Смелость города берет

Утро субботы началось для Маркуса с – навскидку – двух-трех литров агуаменти в рожу. Сначала он подскочил, как в жопу ужаленный, потом послал невербальный заряд своего коронного инкарцеро в предполагаемый источник, затем прокашлялся, и только после этого уставился на алую от потугов сбросить путы рожу Эйба – их с Дерреком соседа по дортуару. – Тебе жить надоело, Гудсмит? – рявкнул Маркус, высушивая волосы заклинанием. – Прости, Флинт, – пропыхтел Абрахам, не выглядя раскаивающимся ни на кнат. – Но твои дебилы мне сейчас страшнее, чем ты. С Пьюси я и сам бы справился, он хоть и юркий, но малолетка, а к Ублюдку его не полезу ни за что. Гудсмит дернул башкой куда-то в сторону и в десятый раз с кислой миной попытался применить фините. Маркус только сейчас понял, что в их спальне действительно шумновато. Он уставился в ту же сторону, куда показывал Эйб, и его взгляду предстала картина ебанутого на всю голову художника: Пьюси одной рукой прижимал к груди вырывающегося и орущего на высокой ноте Ублюдка, вторая, с палочкой, была направлена на дверь. Дверь при этом буквально сотрясалась от ударов с обратной стороны. – Открой, Эдриан! – орал дурным голосом Монтегю. – Клянусь Салазаром, мир станет лучше, когда я избавлю его от этой твари! Упомянутая тварь особенно сильно взбрыкнулась в руках Пьюси и сумела вырваться на свободу. Но вместо того, чтобы забиться куда-нибудь под кровать или комод, как порядочное напуганное животное, Ублюдок наоборот бросился на дверь, будто хотел помочь Грэму открыть ее. А на фоне всей этой вакханалии мерно и совершенно счастливо храпел Деррек. – Мерлин, как же жжется! – мученически простонал Эйб. – Ты что-то фамильное сюда вплел? Освободи скорее! – Жжется, потому что вырываешься, – Маркус повел палочкой, отменяя заклинание, и со вздохом пнул ножку кровати. Пижаму он не носил – бесило, когда по ночам рубашка перекручивалась вокруг торса, а штанины задирались к коленям. Поэтому, как был – в одних трусах – прошел по ледяному полу к двери и оттеснил Пьюси себе за спину. – Я не знаю, какой фестрал его в очередной раз за жопу укусил, – промямлил Эд, пока Маркус снимал его запирающие, кружевами навешанные друг на друга в несколько слоев. Флинт так и не понял, кого Пьюси имел в виду – своего книззла или Монтегю. Ублюдок под ногами перестал бросаться на дверь, будто прочухал своим кошачьим мозгом, что сейчас ее и без того откроют – сидел, пялился вверх, куда-то в район ручки, и хлестал себя хвостом по рыжим бокам. – Последний раз предупреждаю, открой немедленно! – рыкнул Монтегю с очередным ударом. – Иначе я вынесу дверь! Проснется Флинт, и ты сам будешь ему объясняться! – Флинт проснулся! – объявил Маркус, распахнув дверь. Монтегю, стоит отдать должное, видимо, муштра Маркуса все-таки не прошла даром, почти успел отскочить в сторону. Почти – потому что в этот момент Ублюдок бросился ему под ноги, из-за чего Грэм громко выматерился и замешкался всего на мгновение. Дверь прилетела ему в и без того страшную рожу, громко хрустнуло и на бежевую пижаму закапало красным. – М-м-мать Моргана, – простонал Монтегю, задрав кверху башку, и схватился за переносицу. Ублюдок, тарахтя, как сломанный вредноскоп, принялся тереться о его ноги. – Грэм, мне холодно, поэтому у тебя есть ровно десять секунд, чтобы придумать правдоподобную причину, по которой ебучий Гудсмит будет просыпаться от агуаменти ближайшую неделю. Монтегю вместо ответа свободной рукой поднял на уровень глаз дохлую крысу, держа ее двумя пальцами за хвост. – Нашел на подушке, – прогундосил он. – А рядом это ебанько довольно вылизывается. Маркус сжал пальцами собственную переносицу и тяжело, очень тяжело вздохнул. – Это твоя?.. – уточнил он на всякий случай. – А чья, блядь?! – шмыгнул Грэм. – То есть фамильяр Эда грохнул твоего фамильяра