― Я так и знал, что она Вам понравится. ― Я не говорил, что она мне нравится. Я сказал: «околдовала». Это далеко не одно и то же. ― Ага, Вы уже поняли разницу?, ― О. Уайльд, «Портрет Дориана Грея»
В это трудно поверить, но. С Тэхеном бывает весело. Он много жалуется и вечно всем недоволен. В его доме куча прислуги, и он понятия не имеет, в какую сторону открывается дверь в супермаркете. Он заносчивый и терпеть не может, когда с ним спорят. Не умеет проигрывать. Ненавидит уступать. Список недостатков Ким Тэхена можно продолжать до бесконечности. Чонгук никогда не устанет. Но у них бывают и хорошие дни. Тэхен пересказывает ему забавные видео, которые смотрел с Чимином накануне вечером. Разыгрывает целые сценки, в которых передразнивает Юнги и остальную охрану, разбавляя все это остроумными комментариями. Пробует читать рэп и клянется, что когда-нибудь научится играть на саксофоне. Он постоянно находит, чем удивить Чонгука, и это невероятно, потому что Тэхен казался ему холодным и нелюдимым. Невзрачным. Скучным. Пустым. Шутки ниже пояса никуда не делись, но теперь это всего лишь шутки. Ким продолжает отпускать сальности и говорить о сексе, но вот, что Чонгуку удается выяснить: трахаться ― это не про Тэхена. Секс делает его смелым и обаятельным. Тэхен так жаждет, чтобы его хотели, потому что сам он не хочет никого. Тэхен готов сделать все, что угодно, чтобы его хотели, потому что на самом деле в него никогда не влюбляются. Меньше всего ему хочется, чтобы другие видели его таким ― жалким и нуждающимся. Так что он делает то, что делает. И все ради того, чтобы не дать никому догадаться, насколько на самом деле все это является не смешным, а пугающим. Ну, с Тэхеном бывает всякое. Неожиданный поздний звонок Намджуна неприятно удивляет Чонгука и вынуждает досадливо поморщиться сразу по двум причинам. Во-первых, в последнюю встречу они оба с одинаковым усердием то и дело разочаровывали друг друга резкими репликами и опрометчивыми решениями, принятыми сгоряча. Стало быть, этот разговор тоже не сулит ничего хорошего. Тем более, в такой час. Кому придет в голову расшаркиваться в извинениях среди ночи и выслушивать пустые сожаления в ответ? А во-вторых, никаких общих дел у них нет, кроме, разумеется, Ким Тэхена и его нелепых выходок. Однако если Намджун в самом деле звонит по этой причине, то вряд ли затем, чтобы только пожаловаться. С Тэхеном что-то случилось, и они оба не могут обратиться за помощью к его жениху, потому что он не видел того, что видел Чонгук, и, очевидно, понятия не имеет о том, где сейчас находится Ким. Ровно как и об его пристрастии к одуряющим веществам, которую Намджун продолжает активно поощрять, воображая, будто бы таким образом он страшно выручает Тэхена. Чонгук не осуждает. В тот вечер Ким не выглядел довольным. Ни собой, ни тем, что с ним сделала эта дрянь. Есть вещи, с которыми один на один не ужиться. Но боль всегда можно задобрить, если хватит ума и денег. У Тэхена и того и другого предостаточно. Чонгук завершает звонок и возвращается в комнату, чтобы забрать одежду и убедиться, что Лиса все еще спит. Он не хочет беспокоить девушку своим поздним отъездом и лишний раз убеждаться в абсурдности его причины. Она знает о Тэхене и его личных визитах, а также о том, что их с Чонгуком знакомство развивалось при странных обстоятельствах, однако никаких вопросов не задает. Молчаливое осуждение чувствуется всей кожей. Неизвестно, что приносит ей больше неудовольствия: очевидная чонова склонность к без пяти минут женатому мужчине или его ответная симпатия, которую было бы приличнее оставить при себе. И ладно Ким, что с ним сделается? В шею его никто гнать не станет, даже если уличат в неверности и обмане. Но о чем думает Чон, на попечительстве которого теперь кроме беглянки-неудачницы еще и старший брат-недоумок?! И все они сидят на долбанной пороховой бочке из-за того, что кое-кому захотелось завести сраную интрижку! Дождавшись, когда Чонгук оденется и выйдет в коридор, Лиса с самым недовольным видом следует за ним и демонстративно складывает руки на груди, прижавшись плечом к стене. ― Куда собрался? ― она сужает глаза в жестком прищуре и говорит таким тоном, будто собирается раскричаться независимо от того, каким будет