Сексуальное образование

      Пятнадцать минут Сойк крутил в руках «Сейко». Часы, купленные ему отцом за успешное поступление. Он никогда их не носил. Эта вещь не была ему дорога и не вызывала приятных воспоминаний. В углу комнаты неспешно полз паук. Одиннадцатый «айфон» звякнул. Он выключил напоминание, схватил кожаную куртку и быстрым шагом покинул квартиру. В старенькой, расшатанной замочной скважине ключ проворачивался. Запереть дверь удалось не сразу. На парковке около дома стоял не вписывающийся в окружающий пейзаж «Лексус». Сойк прошел мимо автомобиля, прикрывая широким воротником затылок от накрапывающего дождя, и за десять минут дошел до метро. В вагоне смешались запахи. Большинство из них не были приятными: мужчина рядом выпил и тяжело дышал перегаром на стоящих рядом пассажиров. Сладкий аромат духов девушки, сидящей рядом, смешался с тяжелым запахом свежего мяса. Такое сочетание наполнило рот солоноватой слюной. Чем дальше по ветке, тем более пусто становилось в вагоне. Он сошел на предпоследней станции. Розовая вывеска «Метлы» мигала, должно быть перегорали лампочки. В заведении были заняты три столика. Около бара, уже в форме, стоял Такаши, внимательно наблюдая за посетителями. – Что сегодня? Опять дешевые драмы? – И тебе привет, мой вечно недовольный друг-бармен. – Угу. – Никаких драм. Сегодня я целиком и полностью отдан работе. – В кои-то веки. – И вполне обойдусь без твоих ироничных замечаний. – Молчу. – Вот и правильно. А то с тобой порой разговаривать невозможно, злыдня ты наша, – Такаши рассмеялся. – Но мы все равно тебя любим. – О. Через двадцать минут за бар села молодая девушка с отпечатком горя на лице. Неожиданно низким голосом она попросила двойной виски. В поставленном на столешницу бокале плотно уместились три кубика льда. Содержимое, выпитое в три больших глотка, навело ее на разговорчивый лад: – В работу бармена входят беседы с посетителями, так? – Скорее, просто вовремя кивать. – Как раз то, что мне надо. Знаешь, если бы меня знал какой-нибудь поэт, то он стопроцентно назвал бы меня человеком глубоких страстей, – задумчиво начала посетительница, – я же называю это шизоидным типом личности. Все, чем занята моя жизнь – это бесконечная тревога. Я беспокоюсь обо всем вокруг, и это отнимает чертовски много ресурсов. А перестать тревожиться я не могу. Наверное, это какое-нибудь ОКР или типа того. Я не сильна в психологии, но понять, когда едет крыша, вполне способна. Особенно, если эта крыша – моя собственная, – она вздохнула и вопросительно посмотрела на Сойка. – М-м, – сказал он. – Повтори-ка, – придвинула бокал обратно. – И вот в чем интерес: долгое время я думала, что просто треплю себе нервы за так. Знаешь, сколько раз я слышала фразу «не переживай»? Сто тридцать восемь раз за последнюю неделю. Я считаю их все. Ее прервало пришедшее сообщение. На некоторое время она отвлеклась на телефон, а потом снова уставилась на Сойка. – Нелегко вам, – заметил он. – В том-то и дело, что нет. Вся моя действительность пресная, как сырая рыба. Можно даже сказать, что я сама – рыба. Только макет настоящей женщины. Посмотри на других, бармен, – она сделала широкий жест рукой, – у каждого переживания, взлеты и падения. Вся их ничтожная, мелочная жизнь наполнена придуманным ими самим смыслом. А я себе даже смысла придумать не могу. И об этом переживаю тоже. – Вот дела, – хмыкнул Сойк и невежливо отвернулся. Горящие вещи издают разные запахи. Объятое пламенем дерево, живое и сочное, пахнет иначе, чем сухой хворост в огне. Запах горящей бумаги щекочет ноздри, тлеющее машинное масло горчит. Сейчас Сойк чувствовал