Обратная сторона Луны

— Ну… реально, Лань Чжань, — Усянь набрал полную грудь воздуха, тут же сморщился от резкой боли и с шумом выдохнул, — ты по-прежнему скучать не даёшь, ну какое по?! Какое, нахрен, по?! Ты серьезно считаешь, что она умерла, потому что ее лишили какой-то там иньской части души? — Тьма, жившая внутри старой хули-цзин, впитала ее по, — без тени иронии проговорил Ванцзи. — Но хунь¹ ещё здесь. — Острый инсульт, Лань Чжань, — Вэй Ин потряс бумагой. Вместо того, чтобы внимательно ознакомиться с содержанием официального заключения о смерти, Ванцзи подошел к чехлу, оставленному при входе, клацнул замками и извлёк из бархатного нутра инструмент. Он уложил лакированный корпус на свободную каталку, стоящую у стены. — Вопрос должен быть короткий. Внятный, — он тронул струны, проверяя настройку. — Послушай… — поморщился Вэй Ин. — Ты же знаешь, что я об этом всем думаю? — Мгм, — он закрыл глаза и сыграл короткую, но пронзительно-тревожную музыкальную фразу. Вэй Ин тут же почувствовал, как на шее вздыбило короткие волоски и затылок окатило противной волной мелких мурашек. Казалось, от сыгранных нот даже галогенные лампы пригасили свой свет и умерили раздражающее жужжание. Усянь поёжился. Нужно было отдать должное, Лань Чжань умел произвести впечатление… Неспроста же его аккаунт набрал столько подписчиков. — Здесь всегда было настолько холодно?! — проворчал он, отступая от выдвинутого из холодильника тела. — Уверен, что хочешь спросить это? — Ванцзи накрыл завибрировавшие струны ладонью. — Я не… — Задай вопрос, — с нажимом произнес заклинатель. — Она ответит. Вэй Ин отметил, как изменился Лань Чжань — почти неуловимо, но все же… Его вечно прямая спина стала, казалось, ещё ровнее, на висках выступили голубоватые вены, и весь он напрягся. И взгляд… Обычно он был спокойным. Усянь помнил его скорее мягким, золотисто-янтарным, но сейчас на него смотрели настоящие глаза тигра. Хищной кошки, выследившей жертву и напрягшейся перед броском. — Ладно, я спрошу, и не надо на меня так смотреть, — прошептал он. — Ммм… как ее зовут, хотя нет, погоди, это я и так знаю. Спроси, почему она ударила племянника. Ванцзи чуть склонил голову, будто обдумывая заданный вопрос, затем коснулся струн и начал перебирать их длинными пальцами. Это звучало… странно. Он не играл мелодию, по крайней мере, ноты не выстраивались во что-то слитное и связное. Звуки рождались под его руками, но он периодически накрывал струны, прерывая раскрывающееся сочетание, иногда постукивал по лакированному дереву и играл снова. В какой-то момент Вэй Ин поймал себя на мысли, что это больше всего похоже на сурдоперевод, только здесь двигались не руки и мимика переводчика, а вибрировал сам воздух. Вдруг Ванцзи оборвал всякий звук и на полшага отступил от инструмента. — Всё?.. — Шшш, — он предупреждающе поднял руку. Словно в ответ на этот простой жест гуцинь отозвался несколькими несвязными звуками. Словно капли воды сорвались с крыши и упали на жестяной отлив. И снова, более уверенно, слитно. — Мой сын должен был красть, — произнес Ванцзи, — сигареты. Для Цзыюаня, — он вернулся к инструменту и снова сыграл несколько отрывков, и после того, как гуцинь отозвался хаотичным набором нот, дополнил, — у сестры. — У сестры, — проговорил Вэй Ин, — значит, у мадам Мо… Но вряд ли за это стоило его бить? — он вопросительно посмотрел на Лань Чжаня. Тот легонько кивнул и вернулся к игре. Это был самый странный концерт из всех, что Вэй Ину доводилось слышать. Не то чтобы он был поклонником традиционной