ответ. Чонгук и бровью не ведет. Он невозмутимо надевает куртку и наглухо застегивает ее до самого горла, задрав подбородок. ― Звонил Намджун-хен, ― голос остается спокойным, несмотря на то, какими резкими выходят движения. ― Мне нужно ехать. Лиса скептически выгибает бровь. ― Да ну? ― ее рот кривится в неодобрительной усмешке. ― Должно быть, со старым-добрым хеном случилось что-то ужасное? Раз уж до утра не подождать. ― Заканчивай с этим, ― ровным тоном командует Чонгук, принявшись шнуровать ботинки. Подумать только: Лиса что, собирается его отчитать? ― Не делай из меня ревнивую жену, ― неприятно поморщившись, она встает прямо и опускает руки; открытая поза выдает бессилие и подавленность, которые прежде притворялись злостью и порицанием, чтобы запугать или пристыдить. ― Мне все равно, кого ты трахаешь, если только это не сраный женишок Пак Богома, ясно? ― Я его не трахаю, ― спокойно возражает Чонгук. ― Этот «сраный женишок» забрал у меня клуб, в котором, кстати, бьемся теперь мы оба, ― он разводит руками и кивает на Лису, указывая на общее их положение. ― Разве я могу упустить такой шанс выслужиться перед начальством? ― Вот, что ты собираешься ему сказать? ― девушка мрачнеет лицом: неуместная ирония огорчает ее сильнее прежнего. С Чонгуком так всегда, когда дело доходит до неудобной правды. ― Я знаю, что ты делаешь. Ты делаешь вид, что тебя утомляет его компания, говоришь о нем с пренебрежением и неприязнью, ведешь себя так, будто позволяешь ему быть рядом, пока тебе не надоест. Пока это удобно, ― Лиса делает пару шагов вперед и подходит к мужчине почти вплотную, оставив между их лицами ничтожное расстояние, достаточную дистанцию для того, чтобы заметить, если ему станет не по себе: почувствовать запах выступившего пота, увидеть, как дрогнет его нижняя губа или только ее уголок. Что угодно, чтобы убедиться в своей догадке. ― Но это брехня, Чонгук, ― она нарочито сочувственно улыбается и хлопает его по плечу. ― Теперь молись, здоровяк, чтобы Тэхен не знал об этом тоже. Потому что он-то тебя не пожалеет. Вывернет наизнанку, всего выпотрошит и даст испустить дух у своих начищенных модных туфель, какими Богом забил ему весь долбанный гардероб. А следом за Чонгуком полягут и остальные. ― Я приехала в Сеул не за тем, чтобы умереть, ― шепотом предупреждает Лиса, мазнув губами по подбородку Чона, пока тот стоит, уставившись на нее цепким, немигающим взглядом. Чувство опасности, которое Чонгук испытал, впервые с ней заговорив, возвращается. Откуда эта отчаянная безрассудность и смелость во взгляде, каким обычно на тебя смотрит раненное животное, тихонько поскуливая и гадая: добьет, не добьет? Складывается ощущение, что Лиса защищается даже тогда, когда никто и не собирается нападать, будто она чувствует угрозу буквально отовсюду, словно… Словно она готовится ударить первой. Чонгук делает мысленную пометку расспросить об этом позже, потому что сейчас у него нет на это времени. Его ждет Тэхен. Лиса отпускает его, не дав убедить себя в том, что связь этих двоих, чем бы она не являлась и к чему бы не привела, неопасна. Об обратном говорит то, каким растерянным был голос Чонгука, когда он говорил с Намджуном в соседней комнате, чтобы Лиса его не услышала, и спешка, с которой мужчина покидает квартиру, забыв закрыть за собой дверь. Чонгук всегда ее закрывает своим ключом, когда оставляет Лису одну. Это своеобразный способ сказать: с тобой ничего не случится. Я тебя защищаю. Но в этот раз он и руки к двери не протянул. Сразу рванул к лестнице, хотя обычно пользуется лифтом, даже если опаздывает. Минута ничего не решит. Однако сейчас Чонгук мучительно переживает каждую секунду. И ту, что уходит на открытие водительской двери, и следующую, которую тратит на то, чтобы завести машину. Намджун не сказал ничего конкретного. Описал состояние Тэхена как «я сейчас ему шею сверну». И это может быть чем угодно. Чонгук выезжает на дорогу и с силой давит на педаль газа. Его он попадется полиции, то пришлет Киму чек. Пусть сам оплачивает свои дебильные капризы. Дорога до магазинчика Намджуна занимает около десяти минут, которые Чонгуку кажутся часами. Он останавливает машину у двери, едва в нее не въехав, и дает себе время отдышаться, заглушив двигатель. Не хочется