Принципы связи

Как бы то ни было, Джон не был уверен, что ему «улыбнулась удача» в лице Дженнета Летово, галантно пригласившего его сесть в кресло напротив своего рабочего стола. На этот раз Дженнет был одет в скромный по его меркам чёрный офисный костюм, этим даже напоминая Джону Анаира. Быть может, в министерстве всё-таки существовал какой-то дресс-код. — Так что вы хотели обсудить? — напомнил Джон, немного нервничая. Он не знал об истинных намерениях Летово, а его дружелюбие явно было напускным, но уход от предложенного разговора означал бы, скорее всего, трусливое бегство с поля битвы. — Я думаю, что эта тема тоже волнует вас: то, чем вы занимаетесь прямо сейчас — расследование дела Анаира Джигса. — У вас есть какие-то показания? — снова не понял Джон. Дженнет снисходительно улыбнулся. — Можете считать и так. Но вопросы есть не только у вас ко мне, но и наоборот. Почему вы интересуетесь оздоровительными центрами «Ventus»? Вы нашли какую-то связь между этой организацией и преступлением? — спросил напрямую Дженнет. Почему его волновали обстоятельства дела — вопрос, вызывающий множество подозрений, но, с другой стороны, он мог так пристально наблюдать за ходом расследования, потому что его жены и его самого уже не раз касались допросы. — Прямой связи нет, но есть догадки, которые не должны получить большой огласки, простите. Джон решил применять те же методики, что и Дженнет: тот был искусственно вежлив, Уотсон стал тоже. Кроме того, обоим было что утаивать, но оба хотели получить интересующую их информацию. Начались очередные «игры в кошки-мышки», в которых важным было то, кто кого переиграет и о чём узнает больше. — Ах, ну да, я же всё ещё подозреваемый, — намеренно подчеркнул Летово, усмехнувшись. — Хорошо, я понимаю. Ваша очередь спросить меня о том, что касается дела. Уступчивость Дженнета показалась Джону крайне странной, слишком несвойственной такому мужчине, как Летово. Всё происходящее выглядело подозрительно и неестественно. Джон едва унимал свою внутреннюю тревогу, почти силой удерживая себя в кабинете. Ему хотелось убежать из министерства как можно скорее, сколько было сил развить скорость и никогда не возвращаться, но он не понимал, откуда у него развилось такое гнетущее ощущение. Правдивое предчувствие или банальный страх перед неизвестностью? — Я всё никак не мог понять, что это за два робототехнических запрета, которые Рейна собиралась нарушить? — спросил вдруг Джон, изображая беззаботность, чтобы не выдать своё напряжение. — О, а вы не знаете? — Летово нешироко улыбнулся, и, судя по его расслабленному выражению лица, он был открыт беседе. — Существуют определённые стандарты устройства роботов. Конечно, общих запретов не два, их больше, но эти, касающиеся внешнего вида изобретений — основные: во-первых, у роботов не должно быть отпечатков пальцев, а во-вторых… — Дженнет вдруг как будто специально сделал паузу. — Я полагаю, что вы, как взрослый человек и врач к тому же, вполне осознаёте, что ещё должно отсутствовать у искусственного человекоподобного существа. Не хочется говорить грубо о столь деликатных вещах. У Джона была одна мысль, но… Ему это показалось очень странным. — Половые органы? — решился спросить он. Дженнет молча кивнул. — Но… — Знаю, вас это может шокировать и, судя по вашему выражению лица, уже поразило, но такие простые, понятные и даже несколько смешные в своей предсказуемости правила кому-то действительно захотелось нарушить. Рейне Явлис, например, насколько вы имеете понятие. — Однако если всё так строго и благородно, почему ей не отказал никто, кроме Анаира Джигса? — Хороший вопрос. Лично за себя могу ответить то же, что говорил и до этого: «чем бы дитя не тешилось». Единственное условие, которое