дух дымка, но не мог понять, откуда он. Первым делом он обратил внимание на плиту, на пепельницы, на лежащую зажигалку. Все они и не думали нарушать пожарную безопасность. Обернувшись, он увидел как посетительница тушила окурок о собственное запястье. Сомнений не было, хотя на лице девушки не отразилось боли: она равнодушно прикурила новую сигарету и выдохнула дым в сторону. – Вам нужна помощь? – поинтересовался Сойк, отстраненно думая, что в последнее время сумасшедших в его жизни стало больше, чем он когда-либо хотел. Тут же он возразил себе, что никогда не испытывал интереса к душевнобольным людям, а психологию считал пародией на науку. – А я похожа на человека, которому нужна помощь? – Помощь нужна каждому из нас, главное понимать – какая, – встрял в разговор подошедший Такаши. Он перевел взгляд с руки женщины к ее лицу и обворожительно улыбнулся: – Так будет удобнее, – он придвинул пепельницу ближе к ней. Сойк покачал головой. Попытка привлечь к себе внимание вызвала в нем досадное раздражение. Некоторым людям просто нравится позерство. Они от него зависимы. Отнюдь не способ самовыражения. Они пойдут на что угодно, лишь бы их заметило как можно большее количество людей, которых, как правило, позеры не знают и узнавать не собираются. Сойк вспомнил о Джури. – Спасибо, – поблагодарила девушка. – Могу предложить вам мазь против ожогов. Весьма эффективную. Моя смена заканчивается через сорок минут. – Боюсь, сегодня я не в настроении для случайного секса, – без обиняков отозвалась девушка. – Никогда нельзя быть в настроении для случайного секса. Потому-то он и случайный, – не отступился Такаши. – Но если я соглашусь, то он будет считаться уже запланированным. – Тем лучше для вашего настроения. Она рассмеялась. – Хорошо. Я подожду. Налей мне еще, – обратилась она уже к Сойку, – может, смысла я здесь и не найду, но хоть приключения… Скажи-ка, бармен, часто он так? – тихо спросила она, когда Такаши отошел от стойки. – Нет. – А ты не из разговорчивых. Отвечать Сойк не стал. Развернувшееся представление было неприятным. Стало не по себе, как если бы он угодил новой белой кроссовкой в лужу. – И не смотри на меня так осуждающе. Люди в наше время так редко делают то, чего им действительно хочется, что хотя бы умению выражать желаемое словами прямо стоит отдать должное. – Наверное вы правы. Все будет хорошо. Не переживайте. Он хихикнул, когда девушка через некоторое время сделала глоток и пробурчала под нос: – Сто тридцать девять. Такаши она действительно дождалась. На смену заступил другой официант, не обладающий ни харизмой, ни желанием поболтать. Ближе к двум часам ночи стало совсем пусто. Осталась только одна пара, уже порядком поднабравшаяся и не стесняющаяся целоваться прилюдно. Измеряя остатки рома в бутылке, Сойк усмехнулся мыслям. И откуда только появляется осуждение? За окном цвел прогрессивный, демократичный мир, в котором каждым имел право на причуды во всех их проявлениях. За некоторые проявления приходилось нести уголовную ответственность. Но это не останавливало миллионы людей, которые готовы были кричать о своих правах вне зависимости от того, ущемляли их или нет. В целом ущемить кого-то в двадцать первом веке довольно проблематично – любой, кто счел себя ущемленным, ущемлял обидчика в стократ сильнее. Агрессия из насильственной перешла в умственную, и Сойк на своей шкуре вкусил моральные измывательства. Иногда в детстве он крамольно мечтал об агрессии физической, но не знал еще, что с желаниями стоит быть аккуратным, так как они имеют свойство сбываться. В итоге он решил, что не осуждает ни Такаши, ни его внезапную