появляться перед Тэхеном взмыленным. Закончив с этой мыслью, Чонгук невесело усмехается. Под этой дрянью его могут даже не узнать, а он ― в свои двадцать восемь лет! ― сидит в машине, как какой-нибудь сопляк, боясь выйти и показаться взволнованным перед человеком, до которого ему якобы нет никакого дела. Лиса была права. Должно быть, со стороны Чонгук выглядит жалко и нелепо, однако он рад, что его смятению нет свидетелей. Слишком уж часто в последнее время его ставят в унизительное положение. Теперь придется постараться, чтобы сохранить лицо. Покинув машину, Чонгук тихонько закрывает дверь и спокойным шагом заходит в магазинчик. Заслышав глухой звон колокольчиков, Намджун, сидящий за кассой с телефоном в руке, поднимает голову и, увидев на пороге Чонгука, кивком указывает на дверь служебного помещения. В холодном свете экрана его лицо кажется бледным, а синяки, налившиеся под покрасневшими от усталости глазами, ― почти черными. Он не выглядит обеспокоенным, скорее раздраженным. Его сутулые плечи напряжены, а на скулах ходят тугие желваки, пока он медленно жует лакричную палочку, зажатую в зубах. Чонгук кивает в ответ и проходит вглубь магазинчика. Ему нужно к Тэхену. Незачем тут задерживаться. Намджун безучастно провожает его взглядом, а затем снова утыкается в телефон, так ничего и не сказав. Он не уверен, что не ошибся, впустив Чонгука. Однако радостный вопль, который он слышит позже, почти убеждает его, что нет. ― Чонгук! Тэхен бессильно лежит на животе, вжавшись щекой в старый диван из потертой кожи; он с трудом поднимает опухшие веки, и его мутный взгляд на мгновение проясняется, когда он видит прямо перед собой лицо Чонгука. Тот с мягкой улыбкой кивает и тянется к Киму, чтобы убрать волосы с его взмокшего лба. ― Да, это я, ― негромко говорит Чон, наблюдая за тем, как мужчина бездумно следует за теплом его руки. ― Уже поздно, Тэхен. Тебе пора домой. ― Я не хочу домой, ― скулит Ким. ― Тогда что? Тэхен недовольно мычит и тянет Чонгука за руку, вынуждая его опуститься перед ним на корточки. ― Побудь хоть раз джентльменом и пригласи меня к себе прежде, чем я сам напрошусь, ― требует он, сжав пальцы мужчины в своей мокрой холодной ладони; было бы здорово, если бы ему просто хотелось понежничать, однако жар, исходящий от Тэхена, и весь его нездоровый вид говорит о том, что его крепкая хватка ― это только попытка оставаться в сознании как можно дольше. ― Это тебе не ночлежка, ― хмыкает Чонгук. Тэхена нужно вовлечь в этот бессмысленный разговор, чтобы привести в чувство и заставить подняться на ноги. ― Все равно. ― Что с тобой такое? ― спрашивает Чонгук, стараясь не выглядеть при этом чересчур обеспокоенным, даже если состояние Тэхена, на самом деле, почти приводит его в ужас. В особенности ― его огромные, сухие глаза, растертые до красноты. ― Ревел? ― Намджун-хен говорит, что из-за промедола я становлюсь плаксивым, ― невозмутимо отзывается Ким. ― Неужели? ― Чонгук не хочет на него злиться, но беспечность Тэхена раздражает его. ― А что из всего того дерьма, на котором ты сидишь, приводит тебя ко мне? Тот ненадолго задумывается. ― Все, Чонгук, ― тихо признается он, и Чонгук делает вид, будто не слышит, как дрожит его голос. ― Что бы я ни пил, что бы ни ел, ― его беспокойный блуждающий взгляд останавливается на губах мужчины и снова становится неживым. ― Дела куда хуже, когда я трезвый, когда я помню, как много у тебя причин не связываться со мной и отступить, как бы я не напирал. ― Ты сказал, что не собираешься мучить меня, ― сомневается Чонгук. ― Это так. ― Тогда что ты делаешь? ― Спроси, когда я буду в своем уме, ладно? ― просит Тэхен. Его речь замедляется, а хватка становится слабее. Он засыпает. ― Ладно, ― Чонгук отпускает его руку и встает на ноги. Им нужно ехать. Ким не бездомный и не будет ночевать здесь. Чон стягивает с него влажное одеяло и обнаруживает, что из одежды на нем только джинсовая куртка Намджуна и шорты из тонкой ткани, едва доходящие до середины бедра. ― Где твоя обувь? ― спрашивает он. Тэхен бормочет в ответ что-то бессвязное и весь скукоживается. Вес одеяла успокаивал его. ― Понял, ― в комнату входит Намджун, чтобы убедиться, что все в порядке, но это, конечно, не так. Чонгук оглядывается на него и, на