и преподнес его тебе в качестве трофея? – медленно проговорил Маркус. – Может, она уже сама умирала, и это был акт милосердия... – вякнул Пьюси из-за спины Маркуса. – Я сейчас твоего Ублюдка затолкаю тебе в жопу, и, поверь мне, учитывая, что я действительно хочу с ним сделать, это, блядь, будет акт милосердия! – рявкнул Монтегю, но из-за гнусавого голоса его угроза не казалась хоть сколько-нибудь страшной. Ублюдок, услышав, что говорят про него, мрыкнул откуда-то снизу. Монтегю бессильно взвыл. Маркус переступил с ноги на ногу, он и правда начал замерзать, стоя босиком на сквозняке. – Так, эпискеи, – сказал Флинт, взмахнув палочкой – нос Грэма с хрустом выпрямился. – Эд, забери своего маньяка-психопата и запри как следует. Я твои запирающие сегодня видел, ты это умеешь. – С ним и научился, – выдохнул Пьюси, поднимая на руки недовольного кошака. – Только он все равно умудряется сбегать. Прости, Грэм, я правда не знаю, как. – Свали, – мотнул башкой Монтегю, Эда как ветром сдуло. – Грэм, успокойся что ли. Давишь, – Маркус потер виски. – Ты как вообще? Монтегю двумя пальцами впихнул палочку в чехол на запястье, утер нос о плечо и переложил крысу в освободившуюся ладонь. – Нормально, – уныло протянул он, пригладив топорщущуюся шерсть на загривке крысы. – Эмма очень старая была, со дня на день так и так... Но все равно жалко. Маркус согласно кивнул. Вспомнил, как Люциан убивался, когда курсе, кажется, на третьем сдохла его крыса. – На опушке Запретного леса есть кладбище фамильяров. Можем провести ритуал после обеда, если хочешь. Монтегю взглянул на Маркуса, шмыгнул носом и кивнул, каким-то совсем беззащитным жестом прижав мертвую крысу к груди. *** Крупная черная сипуха, с удобством приземлившаяся на плоское блюдо с блинами, держала в клюве красный конверт. По слизернискому столу рябью прошелся тихий шепот. – Воплиер! – воскликнул вслух кто-то из менее воспитанных хаффлпафцев за соседним столом. Слово отозвалось многоголосым эхом по всему Большому залу, вслед за ним волной прокатились первые любопытные смешки. Все взгляды обратились в их сторону. Амулет под лопаткой Маркуса неприятно потеплел. Сова, преисполненная достоинства, сидела на месте и терпеливо ждала. – Это не мне, – замотал головой Блетчли, первым нарушая охватившее их край стола оцепенение. Пьюси, весь завтрак выглядящий виноватым, без лишних слов резким жестом протянул раскрытую ладонь. Рожа у него была страшно напряженная. Сипуха угрожающе щелкнула занятым клювом, чуть не выронив конверт, и отвернулась. Эдриан одернул руку, зачем-то оскорбленно фыркнув, будто вовсе не боялся, как и все вокруг, что воплиер предназначался ему. Желтые совиные глаза пялились теперь на Грэма на другой стороне стола. Монтегю скривился, залпом выпил оставшийся в стакане сок и с видом обреченного человека раскрыл ладонь. Сова мигнула, переступила с ноги на ногу, будто действительно раздумывала над тем, чтобы отдать конверт ему. Затем тихо ухнула и снова повернула башку на сто восемьдесят градусов. – Да не-ет, – тихо сказал Деррек, инстинктивно отклонившийся назад. – Это не может быть мне. Сова нетерпеливо ухнула, будто бы говоря: "тебе-тебе". Но желтым глазом все-таки косила в сторону. В его, Флинта, сторону. Маркус недоуменно хмыкнул – воплиеров от родителей он не получал отродясь. И в его жизни за прошедшую неделю учебы решительно не случилось таких обстоятельств, при которых он мог бы его заслужить. Однако сова, по всей видимости, уставшая кошмарить Деррека, наконец однозначно повернулась к Флинту – Ну давай, – сказал Маркус, протягивая ладонь. Сова выпустила письмо из клюва. Как только красная бумага коснулась руки Флинта, печать вспыхнула искрами. Конверт сложился в карикатурное подобие рта и, выплевывая клочки пергамента, заорал голосом Люицана Боула: – ПРЕЛЕСТИ МОРГАНЫ, ФЛИНТ, ПОЗДРАВЛЯЮ! ТЫ ЖЕ, МАНТИКОРА ТЕБЯ ЗАДЕРИ, ЕЩЕ НЕ ВЫПУСТИЛСЯ ИЗ ШКОЛЫ, А УЖЕ ОСТАВИЛ СВОЙ СЛЕД В МИРЕ МАГИИ! ПЕРВЫЙ ВТОРОГОДНИК ЗА ПОСЛЕДНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ! ТВОЕ ИМЯ ВПИШУТ В ИСТОРИЮ ХОГВАРТСА! ТВОЮ ХМУРУЮ РОЖУ БУДУТ ПЕЧАТАТЬ НА КАРТОЧКАХ ОТ ШОКОЛАДНЫХ ЛЯГУШЕК! КОГДА-НИБУДЬ, КОГДА МОИ ВНУКИ СПРОСЯТ, В ЧЕМ МОЕ САМОЕ БОЛЬШОЕ ДОСТИЖЕНИЕ ЗА ВСЮ ЖИЗНЬ, Я ОТВЕЧУ, ЧТО БЫЛ ДРУГОМ ТОГО САМОГО МАРКУСА ФЛИНТА. ЭХ, НАДО БЫЛО И МНЕ ЧТО-НИБУДЬ ИЗ ЭКЗАМЕНОВ ЗАВАЛИТЬ! ЗНАЛ БЫЛ ТЫ, КАК Я ТЕБЕ ЗАВИДУЮ, ГОВНЮК! Исторгнув целую пригоршню пергаментных клочков, конверт вспыхнул огненными искрами и сгорел дотла. Словно ожидая именно этого, над всеми четырьмя столами тут же поднялся невероятный шум. Жадные до сплетен студенты, не стесняясь, обсуждали услышанное. Со стороны гриффиндорцев раздался совсем уж некультурный громкий гогот. На Маркуса пялились, почти так же, как в первый день учебы. Под лопаткой нещадно жгло. – Фух, пронесло, – ухмыльнулся Блетчли с тактичностью гриндлоу. Монтегю состроил мрачную рожу и тут же отвесил ему подзатыльник. – Что я такого сказал? – обиженно прогундосил Майлз, и, не дождавшись ответа, сунул сове, которая не спешила улетать, немного бекона. Видок у Флинта, видимо, был тот еще, потому что Деррек прищурился и спросил: – Порядок, Марк? Маркус кивнул, борясь с порывом сгорбиться на лавке, чтобы стать меньше и незаметнее. От всеобщего внимания он чувствовал себя крайне некомфортно. Теперь от дебильного поступка Люция, он станет главной темой для обсуждения на все выходные. Однако, стоило признать – Боул хорош. Если бы Маркус сам не решил проблему сплетен, прилюдно извинившись перед Бабблинг, присланный воплиер стал бы хорошей точкой в этой истории. Пообсуждав ее еще пару дней, сплетники быстро потеряют к Маркусу всякий интерес. Боул явно это понимал, и его письмо иначе, кроме как проявлением заботы, Маркус назвать не мог. Люций заслужил благодарность. Отыскав среди вороха жеваного пергамента алый клочок побольше, Маркус достал из сумки чернильницу и перо. В груди непривычно тянуло от неясного чувства, было щекотно и тепло. На лицо сама по себе лезла глупая улыбка. Маркусу хотелось показать Люциану, что он понял жест и глубоко им тронут. Потерев ноющую грудь, Флинт обмакнул перо и медленно, с чувством, которому он при всем желании не смог бы дать названия, написал: "Дебил". Сложив послание пополам, он подозвал сову и прикрепил его на лапку. Затем спохватился и достал из кармана сумки еще один клочок пергамента, который так и не отправил Боулу. "Серьезно? Вуд?" – было выведено скачущими кривыми буквами. Взглянув на него еще раз, Маркус заколебался, стоит ли вообще поднимать этот вопрос. Возможно, лучше забыть об этом и оставить все, как есть? Слишком запутанным был клубок из чувств, которые вызвала у Маркуса вся эта история. Яснее всего ощущалась иррациональная обида на Люция за то, что он ничего не рассказал. И послание в таком ракурсе вдруг показалось Маркусу почти обвиняющим. Сипуха, не разделявшая душевных метаний Флинта, недовольно щелкнула клювом и преступила с лапки на лапку, словно говря: "Не тупи". Маркус встряхнулся и решительно добавил к первому второе послание. Удовлетворенно ухнув и стащив напоследок из рук Блетчли еще один кусочек бекона, сипуха расправила крылья и взлетела к потолку. *** Учитывая случившееся за завтраком, до Малфоя Флинт добрался в довольно благодушном настроении. И если изначально он собирался основательно выебать мелкому мозг, то теперь желания третировать и без того пострадавшего Малфоя у Маркуса почти не осталось. Мелкий, однако, об этом не догадывался. Увидев Флинта, он состроил несчастную рожу и отставил на тумбочку почти полную тарелку – аппетита у него, по всей видимости, и без того не было. – У меня только один вопрос, малой, – сказал