спутницу. Оба они делали что хотели, и кто таков был он сам, чтобы рассуждать о них? Когда у человека есть возможность поступать согласно своим желаниям, почему… Его мысли прервала шумная компания, буквально ворвавшаяся в «Ведьмину Метлу». Их было пятеро, уже порядком выпившие. – Черт, – выдохнул Сойк. Компания направилась к бару. – Так, что… Что?! Да ладно. Парни, это мой друг, – весело начал Кейта. – Глазам своим не верю, может, мне уже хватит? – Чего? – возмутился кто-то из компании. – Если тебе хватит, то мы уже должны быть мертвы! – Хватит, хватит, – произнес Кейта тоном, указывающим на то, что прекращать вовсе не надо. – Мой друг-стоматолог! – Заткнись, – сквозь зубы процедил Сойк. Все смешалось в этот момент – стыд, раздражение, и еще несколько нераспознанных эмоций. – Не особо уместно проводить инвентаризацию его имущества, но… У него такая тачка! Не то что ваши блохи малолитражные! Что, кстати, ты делаешь здесь? – перевел он взгляд на бармена. – Кейта, хватит, – взмолился Сойк. – Да что там… Налей нам, раз уж ты тут работаешь. Сойк хотел попросить, чтобы Кейта никому не говорил. Но друг смотрел пьяным снисходительным взглядом, уничижающим собственное эго. – Что желаете? – Ром, – улыбнулся Кейта, – да получше. – М-м. – Как нам повезло, что мой друг здесь работает! – Кейта развернулся спиной к бару и, судя по виду, чувствовал себя максимально счастливым человеком. – Ни в жизнь бы не догадался. Он у нас по типу святой. – Святой? – переспросил один из дружков Кейты, глядя на него с подозрительным обожанием. – Лично я не хочу быть святым! Хочу быть безжалостным бессердечным козлом, который делает все, что захочет, без малейших угрызений совести! – Извини, но это место уже занято, – усмехнулся Кейта. Сойк поставил на стойку пять бокалов. Пригляделся к парням. – Слушай… А ты совершеннолетний? – обратился он к одному из них. Паренек замялся. – Да ладно тебе. Он не ребенок. Ему скоро двадцать. Он сможет жениться, пойти в армию, голосовать… – Надеюсь, не в один и тот же день, – хмыкнул Сойк, но один стакан убрал. – Даже не верится, что вижу тебя здесь. Вот будет разговоров… – Кейта… – Стакан в обмен на молчание, – подмигнул ему Кейта. Сойк смотрел на него несколько долгих секунд. Ласковое лицо друга украшала улыбка. Состояние опьянение ему даже в какой-то мере шло. Распрямленные широкие плечи туго обтягивала куртка. – Кейта, ты ужасно влияешь на людей! – воскликнул кто-то из компании. – Стараюсь изо всех сил! – тихо ответил он, не прерывая зрительного контакта с Сойком. Напряжение, ощутимое только для них, нарастало. В конце концов губы Кейты сжались судорожным движением, яростным взглядом наградил он бармена. – Ладно, ребят. Это место закрывается. Так сказал этот приятель. Так что платим и расходимся. Парни встретили это заявление недовольным улюлюканьем, однако послушно последовали словам лидера. На следующий день пары Сойк проспал. Он явился в университет около двух, выспавшийся, но гонимый чувством вины. На удивление Джури в лаборатории не оказалось. Помещение вообще было пустым, но дверь не была заперта. Мышей в клетке в углу уже не было. Стало не по себе. На столе тихонько пищал неизвестный Сойку прибор. Несколько стеклянных трубок, лабораторное стекло и пробирка с желтоватым раствором выдавали чье-то недавнее присутствие. На спинке кресла висела оставленная куртка. На сидении этого же кресла лежал телефон. Индикатор мигал синим. Сойк прошелся по кабинету. Все в нем рассказывало о профессоре – абсолютно черная чашка и внутри, и снаружи около раковины. Ежедневник, пухлый от вложенных туда как попало листов. Ручка