секунду замявшись, уточняет: ― Хен? ― Езжайте, ― кивает Ким. ― Юнги заберет его утром. ― Но… ― Это ничего, Чонгук, ― уверяет мужчина. ― Я видел и хуже. Он хочет звучать убедительно, потому что, на самом деле, нет, не видел. С Тэхеном теперь совсем плохо. Если так пойдет, он и до свадьбы не протянет. Вздернется раньше. Но Чонгуку необязательно об этом знать. Надев на Тэхена широкие брюки из саржи, найденные в коробке со старыми автомобильными запчастями и другим ненужным хламом, Чонгук спрашивает, готов ли он ехать. Ким жалуется на запах машинного масла и отвратительный оливковый оттенок, который ему совершенно не идет, но вовремя прикусывает язык, когда видит свирепый взгляд Намджуна, направленный прямо на него. Хен был с ним снисходителен и добр все это время, но сейчас он на самом деле устал и хочет избавиться от этой парочки, которая застряла в его магазине и никак не хочет уходить. Чонгук улавливает общее напряжение и, пообещав вернуть штаны, которые одолжил для Тэхена, завтра, выводит его на улицу, придерживая одной рукой за плечо. Ни слова друг другу не сказав, они садятся в машину, и на смену беспокойству и раздражению приходит неловкость. Чонгук чувствует себя глупо, когда тянется к Тэхену, чтобы пристегнуть его, но все равно делает это, чем смущает мужчину тоже. Ким отворачивается к окну и вгрызается в нижнюю губу, потому что задумывал все не так, и он разочарован. Чонгук не должен был ему уступать и утруждать себя этими дежурными проявлениями заботы. Ему следовало выйти из себя и накричать на него, потребовать никогда больше не звонить по таким пустякам и, возможно, поссориться с Намджуном, который затеял все это. Против такого Чонгука, невыносимо спокойного и сговорчивого, у Тэхена ничего нет. Что он должен сделать? Извиниться? Поблагодарить? Промолчать, чтобы не отвлекать его от дороги и не вынуждать смотреть на себя, помятого и выжатого тяжелым похмельем? Чувство досады и сожаления внутри Тэхена продолжает расти. Лучше уж Чонгуку прекратить быть долбанным славным парнем прямо сейчас, потому что это совсем на него не похоже. Район, в котором живет Чонгук, довольно тихий, так что парковка у его дома оказывается пустой. Никаких тебе пьяных сборищ и целующихся парочек, которым не хватило терпения подняться наверх. Чонгук паркуется в нескольких метрах от подъезда, сумев отыскать свободное место между подержанным хендаем и новенькой шевроле. Он глушит машину и выходит на улицу, бросив Тэхену прохладное: «приехали». Ким мрачно усмехается и отстегивает ремень. Вот он, тот самый Чон Чонгук, который смотрит на него как на прилипшую к подошве жвачку. Стало быть, он просто разыграл хена, чтобы тот позволил ему увезти Тэхена и прибить без лишнего шума. А безлюдная парковка ― идеальное место для хладнокровного убийства. Тем более, что в таком ужасном состоянии Ким и не пискнет. Лень будет рвать глотку. И отбиться он не сможет: Чонгук куда крупнее и крепче него, кроме того, теперь он тренируется наравне с другими бойцами, опытными головорезами, так что много времени расправа с Тэхеном у него не займет. Будет даже лучше, если именно Чонгук доберется до него первым. До подъезда Тэхен доходит на своих двоих. Чонгук идет прямо за ним, и его присутствие рядом, за спиной, дает непривычное чувство безопасности и защищенности. Он не делает ничего особенного, просто бесшумно шагает следом и молчит, но Ким ощущает восторг от вдруг возникшего внутреннего спокойствия. Ему нравится, что Чонгук здесь. Ему нравится даже одна мысль о том, что Чонгук есть, где бы он ни был и что бы ни делал. Он все чаще ловит себя на том, что вспоминает о Чоне, даже когда занимается какой-нибудь ерундой с Чимином или ложится в постель с Богомом. Не фантазирует о сексе, не скучает в ожидании встречи. Тэхен просто помнит о Чонгуке. И ощущает себя не таким пустым и разбитым, каким был до встречи с ним. ― Необязательно было приезжать, ― бормочет Тэхен в спину Чонгуку, когда они входят в квартиру. Робкое «ко мне» остается невысказанным, как будто это прозвучит глупо, если он признается в этом вслух. ― Намджун-хену ты сказал не это, ― напоминает Чонгук, скинув с ног ботинки. ― Я думал, мне понравится, если ты примчишься, когда я вот так заскулю, ― нехотя признается