Апельсин

      Странно было находиться в доме, который когда-то хорошо знал — сегодня у него новый хозяин, другой цвет стен, другая мебель, даже запах изменился. Игорь предложил переехать к нему на озеро Комо, и Алиса согласилась. И теперь бродила по комнатам, выискивая незримое присутствие своей крёстной. Но со стен сняли все фотографии и вынесли большой портрет из гостиной, на полу в мансарде заменили ковёр, очистили каминную полку от коллекции статуэток, убрали со стеллажа в библиотеке поделки, которые Алиса дарила тёте Оле на Рождество, а та бережно хранила кривые рамки, сделанные неловкими детскими руками аляповатые открытки, ненужные подставки. Может быть, поэтому, обнаружив в углу книжного шкафа стеклянный шар с летающими внутри хлопьями искусственного снега, Алиса обрадовалась безделушке, словно потерявшемуся и вновь обретённому другу, и прижала его к груди. Они купили его в галерее Lafayette в Париже, за две недели до Нового — она уже и не помнила, какого именно — года.       Не один день Игорь уговаривал её покинуть пансионат мадам Леруа и перебраться в его дом, или хотя бы в обычный отель. Как-то вечером, когда они прогуливались по мощёным дорожкам парка, отгороженного от остального мира высокой оградой, и опавшие листья шуршали под их ногами, он сказал: «Давай уедем отсюда. Тут красиво… но очень уж похоже на лечебницу. Зачем нам лечебница? Мы же с тобой здоровые». Ей было страшно. «Ты будешь жить одна, — сказал он, уверенный, что понимает её страхи. — Я поселюсь в отеле и буду приезжать, как только ты заскучаешь». Он не понимал. Обещал арендовать автомобиль с водителем, чтобы тот вывозил её в город, нанять домработницу, которая будет готовить и убираться, но не понимал. «В библиотеке вы сможете встречаться с герром Пихнером, там удобно и вам никто не помешает». Весомость аргумента Алиса оценила, но всё равно колебалась. «Чего ты боишься?» Она рискнула ответить честно: «А вдруг это не ты?» Но Игорь, конечно же, ничего не понял.       В начале ноября Алиса сдалась. Они собрали вещи, сложили её медицинские карты и судебные документы, его гантели и беговую дорожку и простились с мадам Леруа. В день отъезда та подарила Алисе томик пьес Бомарше из своей библиотеки и даже вышла на крыльцо проводить их. Через полтора часа порше пересёк границу Швейцария — Италия, а ещё через два Игорь отпирал замок стоящего на холме трёхэтажного особняка. И пока Алиса оглядывалась в растерянности, не узнавая знакомое с детства место, Игорь распахивал двери комнат, проверял краны и поднимал рольставни.       — Ты жил здесь… один? — спросила она.       — Недолго. Сразу после смерти Ольги.       — А потом? Ты его не сдавал?       — Нет.       — И он всё это время стоял пустой?       — Да. Думал перевезти сюда матушку, сделал ремонт. Но она не захотела. Итальянского не знает, подруг нет, так что отказалась наотрез.       Алиса кивнула, наконец поняв, почему чувствует себя здесь некомфортно. Дом — это не только убежище от внешнего мира для тех, кто в нём живёт. Это ещё и источник силы. Ты входишь внутрь — уставший за день морально и физически, расстроенный, а порой и раздражённый, — закрываешь за собой дверь, и он возвращает их тебе. Он согревает тебя теплом камина, расслабляет твоё тело в ванной, услаждает твой слух любимой музыкой, а глаза — видом из окна. Ты совершенствуешь свой ум, читая в библиотеке книги, а ночью нежишься на мягких перинах. Дом питает тебя своей энергией, а ты в ответ отдаёшь ему частичку себя, чтобы он мог продолжать жить. Но, лишившись человеческого присутствия, он теряет и свои способности. Без человека дом становится мёртвым.       — Тут неуютно, — зябко передёрнула плечами Алиса, сжимая в руках найденный новогодний сувенир — единственное свидетельство прошлого. Белые хлопья кружились, оседали на белую крышу крохотного домика и белого снеговика с цилиндром на голове. А она продолжала ёжиться.       — Я до конца не верил, что ты согласишься сюда приехать, — Игорь виновато развёл руками, — поэтому слишком поздно связался с клининговой компанией. Завтра они наведут тут марафет, а мы пока поживём в отеле…       Однако прошла почти неделя, прежде чем они туда вернулись. Давая Алисе относительную свободу, Игорь даже мысли не допускал оставлять её в особняке на ночь одну, а с прибытием водителя-телохранителя возникли небольшие сложности. «В доме должен быть охранник, — сказал ей Игорь. — Это раньше Комо был тихим местом, деревней для пенсионеров-миллионеров, а сейчас здесь полно мигрантов». Но когда Алиса узнала имя нового работника, то в панике чуть не сбежала обратно за высокую ограду швейцарского пансионата.       После службы по контракту в Чечне, а потом в ФСБ Сергей Николаевич Прохоров много лет работал на её отца. Именно он охранял Алису в то лето, когда она познакомилась с Александром, и был в курсе их субботних свиданий. «Нет, только не он! Почему он?! Других нет, что ли?» — растерянно допытывалась она у Игоря. От ответа оторопела: «Потому что это он сломал мне челюсть, когда я искал тебя и пришёл к твоему отцу. Он единственный, кому я могу доверить тебя». «Но я не хочу, чтобы он видел меня… такой, — упорствовала Алиса, — не хочу, чтобы он рассказал папе». «Он на него больше не работает. Он работает на меня. Вернее, на тебя. Он никому ничего не расскажет».       При первой встрече позволив себе небольшие вольности в виде радостной улыбки и пожатия двумя руками её ладони, далее Сергей Николаевич вёл себя так, словно не было ни замужества Алисы, ни Лас-Вегаса, ни беременности — он ни о чём не расспрашивал, не упрекал за молчание и скрытность с родными, просто открывал перед ней двери новенького «Мерседеса», помогал выйти или сесть, или донести покупки. В последующие дни Алиса с ним посетила врача, рекомендованного её прежним наблюдающим врачом, и проехалась по магазинам, где купила несколько пар перчаток — себе, маме и бабушке Маше, большой моднице. «Позвони им, — в который раз предложил ей Игорь, — они будут рады». Она снова упрямо замотала головой. «Зачем ты тогда покупаешь им подарки?» — удивился он. «Отправлю к Новому году…» — «Им будет приятней услышать твой голос». — «Нет». — «Но почему?» Она боялась ответить на этот вопрос даже себе. И на всякий случай взяла с Сергея Николаевича клятву, что он не доложит о её состоянии своему бывшему работодателю.       Дом поразил Алису ещё на подходе, когда порше въехал в ворота и вдоль ведущей к центральному крыльцу дорожки она увидела большие круглые жестянки с зажжёнными свечами. Окна сияли чистотой, светом и праздником. На двери висел рождественский венок, а в гостиной на первом этаже высилась под потолок мерцающая разноцветными огнями ель — с шарами, снежинками и сложенными у основания подарками.       — До Нового года ещё целых два месяца! — воскликнула Алиса и улыбнулась помимо воли: — Не рано ли?       — Понравился сюрприз? — Игорь помог ей раздеться и снял с неё кроссовки. — Это ещё что! Ты даже не представляешь, чем я тебя сейчас накормлю!       Преображённый дом — в камине уютно потрескивал огонь, в библиотеке и гостевой спальне стояли вазы с живыми цветами — теперь и запах имел совсем другой. Он был наполнен ароматом хвои, свежей выпечки и чего-то сладко-аппетитного, очень знакомого, что Алиса никак не могла определить, в тот момент лишь чётко осознав, как сильно проголодалась.       — Чем это так вкусненько пахнет? — Она принюхалась: — Вроде сладко, но ещё… чеснок, что ли?       — Борщ! — торжественно объявил ей Игорь. — Помнишь, когда ты ела его последний раз?       