музыки, но мадам Юй по молодости таскала их с Цзян Чэном на всяко-разные вечера с целью поднятия уровня культуры. Поспособствовали ли подобные походы большему окультуриванию двух балбесов, больше предпочитавших зависнуть в танчики или лол, но то, что подобные мелодии не входили ни в один сборник популярных сочинений для гуциня с оркестром, Усянь мог сказать со всей уверенностью. К окончанию этого действа Вэй Ин получил более-менее внятный рассказ не только о произошедшем в сыхэюане, но и о том, как младшей госпоже Мо жилось в не слишком дружной, но обеспеченной, по меркам глубинки, семье. Красивая… Эта женщина, с явными признаками алкоголизма и лишним весом, несколько раз настоятельно играла одну и ту же комбинацию, пока Ванцзи не произнес это слово. Красивая младшая госпожа порадовала семью, вернувшись из школьной поездки беременной и произведя на свет мальчика в неполные семнадцать. Родители приложили массу усилий, пытаясь скрыть сей факт от окружающих, но в провинции сложно долго скрывать подобные новости. Репутация благочестивого семейства грозила пойти трещинами, и чтобы не лишить перспектив старшую сестру, младшую сослали растить сына в глушь. Несмотря на неприглядную предысторию рождения, госпожа Мо не чаяла души в маленьком Сюаньюе и растила его со всем прилежанием молодой матери, однако в семь мальчику надлежало пойти в школу, и семейный совет постановил, что наилучшим вариантом будет пристроить его в ту же школу, куда пошёл сын старшей сестры. Та к этому времени успела достаточно выгодно выйти замуж за молодого партийного функционера, родила ребёнка и перебралась в Шанхай. Родной матери места в будущем сына не нашлось. Одно дело — заботиться о бедном племяннике из провинции, и совсем другое — привезти на глаза соседям его незамужнюю мать. И красивая младшая госпожа, помыкавшись с полгодика от безделья, начала прикладываться к спиртному. Сначала только вечерами и только при наличии соответствующего повода, потом за повод годилось что угодно, от дня железнодорожника всея Китая до изменения цифры на календаре. С сыном госпожа Мо виделась в редкие каникулы, и, стоило отдать должное ее родительской ответственности, при сыне не пила. Когда Сюаньюй закончил школу и поступил в университет, образцовое семейство старшей сестры решило обзавестись загородным поместьем, о чем студент-первокурсник и сообщил своей матери. И именно это, в свою очередь, запустило череду трагических происшествий. Госпоже Мо удалось наняться в сыхэюань, потому что с родной сестрой она не виделась больше десятка лет, и за оплывшей фигурой и дряблым лицом с выразительными мешками под глазами господин Мо никак не мог узнать свояченицу, которую видел лишь однажды, на свадьбе… и тогда ему представляли стройную, красивую женщину. Мать и сын стали видеться чаще, но радости эти встречи не принесли. Считая, что толстуха — просто прислуга, Цзыюань откровенно издевался над двоюродным братом. Причин было много — положение нахлебника, неспортивное телосложение, заношенная рубашка… Цзыюань гонял Сюаньюя за чипсами и колой, а если у того не было карманных денег, запросто мог зло пнуть или приложить «братца» по затылку. Сюаньюй терпел, а когда мадам Мо забирала сына, чтобы советоваться с дизайнером по поводу будущих изменений планировки, он уговаривал мать быть терпеливой тоже. А потом первокурсник Сюаньюй внезапно влюбился. И ладно бы в симпатичную девочку с потока… Но предметом его романтических устремлений стал староста четвёртого курса. Он неосторожно поведал свои