я поставил ей: продукт должен был быть единичным. Никакого массового производства я бы ей не позволил, потому что вступать в споры с министерством здравоохранения по поводу репродуктивной составляющей жизни людей в Лондоне мне совершенно не хотелось. Она легко согласилась, сказав, что она, собственно, и планировала сделать такого андроида только одного, лично для себя, как вы понимаете, и я без труда подписал ей согласие. Так мы достигли компромисса, и Рейна Явлис со спокойной душой ушла к другим Министрам. — Почему вы, будучи Министром, разговаривали с ней лично, а с Министром экономики она не беседовала? — А с чего вы взяли, что ей не была оказана честь? Она разговаривала с ним после отказа Анаира, но Министр экономики слишком доверял своему заместителю. К тому же конфликт показался Министру экономики слишком мелочным, чтобы уступать Явлис. — Однако же Министр экономики разрешил создать объекты 608178 вопреки мнению заместителя. После этих слов Дженнет снова странно улыбнулся. — О, неужели вы считаете, что политическая сила Рейны мощнее той силы, которая стояла за этим проектом? Явлис не обладает столь огромной мощью, чтобы её прихоти исполнялись по щелчку пальцев. — Но люди явно оказались недовольны этими объектами. Чем бы помешал один-единственный робот Рейны? Дженнет цокнул. — Люди очень часто могут быть чем-то недовольны. Но если правительство будет ориентироваться исключительно на желания толпы, то восторжествует хаос, да и всем угодить невозможно. — Анаир был убеждён, что объекты — вредны, опасны, что их разработку нужно прекратить. — Он в целом ненавидел роботов, это вам тоже известно. Была у него такая особенность, так что, полагаю, его ненависть к новым проектам кажется вполне закономерной. — И всё же ни про каких других роботов Анаир не писал в своём завещании, только про проекты группы 608178. — Его помешательство на том, чтобы сделать Техвилль таким же консервативным, какие сейчас остальные районы Лондона, я категорически не одобряю, поэтому его поступок по продаже информации журналистам я, как и другие наши коллеги, воспринял с ужасом и непониманием. Остановить задумку Рейны ему удалось, а остановить государственную разработку — нет, поэтому он, как посчитавший себя властителем, решил, что должен сделать всё по предотвращению, как ему казалось, катастрофы. Поэтому он мог не дать Рейне согласие ещё и потому, что считал её идею аморальной, как и разработку проектов группы 608178. Одна мысль о том, что мужчину может заменить железная банка, повергала его в животрепещущий ужас. Но мы же… — Дженнет вдруг тихо засмеялся. — Мы же с вами, Джон, мужчины тоже. Нам не понять ту женскую тоску. Поэтому я благосклонно посчитал, что Рейне лучше сходить с ума в одиночестве с этим своим роботом, чем она сведёт с ума всех вокруг. А она может, поверьте. Джон промолчал, потому что, по сути, не мог знать, что же такого могла в теории устроить Рейна, чтобы «свести всех с ума», но, судя по тому, с каким пренебрежением и высокомерием Дженнет отзывался о женщине, он сказал это просто для подчёркивания чужих странностей, выставления Явлис далеко не в лучшем свете. Пользуясь молчанием Джона, Летово продолжил: — Роботы — это наши, в конце концов, помощники или сексуальные партнёры? — спросил он с насмешкой. Джону явно было сложно вести такого рода философский разговор, однако и у него, так сказать, был своеобразный грешок за спиной, если технически считать Шерлока роботом. — Это личный выбор Явлис, я не могу осуждать её или поощрять её деятельность, — только и ответил Джон, стараясь не занимать чью-либо сторону в конфликте, однако мысленно для себя утвердил, что Рейна в этом случае ему симпатизировала куда больше, чем надменный старый бюрократ. — Вы