Она не помнила. Светлана Петровна, домработница в родительском доме, готовила его редко, но борщ бабушки Нины Алиса очень любила, и когда училась в Швейцарии, вздыхала о нём порой, в обед ковыряя вилкой полезную спаржу и филе окуня на пару.       — Как тебе это удалось?       — Это тоже сюрприз! Пошли.       Он придержал её на лестнице под локоть, помогая подняться на второй этаж, — с наружной стороны ограждения не было. Столовая сверкала огнями, а накрытый на две персоны огромный обеденный стол — серебром приборов и искрящимися хрустальными бокалами. На кухне черноволосая толстушка проворно доставала из духовки противень.       — А у меня уже всё готово, Игорь Володимирович! — Женщина вытерла руки о надетый на тёмно-синюю униформу передник и направилась к ним, с любопытством разглядывая Алису: — Здравствуйте!       — Познакомься, Алиса, это Галина Ивановна, твоя помощница.       — Тю! — запротестовала та. — Какая я вам Галина Ивановна! Галя я! — И протянула руку: — Я Галя.       — А я Алиса. Здравствуйте. — Она пожала мягкую ладонь и вежливо улыбнулась: — Очень приятно.       — А уж как мне приятно! — Галя вернулась к плите и стала перекладывать выпечку на блюдо, продолжая тараторить: — Так приятно, шо могу теперь приготовлять вкусное, а не только полезное! Это я вам к борщечку чесночные пампушки сделала. А на второе крученики з грибами. Delizioso! Вот увидите, Алиса. — Она обернулась и кивнула: — Но полезное я теж вмію. Игорь Володимирович сказав, шо вам можно, а шо ни. Вот сегодня борщечка в честь приезда… на телячьей-то грудиночке… с салом и пампушками, а з завтрашнього дня мы будем с вами їсти и кашки-малашки, и артишоки, будь они неладны, и прочее utile schifo… — Галя говорила быстро, с характерным украинским «шоканьем» и горловым «г», не прекращая при этом выставлять на стол пампушки, соусник со сметаной, блюдце с нарезанным тонкими кусочками салом и перьями зелёного лука. — Вам погуще? — обратилась она к Алисе, берясь за половник и снимая с супницы крышку.       — Спасибо, Галина, дальше мы сами.       Игорь отодвинул один из стульев, и Алиса села. Говорливая домработница понятливо кивнула:       — Я у себя буду. Если шо, кличьте мене. — И скрылась за дверью одной из спален.       — Где вы раздобыли сало и сметану? — спросила Алиса, когда они остались одни.       — Я же сказал, сюрприз! Соскучилась по салу? — Игорь подцепил с блюдца кусочек двумя пальцами и поднёс к её губам. Сало — розовато-белое, полупрозрачное — исходило слезой и источало крепкий запах чеснока. Алиса сморщила нос и отодвинулась.       — Я… — она растерянно улыбнулась — ей не хотелось обижать Игоря, он так искренне обрадовался её удивлению, — я его вообще ни разу в жизни не ела.       — Серьёзно? Вот это да! Как же ты жила… без такой вкуснятины? — Он закинул кусок в рот, затем взял лук, макнул в солонку и смачно хрустнул. — А с чем вы уху на рыбалке ели?       — М-м-м… — Алиса задумалась, — с хлебом. И с колбасой. Иногда с котлетами.       Игорь с недоверием скривился:       — Уху с котлетами? Вот вы варвары. — После чего потянулся и взял половник: — Тебе погуще?       Алиса отважилась попробовать сало, и ей даже понравилось. Подражая Игорю, она макала зелёные перья лука в соль, отрывала с пампушек посыпанную чесноком и укропом румяную корочку и заедала всё это борщом. И когда очередь дошла до кручеников, осилила только половинку самого маленького.       — Меня сейчас на части разорвёт, — простонала она жалобно, вымакивая остатки смешанного со сметаной соуса кусочком мякиша пампушки.       — И меня… — Игорь с удовлетворением откинулся на спинку стула и погладил себя по животу: — Как же я скучал по такой еде! Уже выть хотелось от всех этих штруделей, фуагры и фондю. — На последовавшую за этим отрыжку Алисы он одобрительно кивнул: — На ужин я попросил сделать нам вареников с картохой. И с жареным луком… — И расхохотался, увидев, как она закатила глаза.

***

      Опасения Алисы, что Галя окажется чересчур общительной и навязчивой, не оправдались. «Я много болтаю, только если сильно нервничаю», — призналась та на следующее утро, подавая в библиотеке «полезный» завтрак: фруктово-овощной смузи, творог и гранолу с домашним йогуртом. И не обманула — ходила она бесшумно, с разговорами не приставала, порядок наводила, не привлекая внимания, даже посудой не гремела, убирая со стола. Лишь напевала себе под нос, оставаясь на кухне одна. Хотя иногда увлекалась и в такие моменты аж до входной двери долетали её развесёлые итальянские напевы или что-то на украинском. Как-то, задержавшись у подножия лестницы, Алиса достояла там до последней строчки, слушая, как «Несе Галя воду». Мотив был печальный, слова нежно-щемящие, не все понятные, однако смысл уловить ей удалось — у Иванко с Галей ничего не выгорело.       Из четырёх имеющихся в доме спален Игорь приготовил для Алисы гостевую на нижнем этаже, с отдельным санузлом и ванной.       — Не поднимайся одна наверх, пожалуйста, — в первый же день попросил он её, когда после сытного и до ностальгии домашнего обеда они сидели на диване перед телевизором, задыхаясь от собственного запаха чеснока и лука, и смотрели фильм. — На лестнице нет перил, ты можешь оступиться. Галина будет накрывать тебе в библиотеке. Если что нужно — пиши ей в ватсап, она спустится. Или Сергея Николаевича пришлёт. Или мне звони. Я приеду.       Алиса запротестовала:       — Я беременная, а не инвалид!       — Я уволю её, — пообещал Игорь, — и разнесу их агентство, если узнаю, что тебе пришлось идти в столовую за стаканом сока. Я их предупреждал.       — А кто тебе тогда будет готовить борщ и вареники? — не поверила она, но дальше упираться не стала. Однако когда уже за полночь он собрался в отель, опять попыталась спорить: — Зачем тебе уезжать? На третьем этаже есть свободная спальня.       — Не хочу тебя стеснять, — сказал он. — Это твой дом.       Несмотря на его просьбу и смешную угрозу, а также забитый соком, молоком и фруктами дополнительный холодильник в библиотеке, она всё равно поднималась на верхние этажи — по лестнице взбиралась медленно, придерживаясь рукой за стену, подальше от неогороженного края. В первый раз, увидев её в столовой, Галя переполошилась. Но Алиса заверила, что ей ничего не нужно, просто хочется посидеть в мансарде и посмотреть на озеро — из окон её собственной спальни обзор сильно загораживали деревья.       Когда она приезжала сюда с родителями — на зимние или летние каникулы, — то любила забираться с ногами на широкий низкий подоконник в кабинете дяди Володи, прячась за плотной портьерой. Воображая себя заточённой в башне принцессой, высматривала в синей дали моря-озера пиратский корабль с чёрными парусами и красавцем-капитаном за штурвалом. Все знакомые принцессы выходили замуж за принцев, а она выйдет за пирата — вот будет прикол. И маленькая Алиса довольно хихикала, представляя, как все удивятся.       С тех пор кабинет почти не изменился: в центре стоял большой письменный стол, за ним стеллажи с книгами, у противоположной от окна стены два глубоких кресла и между ними низкий столик со столешницей в виде шахматной доски. На подоконнике всё так же лежали обтянутые тёмно-зелёным гобеленом подушки — когда-то крёстная устраивала это уютное гнёздышко на территории мужа для себя и в соответствии со своими вкусами. Не было только старых тёмных штор, их заменил прозрачный тюль, отчего башня-тюрьма принцессы теперь походила на летнюю беседку. И Алиса много времени проводила в ней, дожидаясь, когда приедет Игорь, — читала, листала в телефоне новостную ленту или просто смотрела на скользящие по воде яхты. Она и с герром Пихнером предпочла бы обсуждать свои проблемы не в библиотеке, а здесь, спрятавшись за занавесками и подтянув колени к груди. Чтобы не видеть его осуждающего взгляда.       