Фигуры высшего пилотажа

Постолимпийские соревнования всегда сложные. Победители ищут (и не всегда находят) мотивацию продолжать, проигравшие жаждут реванша - или ломаются... Женя на чемпионат мира даже не заявилась, обосновав отказ не до конца залеченной травмой. Алина, выжатая, уставшая и морально, и физически, тренировалась скорее по инерции. Заставлять ее сохранять форму было уже просто опасно. К тому же в Корее перед вылетом домой она простудилась, до конца не вылечилась, похудела на два килограмма - и, слабая, измученная, все равно тренировалась... До ЧМ не было сделано ни одного нормального чистого проката. Мы тренерским штабом спорили до ругани, убеждая и переубеждая друг друга, что ехать не надо. Или надо. Один из таких эмоциональных разговоров случайно услышала Алина. Спокойная, серьезная - решительный маленький боец - она просто вошла в тренерскую и просто сказала: "Я еду". Понимала ли она, на что соглашается? Не уверен. Понимали ли мы, на что она соглашается? Увы, слишком хорошо. Но тем не менее вопрос был решен. В Милане после короткой Алина шла второй. Она не упала, не сорвала ни одного элемента, но не было даже и близко той легкости, того блеска и вдохновения, которое мы все видели на Олимпиаде. Она каталась, как сама потом говорила, тяжело, словно в тумане. Внутренние силы иссякли настолько, что даже нервничать перед стартом было нечем. На произвольную ее уже не хватило. Падение - едва ли не первое в сезоне! - потом еще одно, и еще... Выехав со льда, Алина со слезами бросилась на шею Этери. В два голоса мы убеждали ее, что никакой катастрофы в этом нет, что сезон сложнейший, просто чуть-чуть не хватило сил, но... В кисс-энд-крае под жестокими объективами камер Алина до крови кусала губы, из последних сил сдерживая слезы. А едва скрывшись с чужих глаз, разразилась такими рыданиями... Пробу на допинг не могла сдать несколько часов - плакала. Горько, неудержимо. До полуночи мы с Этери сидели у дверей лаборатории. Потом уговорил ее ехать в гостиницу, сам остался ждать. Час ночи, два... В начале третьего дверь наконец открылась. Сделав несколько нетвердых шагов, Алина почти упала мне на руки. - Алина, тебе плохо?! Приоткрыв заплаканные опухшие глаза, она прошептала: - Как же я устала... Всю дорогу до гостиницы так и держал ее на руках. Привалившись головой к моему плечу, Алина, казалось, спала, но по щекам то и дело скатывались крупные слезы. В отеле, увидев Этери, Алина снова расплакалась. Обняв, Этери повела ее в номер. Взглядом остановила меня. - Даня, спасибо тебе. Отдыхай. Дай нам... о своем, о девичьем... Какое там отдыхай. Мучительное чувство - отчаяния? вины? сострадания? со-страдания... - пригнало к номеру Алины. За дверью всхлипы и мерный, успокаивающий голос Этери. Через несколько невыносимо томительных минут она вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. Увидев меня, даже не удивилась. - Плачет. Ох-х-х, то ли еще будет... ой-ой-ой... Пойду к Шветскому. Конечно, не надо бы лекарства. Но тут уже по-другому не обойдемся. Сделала два шага - и вдруг обернулась. Непривычно тихий, очень усталый голос: - Зря мы сюда приехали. Перенадеялась... Девчонка еще совсем, ребенок. Головы не хватило. Думала ведь, что не доползем. Только бы не сломалась сейчас. Осторожно обнимаю свою начальницу, ледяную красавицу, строгого тренера Этери Тутберидзе. - Не сломается. Вытащим. Этери Георгиевна, иди отдыхать. Я сам схожу к Филиппу, попробую еще раз поговорить с Алиной. Иди, сама едва на ногах держишься. Хлопает по плечу - крепко, даже чуть больно. - Не преувеличивай. Не дождетесь. А с Алиной, пожалуй, поговори. А то у меня уже слова заканчиваться стали.