Souvenirs de couleur menthe

      Сегодня был первый день работы после больничного, и Олежа с предвкушением грядущего собирался на работу, словно на праздник. Энергия прямо лилась через край, заставляя Душнова суетиться, бегая по всей квартире, и в это же время напевал что-то себе под нос. Что-то прямиком из 90-х. Он просто устал сидеть дома, устал бездумно смотреть в окно, читать и смотреть кино. В тишине и одиночестве. Ему скучно. Он хочет вновь увидеть друзей и коллег, хочет почувствовать эту атмосферу свободных уроков, когда сидишь себе в тишине и заполняешь журналы. Хочет, в конце концов, вновь почувствовать на себе нагловатый взгляд зеленых глаз и взглянуть на самодовольную улыбку. Глупо, неправильно, возможно даже будет иметь последствия, но так хочется.       На работе его встретили приветливыми улыбками и закидали вопросами о самочувствии, пожилая вахтерша вовсе настояла на том, чтобы Олежа выпил ее чая на травах и заодно взял рецептик. Говорит, что он укрепляет иммунитет и вообще полезнее всех этих лекарств. Олежа улыбался в ответ, посмеивался над какими-то шутками от некоторых учителей, но больше всего ждал только встречи со своими учениками.       Два урока прошли легко и незаметно, даже весело, ребята правда скучали по учителю. За короткое время Олежа смог стать любимым учителем многих классов и предметом для подражания некоторых молодых учителей. Добрый, но справедливый, умеет быть серьезным и харизмой не обделен, может выслушать и просто поговорить по душам, умеет найти правильные слова для поддержки, а материал объясняет просто отлично. Золото, а не учитель.       На третий урок должен был прийти одиннадцатый класс, и Олежа весь извелся, тщетно стараясь убрать с лица радостную дружелюбную улыбку.       Знакомые лица стали постепенно наполнять кабинет, Олежа улыбался детям, чуть склонив голову к правому плечу. Только вот в ответ он получал не совсем то, чего хотел и чего ожидал. Ответные улыбки были какими-то насмешливыми, острыми, злыми. Взгляды учеников, как один, прямо резали без ножа, превращая душу в лохмотья.       Последним в кабинет вошел Дима, который был последней надеждой Олежи на сохранение хорошего настроения. Но его реакция на возвращение Олежи оставила, пожалуй, самый большой след. Парень сначала замер в каком-то изумлении, смотря прямо в глаза Душнова с таким лицом, словно призрака увидел. В его глазах быстро менялись удивление, радость, страх и чувство вины, и все это со скоростью света меняло оттенок зелени такого говорящего взгляда. От яркого и живого, словно березовый лес поздней весной, свежий и до ужаса уютный, до теплого темно-зеленого, как болото в глубине сосновой рощи, немного пугающее, но в то же время манящее какой-то неизвестностью. А потом Дима просто наклонил голову, спрятав вдруг побледневшее лицо за челкой, и темной тенью прошмыгнул к своему месту под непонимающий взгляд лучшего друга.       Надежда внутри Олежи стремительно угасла, сменившись какой-то обидой и неприятной пустотой. Он отвернулся от учеников, отвлекаясь на презентацию в компьютере. Все эти смешки неприятным осадком оставались в легких, быстро заполняя их до предела. Звонок прозвенел пусть и неожиданно, но звучал он как спасение. Олеже хотелось поскорее начать урок, чтобы поскорее его закончить и забыть этот час к чертовой матери, или разобраться во всем этом дерьме, почему ученики словно насмехаются над ним.       Мужчина вновь обвел учеников расстроенным взглядом и хмуро начал урок, вызывая к доске одного из учеников. Вышел парень с рыжим ежиком рекордно короткой длины на голове и нагловатой полулыбкой. Совсем не такой, какая была у Димы, какая-то теплая и даже немного волнующая. Улыбка этого парня была даже немного противной и раздражающей. Он не ответил ровным счетом ничего, даже не пытался особо, чем лишь расстроил Олежу еще сильнее. — Тебе нравится получать двойки и замечания, Леонов? — устало спросил Олежа у вновь не подготовленного к уроку ученика, сверкая линзами очков. — А вам нравится жопу мужикам подставлять? — переспросил парень тихо, но не достаточно, чтобы это не услышал весь класс, в том числе и Олежа.       