куда более толерантны к подобным извращениям, чем я думал, — почти в лицо Джону усмехнулся Дженнет. Он был на удивление весел и правдив в нынешней беседе, что не могло не пугать Уотсона. — Я полагал, что технофилии в большей степени подвержены женщины. — Вы ставите ей и мне диагноз или что? — немного разозлился Джон, потому что случившийся разговор всколыхнул его воспоминания о не совсем человеческой сущности Шерлока, заставляя чувствовать себя ненормальным, больным. Особенно это подчёркивалось высокомерием Летово. — Нет, что вы, врач здесь далеко не я, — легко махнул рукой Дженнет. — Личная жизнь — это исключительное дело каждого, другой вопрос в том, что Рейна сама вытащила свои проблемы наружу, когда пришла со своей разработкой в министерства. Потому что обычно дамы ходят с такими вопросами к психотерапевтам или сексологам, но никак не рвутся в науку, чтобы удовлетворить себя. Каждый раз, когда я пересекался с Рейной, она казалась мне излишне задумчивой, чересчур умной. Ум красит женщин, но иногда его бывает слишком много. Это тот самый случай. И ведь далеко не всякий мужчина готов смириться с тем, что женщина рядом с ним сложнее его самого, не так ли? Поэтому она и одинока, — Дженнет нешироко улыбнулся, сложив руки в замок перед собой. — Впрочем, это вовсе не моё дело. На последнем предложении Дженнет, кажется, снова надел маску дружелюбия, скрывавшую его истинное зверское лицо, готовое уничтожить всё вокруг. Этот контраст и просочившаяся ненависть заставили Джона немного поёжиться, а затем подумать: «Что, если Дженнет из-за своего сексизма просто ненавидит Рейну?» Джон услышал мнение Дженнета о женщинах, поэтому нисколько не удивился, что его женой была такая девушка, как Каталина. И с утверждением об «избытке ума» он был не согласен, но спорить не стал. Его целью было получить как можно больше информации, а пустыми препираниями о вкусах многого не добьёшься. Тем не менее Уотсон взял на заметку жизненные взгляды Дженнета. Его отношение к людям очень могло помочь в расследовании. Если бы Шерлок был сейчас рядом, он, скорее всего, уже давно высказал бы своё экспертное мнение и, возможно, даже утвердил бы нового главного подозреваемого. Но Холмс лежал в палате, не обладая никакой информацией, поэтому Джон не рискнул сделать самостоятельные поспешные выводы. — А что вы так разоткровенничались? — спросил слегка настороженно Джон. — Я всегда был откровенен, — возразил Дженнет, но в его речи отчётливо ощущалась ложь. Уотсон понял, что всё же не все слова Летово были исключительной правдой, а если и были, то тогда Дженнет не лгал, а не договаривал. — Но мне понятна ваша недоверчивость, ваш благоверный коллега приучил вас видеть в каждом человеке опасность. Однако я хочу вас предупредить кое о чём: не стоит соваться в то, что вам недоступно, — но Джон не дал Дженнету до конца выразить свою мысль: — Вы предлагаете мне оставить расследование? Летово слегка улыбнулся, но Джону показалось, что за этой дружелюбной маской скрывался сам Дьявол. — Вы можете заниматься, чем угодно вашей душе, но я, кажется, вынужден подчеркнуть, что вы идёте против закона, а значит имеет смысл прекратить это, пока не стало поздно. — От этого расследования зависит слишком многое. Я не могу его оставить. Вы не глава полиции, чтобы запрещать мне заниматься делом. — Но я представитель правительства, — отметил Летово. — Ваши действия в отношении происходящего выглядят, как попытка танца на костях умершего Анаира. Вы стали подобны журналистам, которые продадут собственных родственников в обмен на информацию. Нельзя уподобляться низшим. Высокомерность, с которой Дженнет произнёс последнее предложение, подсказала кое-что Джону: Анаир ведь как раз таки продал