чувства страницам дневника. Те, в свою очередь, были вырваны и перекочевали в карман старшего брата. С этого момента струны гуциня буквально рвало пронзительными звуками, и Ванцзи с трудом успевал подбирать слова. Он уже не спрашивал, только коротко кивал в ответ на хаос резких звуков и делал пометки на листе бумаги, если не успевал говорить. Влюблённость двоюродного брата дала Цзыюаню не только повод для постоянных издевательств, но и для шантажа. Он начал заставлять Сюаньюя носить его вещи в универе и писать доклады и курсовые. Цзыюань воровал деньги у отца, сигареты и дорогой алкоголь у матери, а когда что-либо вскрывалось, валил вину на приживалку-брата. Если Сюаньюй пытался оправдываться, он видел многозначительный взгляд, устремлённый вверх в намеке на голубизну, и не только небосвода. В тот день в сторожке сыхэюаня всё было как обычно. Пока мадам Мо обходила поместье, планируя обновление сада с модным ландшафтным дизайнером, Цзыюань пил ворованный дорогой коньяк, который прятал в шкафу прислуги. «Сюда мать никогда не полезет!» — смеялся он своей находчивости, ставя бутылку рядом с дешевым самогоном. «Слыш, гомосятина, сгоняй, стрельни мне курева», — вслед за тем потребовал он. Сюаньюй покорно ушел, а его мать осталась сидеть за ширмой и теребить до дыр затрёпанный подол старой юбки. Красивая госпожа Мо рвала струны гуциня, и резкие звуки все больше походили на человеческие крики. Когда Сюаньюй вернулся с пустыми руками, Цзыюань сбил его и несколько раз пнул ногой в ребра, приговаривая «бесполезный гомик, сдохни…». Это было последнее, что он сказал, потому что следом за этим о его висок раскололась стеклянная пепельница. Когда мадам Мо зашла в сторожку, чтобы забрать мальчиков в город, она увидела неподвижное тело сына, заливающего кровью засаленные подушки, раскиданные по полу, Сюаньюя с обагренными руками, пытающегося зажать рану на голове Цзыюаня, и толстую сторожиху, ползающую на коленях и причитающую «как же так, сынок…». Мадам Мо узнала ее, свою красивую младшую сестру. Отпихнула от неподвижного тела перепуганного Сюаньюя, закричав, что сгноит в тюрьме обоих! И вора-племянника, и его паскуду-мать… Младшая сестра сначала поползла к ней, заламывая руки, говоря, что она, она одна виновата во всем, но когда старшая брезгливо оттолкнула ее, повторив обещание, мать Сюаньюя навалилась на неё всем своим грузным телом, прижимая к полу и зажимая голову подушкой. Лиса… Хули-цзин появилась только когда ничего не соображающий Сюаньюй, шатаясь, вышел во двор и опустился на камень рядом с раскидистым старым деревом. Ее всего лишь привлекла свежая кровь. И ещё мальчик, который пришел к ее храму, плакал и хотел, чтобы кошмар закончился. Глупое желание. Лиса с легкостью могла сделать это, особенно, если бы глупый человек отдал ей печень, а Тьме внутри неё свою по, душу, сплетённую из тонких нитей ша ци. Мальчишка был не против, но его мать, выбежавшая следом, предложила себя. Ее душа нравилась Тьме больше, потому что руки этого создания были замараны недавней смертью, но лиса тоже хотела свою награду, и тогда бывшая когда-то красивой госпожа Мо указала на дверь сторожки и дрожащим голосом сказала: «Возьми его, того, что внутри. Он тоже молодой. И ещё живой. Съешь его печень, если это сохранит жизнь моему ребёнку». — Если таково твое желание, человек, — глухо произнес Ванцзи. Он отошёл ближе к стене, опёрся на неё спиной, закрыл потемневшие глаза. Больше повинуясь интуиции, нежели понимая, что нужно делать, Вэй Ин подскочил к нему, подставляя