Маркус, подтащив стул поближе к кровати больного – больного на всю голову Малфоя. – Какого хуя, а? Драко от вопроса преувеличенно грустно вздохнул, виновато опустил голову и взялся здоровой рукой за плечо больной. – Прости, Маркус. Я так сглупил! Я всех вас подвел! – покаянно выдохнул Малфой, подпустив в голос дрожи – вроде и видно, что утрирует, но верилось ведь, чтоб его. – Мне безумно жаль! Это все Поттер... – При чем здесь Поттер? – удивился Флинт. – Да, я как вижу, когда он выебывается, ничего с собой поделать не могу. На что угодно готов, лишь бы ухмылку с его рожи стереть. Вот и в этот раз полез прямо под когти... – Малфой снова грустно вздохнул и сделал такое виноватое выражение лица, что Маркус не смог вспомнить, почему вообще на него злился. Талантливый гаденыш! – Что Снейп сказал? – перешел Флинт от явно провалившейся головомойки к конструктиву. – Сказал, что я идиот, – несчастно вздохнул мелкий. – Восстанавливаться буду долго. Есть зелье, специальное для таких случаев, как у меня, но там проблема с ингредиентом. Нужны исключительно свежие цветки индийской бриллиантазии. А цветет она раз в год, весной. Крайне капризное растение, в теплицах даже в родной среде не приживается, а у нас и подавно, так что... Нужно ждать, пока этот ингредиент не поставят из-за границы. Ну, в естественный сезон... А потом еще пару месяцев реабилитации. Маркус досадливо покачал головой, в очередной раз обдумывая, как будет искать нового ловца. Малфой занялся разглаживанием складок на фиксирующей повязке для руки с видом великомученика. – Извините... – послышался из-за ширмы неуверенный голос. – Я случайно услышал ваш разговор. Маркус взмахом палочки сдвинул ширму, с досадой подумав, что совсем забыл проверить, есть ли рядом еще пациенты, или хотя бы навесить заглушку. Через пару коек от Малфоя лежал полноватый пацан с испуганными глазами. Драко внезапно преобразился. Из взгляда начисто пропало раскаяние и тоска. Он подобрался, выпрямил спину, приподнял подбородок – будто всем своим видом показывая, что лежит здесь, одетый в больничную пижаму и с перевязью на руке, по какой-то нелепой случайности. – Называй вещи своими именами, Лонгботтом, – фыркнул мелкий, растягивая гласные со своей обычной высокомерной рожей. – Не случайно услышал, а подслушал! И вообще, ты же под зельями, должен был спать до ужина – я сам слышал. – Я и спал! – пацан покраснел щеками и вообще весь страшно смутился. – Но вы говорили громко. Я не подслушивал, так получилось. – Ну конечно, так получилось. А ты с радостью воспользовался этой возможностью, почему бы и нет, если оно само, так? Вот она, цена хваленной гриффиндорской чести, – протянул Малфой со скептические задранной бровью, спизженной у декана. С такой рожей было совершенно неважно, что говорить – бесило это даже без слов. Лонгботтом повелся, шумно запыхтел, захлопал глазищами, тщетно пытаясь скрыть обиду. – Я только хотел сказать, что, возможно, у меня получится. То есть я могу попробовать... Нет, я почти уверен, – выдавил он через силу. – Что ты там лопочешь? Говори уже внятно! – резким тоном заявил Малфой. Лонгботтом выпрямился и, к удивлению Маркуса, выдержав прямой насмешливый взгляд мелкого, все-таки закончил: – Я смогу вырастить бриллиантазию раньше весны. *** – В первую очередь, я бы хотела посмотреть на этих двоих, – сказала Анджелина, передав Оливеру в руки тестовые бланки. На этот раз для обсуждения они разместились во внутреннем дворике замка, потому что в гриффиндорской гостиной в субботу стоял такой ор, что невозможно было слышать друг друга без заглушек. Если же эти заглушки навесить, всем сразу становилось интересно потренироваться в снятии чужих чар. Внутренний же дворик, вероятнее всего, из-за мрачной погоды был почти пуст. – Почему они? – Оливер пробежал взглядом ответы. Он