информацию журналистам, что было невыгодно для секретного правительственного проекта. Это в каком-то роде могло стать толчком к радикальным мерам для тех, для кого узнавание людьми правды было крайне нежелательно. А что, если это и могло стать мотивацией для убийства Анаира? Джон понимал, что ему предлагали сделку с Дьяволом, за которую он получил бы, наверное, современные тридцать сребреников. Перестать заниматься расследованием означало отречься от Шерлока, но Джон свои мировоззрения не предаёт. — Я вынужден продолжать вести расследование не потому, что я не уважаю Анаира и не чту его память, а потому, что общественность встревожена обстоятельством нахождения его убийцы на свободе. В чём же обещанная правительством безопасность в Техвилле, если по улицам спокойно перемещается опасный преступник? Дженнет снова как-то излишне лучезарно улыбнулся. — Но насколько мне известно, Мэр отстранил вас и Шерлока от расследования, так по какой причине вы тоже нарушаете закон? Да и брошка-то у вас ненастоящая, — ехидно заметил он. Джон видимо удивился, поэтому Летово продолжил, как бы объясняя: — Вы думаете, что я не отличу позолоту от настоящего золота? Увольте, какой бы из меня тогда был химик! — рассмеялся Дженнет, встав из-за стола и намекнув тем самым на то, что диалог окончен. — Вы же, надеюсь, понимаете, доктор Уотсон, что методы детектива Холмса преступны, и то, что вы ему помогаете — тоже, в общем-то, не совсем законно. Впрочем, он уже и не детектив вовсе, как и вы не доктор больше, по крайней мере, на этой территории, — на последнем предложении Дженнет пожал плечами, провожая Джона. — Боюсь, что я не имею никакого права говорить вам что-либо, так как вы не являетесь полноправным жителем Техвилля и не обладаете золотой брошкой. Что ж, до свидания, Джон Уотсон! И передавайте пламенный привет своему коллеге, если так можно выразиться. Быстротечность, с какой Летово практически выгнал Джона из своего кабинета, показалась ему ещё более странной, чем самостоятельный вызов на беседу. Что-то тут явно было нечисто, и только теперь Уотсон понял, что ему, в сущности, почти угрожали. Странной, конечно, была и его откровенность, на которую Джон обратил внимание в первую же очередь. Но теперь уже вряд ли что-то можно было изменить в произошедшей ситуации, оставалось только смириться с предстоящим столкновением с суровой реальностью и последствиями от этой самой встречи. Пока Уотсон ехал в скоростном такси, он думал о том, что ему, наверное, снова пришлось встретиться с одним из самых суровых врагов не только Шерлока, но и… Техвилля, возможно? Все эти странности, недосказанности и противоречия в поведении Дженнета вызывали слишком много вопросов, и Джону Министр науки теперь казался особенно подозрительным. Как жаль, что Шерлока не было на той встрече, иначе он бы сразу сделал какой-нибудь потрясающий вывод, который изменил бы весь дальнейший ход расследования. Итак, приехав, наконец, домой, Джон тут же пошёл в импровизированную химическую лабораторию Шерлока, в которой ничего, конечно, не поменялось с ухода хозяина. Однако теперь Уотсон посчитал, что самое время воспользоваться предоставленным ему свободным пространством и определённого рода уликой. Ведь каждый врач по-своему химик, так что, быстро освежив знания с помощью книг, найденных в электронной библиотеке Шерлока, Джон смог из данной ему Каталиной влажной салфетки сделать препарат, чтобы, когда Холмс снова придёт в себя, он проанализировал действие этой самой салфетки на обнаруженные остатки яда на коже Анаира. Сам же он сделать подобный опыт не рискнул: его знаний всё-таки было не так много, а испортить важные для расследования улики совершенно не хотелось. Министр же науки тем временем совершенно