Amami ancora

      Утро добрым не бывает, и Юнги это осознал сполна, когда первое, что он увидел, приехав на работу, красную Alfa Romeo Giulia. — Ну, здравствуй, — в пустоту произнёс брюнет, понимая, что его сегодня ждёт.       Как и предполагалось, в кабинете директора сидит он. Идеально уложенные волосы, строгий костюм без единой полосы, что могла говорить о помятой ткани. Серьёзен и строг. Ему через два года сорок, а такое чувство, что уже давно за пятый десяток перевалило. — Привет, Чонки, — Юнги кланяется из вежливости, особо не отдавая себе отчётности. — Здравствуй, братишка, — старший кажется более дружелюбным, более мягким и «своим», но это обманчиво — Юнги знает. — Как ты тут? — Крутимся, решаем вопросы и идём вперёд. — Врёшь.       Юнги замечает едва видную седину на висках, морщины и сведённые на переносице брови. Это крах. Время беспощадно. — Ты уставший — это раз. Два: бардак, которого ты никогда не допускал в компании, царит себе спокойненько. Три: мне уже Джин всё доложил, — Чонки встаёт с кресла и подходит к брату на расстояние вытянутой руки. — Что конкретно он тебе говорил? — Мин даёт заднюю. — Юнги… Когда я уезжал, ты клялся и молился, что не будешь творить необдуманные вещи, связанные с компанией и твоим бывшим парнем. Я поверил и закрыл глаза, хотя предполагал, что подобное потом вылезет, — мужчина до боли сжимает плечо Юнги, заставляя заскулить от боли. — Мне доложили всё до малейших деталей, что были известны Сокджину. И если ты подумаешь ему мстить — я тобой лично займусь. — Не стоит. Я ему благодарен, носится со мной, как с маленьким. А что касается компании — это ж я не всерьёз, — отмахивается младший и отходит к окну. — В курсе. Прикрываться моим именем было подло, — Чонки недовольно фыркает. — А что касается Чимина? — У нас сегодня встреча деловая в ресторане назначена, — хочется курить. — Ты ему расскажешь всё? Признаешься? — Возможно… — Юнги! — Да, блять. Да, — брюнет порывается выйти из кабинета, но натыкается на сонного почтальона — не повезло. — Извините, — Чонки, как всегда, вежлив. — Зайдите позже, или оставьте всё у секретаря, — взгляд быстро сменяется яростью, когда глаза цепляются за образ Юнги. — Я надеюсь, ты отпустишь его наконец. Или любишь до сих пор? — Ни за что! — повышает тон младший, не дослушав до конца. — Почему это? Ты же говорил, что… — Чонки не успевает закончить, его обрывают. — Non ha ascoltato quei bastardi e le loro bugie. Con uno sguardo mi ha fatto fare i bagagli e andare con lui in un'altra città per calmarmi e salvarmi. E sì, hai ragione, mi sono affezionato a lui.       Юнги падает в кресло, сложив руки на груди. Старшему нечего возразить, ведь для Мина доверие важнее всего. Когда его нарекли «хулиганом» и «маргиналом», когда клеймо Шуги прилипло, как смола к шерсти дикого зверя, единственным, кто рассмотрел истинную сущность Юнги, был именно Чимин. Именно Чимин заставил стать лучшим, чем говорили окружающие.       Чонки больше не спорит и не настаивает: компанию он спасёт из водоворота проблем младшего брата, хотя та и не нуждается в герое, но вот в любовные дела не станет лезть. Это не та ситуация, где он сможет помочь. — Главное — не погуби себя и его. Прошу. — Конечно, хён.       На этом тёплая встреча, после долгой разлуки становится действительно тёплой — приехал отец, заставив своим появлением быстро смягчиться. Последнее, что хотелось сегодня, так это беспокоить своего старика.