уже отсмотрел все бланки и прикинул, кого пригласил бы на пробы, но не спешил делиться с Энджи своим мнением. Пусть учится. Тем более, что в этом году потребности в игроках основы у гриффиндора не было. Но было крайне желательно найти на замену Оливеру после его выпуска вратаря, чтобы заранее начать его готовить. – Во-первых, мне нравится, что у них есть приличный летный опыт, – ответила Анджелина. – А потом, у этого О’Нилла хороший опросник. Он неплохо разбирается во всех сферах квиддича. Он уверен в себе, это хорошая черта для вратаря. А Слоупер... не знаю, опросник у него средний, но мне почему-то хочется увидеть его в деле. Ну, а насчет третьего... я не уверена. Может, Маклагген? Оливер кивнул, принимая такой ответ. Он и сам в первую очередь смотрел бы на Кута, О'Нилла и Маклаггена. А Соупера и Керка оставил бы на потом. Опросники других кандидатов не показались Вуду хоть сколько-нибудь интересными, и это был самый неурожайный год на его памяти. – Хорошо, сегодня займемся ими. Третьего я тебе брать пока не советую, дай себе время освоиться. Сообщи им, чтобы шли на поле к четырем, – Оливер собрал бланки и сложил их в свой "квиддичный" карман в сумке. – Пойдем-ка в замок, ветер холодный. И обед уже скоро начнется. – А знаешь, так интересно оказаться по другую сторону, – улыбнулась Энджи, поднимаясь с каменной лавки. – О чем ты? – Ну, я была на сборах несколько раз. И тесты писала, и летала отборочные. Но до сих пор никогда не задумывалась, почему в основу выбирали именно меня из десятка других ребят, которые летают ничуть не хуже. Видимо, комиссии мои ответы чем-то нравились больше. Анджелина задумчиво улыбнулась и взяла Оливера под локоть, неторопливо двинувшись с ним вглубь замка. Она всегда так делала, когда они шли куда-то вдвоем, не уставая повторять, что иначе просто не поспевает за стремительной походкой Вуда. – Для этого ты включаешь такие странные вопросы в тесты? – спросила Джонсон. Оливер задумался, как лучше ответить на этот вопрос. – Представь, что у тебя есть три подходящих кандидата, – предложил он спустя минуту. – Первый очень уверен в себе, но не слишком сообразительный. У второго котелок варит, что надо, но он довольно робок, даже, пожалуй, труслив. Третий – крепкий среднячок. Кого ты возьмешь в команду? – Того, кто лучше летает, – не задумываясь, ответила Анджелина. – Ну а если предположить, что все они летают плюс-минус одинаково? – Ну, точно не среднячка. Не знаю, все зависит от позиции. Если охотник, то… Хотя? Нет, погоди! – Энджи помотала головой и задумалась. – Ох, а это непросто! Она легко рассмеялась, и во взгляде у нее вспыхнул азарт. – С одной стороны уверенность лучше, чем трусость, – принялась рассуждать она. – С другой – чем выше интеллект игрока, тем быстрее он учится и совершенствуется, и тем лучше он работает над своими слабостями. Знаешь, если подумать, среднячок теперь не кажется такой уж плохой идеей. – Это твой ответ? – с хитрой улыбкой спросил Оливер. – Пожалуй, да, – Энджи задумчиво покивала. – По крайней мере, если этот выбор предстал бы передо мной сейчас. Я пока не знаю, справлюсь ли я с самоуверенным игроком и смогу ли убедить трусливого быть смелее. Будь у меня больше опыта, как у капитана команды, возможно, я ответила бы иначе. Оливер одобрительно хмыкнул и свернул в сторону коридора, ведущего в Большой зал. – Ты права, все зависит от того, какой капитан – и, что немаловажно, для какой команды – набирает игроков. Есть команды с авторитарными лидерами. Наглядный тому пример – слизеринцы и вороны. В таких неважно, как между собой ладят игроки, они будут играть как единый слаженный механизм, даже если ненавидят друг друга. Капитан единолично принимает решение о том, какой игрок нужен команде в тот или иной момент времени, а команда – молча подчиняется. С другой