не растрачивал напрасно новоприобретённые знания о «подпольном» ходе расследования, поэтому, как любой законопослушный гражданин Техвилля, поспешил сообщить о нарушении законов Мэру. Конечно, многие, если не все, члены правительства встали бы на сторону Дженнета, обвинив Джона в нарушении субординации, удивились бы его дерзости и пожелали бы ему поскорее удалиться туда, где ему место — в свой укромный квартирный комплекс. Более того, некоторые правители вообще посчитали бы, что Летово — святой души человек, раз терпит так много нападок от какого-то бесцеремонного следователя. Так что в действиях Дженнета, тут же позвонившего Мэру, никто не увидел бы ничего противоречивого и странного, ведь каждый уважающий себя человек в Техвилле поступил бы, пожалуй, так же, если не хуже. Джон не знал и не мог, наверное, знать, как глубоко уважали Дженнета и его деятельность, какое несравнимое ни с чем влияние он оказывал на развитие науки, как много новшеств привнёс он в Техвилль, поэтому его могли не просто уважать, а даже любить. Кроме того, его имидж вполне позволял ему выглядеть в глазах обывателей состоятельным не только умственно, но и материально, а его физический облик, всегда подчёркивавший его богатство и взрослую мудрость, ясно давал понять — перед вами великий человек. Такое мнение о себе было и у самого Дженнета, и оно регулярно подпитывалось мнением общественности. На личный мессенджер Конна Вэя поступил звонок от Летово. Мэр слегка удивился, но, конечно же, не мог проигнорировать вызов. — Слушаю, — строго отозвался Вэй, поправив беспроводной наушник, пока параллельно заполнял какие-то документы на компьютере. — Добрый день. Сразу попрошу прощения за беспокойство, но ситуация чрезвычайная. Я располагаю такими сведениями, что Джон Уотсон, равно как и Шерлок Холмс, был отстранён от дела Анаира Джигса, однако буквально сегодня первый из перечисленных господ явился в министерство науки с искусственной техвилльской брошкой и устраивал допрос как минимум моей жене. Мне не удалось выяснить, скольких ещё он успел допросить, но данное обстоятельство повергает в шок. Джон Уотсон ослушался вашего приказа и, более того, позволил себе явиться в правительственное здание с ненастоящей брошкой. Это явно требует применения более радикальных мер, и я надеюсь на ваше благоразумие. Конн, слушая показания Дженнета, пребывал в лёгком недоумении по той причине, что он совершенно не рассчитывал на подобную дерзость от Джона, прибывшего по факту из другого района и находившегося здесь и до этого «на птичьих правах». — Вас понял. Мы предпримем меры, — «отгородившись» от какой-либо прямой ответственности пространным местоимением «мы», ответил Вэй и сам завершил вызов. Он посчитал, что Летово рассказал ему достаточно и какие-либо пояснения не требовались. Конечно же, после разговора с Дженнетом Конн вызвал Майкрофта в свой кабинет для срочной беседы. И, как всегда, подобная встреча не предвещала ничего хорошего. Майкрофт зашёл в кабинет Мэра с невозмутимым выражением лица и в своём привычном строгом сером костюме. Сказав какую-то банальную и слишком официальную фразу, Холмс замолчал и показал тем самым, что он готов «принять на себя» любой словесный удар. — Я полагаю, что мне не нужно объяснять тебе, что вызвать сюда для расследования Джона Уотсона было большой ошибкой, ты это и сам прекрасно давно уже понял. — В чём очередная сложность? — О, это даже не сложность, это просто самая настоящая попытка истончить мои нервы, — грозно ответил Вэй. — Джон снова делает то, что любой другой человек на его месте делать бы не стал — нарушает закон. Уотсон явился в министерство науки и каким-то образом снова разговаривал с Каталиной и несколькими иными личностями, о