с изрядно пожеванным кончиком. Бейджик с пожелтевшей от времени бумагой внутри. Кажется, Джури не слишком много времени уделял аккуратности и порядку. – Йо, – поздоровался с ним кто-то. Сойк вздрогнул и обернулся. – Здравствуйте. – Ты кто? – не слишком вежливо спросил посетитель, подперев собой косяк. – Смотря для кого. Незнакомец усмехнулся и зашел, захлопнув за собой дверь громче положенного. За это время Сойк успел обругать себя за ответ. В голове он звучал куда более изысканно, чем сказанный вслух. Чем больше Сойк смотрел на визитера, тем сильнее рассеивалась его неуверенность. Тот был немногим старше его самого. Некрашеные черные волосы, странным образом подстриженные, торчали во все стороны. Широкая линия рта презрительно растянулась. – Я Агги, научный журналист. – Я Сойк, соавтор… И тут Сойк понял, что забыл настоящее имя профессора. То было таким длинным и нереалистичным, что больше подошло бы герою аниме. – Соавтор младшего научного сотрудника, – выкрутился он. – А, – глубокомысленно протянул Агги. – Ну, его здесь нет. – Да, я вот тоже жду. – Иногда он ходит на крышу. – Зачем? – Свои причуды. – На это он горазд. – Можешь сходить позвать, – предложил журналист. – Наверное, человек не зря ушел куда-то и не хочет, чтобы его звали. – Ладно, сам схожу… – Нет, – неожиданно даже для себя вскинулся Сойк. Он не мог объяснить, но Агги ему заведомо не нравился. – Я схожу, – и вышел быстрее, чем ему успели ответить. Профессор действительно нашелся на крыше. Выход туда был по узенькой лестнице, и на памяти Сойка, ни один из студентов туда не поднимался. Джури стоял на краю карниза. Его маленькая фигура удивительно гармонично смотрелась на фоне заката. Оранжевый диск звезды медленно плыл за горизонт. Первым порывом стало окликнуть, но вовремя Сойк подавил окрик – неожиданные звуки могли спровоцировать ученого. Спровоцировать на что? Нехотя Сойк признался самому себе в страхе – ученый выглядел так, будто вот-вот шагнет вперед. Объективных причин на такой поступок он не находил. Однако же, мало кто сигает с крыш по объективным причинам. – Я не собираюсь прыгать, – сказал Джури не оборачиваясь. – Да, знаю, как это выглядит со стороны. Но я действительно не собираюсь убивать сам себя. Слишком многое мир должен дать мне перед тем, как я освобожу его от своего присутствия. Зачем тогда я стою здесь? Иногда хочется подышать этим городом. Я ответил на все вопросы, теснящие твой череп? Ученый резко развернулся и шагнул в сторону Сойка. Сцена, достойная театра, смазалась импульсивностью. – Здесь невысоко. Многого не увидишь. Но это если смотреть хочется на людей, а мне, как правило, не хочется. Закат хорош, не так ли? Такая тишина и умиротворение. Подобного не найти, если спуститься хоть на две ступеньки назад в здание. Сразу становится слышно отголоски жизни других: ругань, споры, ссоры. Неразрешенные конфликты висят в воздухе, непрощенные обиды искажают пространство. Представь только как было бы легче всем вокруг, если бы все выражали свое мнение прямо. Говорили все, что придет в голову. Перестали быть жертвой собственных предрассудков и комплексов. Каким мог бы быть человек, если не давка его прошлого… – Какого черта вы делаете здесь? – злобно перебил его студент. В лаборатории ждал Агги. К назначенному времени пришел он сам. А Джури, видите ли, надо было «подышать городом». – Прошу, не злись. Я помнил о назначенной встрече, и мне была интересна твоя реакция на собственное отсутствие. – Вы решили ставить на мне опыты? – Ну разве это опыт? Так, небольшой эксперимент. В конечном счете он не принес никому вреда. – Принес. – Неужели? – Не