Чем меньше времени оставалось до родов, тем тревожней ей становилось — страшные мысли лезли в голову, страшные голоса шептали страшные слова. Легко было отвергать ухаживания Игоря, упрекая его, что когда-нибудь он поставит ей в вину ребёнка от насильника. Легко было представлять, что вопреки пережитому сама она полюбит этого ребёнка, потому что тот будет похож на Стефанию или Никаса — такой же розовый, смешной, беззащитный. Он будет чмокать губами и спать, подняв сжатые кулачки вверх. Будет ей улыбаться и радостно дрыгать ножками, видя её лицо. И какая разница, кто его отец? Легко было планировать будущее, когда оно маячило где-то далеко и не имело пока ни очертаний, ни конкретной даты. Но чем сильнее рос живот, чем активнее малыш толкался, тем плотнее тучи закрывали небосвод грядущего. «Ты будешь смотреть на него и вспоминать, как он был зачат — в злобе, страхе и ненависти. Он вырастет таким же злопамятным и мстительным, как его отец». Легко было упрекать Игоря. Страшно было признаться даже себе, какое решение маячило где-то на грани сознания. Адвокат мог развеять сомнения, что она поступает правильно. Но видеть при этом в его глазах осуждение ей не хотелось.       Герр Пихнер — высокий, шумный и говорливый — своим красным лицом и могучими ручищами больше напоминал мясника, чем законника. Он балагурил с Галиной, нахваливая её пирожки с яблоками, обсуждал с Сергеем Николаевичем участившиеся в Комо случаи грабежей богатых домов бандой румынских мигрантов — местная полиция знала о них, и при этом не предпринимала никаких активных действий по розыску, — но когда двери библиотеки закрывались, превращался во внимательного, тактичного и умеющего слушать профессионала. Он так деликатно-обтекаемо формулировал некоторые вопросы, что Алиса чувствовала себя сделанной из фарфора куклой и порой не сразу понимала, чего от неё ждут.       — Вы имеете в виду, не совершали ли те люди в баре насилия надо мной? — уточнила она в их первую встречу, с трудом продравшись через переплетения из австрийской учтивости и немецкой грамматики. И когда адвокат осторожно кивнул, ответила: — Нет. Наоборот, они помогли мне. Бармен сказал журналистам правду.       — Тем не менее вы должны быть готовы, фрау Голденберг, что суд может вызвать его в качестве свидетеля, — предупредил герр Пихнер. — Быть может, мне придётся полететь в Америку.       — Да, я готова, — сказала Алиса. — Делайте всё, что посчитаете необходимым, я оплачу все расходы.       — В этом нет нужды. Все финансовые расходы по процессу взял на себя наш главный свидетель.

***

      По вечерам Игорь бренчал ей на гитаре, они играли в «Монополию» или подкидного дурака, много гуляли.       — Спой мне, — иногда просила Алиса, когда они сидели в библиотеке и тишину нарушали лишь гитарные переборы и треск дров в камине.       — Я не могу петь девушке непристойные песни, а других я не знаю, — неизменно отвечал он, словно в раздумье закатывая глаза. — Жене бы, наверное, мог.       — Сначала я должна послушать, — отбивалась она, одновременно раздосадованная и согретая его упрямством. — А то вдруг оно того не стоит. — И он хохотал над её увёртками.       Каждый раз, приезжая из отеля в особняк, Игорь привозил ей какой-нибудь гостинец, небольшой знак внимания — корзинку со свежей клубникой, сладости, букет роз. «Я не люблю розы, — призналась ему Алиса в тот день, — прости». И на следующий получила котёнка. «Её зовут Марго, — сказал он. — Надеюсь, против котят ты ничего не имеешь?» Она больше любила собак, но покачала головой в отрицании, чтобы не расстраивать его ещё раз.       Зарядили дожди. Разлапистый старый каштан размахивал корявыми ветками, сыпал на землю жёлтые листья и последние колючие «шишки». Падая, они трескались, оголяя тёмно-коричневую лакированную сердцевину. В один из таких ненастных дней Игорь приехал с большой картонной папкой и с загадочным видом положил её в библиотеке на стол.       — Что там? — с любопытством спросила Алиса, поведясь на его многозначительные ухмылки.       — Погоди… сейчас увидишь.       Развязав тесёмки, он достал стопку её распечатанных фотографий — больших, формата А3, чёрно-белых и цветных — и стал развешивать по стенам, прикалывая булавками к обоям. Иногда Алиса замечала, как на прогулке или где-нибудь в кафе Игорь щёлкал камерой своего телефона, отчего хмурилась и просила не наводить объектив на неё. Он не спорил, только улыбался молча. Но Алиса не ожидала, что снимков окажется так много и некоторые выйдут настолько удачными: вот она задумалась за столиком ресторана в Грюйере, держа у самого рта массивную глиняную кружку — солнце бликует на поверхности напитка, пар вьётся над краем; вот она в профиль на фоне гор, по подбородок укутанная в клетчатый плед; вот скосила глаза на нос и облизывает молочные усы с верхней губы; вот, улыбаясь, смотрит на шествие пингвинов в зоопарке Базеля; вот уснула на диване в библиотеке, прижав томик пьес Бомарше к груди. Ни на одной фотографии не было заметно её деликатного положения.       — Какая тебе больше всего нравится? — закончив развешивать, спросил Игорь.       — Вот эта, — показала Алиса на чёрно-белый снимок, где она сидела в нише окна мансарды, обняв себя за колени, и смотрела на озеро. — А тебе?       — Мне все нравятся, — ответил он. И небрежно добавил: — А Марии Фёдоровне понравилась с усами. Она мне за неё прислала пять розовых сердечек и два поцелуйчика…       Алисе показалось, что она ослышалась. Озноб пробежал по спине.       — Ты ч-что… отправлял бабушке мои фото?       — А зачем, ты думаешь, я тебя фотографировал?       — И д-давно? Ты давно это д-делаешь? — С дрожью в голосе ей так и не удалось справиться.       — Первые отправил, когда ты тот отстойный свитер выкинула… наконец-то. И вспомнила, что существует расчёска. — Алиса вспыхнула, а он бодро продолжил: — И не только бабушке твоей отправлял, но и Юлии Владимировне тоже. У нас чат в ватсапе. Недавно они к нам добавили Карину. Хочешь, и тебя добавим? — Игорь поднял руки, словно защищаясь, хотя Алиса и не думала нападать, только смотрела сердито: — Не злись. Они любят тебя. И волнуются — и мама, и бабушка, и твоя подруга. Да они с ума бы давно сошли, если бы я не писал им о тебе…       — Ты ещё и пишешь?! — А она всё удивлялась, почему сообщения от родных вдруг стали редкими и не такими напористыми.       — Каждый день, как прилежный школьник. Рассказываю, что ты делаешь, что ешь, какое у тебя настроение, сколько раз ты улыбалась. Когда ты рассказала мне про сазаниху, мы отметили это дело. Они радовались за тебя, Алиса. Иногда мне приходится врать, что у тебя всё хорошо. Но иногда я говорю правду. Что ты скучаешь по детям… и что плачешь. Прошу дать тебе время. Обещаю, что ты обязательно позвонишь им сама… Но ты всё не звонишь и не звонишь…       — Я иногда пишу им. Но редко.       И то только маме и бабушкам. Заставить себя написать Карине она так и не смогла. Та была единственной из её многочисленных подруг, кто искренне радовался за неё, когда они с Луи решили пожениться. Остальные завидовали и говорили об этом в глаза. А Карина уверяла: «Это он, Алиса! Это точно он!» И она верила. Но Луи предал её. В самый страшный период её жизни, когда она так нуждалась в его поддержке, не только не помог, но и пнул напоследок. «Что можно было ожидать от русских?» — сказал он с брезгливостью. И отобрал у неё дочь и сына. «Это не он, Карина! Это не он!» Подруга была не виновата в её ошибке, но обсуждать с ней это Алиса не хотела.       — Ну вот, а Мария Фёдоровна требует подробных отчётов, — тем временем пояснял Игорь. — Ей твоих редких отписок мало.       — А… а ты им сказал… сказал, что я…?       — Нет, не сказал. Ты должна сама это сделать. Когда-нибудь тебе всё равно придётся. Ты же не сможешь скрывать вечно.       Она зажмурилась, замотала головой:       — Нет, смогу! — Затем открыла глаза, уставилась сердито: — Им не нужно знать! Не нужно… Потому что скоро это уже будет неважно!       Он молчал, внимательно глядя, как она кусает губы, сминает край своей шёлковой блузки, теребит ткань пальцами — того и гляди, оторвёт пуговицу.       — Что ты задумала, Алиса? — Мягкая осторожность вопроса лишь добавила масла в огонь, и она вздёрнула подбородок, упрямо поджав губы. Но Игоря это не удержало: — Ты же оставишь ребёнка? Наверное, уже поздно что-то делать…       — Я не знаю. Я ещё не знаю! Но я точно знаю, что не хочу его видеть! — Гневом она пыталась затоптать свою неуверенность. А та росла, ширилась и, смешиваясь со страхом, сжимала горло спазмами. — Но ему будет хорошо! Если его усыновят какие-нибудь хорошие люди, ему будет с ними хорошо! Там его точно будут любить. Герр Пихнер так сказал… Правда же, Игорь? — Ей хотелось подтверждения от него — твёрдого, успокаивающего, без рассуждений.       — Я не знаю, Алиса. — Откуда ему было знать. — Но решение в любом случае за тобой. Всё будет так, как захочешь ты. Я же тебе говорил.       — Никто не должен знать, что я была беременная! — тогда сама твёрдо подвела она черту.