корпус. В тот же миг Лань Чжань практически повис на нем, и если бы не поддержка, скорее всего упал бы на холодные плиты пола. — Блядь, — выдохнул Вэй Ин, чувствуя, как на руках зажгло потревоженные ночные ссадины, — ты нереально тяжёлый! Лань… Чжань, давай, приди в себя, а то мы сейчас вместе завалимся, — он подставил плечо, давая Ванцзи упереться в себя головой, — и это будет пиздец как странно, учитывая, что мы будем лежать на полу морга. Он помог Лань Чжаню более-менее контролируемо сползти по стене и сесть, поддерживая под руку. — Мгм, я нормально. — Да в каком месте?! Ты ж белее мороженого мертвяка, — закатил глаза Вэй Ин. — И губы синие. Хочешь, погрею? — Что?! — вскинул голову Ванцзи. Его мгновение назад мутные глаза приобрели былую четкость и резкость взгляда. — О, есть реакция, — удовлетворенно кивнул Вэй Ин. — Понятия не имею, что из всего сказанного та самая сказка, которую так любят люди, но одно ясно — под музыку ты способен говорить гораздо более многословно и складно, чем без. Не думай, что я реально поверил вот в это всё, но Цзян Чэну и Сун Ланю твои почиркушки отдам. Пусть глянут… опросят студентов в универе, соседей, может, будет что-то близкое к теме. А с этим, — он кивнул в сторону открытой ячейки, — завязывать надо. — Песнь упокоения, — начал было Ванцзи. — Я обязан сыграть. — Только через твой труп, — скептически задрал бровь Вэй Ин. — И он точно будет, если тебя срочно не отпоить горячим чаем. К тому же у нас наверху Сюаньюй. Надо загрузить парней работой по самые помидоры, чтоб с него слезли уже, — он поднялся с колен, подавая Ванцзи руку. Лань Чжань все-таки настоял на том, чтобы исполнить ещё одну мелодию, и только после этого Вэй Ин смог закатить тело в ячейку. Пока он собирал разложенные бумаги, Лань Чжань убрал гуцинь, и они смогли наконец покинуть морг. — Интересный у тебя инструмент, — как бы невзначай сказал Вэй Ин, когда они зашли в лифт. — Типа заводной шарманки, да? Шарманка-шарлатанка, — хмыкнул он. — Но должен признать, производит впечатление даже на меня. А уж на неокрепшие умы… — Ванцзи не шарманка, — строго выговорил Лань Чжань. — Хочешь сомневаться, сомневайся во мне. Его голос зазвучал настолько явно обиженно, что Усянь тут же прикусил язык. В конце концов, если Лань Чжаню было так важно устраивать музыкальные представления, чтобы выдать годную рабочую версию, он мог бы и придержать свое драгоценное мнение. То, что версия была годной, Вэй Ин не сомневался. Уж больно складно сюда уложился весь ворох улик, присутствующих в деле… даже дорогущий коньяк по соседству с дешевым пойлом нашел свою причину существования. — Прости, — извинился Вэй Ин. — И спасибо за помощь в этом деле. — Мгм, — коротко кивнул Лань Чжань, — но благодарить не стоит, — лифт остановился на первом этаже, и заклинатель вышел, сворачивая к выходу из Управления. — Это почему? — Усянь выставил ногу, не давая лифту закрыться. — Потому что дело хуапигуя не раскрыто. Увидимся, Вэй Ин, — коротко поклонившись, Ванцзи вышел за турникеты проходной. — Хуй-пигуй, — ошарашенно повторил следователь. — Вот и как с ним после этого нормально разговаривать?! — он нажал на кнопку, соответствующую этажу отдела. — Наговорил странного, опять свалил, и даже чаю не попили. Типичный Лань Чжань.

⠺∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙•∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙⠗

[1] Хунь — подробные пояснения по «янским» и «иньским» составляющим духовного внутреннего устройства человека даны в пояснениях предыдущей главы.