Амбивалентность чувств

Яна пыталась проснуться, но стоило ей открыть глаза и встать с постели, как она тут же вновь падала. Падала и понимала, что это сон. Открыть глаза Яна смогла только с седьмой попытки встать в своем же сне. Наступало утро. Яна лежала на матрасе. На ее руке была капельница, волосы ужасно небрежно были собраны в пучок. Помимо всего она замечает себя в чужой одежде. Предположительно, в одежде Осаму. Яна не решается встать. До нее доходит аромат сигарет. Яне тоже хочется закурить, несмотря на то, что она бросила курить уже как два года. Повернув голову, Яна натыкается на лицо Дазая. Парень был весь бледный, его лицо все в поту и у него такая же капельница. Видимо, кто-то очень постарался не дать им умереть. Сакуноске сидел у стены и курил в открытое окно, скидывая пепел в стакан. Он выглядел каким-то другим без белого пиджака, с расстегнутой на несколько пуговиц рубашкой и растрепанными волосами. Курил Сакуноске судорожно и агрессивно. Еще одно преимущество Яны в этой жизни было то, что она могла хорошо различать настроение человека по его манере курения. Одасаку явно был зол, поэтому Яна решила снова повернуться в сторону Дазая и притвориться спящей, пока сам Осаму не проснется. Она совершенно не знала, как оправдываться и как ему объяснить эту ситуацию, но мужчина встал и сел рядом с ними. — Я знаю, что ты уже проснулась, — голос Оды был хриплым и уставшим. Яна неровно дышит, боится, но все же поворачивается, встречаясь с уставшими (но не менее опасными) глазами Сакуноске, нависающим над ней. — Ты проспала все двое суток, — он подпирает рукой подбородок, все также смотря ей прямо в глаза. Ей совершенно нечего было сказать. Яна посмотрела в ответ. Ее губы приоткрылись, чтобы что-то сказать, но так и замерли. — Как ты узнал, что мы, — после недолгой паузы Яна решилась вступить в диалог, — решили заняться самоубийством…? — Мне нужно было занести документы Дазаю. Я стучался, но вы не открыли. — до чего же была проста причина провала… — Я открыл дверь, а там вы уже лежали. Я оказал вам первую медицинскую помощь, дальше пришлось звать знакомого медика. Он помог вам, но, как видишь, лучше пока только тебе. Все это звучало словно Одасаку винил ее. В последнем предложение не услышать злость мог только глухой. Яна была эмоционально слабым человеком, ее уголки глаз наполнились слезами, а в горле образовался ком. Одасаку, слушая ее учащенное дыхание и легкое шмыганье носом, лишь тяжело вздохнул. — Слушай… Я, конечно, понимаю, что это все скорее всего предложил тебе сам Дазай. Но прошу, если хочешь умирать… умирай сама, не трогай моего друга, — Яна чувствовала, что он пытался все сказать в мягкой форме. — Я знаю, что Дазай тот еще мерзавец, но я не позволю, чтобы он умер от ваших глупых игр. Яна только сейчас поняла всю серьезность ситуации: она попала в чужую вселенную и решила убить значимого персонажа в этом мире. Она не подумала о других, не подумала о будущих детективах, которым Осаму будет очень важен, не подумала об Атсуши. Для Яны все эти люди — плод фантазии какого-то японца. Только вот, вопреки всему, Одасаку сидит рядом, и она слышит его дыхание. А еще он просит не трогать его друга. И бледный весь Дазай морщится от боли, и он тоже живой. Яна пытается успокоить себя, утирая слезы. — Хорошо, я поняла тебя, Одасаку, — она поворачивается в сторону Оды, — я больше не пойду на поводу Дазая. На самом деле, она не уверена в этом, но попытается. Если попытка умереть не провалится, то Яна просто попытается вернуться в свой мир и закончить свои дела там, но больше не будет прыгать с моста. Сейчас нужно приспособиться к этому миру. Язык она знает, писать скорее всего тоже