слишком приятно видеть человека на карнизе. – А кто заставлял тебя искать меня? Сойк замялся. Можно было свалить все на журналиста, но это не было бы правдой до конца. – Ничего. Рано или поздно ты научишься отвечать на правильные вопросы. – Нет. – Это протест ради протеста. – Это нежелание. – Много ли тебе известно о желаниях. – Достаточно. – Достаточно для чего? – Что вы сейчас делаете? – вопросом на вопрос ответил Сойк. – О. Как неожиданно приятно видеть. Джури сцепил руки за спиной и сделал несколько шагов по окружности. Сойк прикусил язык. «Что приятно видеть?» - чуть было не спросил он. Остановился вовремя. Зачем-то хрустнул костяшками пальцев. Неясное возбуждение поднималось с низа живота. – Так что вы сейчас делаете? – Копаюсь в твоей голове. «Зачем? Что вы хотите от меня?» «И как? Нравится?» – Пожалуй, ей не помешает чужое вмешательство. – Именно. Молодец, рвач. – Рвач? – рассмеялся Сойк. – Восемьдесят процентов твоей работы составит вырывание зубов всех размеров и мастей. Как называть тебя иначе? – Предложил по имени, но для вас это будет бесконечно скучно. – Ты совершенно точно делаешь успехи! Особенно для человека, выбравшего драть челюсти. – Выбирал не я. – Ясно. Они сделали еще несколько шагов по окружности. Вышло почти синхронно. – Ты знал, что в ротовой полости на семьдесят четыре процента больше микроорганизмов, чем в анальном проходе? – Это что, отсылка к вашей ориентации? – А тебя волнует моя ориентация? – Ничуть. Меня в целом не волнует эта тема – я асексуален. – Ты уверен? – Абсолютно. – Ты ошибаешься. Подошва ботинка Сойка затормозила, прихватив мелкие камешки гравия. Заскрежетало: не то пыль под ногами, не то его зубы. – Вы думаете, вы особенный? Такой весь необычный, нестандартный. Развлекаетесь по крышам, дышите городами и представляете собой образец истинной гениальности? – Ну, с гениальностью ты, пожалуй, загнул… – Вы думаете, таких как вы нет? Что вы единственный в своем роде? Так вот открою вам секрет – нет. Я встречал уже такой взгляд. – Какой? – Самовлюбленный. Зацикленный на одном. Скажу больше – это ваше помешательство на науке тоже мне знакомо. Вы что-нибудь видите кроме своих экспериментов? Опытов? Наблюдений и анализа? Есть ли у вас друзья? Женщины? То есть, простите… Партнеры? Джури слушал его сбивчивую речь задрав подбородок. В какой-то момент он вяло ударил двумя пальцами одной руки по раскрытой ладони другой. Возможно, это обозначало аплодисменты. – Таких как вы – пруд пруди. Зайди в любую лабораторию и там с десяток великих умов, каждый из которых считает себя лучше других. Верит в то, что именно он изменит мир совершив великое открытие! Вы готовы умирать на своей работе, тащите ее в личную жизнь и в общем-то являетесь не слишком приятными людьми. Но куда вам до осознания этого – вы ведь всегда заняты чем-то высоким и непостижимым, даже если в вашей жизни есть что-либо кроме этого! Профессор приложил кулак ко рту, внимательно следя за каждым жестом своего соавтора. Сойк разговаривал уже больше с самим собой. Шаг его стал дерганным. Тон – измученным. Теперь он понимал, что значит потерять самообладание. Раньше он и не знал, что оно у него есть, но теперь убедился. – Насколько вами на самом деле движет интерес к познанию? Держу пари, большая часть этого интереса строится исключительно на личном тщеславии. Вы ведь на самом деле не замечаете ничего вокруг. Есть только ваши цели. Стремления. Все остальное для вас скучно и не важно. А на самом деле всегда было что-то более значимое. – Не было, – Джури посмотрел на него долгим тяжелым взглядом. – Не было. Выждав несколько секунд, Сойк