Тэхен, избавившись от старых кроссовок, которые на него напялил Намджун, не сумев отыскать его дорогущие туфли. ― И что? ― с иронией переспрашивает Чонгук. ― Не понравилось? ― Совсем нет. Чон качает головой и, сняв куртку и убрав ее в шкаф, проходит вглубь коридора, молча указав Тэхену на закрытую дверь, ведущую в их с Лисой спальню. Не шуми. Ты здесь на птичьих правах. Ким, не сдержавшись, закатывает глаза, но подчиняется и проходит мимо как можно тише, почти перестав дышать. ― Досадно, что ты вообще решил попробовать, ― говорит Чонгук, пропуская Тэхена вперед. Тот заходит в гостиную и без сил опускается на диван, чувствуя, как усиливается зуд во всем теле. Он ненавидит похмелье. ― Мы ведь договорились, ― Чон садится в кресло напротив него и с вызовом складывает руки на груди, приняв самый строгий вид. ― А выходит, что ты пытаешься из меня веревки вить, как привык. ― Это не так, ― голос Тэхена звучит обиженно. Он говорит правду. Он пытался манипулировать Чонгуком, но ничего не вышло. Осознав бесполезность этой затеи, Тэхен сдался и стал делать все, что только придет в голову, надеясь отыскать к Чону подход, несмотря на то, что его ожидания никогда не оправдываются. ― Тогда как? ― А что насчет тебя? ― Ким переходит на громкий шепот и возмущенно взмахивает руками. ― Сказал, что не хочешь меня, а сам! Чонгук недоуменно хмурится. ― Ну, извини, что я тебе помог? ― Невероятно! ― шипит Тэхен, откинувшись на спинку дивана и неуклюже закинув ногу на ногу. ― Ты знал, что с тобой просто невозможно разговаривать? ― Знал, ― невозмутимо говорит Чонгук. ― Ты закончил? ― Да. ― Раз так, ― Чон поднимается на ноги, ― диван в твоем распоряжении. Спокойной ночи. Тэхен в удивлении приоткрывает рот и садится ровно. В его глазах появляется легкая паника. ― А где будешь спать ты? ― взволнованно спрашивает он. ― У меня есть кровать. Тэхен пренебрежительно хмыкает. ― Та, в которой спит твоя подружка? ― Да, она, ― Чонгук кивает. ― Хочешь поздороваться? ― Очень смешно, ― мрачно бурчит Ким. ― Почему ты не можешь остаться здесь? Чонгук скептически выгибает бровь. ― Потому что здесь останешься ты? ― Ты тоже, ― требует Тэхен, но тут же стушевывается под жестким взглядом мужчины и убавляет гонор. ― Чонгук, пожалуйста, ― с мольбой в голосе повторяет он. ― Нам двоим на диване не уместиться, ― лжет Чон, чувствуя, что еще одно слово, и он сдастся. И ляжет куда угодно, даже под поезд, если его попросят об этом вот так. Потому что Тэхен выглядит бездомным. Не из-за того, что наплакался до синяков, сжевал всю помаду и пропах потом. Чонгук чувствует его одиночество. Долгое, мучительное, полное одиночество, с которым ты просыпаешься, и которое следует за тобой всюду, куда бы ты ни пошел, кого бы ни поцеловал, и какой бы удачной ни оказалась шутка, рассказанная в кругу друзей. Чонгук об этом чувстве не знает ничего, но теперь, глядя на Тэхена, понимает, насколько сильно его боится. И это то, о чем говорил Юнги. Тэхен не злой. Он одинокий. И всякий раз, когда он молчит, бездумно уставившись в пустоту застывшим, отрешенным взглядом, у Чонгука болезненно скручивает живот. Тэхену нигде не дом. Тэхену ни с кем не дом. Но с Чонгуком… ему хочется попытаться. ― Не оставляй меня, ― едва слышно выдавливает из себя Ким. ― Не надо. И Чонгук не может сказать ему «нет». Позже он назовет это простым актом благотворительности или ни к чему не обязывающим жестом доброй воли, но сейчас, когда Тэхен смотрит на него с отчаянной надеждой и ждет ответа, будто бы от этого зависит вся его жизнь, Чонгук хочет остаться. Даже если знает, как тяжело будет уйти, когда того потребуют обстоятельства, ― Ладно, ― изобразив досаду, говорит он и идет к шкафу, чтобы взять для Тэхена чистую одежду; раздавшийся из-за спины негромкий вздох облегчения Чонгук пропускает мимо ушей. Отыскав свободную футболку и легкие спортивные шорты, он оставляет их Тэхену и выходит в коридор, чтобы дать ему время спокойно переодеться. А самому ― хорошенько подумать и найти в себе достаточно мужества, чтобы вернуться назад, к нему. Чонгук видел Тэхена всяким: жестоким, игривым, отчаявшимся, уязвимым, нелепым, податливым, обиженным, виноватым. Чонгук видел Тэхена всюду: в роскошной резиденции с огромными люстрами и прислугой, в крошечном