стороны, есть лидеры-анархисты... – Странно звучит, – прыснула Анджелина. – Ведь анархия – это общество без власти, то есть без лидеров. – В целом верно, – согласился Вуд, – но в частности – в квиддиче – анархию можно описать как общество без давления. В команде должен быть капитан, это предусмотрено правилами. Однако, капитан-анархист не оказывает никакого давления на свою команду. Он руководит по принципу "делайте, что хотите", принимает любые предложения команды, избегает любых конфликтов. – Диггори, – уверенно сказала Энджи. – Да, Диггори, – подтвердил Оливер. – Я тебя еще не утомил этой скучной лекцией? – Эй, ты еще не рассказал про нашу команду! – Анджелина притворно возмутилась. – И мне правда интересно. – Ладно, раз тебе интересно... – Оливер демонстративно прокашлялся, преувеличенно-галантным жестом пропуская Энджи перед собой в Большой зал. – Третий тип – капитан-демократ. Решения он принимает сам, однако предварительно советуется с товарищами и прислушивается к их аргументам. Наша команда функционирует как раз по этому принципу. – Вау, звучит круче, чем у остальных, – Анджелина опустилась на лавку рядом с несколькими пятикурсниками. Время обеда еще не настало, но многие студенты уже были здесь – одни читали учебники, другие играли в подрывного дурака, третьи просто общались. – Разумеется, это ведь наша команда, – усмехнулся Оливер. – Так, кого из этих троих выбрал бы Дэвис, Диггори и Флинт? – спросила Анджелина из любопытства. – Ну, на твой взгляд. – Дэвис в команде больше ценит интеллект, так что он поставит на труса. Флинту с их манерой игры в грубой атаке лучше подойдет уверенный в себе игрок, – Оливер задумчиво подпер ладонью подбородок. – Правда, такие ребята непросто встраиваются в отлаженные системы и первое время плохо выполняют свои функции. Придется немного сбить с него спесь, чтобы не брал на себя больше положенного и не мешал остальным выполнять свои задачи, но это решается муштрой и временем. У Флинта точно хватит на это опыта. Оливер украдкой бросил взгляд в сторону слизеринского стола, но Маркуса не увидел. Зато в этот момент, звонко смеясь, в зал вошел Диггори под ручку с Чжоу. Оливер кивком головы указал на них. – А вот барсуки будут смотреть исключительно на личностные характеристики игрока и выберут того, с кем им приятнее будет общаться. Не играть. – А кого выберешь ты? – спросила Энджи в конце концов. Оливер улыбнулся вопросу и задрал голову к потолку, на котором было видно хмурое небо, к обеду разродившееся мелким моросящим дождем. Похоже, отборочные придется проводить при такой погоде. Приятного мало, но даже это небо – мрачное, низкое и плотное, как сизый застойный кисель – Оливер не променял бы ни на что. – Я выберу того, кому это будет важнее, – ответил он и, вспомнив, что Энджи спрашивала, добавил: – Вот для чего я включаю такие странные вопросы в мои тесты. *** Сразу после обеда, захватив теплые мантии, Маркус вместе с Монтегю двинулся к опушке Запретного леса. – Может, все-таки стоило взять с собой младших? – спросил Грекхэм, обернувшись на замок. – Чтобы Снейп выебал сразу всю команду? – фыркнул Маркус. – Он сказал "и близко не подходить" к Запретному лесу. А мы собираемся подойти максимально близко. – Но они так просились. – Обойдутся, – отрезал Маркус. Грекхэм грустно вздохнул. По понятным причинам он весь день был сам не свой. За годы общения Флинт привык, что расстроенный Монтегю – это громкий Монтегю. Если они проигрывали матчи, громче всех матерился именно Грэм. Если получал тролля, зарабатывал отработку или просто встал не с той ноги – вся команда, как правило, сразу была в курсе. Меланхоличного настроения Маркус за Монтегю вообще никогда не замечал, тем страннее было смотреть на него сейчас. Грэм с задумчивым видом нес в руках трансфигурированную из клетки коробку с мертвой