Эсерка

      Обеденный перерыв еще не начался. Сидя за столом и иногда поглядывая на стрелки часов, Севастьян сказал Виталию:       — Совсем скоро лето. Дети будут отдыхать с утра до ночи, затеют что-нибудь, Агнесса возмущаться начнет. Как будто сама такой не была. Если уж на то пошло, я возмущаться могу — я рос иначе. Но против не высказываюсь: пусть лучше дети такими глупостями страдают, нежели иными.       Виталий понял явный намек на подпольные дела, но ничего не сказал.       — С бревном на реке, конечно, слишком опасно было, а вот все эти дальние прогулки — пусть гуляют. Дольше будут гулять — ночью крепче спать будут.       — Как год окончили? — спросил Виталий.       — Четверочники, — произнес Севастьян. — Оба. По поведению у обоих пятерки. Порадовали дедушку.       Молодой человек задумался и сказал:       — То я долгое время был как единственный адекватный человек, который честь фамилии не портит, то теперь все надежды переложены на Диму с Зоей. У них же, как ты знаешь, опозорившие честь фамилии родители.       Виталий не сразу сообразил, о чем именно идет речь. За Севастьяном и его поведением, словами, поступками приглядывали первый год, и то, после пары месяцев внимание постепенно сошло на нет. Последний раз Виталия как будто вскользь, или это было и вправду вскользь, спросили о том, что недавно рассказывал Севастьян. После фразы о том, что напарник единственное, о чем думает, так это о новом звании, начальство рассмеялось и ответило, что об этом можно забыть надолго.       Севастьяна, который практически забыл о прошлом, иногда удивляли разговоры, которые начинали родители с внуками.       — Зоенька, как говорится, честь надо беречь смолоду, — говорила внучке Александра Витальевна. — А то может получиться так, что вырастешь ты, понравится тебе какой-нибудь молодой человек, он тоже положит на тебя глаз, а потом родители скажут ему: «Ты что, это та самая Зоя, которая непристойные стишки рассказывала». Он подумает-подумает и найдет себе другую невесту.       — Не найдет, это слишком давно было, — ответила Зоя.       — У людей очень хорошая память на ошибки, — произнесла Александра Витальевна.       Однако если бы кто-то спросил Севастьяна, каких взглядов он придерживается, молодой человек твердо бы ответил: все тех же самых, ведь царская власть несовершенна и ей нужен ограничитель в виде парламента, однако к каким-то действиям он не готов. Возможно, Севастьян бы присоединился к какому-то крупному движению, однако так же, как много лет назад, затевать что-то свое молодой человек просто бы не решился по причине бесперспективности этой идеи.       — Севастьян! — молодого человека вывел из задумчивости голос Виталия. — Хочешь посмеяться? Через две комнаты с Варнецкой беседуют.       — За подопечных и недосмотр за оными ругают? — спросил Севастьян. — Что-то рановато, в первом-то классе.       — Нет, за себя, — ответил Виталий. — Такого я что-то не припомню. Чтобы уже взрослого человека пытались так же напугать, как гимназисточек.       — Успешно? — поинтересовался Севастьян.       — Вроде бы как совершенно безуспешно, — сказал Виталий. — Ни слезинки в голосе, милая улыбочка, да еще и статьями Уложения лихо жонглирует. Сам же знаешь, как начинают пугать: практически высшую меру обещают.       — Судейская дочь, — ответил Севастьян. — Интересно только, что это судейскую дочь занесло туда, куда не надо.       — Пошли, посмотрим, — предложил Виталий.       Севастьян, забыв о том, что уже совсем скоро будет обед, согласился с напарником.       — Вот вы говорите, что скоро терпение лопнет и я буду разговорчивее, а про статью одну забыли, — говорила Анна Ильинична. — Которая не разрешает бить людей. Да и нашу с вами милейшую беседу, было бы желание, можно по 2025-й квалифицировать. Ссылка до двух лет.       — Желаете, чтобы я сначала вас задержал, а потом беседовал? — раздалось в ответ. — Не думаю, что Илья Николаевич будет благодарен вам за это.       — То есть, раз вы ничего не нарушаете, я могу прямо сейчас встать и уйти? — спросила Анна Ильинична. — Хорошо, я пошла.       — Наверное, я все-таки сначала задержу вас, а потом продолжим разговор, — услышал Севастьян и сказал Виталию. — Пошли, наверное, отсюда, а то еще в подмогу позовут, а я как-то не горю желанием Варнецкую на слезы выводить.       — Пойдем, наверное, уже на обед, — предложил Виталий.       Ближе к вечеру, не выдержав, Севастьян пошел к Сергею.       — Что с Варнецкой стряслось-то?       — Не поверишь — за агитацией была поймана, — ответил Сергей. — Поговорить, толком, не удалось. Отпустили, а потом меня к Варнецкому делегировали. Я и начал, мол, так и так, Илья Николаевич, служите вы, другими делами заняты, а доченька ваша ненаглядная нашей гостьей стала. Да вот что-то ни слезинки в глазах, может, вы сможете побеседовать с Аннушкой? Илья Николаевич оторопел, а потом клятвенно заверил нас, что беседа состоится и упрашивал меня не предавать дело огласке — Аннушке замуж выходить, да если из гимназии выгонят, тоже тень на репутацию ляжет. Мы мило поулыбались друг другу, а потом я и пошел.       — И что же Аннушка, как ты говоришь, сотворить успела? — спросил Севастьян.       — Чисто формально — ничего, — ответил Сергей. — А если накапывать, то вопросы агитации изучала. Пыталась отбрыкиваться, что врага нужно знать в лицо, чтобы быть в курсе того, чем ее ученицы могут заняться. Слабо верится, скажу откровенно.       Севастьян ничего не ответил и подумал:       «Может, потому и за откровенную крамолу в Зойкином сочинении шум поднимать не стала, может, потому и Зойка свою пятерку по поведению имеет…» — с некоторым удивлением подумал Севастьян.       На следующий день Севастьян возвращался домой и, увидев Анну Ильиничну, подошел к ней.       — Анна Ильинична, — произнес молодой человек. — Я бы очень хотел переброситься с вами парочкой слов.       — Слушаю вас, Севастьян Михайлович, — ответила девушка. — Вот только извольте не тратить время зря, Илья Николаевич подтвердил мои слова о том, что я не совершила ничего дурного.       — Мадемуазель, — произнес Севастьян. — Убеждать или осуждать вас не буду. Всего одна фраза: мы с Агнессой, как вы знаете, пытались преступить закон. Скажу откровенно: система сильнее, а человек слаб, будто песчинка в поле. Плохое время вы выбрали, мадемуазель.       — Теперь я понимаю, почему у мадемуазель Лыковой такие крамольные мысли, — сказала Анна Ильинична. — Все идет из семьи, от родителей. Дочь воспитывайте, Севастьян Михайлович, а то гостьей вашей же службы станет.       — Со своей дочерью я все проблемы решу и без вашей помощи, благодарю, — ответил Севастьян. — Честь имею.       Молодой человек отошел и подумал:       «Впрочем, другой реакции было бы ждать странно».       Тем временем, Анна Ильинична отошла на почтительное расстояние и, увидев лавочку, села на нее.       «Да, не время, — подумала девушка. — Совершенно не время».       В голове пронесся вчерашний разговор с отцом.       — Анна! — позвал дочь Илья Николаевич. — Иди сюда, нужно побеседовать.       Понимая, о чем пойдет речь, девушка пришла к отцу.       — Анна! — возмущенно произнес Илья Николаевич. — Неужели я тебе так плохо относился все эти годы, что заслужил видеть у себя на службе гостей по твою душу?       — Папа, вероятно, вам неверно все рассказали, — спокойно ответила Анна. — Не знаю, что вам поведали, но я изучала, что нынче запрещено, чтобы лучше разбираться, когда придет время, в подобном среди своих учениц. Вы же знаете, что я всегда все предпочитала узнавать сама.       — Ты могла спросить у меня, я бы тебе все объяснил, — сказал Илья Николаевич. — Я бы тебе судебную практику рассказал. Кто, куда и на сколько поехал. Анна! Не нужно этих глупых отговорок про «хотела все сама узнать»! Не ступила на ошибочный путь в годы учебы — решила сейчас наверстать свое? И меня на старости лет опозорить.       — Папа, еще раз повторяю: все ради образования, — произнесла Анна. — Только ради него. Чтобы знать, чего можно ожидать от девочек. Особенно от дочери политически неблагонадежных Агнессы и Севастьяна Лыковых.       — Политически неблагонадежный Севастьян Лыков своим усердным трудом на службе Отечеству усиленно пытается загладить те грехи, которые он совершил в свое время, а ты сейчас выглядишь куда хуже него, — ответил Илья Николаевич. Видя, что дочь не планирует сдаваться, мужчина сказал. — Анна, с меня всего несколько фраз. Во-первых, за политику возьмется не каждый присяжный поверенный. Во-вторых, мне в отставку еще рано. В-третьих, попасть на Сахалин — это вытащить лотерейный билет, политическая каторга, в основном, в Забайкалье. В-четвертых, даже уходить на несколько дней в отлучки «под честное слово» — это не свобода, а жалкое ее подобие. А, в-пятых, пойди прочь, не желаю тебя видеть.       Анна развернулась и ушла. В горле встал ком и причиной этого было именно «в-пятых». Девушка знала, что отец пообижается на нее день или два, а потом сам же первый придет, сядет рядом, скажет какие-то добрые слова, напомнит о том, что не стоит огорчать друг друга и все забудется. Однако понимание того, что за подпольем — будущее, поэтому бороться с ним бесполезно, не давало Анне покоя.       «Самой не лезть, гимназисток за крамолу не наказывать, на возможных ситуациях внимание не акцентировать и всячески заминать их, — подумала девушка. — Агитация — это совершенно не мое, но другим мешать я не вправе».