели сестру, уточняя, что организатор виновен куда сильнее, нежели исполнитель, так как исполнитель виноват только в своем поступке, а организатор — вообще во всех запланированных…       Дима не сказал ничего. Говорить правду не хотелось, обманывать было стыдно.       — Кто-то из вас взял те листы, которые брать нельзя, — повторила Ася. — Кто это сделал и зачем?       Дима упорно молчал. Зоя тоже больше ничего не говорила.       — Мне пожаловаться папе, когда он придет домой? — спросила Ася.       — Дима хотел найти непристойные слова в этих стихах, — сразу же ответила Зоя. — Но не нашел. Вообще ни одного непристойного слова.       — Дима, это правда? — уточнила Ася.       — Я с тобой больше никогда дружить не буду, — сказал Дима сестре. После чего посмотрел на мать и ответил. — Да, мама.       — Пойдем со мной, — произнесла Ася.       Молодая женщина зашла в детскую, взяла со стола листы бумаги, а потом пошла к себе.       — Это все или еще где-то лежат? — спросила молодая женщина.       — Все, — ответил Дима.       Ася тяжело вздохнула. Мысли о том, что наказывать за попытку добиться справедливости означают множить мотивы, что в девять лет мотивов никак быть не может и создавать их не стоит и что никак не реагировать тоже нельзя, ведь это даже не первый раз, путались в голове.       — Какие непристойные слова ты хотел найти в этих стихах? — спросила Ася.       Дима замялся.       — «Дурак», «идиот», что-нибудь еще, — начал мальчик — уточнять про говенного капитана не хотелось.       Ася сперва не поняла, а потом в ее голову пришло невольное воспоминание.       Первый год обучения в гимназии, желая найти хоть какую-то подругу, она на перемене рассказывает соседке по парте стихотворение:       — Однажды зимним вечерком в бордели на Мещанской сошлись с расстригою попом поэт, корнет уланской…       Однако вместо ожидаемого смеха одноклассница возмущенно закрыла уши, а потом выбежала в коридор.       «Институтка, не иначе», — рассмеялась Ася и хотела, было, сказать «из какого дортуара ты, медамочка?», но не успела.       Однако смех сразу же прошел, как только в класс вошла возмущенная Эльвира Марковна.       Получив замечание в дневник и ноль по поведению, Ася дождалась, пока их классная дама выйдет из класса, а потом изо всех сил ударила одноклассницу:       — Твое место в институте благородных девиц, машерочка! Или у родителей не хватает денег на оплату учебы, а за казенный счет учиться не берут?       Потом были не вовремя вернувшаяся классная дама, вызов отца, скандал дома, непонимание что первого, что второго поступка одноклассницами, сидение одной за партой, прекращение попыток найти подруг именно в гимназии…       «Какие стихи искал — понятно, — подумала Ася, вернувшись в настоящее время из своих воспоминаний. — А с этим-то что делать?»       — И что же ты нашел? — спросила Ася.       — Ничего, — ответил Дима. — Я перечитал все эти стихи, очень внимательно читал, но так ничего и не смог найти. Я не понимаю, что такого в этих стихах, что их нельзя читать! Это такие же стихи, как и Некрасов, и Пушкин, только чуть-чуть другие.       Ася обомлела, услышав такой ответ.       «Может быть, пусть лучше дома узнает? — подумала Ася. — Чем кто-то расскажет другой… Но… Как рассказать? В каком ключе?»       — Маменька, хотите — рассказывайте папе, — сказал Дима. — Да, я виноват, ослушался, но что не так в этих стихах? И почему папа ими занимается на работе?       — Дима, — начала Ася. — Как ты знаешь, нами управляет царь. Есть люди, которым это не нравится. И они сочиняют стихи, в которых все это рассказывают. А жандармерия как раз ищет таких людей, которые пытаются помешать царю. Ищет преступников. А потом отдает их под суд. Вот поэтому у папы и есть, скажем так, образцы таких стихов. Потому что он с подобным работает. А теперь представь, Дима: каково было мадам слушать такую непристойщину от вас с Зоей?       — А что плохого в этих стихах? — спросил Дима. — Например, в том, что нужно бороться за свободу?       — Это не нравится, — начала Ася и чуть было не сказала «проклятой царской власти». Собравшись с духом, молодая женщина продолжила, — царю. Тебе бы понравилось, если бы кто-то тебя дураком назвал? Вот царь тоже не любит, чтобы его называли дураком.       Дима ничего не ответил.       — Я не буду ничего говорить папе, но ты больше так не делай, — сказала Ася. — Не бери эти стихи и постарайся вообще забыть об этом.       — Хорошо, — ответил Дима.