крысой. И молчал. – Злишься на Пьюси? – осторожно спросил Маркус. Маркус не мнил себя знатоком людских сердец, и вообще ему редко удавались приличные разговоры по душам. Но сейчас почему-то ему показалось, что будет правильно расшевелить Монтегю на разговор. – Нет, – Грекхэм покачал головой. Они помолчали, огибая по широкой дуге хижину лесника. Не хотелось, чтобы полувеликан застукал их и отправил обратно в замок. – Я ее осмотрел еще раз. Ну, внимательнее, – все-таки добавил Монтегю. – И не нашел никаких ран от зубов или когтей. Походу, она сама склеила ласты, типа от старости. Ублюдок ее не убивал – уже дохлую притащил мне на подушку. Маркус хмыкнул и поежился – противная морось брызнула за шиворот. Достав палочку, он накинул на себя и Грэма согревающие чары. Впереди виднелась линия леса, и чем они подходили ближе, тем тревожнее Маркус себя чувствовал. – Давай пройдемся под деревьями, – предложил Монтегю. – Так нас не заметят из замка. А еще мне нужно найти подходящий могильный камень. Маркус кивнул. На всякий случай он не стал убирать палочку в чехол. Гадостное липкое ощущение дискомфорта только увеличилось, когда они углубились в частый молодой лес. По ногам стелился полупрозрачный туман, цеплялся за ботинки и будто бы даже тормозил каждый шаг. Ветер трепал галстуки, качал верхушки кленов и сосен. Мелкая морось шуршала еще зелеными, несмотря на осеннюю погоду, листьями, создавая иллюзию потустороннего шепота. Монтегю щелкнул пальцем, доставая палочку из чехла на запястье. Флинт через плечо посмотрел на его лицо и понял, что ему тоже не по себе. – У тебя амулет с собой? – спросил Грэм зачем-то шепотом. – Естественно, – Маркус на всякий случай хлопнул ладонью по груди, нащупывая бугорок размером со снитч. – Если хотя бы один дементор появится в радиусе двухсот ярдов, он нагреется, и мы об этом узнаем. – Надо было взять хотя бы Блетчли, – Монтегю нахмурился, вглядываясь в глубину леса. – Он хорошо видит чары, показал бы, где школьный защитный купол кончается. – Я тоже вижу, не ссы, – отрезал Маркус. – До края еще сотня ярдов. Лучше смотри под ноги и ищи камень. Монтегю поежился и засветил люмос, опустив руку с ним как можно ниже. Время было еще раннее, вокруг и так было светло, но идею Маркус оценил. Теплый дрожащий огонек на кончике палочки заставил их обоих почувствовать себя немного лучше. – Может, какой-то из этих? – Маркус указал в сторону груды небольших камней в корнях клена. Монтегю задумчиво поковырял их носком ботинка и покачал головой. – Не то. – Там еще есть, – Флинт кивнул в сторону. Пока они ходили от камня к камню, Маркус обзавелся крепкой веткой, которой было удобно указывать направление и ковырять влажную землю. – Этот подойдет, – сказал Монтегю, в конце концов, и поднял в воздух булыжник взмахом палочки. – Давай в темпе, мне как-то не по себе от мысли, что эти, - Грэм бросил выразительный взгляд ту сторону, где деревья сгущались настолько, что свет с трудом проникал между ними, - могут быть где-то рядом. Маркус поежился и согласно хмыкнул. Через несколько минут они стояли на кладбище фамильяров перед свежевырытой ямой. Грэм, не переживая о мантии, сидел на коленях, по локоть изгваздавшись в размокшей от дождей земле. Положив в яму коробку с крысой, он превратил комок земли в миску и наполнил ее водой с помощью агуаменти. Затем достал из кармана свечу и поджег ее. – Соединить четыре начала, вечные стихии, – процитировал он, поставив свечу в миску. Затем уколол палец ритуальным ножом и уронил в миску ровно три капли крови, а после сыпанул туда немного крысиной шерсти. – Жизнь и смерть. Теперь нужно установить камень. Поможешь с рунами? Я в них вообще не разбираюсь. – Конечно, – согласился Маркус, все это время молча топтавшийся за спиной Грэма. – Что хочешь нанести? – Не знаю, а что принято в