стремительно покинул крышу. Постоял в коридоре некоторое время, проследил, как Джури безмятежно прошел мимо, и обречённо потопал за ним. Сойк редко задумывался о смерти. Она всегда являлась ему в разных ипостасях – были времена, когда он так отчаянно жаждал встретиться с ней, что задумывался о самоубийстве. Бывали и другие, когда он страшился ее и одни только мысли холодили ужасом нутро. Но, как и всякий нормальный человек, думал о ней он достаточно редко. Но в момент, когда в очередной раз он застыл перед дверью с длинным чудаковатым именем, он понимал всех и каждого входящих на плаху. Набрав воздуха в грудь, как перед погружением в воду, он толкнул дверь и, чеканя шаг, вошел. Первое, что он заметил – отсутствие Агги. Дальше – щелкающего мышью профессора. – Проходи уже, стоматолог, – не оборачиваясь сказал он. Видимо, помимо прочих талантов Джури прятал на затылке глаза, иначе как у него получалось всегда распознавать вошедшего? Сойк с величайшей неохотой двинулся к ученому с самой, как он надеялся, невинной улыбкой. – Я хотел бы кое-что сказать, – Джури оглянулся по сторонам, как если бы удостоверялся, что на них никто не смотрит. Студент сглотнул. Вина грызла его. Он в любой момент мог получить по лицу. Его еще ни разу не били по лицу – во всяком случае, всерьез. Как-то раз одна девушка отвесила ему крепкую пощечину, но это вряд ли считалось. Сойк подготовился, сжал зубы и слегка поморщился. – В следующий раз жди меня здесь. – А… да, - Сойк вытер вспотевший лоб. – С тобой все в порядке? Выглядишь бледным. – Нет, все нормально, – он перевел дух. – Учебы много, работа… – Тогда приступим. Последней задачей было собрать данные об эмпатиии гомосексуалов. Данных было немного, и все с маленькой выборкой, но профессор, кажется, остался доволен. По крайней мере он прислал улыбающийся смайлик в ответ на отправленные файлы. В некоторых исследованиях сравнивались графики процентного соотношения мыслей об объекте влюбленности. Влюбленность возникает за одну пятую секунды. Сойк порядком удивился, просматривая эти материалы. Далее следует фаза укрепления нейронных связей, основанная на постоянном прокручивании воспоминаний и идеализации субъекта. В общем и целом, влюбленный человек около шестидесяти процентов времени думает о предполагаемом партнере. И было всего три статьи о гомосексуальных мужчинах, которые проводят до семидесяти процентов времени за размышлениями о возлюбленном. Тем не менее, они были. Сойк усмехнулся собственным мыслям – почти все время тратить на какую-то влюбленность! Сам он на подобную чепуху не разменивался, а из всех друзей более-менее уважительно относился только к Леде с его невестой. Остальные пары вызывали в нем жалость. Он посмотрел на профессора. Его образ никак не вписывался в виденные Сойком пары – кто потерпит такого? Воображение живо нарисовало картину, как ученый машет кулаками на кухне о вещает о собственной гениальности, а его парень удрученно слушает бравады. Джури в белом халате, очки перекошены… кажется, несчастный имел смелость сказать что-то против его бредовых экспериментов и манеры доводить всех вокруг до белого каления. Но профессор не сдается, и в какой-то момент капризно топает ножкой. Сойк хихикнул. Как и ожидалось, Джури не обратил это никакого внимания. Затем воцарилось молчание, которое было неловким только для студента. А еще немногим позже завязалась беседа о будущей презентации. ___________ Никаких достоверных источников о том, что гомосексуалы в период влюбленности думают об объекте больше, чем гетеросексуалы нет. Однако утверждение о 60% (вне зависимости от ориентации) верно.