Возмущение начало разрастаться в мужчине в геометрической прогрессии, пока мозг тщетно старался переварить эту фразу. По кабинету волной покатились тихие смешки, от которых сквозило токсичностью и желчью. Олежа медленно обвел взглядом подростка перед ним, который вдруг почувствовал себя очень смелым, почувствовав поддержку одноклассников. — Ты совсем с катушек съехал, Леонов? Мне директора позвать? — А вы мужика своего позовите, гляди и защитит, успокоит, а потом и удовлетворит, — раздалось из глубины класса.       Душнов даже не понял, кто это сказал. Он словно на секунду выпал из этого мира. Неосознанно кинул на Диму взгляд, умоляющий о поддержке. Но этой поддержки мужчина не получил, Побрацкий будто не слышал и не видел всего происходящего, просто абстрагировался, опустив голову и спрятав лицо за челкой. Какая-то обида заиграла внутри, сдавила легкие, плющом прорастая через их стенки. Слезы защипали в уголках глаз, но Олежа лишь набрал номер Регины и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. — Регин, можешь прислать директрису? А лучше сама приходи, иначе я виноват останусь, — голос Олежи слегка сипел от попыток сдержать эмоции, рвущиеся наружу. — Что-то случилось? — взволнованно спросила девушка. — С моими проблема. Нужна помощь, сам не вывезу, — Олежа сбросил вызов и вздохнул, успокаивая разрастающуюся внутри злость. Не хватало ему рецидива на работе.       Регина вышла сразу, поняв, что ситуация реально критическая. Олежа просил у нее помощи лишь однажды, когда чуть не сорвался, а в остальном он всегда справлялся сам. Вот и сейчас до потери контроля ему оставалось считанные минуты. Душнов вошел обратно в класс, весь прямой, серьезный и холодный, будто не от мира сего. Будто совсем другой человек, не тот эмоциональный парень, который пару минут назад вышел из этой двери. Ученики, казалось, его даже не заметили, продолжая весело обсуждать новый слух, даже отличницы тихо хихикали в ладошку. Только Побрацкий на последней парте был абсолютно спокоен и расслаблен, рассматривая что-то если не в тетради, то в телефоне. Олежа остановился у доски, максимально спокойно прося тишины. Но в ответ прилетела лишь очередная колкость, и Олежа начал закипать. Он буквально чувствовал, как внутри загорается огонь, поднимая температуру и отражаясь искрами в холодных голубых глазах. — Закройте свои рты, — Олежа не повышал голос, не истерил. Низким голосом он почти прорычал эту фразу, и это помогло.       Разговоры не прекратились, конечно, но стали тише и реже. Олежа удовлетворенно кивнул сам себе, стараясь пропускать мимо ушей токсичное «А он точно пассив?». Буквально через минуту в кабинет, словно вихрь, ворвалась разъяренная Регина, сразу взглядом спрашивая Олежу о самочувствии. Светлые волосы были как обычно идеально уложены в высокий хвост, серые глаза холодно и зло бегали от одного ученика к другому. Красивая, как и всегда. Душнов лишь кивнул и одновременно пожал плечами, мол, нормально, но это, кажется, не надолго. — Вызвал мамочку на подмогу, — раздалось откуда-то с задних парт, и Олежа прямо почувствовал, как он бледнеет.       Руки затряслись, и Олежа начал с ужасом узнавать чувство нарастающего спокойствия. Стараясь держать себя в руках, Олежа удалился из кабинета с намерением пройти в туалет и умыться холодной водой.       