магазинчике со старым диваном и запахом гнили из-под полов, в дорогом ресторане с мягкими скатертями и начищенными до блеска вилками, но… Но таким тихим и мягким ― никогда. Но в своем доме, в своей одежде ― тоже. И Чонгук не хочет проснуться завтра с ним рядом и вдруг понять, что тут-то Тэхену самое место. Потому что это не так. Ему нужно вернуться домой, к Богому, где его любят и защищают, где зовут сраной «деткой» и дарят долбанные шелковые блузки. Даже если самому Тэхену это не по душе. Он не знает, чего хочет, и с жиру бесится. Утешается с Чонгуком и бесстыдно пользуется им как единственной возможностью хотя бы ненадолго забыть о своем положении и обязательствах и как следует развлечься напоследок. До того, как колечко, которым он так любит хвастаться и за которое так отчаянно цепляется, вынудит поклясться в верности только одному мужчине и отказаться от всего остального. Но вместе с тем Чонгук чувствует за Тэхеном что-то еще. Только понять бы, что. Выждав еще пару минут, он негромко стучит в дверь и прислушивается в ожидании ответа. Тэхен зовет его взволнованным голосом и встречает на ногах, покусывая нижнюю губу и оттягивая края широких шорт в безуспешной попытке прикрыть голые бедра, вдруг смутившись своего присутствия. Честное слово, Чонгуку за переменами его настроения не угнаться. Он молча проходит к комоду в углу комнаты и достает из нижнего ящика пару стеганых одеял и мягкий флисовый плед, чтобы заправить диван. Тот весь обтянут грубой кожей, так что с голыми ногами не ляжешь. Тэхен безучастно стоит в стороне, поджав губы. Все внутри него сжимается от стыда за самого себя. В нетерпении он наблюдает за тем, как Чонгук расправляет плед и стелет его на диван, аккуратно приглаживая складки. Отвратительное чувство бессилия вдруг охватывает его и начинает душить. Не выдержав вызванной им боли и жара в груди, Тэхен бросается к Чонгуку и отчаянно предлагает помощь. Его виноватый вид вынуждает того уступить, несмотря на то, что в одиночку он справился бы куда быстрее. Тэхен делает все до жути медленно и неуклюже, но он старается изо всех сил, и Чонгук понимает, что к чему. Это его способ выразить сожаления и сказать: «не злись на меня». Так было и в тот день, когда Тэхен бесцеремонно влез в их с Богомом разговор и навязал им обоим эту нелепую идею с его назначением новым хозяином клуба. Ему не нужна эта работа, и до чоновых бойцов ему нет никакого дела. Судьба Хосока его не волнует тоже. Но перед Чонгуком Тэхен чувствует вину. За свое молчание. За то, что никогда не пытался за него заступиться и отстоять его интересы перед Богомом. Чонгук ведь здесь не причем. Он глупо попался под горячую руку, оказавшись братом Хосока, которого, в свою очередь, когда-то с пути сбил Чимин. Младший брат Богома, жестоко поплатившийся за то, чего не совершал. Чонгук не плохой человек. Так почему ему теперь должно быть хуже всех? Тэхен такой жестокий. Закончив с приготовлением постели, они, не сговариваясь, ложатся друг к другу спиной, и Тэхен отодвигается от Чонгука так далеко, насколько это вообще возможно, чтобы устроиться на самом краю дивана, откуда вот-вот свалится, если не перестанет ерзать и копошиться под одеялом, вес которого должен был его успокоить, а не раздражить еще сильнее. Он то и дело вздыхает, пытаясь устроиться удобнее, но, очевидно, ничего не может поделать с тем, что левая сторона его тела затекает и начинает ныть от долгого пребывания в одном и том же положении. Чонгук терпеливо ждет, когда, наконец, Тэхен угомониться и уснет, но этого не происходит ни через пять минут, ни через двадцать. Но что, если дело в чем-то другом? Неожиданная догадка заставляет Чонгука улыбнуться и сказать: ― Ничего не случится, если ты обнимешь меня. Раздражающая возня тут же прекращается, и Тэхен затихает, напрягшись всем телом. ― Со мной ― нет, ― легко соглашается он с привычным высокомерием в голосе. ― Со мной тоже, ― уверяет Чонгук. Он поворачивается к Тэхену и придвигается ближе, чтобы прижать его к своей горячей твердой груди, крепко обняв со спины. Тот крупно вздрагивает, но не отталкивает; прислушивается к своим ощущениям, никак не решит, пугают его эти объятия или утешают. ― Если хочешь, я могу после сказать Богому, что это ты повис у меня