которых Летово мне не сказал. Джон проводил допросы по делу, которое для него официально закрыто, им занимается полиция. — Это, наверное, должно было стать привычным в какой-то мере, — не очень уверенно отозвался Майкрофт. — Майкрофт, это выходит за всякие рамки дозволенного, — немного злясь ответил Конн. — Один больной лежит в твоей лаборатории, второй носится по всему Техвиллю, продолжая расследование на незаконных основаниях, сколько ещё будет продолжаться это надругательство над законами Мегаполиса? — почти показывая свои настоящие эмоции, спросил Вэй. — Они хотят, чтобы я потом выдворил их обоих к чёртовой матери из города или что? Ты позвал сюда этого Уотсона, ты и решай, что с ним делать, — и на этих словах Мэр прекратил разговор, даже не услышав оправдания Майкрофта и ясно дав понять, что тому пора выйти из кабинета. Холмс тяжело вздохнул. Конн был прав: Майкрофт взял на себя ответственность за приглашение Джона Уотсона, он и будет отвечать за последствия событий. И это Конн Вэй ещё не знает о том, кто именно убил Мориарти… Покинув кабинет Мэра, Майкрофт направился в свой, чтобы позвонить комитету по чрезвычайным происшествиям. — Адрес нужного места придёт в ваш закрытый чат, — начал Холмс без каких-либо приветствий. — Обыск не устраивать, вести себя, как подобает по кодексу поведения при аресте политических преступников, посадить Джона Уотсона под домашний арест — мой личный приказ. Исполняйте.

***

Довольно неожиданно поздним вечером к Уотсону в квартирный комплекс нагрянули представители силовых структур в чёрных бронежилетах и какие-то медицинские, судя по всему, специалисты, потому что уже они оказались одеты, наоборот, во всё белое. Разговор с порога не задался, и Джона быстро взяли под руки двое мужчин с явным спортивным телосложением, чтобы усадить на диван для дальнейшего допроса. — Джон Уотсон, я правильно понимаю? — мило улыбнулся один-единственный, скорее всего, начальник всего этого отряда в офисном костюме. Мужчина встал перед Джоном, по бокам от которого сели те же «силовики», что и усадили его на диван, а теперь продолжали держать его. Уотсон по-военному коротко кивнул. — Нарушаем, значит-с, субординацию и непогрешимые техвилльские законы, — почти певуче говорил «начальник». — Нехорошо это, очень нехорошо. — Что вы от меня хотите? — злобно настроившись, спросил Джон. — Хотим, чтобы вы немного переосмыслили произошедшую неприятную ситуацию и пересмотрели своё поведение. Джон обратил внимание, что у всех присутствовавших ныне в квартирном комплексе золотые брошки были одинаковые, но какие-то странные, вроде двух скрещенных мечей. — Кто вы: военные, политики, наёмные убийцы? — спросил снова Джон, как будто окончательно потеряв всякий страх по той причине, что он уже мысленно подписал себе смертный приговор. — Всё вышеперечисленное, — улыбнулся представитель неизвестной Уотсону организации. — Мы — Лондонский комитет по чрезвычайным происшествиям, и наша задача как можно больше времени уделять глубинным уровням безопасности Мегаполиса. Но на данный момент поставленная перед нами задача станет вам понятна чуть позже. Предлагаю для начала поговорить с вашим, так сказать, коллегой. И после этого «начальник» сменился врачом в маске, закрывавшей его нос и рот, а на его голове была странная бесформенная шапочка на резинке, вместо халата же — белый защитный костюм. — Вы правша или левша? — строго спросил он. Врач держал странное устройство с квадратным наконечником, и оно было похоже, скорее, на оружие. Джон по неосторожности и от внутреннего напряжения ответил честно: — Правша. И в тот же момент врач, быстро задрав рукав рубашки Уотсона, поднёс устройство к его предплечью, а затем «выстрелил», нажав всего на одну кнопку. В