Дима проводил Олегсея почти виноватым взглядом, после чего вцепился пальцами в собственные волосы. Теперь он полностью осознал, что натворил, и понял, что снова все разрушил. Разрушил глупо и нагло, не спасая этим разрушением никого и ничего. Разрушил свои едва не последние шансы на минуты спокойствия, на минуты рядом с Олегсеем. Шансы на возможность чувствовать себя нужным, ценным, на возможность перестать чувствовать себя жалким. Завуч отчитывала учеников и казалось, что из ярко накрашенных красной помадой губ вот-вот полетит нецензурная брань. Дима ее не слушал, пустым взглядом уставившись на дверь кабинета. Хотелось встать и пойти за Олегсеем, признаться в том, что действительно виноват, и долго-долго извиняться. — Побрацкий, твою дивизию! — Дима даже вздрогнул, резко оборачиваясь к источнику звука —Ты оглох совсем? Иди за Олегсеем Михайловичем и скажи, чтобы шел ко мне в кабинет. А я тут еще задержусь.       Дима без всяких возражений встал с места и вылетел из кабинета, слыша, как за спиной начинается промывка мозгов Леонову. Дима быстро шел к туалету, стараясь придумать, что он будет говорить. В голове с поразительной скорость рождались нужные фразы, собираясь в красивую речь, которая казалась беспроигрышным вариантом. Но стоило Диме зайти в туалет и увидеть возле зеркала Олегсея, как все мысли моментально словно выбило из головы. От пустоты шумело в ушах, пока Дима просто смотрел на Олегсея, стараясь сдержать внутри преждевременные извинения. Мокрая челка спадала на бледное лицо, по которому к шее стекали капли наверняка холодной воды. Очки лежали на раковине, и Дима вновь увидел эти глаза, но уже будто чужие. В прошлый раз в этих глазах томилось тепло и некая нежность, горели огоньки, они были такого нежного голубого цвета.       Были цвета голубого неба, освещаемого золотым светилом.Были цвета неба, рассекаемого сотнями комет и метеоров, что так красиво заканчивали своё существование, сгорая в атмосфере Земли. Они танцевали свой последний танец на небосводе,оставляя за собой след, который обязательно запомнится сотням глаз.       А сейчас они пугали, отталкивали и в то же время топили в себе, они были похожи на морскую пучину глубокого синего цвета, такие же холодные и словно неживые.       Его глаза были больше, чем просто голубой. Его глаза были цвета огромных айсбергов там, где пели песни северные ветра, цвета небесной краски, какой были расписаны белоснежные вазы и игрушки. Они были как надвигающиеся грозовые тучи, что опасно нависали над жалкими людишками, пугая раскатами грома. Были как неспокойные моря и океаны, которые вселяли ужас своей тайной, что хранилась под километрами иссиня-черной воды. Дима сгорал точно так же, как эти небесные тела.       Все лицо Олегсея было словно мертвым, на впалых щеках не было очаровательного румянца и еле заметных ямочек, которые в их последнюю встречу заставляли Диму улыбаться. — Регина Николаевна уже ушла? — голос учителя тоже изменился. Этот холод, легкая хрипота и полное отсутствие эмоций были такими чужими и непривычными, неправильными. — А… ну, нет, еще не ушла, — Дима и сам не понял, почему вдруг начал заикаться — Она просила передать, чтобы вы шли в ее кабинет, она скоро подойдет — Все? — Олегсей на подростка даже не смотрел, он смотрел на свое отражение в зеркале и старался зачесать назад мокрую челку. Дима кивнул — Отлично, спасибо. Иди обратно.       Но Дима никуда не ушел, стоял и глупо смотрел на Душнова, находя все больше и больше изменений в его цветах, внешности, эмоциях и жестах. Плавные и изящные раньше движения стали резкими и какими-то рваными, нервными. Холодные голубые глаза вновь скрылись за линзами очков, которые отражали свет люминесцентных ламп. Биолог сложил руки на груди, вопросительно изогнув бровь в выжидающем жесте. Но Дима все еще молчал. Он не знал, стоит ли говорить и признаваться во всем, успокоится ли все само по себе, откажется ли от них Олегсей или ему хватит нервов довести их до выпуска. И Дима понял, что с таким грузом на плечах просто не сможет видеть Душнова, смотреть ему в глаза и уж тем более говорить. Олегсей раздраженно выдохнул и обошел Диму вокруг, собираясь уже уйти. Счет пошел на секунды, но сам Дима словно застыл во времени, остался навсегда в этом моменте последних сомнений. Парень глубоко вздохнул, чувствуя, как быстро забилось его сердце. — Это моя вина.