на шее. Тэхен насмешливо фыркает. Руки Чонгука смыкаются на его талии, опаляя кожу мучительным жаром даже через плотную ткань футболки. ― Мне нравится эта идея, ― слабым голосом говорит Тэхен. ― Так ему и скажи. Чонгук согласно мычит в ответ и закрывает глаза, уткнувшись носом в его взмокшую шею. Тэхен, наконец, перестает возиться, но его плечи по-прежнему напряжены. Он цепенеет в руках Чонгука и будто бы даже не дышит, боясь лишний раз пошевелиться или издать какой-нибудь звук. ― Тебе неудобно, ― озвучивает Чонгук, так и не дождавшись от Тэхена ни одной жалобы. ― С чего ты взял? ― с ноткой паники переспрашивает тот. ― Давай, поднимайся, ― командует Чонгук, выпустив Тэхена из удушающих объятий, и ложится к нему спиной. ― Будешь большой ложкой. Тэхен медленно садится, и его глаза расширяются от удивления. Он растерянно пялится на Чонгука с немым вопросом на лице. Неужели уступит? Не оскорбится и добровольно подставится под его, Тэхена, руки? Не станет оглядываться и ждать удара в спину? Неужели доверится? ― Чонгук… ― потрясенно выдыхает Тэхен почти с восхищением. Он ведь и не пискнул ни разу: сделал все так, как ему велели. Беспрекословно принял объятия и молча терпел, надеясь, что это поможет Чонгуку уснуть. Он наверняка привык спать именно так, прижимая к себе эту херову дуру, которую трахает в своей постели (Тэхен надеется, что не на этом диване тоже, потому что он здесь, и это отвратительно). Но Чонгук предпочел своему комфорту спокойствие Тэхена, почувствовав, что делает только хуже и доставляет ему неудобства. Прислушался. Заметил. Понял все правильно и попытался. Чонгук хороший человек. С ним не должно случиться ничего плохого. Тэхен такой глупый. ― Спасибо, ― шепчет он и ложится к Чонгуку, мягко обняв со спины и вжавшись в него всем своим бесполезным и жалким телом.***
Когда Лиса просыпается, Чонгука еще нет. Она сонно стонет в подушку и наугад тянется к телефону, настойчиво жужжащему где-то неподалеку, оповещая о входящем звонке. На экране высвечивается: «Мадам» и время ― половина девятого. С трудом подняв голову и открыв глаза, Лиса оставляет на вызов автоматический короткий SMS-ответ с обещанием перезвонить позже и, лениво потянувшись, валится на спину, раскинув руки в стороны. Еще хотя бы пару минут. С кухни доносится негромкий голос Чонгука. Вернулся. Лиса игриво улыбается и берется за телефон, чтобы пожелать ему доброго утра и отправить откровенную фотографию, но вздрагивает, когда слышит второй голос, грудной баритон, который кажется ей знакомым. Очень знакомым. Отложив телефон в сторону, она медленно поднимается с кровати и прислушивается. На кухне двое. Чонгук и кто-то еще. Нахмурившись, Лиса выходит из комнаты и осторожно шагает по коридору в сторону кухни. Они не спорят. Обычная пустая болтовня. Чонгук просит обладателя низкого, тяжелого голоса быть тише, и тот послушно замолкает, принявшись жевать. Это глупо. Чонгук бы так не поступил. С сомнением покачав головой, Лиса хватается за ручку двери и опускает вниз. ― Ого, ― присвистывает Тэхен, так и замерев с чашкой чая в руках. Он окидывает девушку беглым взглядом и скептически выгибает бровь. ― Все еще трахаетесь? Лиса бестолково открывает рот и опускает глаза вниз. На ней нет ничего, кроме прозрачного бюстгальтера и тонкой полоски легкой ткани между бедер. Но это и ее дом тоже, она может спать, в чем, нахрен, угодно. Даже голой, если вздумается! ― Все еще помолвлен? ― интересуется Лиса, вздернув подбородок и сложив руки на груди. Тэхен хмыкает и широко улыбается. ― Справедливо, ― кивает он и возвращается к завтраку, потеряв к беседе всякий интерес. Лиса закатывает глаза и идет к холодильнику, чтобы налить себе воды, как вдруг ее взгляд снова цепляется за Тэхена, и она останавливается прямо позади него, хмурясь сильнее прежнего. ― Минутку, ― Чонгук знает этот тон: недоверчивый, подозрительный, обвиняющий в чем-то тон. ― Что это на тебе? ― Тэхен недоуменно оглядывается на нее. ― Это моя футболка? Чонгук молчит. ― На мне что, ее футболка? ― беззлобно передразнивает Тэхен, отвернувшись и снова взявшись за чашку чая. ― Чонгук, иметь двух любовниц ― это грязно и низко, но рядить их в одно и то же ― вообще свинство. ― Угомонись, ― спокойно просит его Чонгук. ― Он