руке Уотсона теперь стала видна небольшая квадратная пластинка телесного цвета. Врач сменился «начальником», словно перед Джоном разыгрывалось устрашающее представление. — Введённая вам пластинка не что иное, как чип, отслеживающий местоположение. Вы можете беспрепятственно посещать только аптеки. Всё остальное для вас — запретные зоны, за посещение которых будет «обезврежена» ваша вторая рука. Вы под домашним арестом. Заметив, что Уотсон не оказывал никакого сопротивления властям, силовики поднялись с дивана, и вскоре вслед за ними ушла и остальная делегация, оставляя Джона в молчаливом непонимании и отчаянии. Пока Джон пытался осознать, что произошло, и как-то с медицинской точки зрения подумать по поводу чипа в руке, ему на мессенджер поступил звонок от Майкрофта. Ах, ну да, кто же ещё мог быть серым кардиналом Лондона? Уотсон даже не поприветствовал Холмса, потому что чувствовал, что ненависть к нему постепенно брала над ним верх, и он мог неосторожными словами лишь усугубить и без того не самую лучшую ситуацию. — Спешу сообщить, Джон, что ныне вы находитесь под моим личным наблюдением, а за что вас арестовали, я думаю, нет смысла объяснять. Ваши оправдания по этому поводу я слушать не намерен, но могу ответить на какие-либо иные вопросы по поводу вашего нынешнего образа жизни. Но Уотсон вдруг подумал: «Плевать, что со мной будет, пусть делают, что угодно», а затем спросил: — Как там Шерлок? — Я бы на вашем месте побеспокоился о собственном благополучии. Шерлок в надёжных руках, а вот вы явно рискуете быть выгнанным из Техвилля обратно туда, откуда вы приехали. Больше вашего защитника рядом с вами нет, и я имею все права депортировать вас, но я дал братцу обещание, а свои обязанности я выполняю, именно поэтому к вам применена наименее жестокая мера наказания. — Как все любят указывать мне на то, что я зависим от Шерлока, — съязвил Джон, выплёскивая тем самым накопившиеся за последнее время эмоции. — Точно так же, как и он от вас, но любая зависимость — это болезнь, — «бросил» довольно оскорбительную фразу Майкрофт. — Тогда мы оба рады болеть, — и Джон прекратил разговор по собственной инициативе, не собираясь выслушивать полные желчи речи старшего Холмса по поводу своей последней капли надежды в этом тёмном и гниющем мире. Пытаясь «перевести дух» от недавних разговоров с Холмсом и комитетом по чрезвычайным происшествиям, Джон стал думать о том, что ему вообще теперь, собственно, делать, пока его предплечье уже давно болело. «Да уж… Коллеги у меня здесь даже краше, чем в родной поликлинике», — саркастично подумал Джон. «Интересно, продаются ли тут в аптеках пластиковые гипсы или что-то, похожее на них? Было бы неплохо зафиксировать правую руку, чтобы она не висела безвольно и не доставляла ещё больше боли и проблем». Теперь Джон прекрасно понял, почему его спросили, какая рука у него «рабочая» — она ужасно болела, вынуждая его ничего не делать в бессилии, и всё это явно показывало, что заниматься делом даже дистанционно будет крайне затруднительно. Ложь была бы некоторым спасением для Джона, он смог бы тогда делать обыкновенные бытовые задачи быстрее правой рукой, но теперь это стало уже неважно — приходилось мучиться, управляя левой. Да, конечно, Джону ничего не ампутировали (хвала всем святым), но даже в расслабленном положении мышцы всё равно «ныли», заставляя иногда даже морщиться от боли. А жить, условно говоря, с одной рукой не то чтобы невозможно, но слишком неожиданно и катастрофически сложно. В любом случае какое-либо физическое занятие расследованием для Джона теперь закрыто со всех сторон, и ему оставалось разве что сидеть дома и пытаться думать, как-то разобраться с уже имеющимися фактами или ожидать выписки Шерлока.