таких случаях? – Грэм уныло пожал плечами и завертел башкой, осматривая стоящие вокруг могильные камни. – Эм-м, ну защиту, ясное дело. Спокойствие, наверное. Новое начало. Маркус поочередно вычерчивал нужные руны, и они вслед за движением палочки в воздухе появлялись на камне. – А это что? Радость? – удивился Монтегю. – Зачем тут радость? – Руны полисемичны, Грэм, – Маркус нанес последний символ и опустил палочку. – В более глобальном смысле это отдых после хорошо проделанной работы. Мне показалось, лишним не будет. – Тогда ладно, – согласился Монтегю. Он встал с колен и попытался оттряхнуть полы мантии от земли и жухлых листьев, но только сильнее размазал грязь. Махнув рукой, он вынул из кармана книгу размером с ладонь и полистал, ища нужную страницу. – Займет минут пять, – предупредил Грекхэм, обернувшись через плечо. Маркус кивнул и отошел на пару шагов назад. Когда Монтегю взмахнул палочкой и медленно произнес первые катрены, вокруг них словно стало теплее. В солнечном сплетении появилось щекочущее спокойствие – так ощущалась защитная магия, активировавшаяся с началом ритуала. А через минуту в груди словно вздулся воздушный шар, и чем он становился больше, тем спокойнее Маркус себя чувствовал. Монтегю читал латынь запинаясь, некоторые слова произносил почти по слогам, делал гигантские паузы, когда переворачивал страницу и сильно косячил с символами, которые выводил палочкой – все-таки ритуалистика не была его сильной стороной. Но даже такого, казалось бы, дилетантского подхода хватило, чтобы шар в груди медленно рос и в конце концов лопнул, принося ощущение радости и удовлетворения – будто только что наконец-то завершил какое-то очень долгое и важное дело. А затем, когда радость медленно затухла, пришло неясное чувство растущего в животе зуда, перекидывающегося то в горло, то в кончики пальцев. Ужасно захотелось что-то сделать, создать, сотворить, начать что-то совершенно новое – и это ощущение, в отличие от остальных, целиком захватило Маркуса и не пропало, даже когда Грэм опустил палочку и с удовлетворением осмотрел камень, на котором появилось имя и годы жизни Эммы. "Любимая крыса моего брата", – гласила надпись, которую выбрала в качестве эпитафии магия ритуала. Маркус не стал задавать вопросы. Он и без того знал, что еще пару лет назад, когда выпускался Монтегю-четвертый, у Грэма не было никакого фамильяра. И знал еще, что уж точно тот не стал бы заводить крысу. Сколько бы Монтегю не орал на Ублюдка, даже идиоту было ясно, что у него есть слабость к книззлам. Некоторое время они с Грекхэмом были словно пришибленные после ритуала, пялились на могильный камень и молчали. Монти, наверное, думал о своей утрате, а Маркус наслаждался теплом в груди и поглядывал в сторону брошенной ветки. Если подумать, она довольно сильно походила на древко метлы. Была достаточно длинной и при этом крепкой, а еще слегка изогнутой в месте, где мог бы сидеть наездник. Недолго думая, Маркус призвал ее к себе и, уменьшив, сунул в карман мантии. – Не думал, что погребальный ритуал – это так тяжело, – Монтегю сдавленно прокашлялся, словно говорил через силу. – Ты о чем? Было довольно... неплохо, – удивился Маркус. – Сначала да, но потом, когда все это исчезло... Грэм растер ладонью грудь на мантии и схватился пальцами за переносицу, сильно зажмурившись. К ужасу Маркуса после этого он издал звук, больше всего похожий на всхлип, и поднял на Флинта красные глаза. – Мне пиздец как тоскливо, будто в жизни никогда больше не будет ничего хорошего, – тихо закончил Монтегю. – А мне до сих пор тепло, – хмыкнул Маркус. Рожа Грэма вытягивалась с той же скоростью, с какой к Флинту приходило осознание. Накрыв амулет на груди ладонью, Маркус выматерился и, схватив резко побледневшего Монтегю за рукав мантии, припустил в сторону замка, не оборачиваясь.