Эсерка

      Огромное пустынное поле, Забайкальская степь. Ася огляделась — казалось, на горизонте не было ни души.       — Никого… — прошептала женщина. — Никого…       В этот раз все было не так, как на Сахалине: разозленное слишком дерзкими ответами осужденной начальство каторги плюнуло на все требования красной изоляции и отправило Асю в барак, где, благодаря стараниям Евдокии, все узнали о предательнице взглядов. Не в силах выдержать постоянные презрительные взгляды и перешептывания за спиной, а иногда и в лицо, Ася упросила перевести ее в уголовный барак, где хотя бы не было Евдокии. В редкие минуты возможности отойти куда-нибудь подальше от тьмы людей, женщина смотрела вдаль и со слезами на глазах вспоминала детей.       Несмотря на все рекомендации врача, в этап Ася пошла беременной. Ребенок родился вскоре после начала этапа, слишком раньше срока, и умер через полчаса после рождения.       — Чего плачешь? — раздался голос сзади.       Ася оглянулась и увидела сзади жандарма.       — А хочешь по красной изоляции пойти? — спросил он. — Среди уголовниц, чай, несладко?       Не веря своим ушам, Ася кивнула.       — Так что, лишенная всех прав состояния и уже явно разведенная Агнесса Лыкова, пошли за вон то дерево? — услышала женщина и прошептала: — Нет. Не пойду.       — Значит, здесь, — раздался голос.       Ася почувствовала, что ее валят на землю, задирают юбку. Пытаясь отбиваться, женщина поняла, что у нее просто не хватает сил и скоро ее точно так же обесчестят, как и предлагалось минутой раньше, только она уж точно от этого не получит никакой выгоды.       — К уголовным приставать можно, это ж не политические, — услышала Ася.       Ася проснулась в слезах. Посмотрев по сторонам и убедившись, что она дома, женщина кое-как успокоилась, посмотрела на Севастьяна, который спал рядом, и прошептала:       — Не дай Бог вещий сон был…       Умом женщина прекрасно понимала, что после всего того, что она пережила сегодня, такие кошмары неудивительны, однако на душе стало слишком тоскливо. Невольно на ум пришло воспоминание об остатке прошедшего дня.       Севастьян пришел домой вовремя, даже чуть раньше обыкновенного.       — Ася, — произнес мужчина. — Давай поговорим.       — Хорошо, Севастьян, — ответила Ася.       — Прошу тебя, Ася, скажи мне правду, что произошло у Евдокии, о чем вы говорили? — спросил Севастьян.       — Ни о чем, — вздохнула Ася. — Все было так, как я говорила на очной ставке и о чем рассказывала тебе. Больше не было ничего.       — У Евдокии сегодня был обыск, что нашли — еще не знаю, но… Но вдруг что-то найдут, связанное с тобой? — предположил Севастьян.       — Пусть ищут, — чуть зло бросила Ася. — Ничего все равно не найдут.       Рано утром, едва Ася позавтракала, в дверь раздался стук. Не обращая внимания на этот факт — иногда за Севастьяном приходили со службы и раньше, женщина вдруг услышала слова супруга:       — Вы совсем одурели? Вчера, значит, уведомление о подозрении, а сегодня уже ордер на арест? Что за ночь изменилось?       — Обыск у Евдокии. Нашли то, что Евдокия потом следователю сказала. Если тебе так жаль жену, и вправду ищи присяжного поверенного. А то и разведенным скоро станешь, и места, не приведи Господь, лишишься. Николай был готов и ночью за Агнессой ехать, насилу уговорили подождать до утра. Чтобы детей не пугать. Да и куда бы она делась?       Ася почувствовала, что у нее трясутся руки.       «Ордер на арест… — пронеслось в голове женщины. — Это все, конец».       — Агнесса Викторовна, пойдемте, — услышала Ася. — Вещи вам муж потом привезет.       Ноги будто отказались слушаться женщину.       «Вещи вам муж потом привезет, — подумала Ася. — Значит, надолго… Значит, не просто так все это снилось!»       