получится. Но надо найти документы и работу, сбежать от общества мафиози и от ближайшего сюжета истории. Всего-то нужно просто попросить Осаму или того же Одасаку сделать документы и попытаться забыть о том, что последний умрет. *** После нескольких долгих часов Яна считала последние капли раствора на капельнице, желая наконец-то встать с матраса и привести себя в порядок. Раз капелька, два капелька, три капелька и наконец… самая последняя. На соседнем матрасе послышался шорох, Осаму мучительно застонал. Убирая непослушные волосы, он попытался открыть глаза. Солнечные лучи сразу попали на его лицо, заставляя с презрением сразу закрыть глаза обратно. Одасаку подошел к окну, закрывая шторкой. — Наконец-то ты проснулся, Дазай, — он подал тому стакан воды, и Осаму жадно осушил его за пару глотков. Немного так просидев, Дазай посмотрел на Яну, а потом на Одасаку. — Черт, мы остались живы. А я все думал, что наконец-то пришел мой конец с прекрасной женщиной, — с наигранными репликами он снова упал на постель, закрывая руками лицо. — Я снова остался живым. Несмотря на весь его наигранный образ, последняя фраза была настолько печальной, что Яна даже отвернулась от него. Как же она понимала сейчас Осаму. Яна попыталась вести себя нормально, но на самом деле тоже чувствовала сильную грусть из-за неудачной попытки самоубийства. Лучше бы она умерла, а Осаму остался жить в своем мире. *** Одасаку нечего было сказать этим двоим. Парочка ходила по дому, убирая вещи и приводя себя в порядок так, словно это не они двое суток назад пытались покончить собой. Осаму это еще ладно, а вот Яна стояла и расчесывала волосы у зеркала в ванной с открытой дверью, вообще не подавая виду, что она на самом деле чуть не расплакалась утром. Видимо, как и Дазай, любительница масок. После всего они мирно сели за стол перед Одасаку, кидая на него разные взгляды, пока Осаму не начал разговор. — Одасаку, я понимаю, что ты любишь творить добро, но в следующий раз, пожалуйста, опоздай или не спасай нас, — Осаму почему-то обозначил именно слово «нас». — Нет-нет, Дазай, нет «нас», — резко перебила Яна Осаму. — Я поняла, что совершила ошибку, решив заниматься суицидом с тобой. Отныне я больше не буду больше твоим напарником по смерти. От ее слов Дазай, «шокированный», повернулся к ней. — Почему? Мы же так хорошо спелись вместе, — Осаму слишком выжидающе уставился на нее. Яна под напором взгляда не придумала ничего лучше как указать на возраст. — Да возьми хотя бы свой возраст, тебе всего семнадцать. Мало ли люди подумают о нас неправильно. А чтоб ты знал, у меня ни документов, ни дома нет, и я не хочу сесть за решетку. — Да? Кстати, о птичках. Ты мне так и не сказала про свой возраст, — опираясь на стол, напомнил Осаму. — Мне двадцать пять! Я не хочу брать ответственность за тебя! И сколько бы Яне не хотелось раскрывать хоть любую правду о себе, она не выдержала. Посмотрев на обоих мужчин, Яна увидела, что те удивились. — Стой, тебе правда двадцать пять? То есть тебе не двадцать, как я думал, — Одасаку покачивая головой посмеялся. — Я думал тебе всего-то двадцать или двадцать два, но чтобы двадцать пять, — Осаму коснулся подбородка. — Колись, что принимаешь для того, чтобы выглядеть как подросток? Ты даже можешь надеть школьную форму и пойти водить за нос стариков-извращенцев. И вот тут с уст Дазая посыпался поток слов. То ли Осаму был тот еще болтун, то ли это его очередная игра, но Одасаку стало легче, не было той напряженности, которая появилась у него пару часов назад. Дазай жив, как и его новоиспеченная подруга. Под шум этих двоих Одасаку решил, что на всякий случай все-таки останется еще на ночь, кто знает этих суицидников.