переоденется, ― все тем же ровным тоном обещает он Лисе, угрожающе нависшей над кимовой макушкой. Бросив на мужчину полный осуждения и разочарования взгляд, она оставляет Тэхена в покое и берется за свои дела. Плевать на футболку ― пусть он хоть ее белье на себя натягивает, но не здесь, не с таким самодовольным видом, будто бы он тут полноправный хозяин, а она ― девушка на одну ночь, присутствие которой терпят, потому что не хватает духу выставить за порог. Лиса с силой захлопывает дверцу холодильника, сделав пару глотков воды, и дрожащими от гнева руками достает из верхнего кухонного ящика спортивный шейкер и баночку креатина. Она не сбегает. Конечно, нет. Просто торопится. ― Куда-то собираешься? ― внезапно спрашивает Чонгук, чем заставляет Лису вздрогнуть от неожиданности и просыпать порошок мимо шейкера. ― Чимин ждет меня в клубе, ― объясняется она, изо всех сил стараясь говорить непринужденно, и берет в руки кухонное полотенце, чтобы убрать беспорядок. ― Новые бойцы ― настоящие отморозки. Работают, как долбанные отбойные молотки. Ты и сам видел, ― Чонгук кивает за ее спиной. Видел. Его кости все еще ноют после последнего боя. ― Если хочу выстоять против них, нужно оставаться в форме. Чонгук понятливо мычит. ― Передай Чимину… ― Что он ― маленький лживый ублюдок? ― нетерпеливо перебивает Лиса. ― Трусливый подонок, который всем теперь обязан твоей семье? Она внезапно замолкает и с громким стуком ставит шейкер на тумбу, чтобы плотно закрыть его крышкой и начать смешивать содержимое. Хочет сказать что-то еще ― резкое, жестокое, но одергивает себя и прикусывает язык. Наступает неловкая пауза, в течение которой Тэхен с любопытством пялится на Чонгука, но тот в недоумении разводит руками. Что за херня, он никогда не говорил ничего подобного. ― Привета будет достаточно, ― замечает Чонгук. Ответа не следует. Лиса с силой трясет шейкер, вкладывая в каждое движение кисти свое негодование. Чонгук имеет право злиться на Чимина. Он обязан злиться на него за все, что случилось. Но вместо этого он проявляет милосердие и любезно подставляет другую щеку. И ради чего? Чтобы выслужиться перед этой поганой семейкой? Хосоку это не поможет. Закончив с приготовлением коктейля, Лиса возвращает баночку с креатином на место и, придав лицу холодное выражение, никоим образом не способное выдать ее смятения, спокойным шагом направляется к выходу из кухни. ― И то, другое, ― вдруг говорит Тэхен, уставившись прямо перед собой; Чонгук весь превращается в слух, заметив, как крепко тот сжал чашку в своих руках, ― тоже скажи. Лиса не удостаивает его просьбу вниманием и молча уходит, будто бы и вовсе ничего не слышала. Что ж, ладно. Тэхен не настаивает. Он равнодушно пожимает плечами, но, заметив, с каким усердием на него пялится Чонгук, тут же начинает раздражаться. Этот противный, липкий взгляд, пронизывающий до самых костей. Он лишает Тэхена воли и развязывает язык, делая его неспособным солгать или уйти от ответа. Это выводит из себя. ― Что? ― Тэхен решает разобраться на берегу, иначе Чонгук замучает его своими подозрениями и намеками. ― Ты-то куда? ― Он назвал меня свиньей, ― это не ложь: Чимин часто ему грубит. ― Это был комплимент, но комплимент от потаскухи ― все равно, что плевок в лицо. Унизительно. Чонгук насмешливо хмыкает. Не верит ни единому слову, так жалко звучит Тэхен. ― Взъелся на него из-за меня? ― догадывается Чонгук. Опять за свое. Тэхен хмурится и весь подбирается, ощущая себя самым большим болваном на свете. Чонгук его провоцирует, и это просто смешно: дались ему эти признания?! Можно подумать, он ничего не замечает и не чувствует. ― Еще чего, ― цедит Тэхен. ― Думай, что говоришь. Он не собирается сдаваться вот так. ― С ума сойти, ― Чонгука его сердитый вид только веселит, и он не может сдержать улыбки. ― Мой герой. ― Пошел ты, Чон, ― Тэхен огрызается, как привык. Но в голосе ― уступка и безоговорочное принятие. Он сопротивляется просто так, для вида, чтобы не дать себя смутить, но не делает ничего, чтобы напомнить Чонгуку, с кем он говорит, и сбить с него хотя бы немного спеси. Тэхен говорит с ним на равных. И, честное слово: любезнее было бы пристрелить Чонгука прямо на месте. Но, к несчастью, Тэхен понятия не имеет, каково это. Спасать другого.