***

      Жизнь яркими вспышками проносится перед глазами, пока время медленно течёт, подвига стрелку к часу дня. Число тринадцать для Мина самое любимое и ненавистное. Улицы города непривычно пустуют, машин мало — по пальцам перечитай. Ресторан, к которому Юнги приехал на десять минут раньше, выглядит зловеще по умолчанию. Официанты улыбаются фальшиво, и Мин это чувствует кожей, но плевать сейчас. Минуя столы с малым количеством посетителей, Юнги останавливается перед дверью к комнате, что уединена вдали от общего зала. За её аренду явно придётся выложить немалую сумму. Дверь поддаётся напору — впереди персональный ад. Там уже сидит Чимин, на столе два полных бокала вина и незажжённые свечи. Веет трупным холодом, но Пак живой: крутит в руках ключи от своей KIA, играясь брелком. — И зачем такие жертвы, для разговора? — язвит Мин, но тут же прикусывает язык — Чимин ни разу не настроен на шутки. Он разворачивается лицом к брюнету, заламывая губы в недоулыбке. — Документы поддельная херня, — Пак отпивает из бокала вино, выгибая бровь. Его лицо надменное, победоносное. За такой вид этого парня Юнги пять лет назад отдал бы жизнь. Чимин и вправду изменился сильно, убив в себе последние намёки на ребячество. — Экспертизу делал? — Мин присаживается за стол. — Да. На днях решил, что хватит этого дерьма с меня. Ничего рассказать не хочешь? — цепкий взгляд останавливается на глазах напротив. Юнги не выдерживает и отворачивается к двери. — Зачем этот цирк длиной практически в три месяца? — Надеялся, что будет как раньше: побешу и завоюю, — брюнет отпивает вино. Его голову мутит. — Завоюешь? Рехнулся что ли? — неприязнь сочится из каждого звука, сорвавшегося с губ. — Хочешь, я тебе напомню, почему мы здесь и сейчас это обсуждаем? — ответа нет, а Чимину он и не нужен. — Потому что один мудак решил, что бросить меня спустя два года отношений и песен о любви — заебись идея. — Ты ничего не понимаешь, — выдыхает Юнги. — Что? Не понимаю? — истерический смешок заставляет лицо исказиться в болезненной гримасе. — Тогда постарайся объяснить мне, такому не понимающему. — Это было спланировано, — лучше не становится. — Ах вот как. — Замолчи, — шипит Юнги. Спасибо отдельной комнате — их не услышат. — Просто выслушай. Я решил тогда, что нужно закончить всё, потому что у тебя проблемы из-за меня, моей семьи. Мне тоже хреново было, но так лучше для тебя. Чтобы без побоев и переломов. — Что ты несёшь, черт возьми… — Чимин утыкается ладонью в лоб. — Вся это сцена была ради твоего благополучия, идиот. Тебя грозились убить, лишь бы надавить на меня и отца и заставить отдать семейный бизнес одному из картелей! А потом, спустя долгое время, я случайно нашёл папку твоей фирмы у моего брата в кабинете, увидел твоё имя и решил найти тебя. Правда, до этого тоже не забывал, — хмыкает Мин. — Из головы не выходил. — Я не просил тебя жертвовать всем, что у нас было! — Пак срывается на крик, остервенело тыкая указательным пальцем в грудь Юнги, будто так лучше дойдёт простая истина. — А ты хоть когда-нибудь о чем-нибудь меня просил?! У тебя вечно все было хорошо или даже отлично, но я видел, как ты страдаешь! Разве я мог позволить терпеть и дальше? Ты был достоин лучшего. Я надеялся, что ты меня разлюбишь и станешь счастлив, — взрывается брюнет следом, чуть не перевернув бокалы вина на столе. — Моё счастье было пять лет назад рядом с тобой, но ты предпочёл пойти лёгким путём. Ты трус, способный причинять лишь боль! — Пак намерен развернуться и сбежать пока не стало слишком поздно, но его хватают за запястье. Светловолосый машинально вырывается, обернувшись к преграде, и взгляд падает на левую руку, что крепко вцепилась из-за протеста самого Чимина. Рукав предательски обнажил белёсую паутину шрамов. — Э-это ещё что такое? — тревога вытесняет гнев и обиду. — У тебя бывший — суицидник, — выплёвывает Юнги, одёргивая руку. — Вот так новость и пятно на репутации пай-мальчика. — Ты пытался вскрыть вены? Псих, что ли? — на медовые глазах слёзы непроизвольно накатываются. Все колкости летят мимо, обжигает лишь осознание и фантазия, что остервенело подкидывает картинки, как вот этот парень, который мог раньше смеяться от души, делал вот такое с собственным телом. — Я бухал две недели, а потом увидел возле нашего корпуса какого-то парня, похожего со спины на тебя… Он целовался с другим… — Ты подумал, что это я? — обида. Чимин садится на стул, закрываясь в себе — ему не доверяли. — Такого мнения обо мне? — Я думал, что тебе было всё равно, поэтому… Боже, почему так сложно?! Я вскрыл вены в ванной, но меня спас отец. Лежал в больнице долгое время, пока отец отходил от шока — его сердце могло не выдержать таких потрясений, — Пак понимал о чём идёт речь. Сердце господина Юки слабое, после перенесённых болезней. — Чонки бесился дико, и я воспользовался давним предложением учёбы за границей. Укатил в Италию зализывать раны. Думал легче станет, но нихуя. Ведь таких, как мы… — В романах называют родственными душами, — заканчивает фразу Чимин, вспоминая как раньше Юнги говорил ему об этом на свидании. Виды с крыш домов казались раньше ярче и роднее, чем вся суета жизни. — Да, именно так, — грустная улыбка. — Я хотел извиниться и вернуть тебя. — Ты сумасшедший, — Пак качает головой, закусив нижнюю губу. Он напуган, загнан, в голове шестерёнки вертятся со скоростью молнии. — Влюблённый сумасшедший. E in cambio non chiedo niente, solo un po' di tempo. — И я ничего не попрошу взамен, лишь немного времени, — напевает Чимин, глотая слёзы, что нахлынули с воспоминаниями. — Ho imparato alcune frasi in italiano grazie a te, e ora sto soffrendo, — жуткий акцент не портит уверенности в голосе. — Scusami, — Юнги понимает, что прощения ему нет. Что перед ним сидит всё тот же ранимый мальчишка, что натерпелся всякого, но уже знает цену себе. Мин понимает, что его похоронят завтра к десятому часу утра, когда он умножит на сто все страдания их истории и пройдёт через них в гордом одиночестве.       Молчание. Оно растягивается на минуты, что перерастают для каждого в вечность. — Не знаю… Это слишком для меня. Нужно понять, принять, отпустить. На всё это нужно время и силы. Просто дай мне покой, — молит Чимин, глотая солёные дорожки на щеках, — и начни доверять. О большем я и не прошу.       Пак уходит, оставив на столе оплату за лишь один бокал вина. Уходит, не дав точного ответа, но посеяв надежду в душе Юнги. Переломанные судьбы могут сосуществовать, болезненно и долго привыкая, но могут. Мин верит в это.