Женщина расплакалась.       — Агнесса Викторовна, пойдемте, не заставляйте применять силу, — услышала Ася.       «Опять, уже в который раз…» — пронеслось в голове женщины.       — Готовы на глазах у детей? — вдруг произнесла Ася. — Давайте. Давайте создадим у детей мотив ненавидеть царскую власть!       — Севастьян! — раздался голос. — Отведи жену на улицу.       — Ася, пойдем, — произнес Севастьян. — Пойдем потихонечку.       Женщина ничего не ответила и никак не отреагировала на слова супруга.       — Севастьян, лучше проследи, чтобы дети не вышли, — услышала Ася и почувствовала, что ей заломили руки.       «Вот так, без сапог, без пальто… — пронеслось в голове женщины. — Взяли да потащили… А все это Евдокия, будь она проклята!»       — И по какой причине я арестована? — спросила Ася уже следователя.       — Евдокия Ивановна вчера вспомнила, что у нее в комнате есть доказательства вашей причастности, — ответил Николай. — Во время обыска они были найдены.       Ася взглянула на стол и не поверила своим глазам: перед ней лежали ее листовки гимназической давности.       — Почерк ваш, — сказал следователь. — Агнесса Викторовна, вы же мать, вы же жена человека, который тоже служит в этих стенах. Если вы оступились, то признайте это, покайтесь. Вам же легче станет.       — Если я в чем-то и виновата, так только в том, что не всадила нож в сердце Евдокии, когда она начала меня оскорблять, — произнесла Ася. — Больше ни в чем! И я уверена в том, что Евдокия всего лишь хотела отомстить мне за то, что я, по ее мнению, предала взгляды, вышла замуж не за того человека, множу, как она выразилась, число тех, против кого нужно бороться.       — Бумаги говорят о другом, — ответил Николай. — Агнесса Викторовна, вот программа. И обороты из программы очень похожи на ваши, из листовок.       — Да эти листовки мне в свое время Евдокия и диктовала! — воскликнула Ася. — Это ее обороты, ее безграмотность! «Покласть» я сроду не говорила!       — Агнесса Викторовна, облегчите душу и участь признанием, — сказал Николай и протянул Асе лист бумаги. — Пишите.       — Не о чем писать, — ответила Ася. — Не о чем!       — Запираетесь даже с учетом доказательств, прямо изобличающих вас, — произнес Николай. — Что же, воля ваша. Если вдруг надумаете разговаривать, скажете.       Какие-то бесконечные коридоры, лестницы, и Ася оказалась перед входом в камеру. Еле заставив себя сделать шаг вперед, женщина услышала, что за ней закрылась дверь.       «Ну вот и все… — подумала Ася. — За листовки черт знает скольки летней давности придется отвечать сейчас. Никому нельзя в этой жизни доверять, никому!»       Конечно, женщина надеялась на то, что все скоро станет ясно, присяжный поверенный поможет ей как можно скорее разрешить это дело, но что-то в глубине души подсказывало, что до суда она вряд ли сможет выйти на свободу.       Ася сидела на табурете, уставившись в одну точку и вспоминая прошлое. Когда-то давно Дуся казалась ей не то чтобы товарищем или подругой, но человеком, который мог ее утешить, как-то успокоить, дать надежду на будущее. И именно от Дуси Ася не ожидала такого оговора.       — А если и мне так же? — подумала женщина.       На душе сразу стало мерзко, однако другого варианта, как отомстить той, которая явно желает, чтобы ее если не вешали по приговору суда, то как минимум отправили на каторгу на долгие годы, Ася не видела.       Женщина вздохнула, встала, постучала в дверь и сказала:       — Хочу во всем признаться следователю.       Снова открылась дверь, снова были бесконечные лестницы и коридоры. Увидев следователя, Ася тяжело вздохнула и сказала:       — Пришла писать раскаяние.       — Давно бы так, Агнесса Викторовна, — оживился Николай. — Пишите. Сделайте доброе дело и себе, и империи.       Ася взяла лист бумаги, хотела попросить карандаш, но потом передумала, чтобы нельзя было что-то стереть в ее записях и вписать свое. Дрожащими руками взяла перо, обмакнула в чернила, посадила кляксу.       «Прямо как Зойка…» — подумала женщина и взяла новый лист бумаги.       — Мы не в гимназии и не на чистописании, не обращайте внимания на такие мелочи, — произнес Николай.       Ася задумалась, как лучше начать свой текст.       «Я, Лыкова Агнесса Викторовна, тридцати четырех лет от роду, дворянка, православная, сообщаю, что признаю себя виновной в том, что испугалась и не решилась сразу же уведомить жандармерию о преступлениях Галицыной Евдокии Ивановны. Евдокия Ивановна планировала покушение на священную особу государя императора, но я была настолько напугана планирующимся зверством, что не сообразила, не решилась, испугалась сразу же уведомить об этом жандармерию. Евдокия полагала, что состояние беременности убережет ее от возможных последствий и смягчит участь, поэтому умышленно запланировало зверство именно на этот период своей жизни и специально подгадала беременность к этому моменту».       Чувствуя неприязнь то ли к Евдокии, то ли к себе, Ася отдала лист бумаги следователю.       — Вам сейчас не стыдно наговаривать на других людей? — спросил Николай.       — Это чистейшая правда, — ответила Ася. — Хотите очную ставку? Я не против.       Ася не верила в то, что очная ставка состоится, но, увидев Дусю, сразу же сказала:       — Евдокия Ивановна планировала цареубийство. Она всячески расспрашивала меня о методах, пыталась узнать информацию, надеясь, что супруг, который служит в жандармерии, мог мне когда-то что-то рассказывать. Однако я ничего не знала и честно об этом отвечала Евдокии. Да, я боялась донести, испугалась, что меня тоже обвинят в том, о чем даже страшно помыслить, в чем и раскаиваюсь.       — Ты не завирайся, Агнесса, — ответила Дуся. — Думаешь, что раз жандармская жена, муж тебе как-то поможет? Да по твоему потрепанному виду и без слов понятно, что тебя сегодня с утра привезли сюда. Платье грязное, как у свиньи, в снегу да грязи испачканное. На обувь вообще смотреть мерзко, такая грязюка! Может, вели тебя и аккуратно, головой косяки не собирали, да вот детали гардероба совсем иное говорят.       — Я вчера испугалась признаться, вчера испугалась сказать правду, но вот сегодня уже не боюсь, — произнесла Ася. — Евдокия сама говорила о том, что да, не хочет детей, да, на себя стирать надоело, но второго ребенка зачала для того, чтобы не пойти под петлю за свое злодеяние, если все вдруг пойдет не по плану.       — Тебе недолго жить жандармской женой осталось, — бросила Дуся. — Скоро будешь разведенной да лишенной всех прав состояния. Между карьерой и тобой любой человек, который хоть чуть-чуть думает головой, выберет карьеру. Потому что ты и товарищам ничего сделать полезного не сможешь, и мужу только жизнь портишь!       — А ты просто шлюха, которая родила черт знает от кого! — воскликнула Ася.       — Господин следователь, вы видите, как Агнесса подтверждает мои показания, — сразу же сказала Дуся. — Видать, здесь, в этих стенах, она просто была чуть вежливее, а вот раньше не была столь сдержана.       Что-то еще говорить Ася уже была не в силах. На этот раз возврат в камеру женщина восприняла как облегчение.       «Знать бы хоть, какую статью мне пытаются приклепать, — вздохнула Ася. — Севастьянка, да черт уже с ним, со всем, делай что хочешь, я как-нибудь переживу, утешу себя словами бабушки, только реши этот вопрос хоть как-нибудь, верни меня домой…»