Апельсин

      — Мамочка, а Алекс сказал, что я смелая!       Алиса кинула в кастрюлю два листика лаврушки и закрыла крышку — борщ был готов. Полюбить стряпню всем сердцем, как её вторая свекровь, она так и не смогла, но проведённые под одной крышей годы даром не прошли. Валентина Михайловна Бестужева — маленькая тихая женщина — исподволь приучала невестку лелеять своего ненаглядного Игорёшу, ненавязчиво давая советы и делясь рецептами его любимых блюд. Сетуя, что «в доме слишком много народу, вы совсем не остаётесь одни, чтоб только своей семьёй», она поощряла их совместные поездки в горы или на море, иногда убеждая оставить Забаву ей и няне. Алиса видела её незамысловатые ухищрения, не спорила и перенимала опыт, а вернувшись в Россию, ввела у себя в доме правило — в субботу не приглашать гостей и отпускать всю прислугу, самой приготавливать обед и накрывать на стол, пока муж с дочерью катались в парке на роликах. «Это хорошая традиция», — одобрила её нововведение свекровь. И пусть кулинария так и не стала коньком Алисы, ей доставляли удовольствие эти необременительные домашние хлопоты и уютная атмосфера субботних обедов, когда они оставались только втроём.       — Какой Алекс, милая? — Она пристроила половник на подставку и повернулась. Волосы дочери после прогулки растрепались, скрученные «рожки» скособочились, но мордашка светилась такой счастливой улыбкой, что Алиса тоже заулыбалась.       — Бестужев! У него фамилия, как у меня! И ещё он папин αδελφός. Он на него похож, а Никас на меня не похож, хотя он тоже мой αδελφός, — протараторила Забава на одном дыхании, стягивая с себя ветровку и не обращая внимания, как мать вмиг застыла. — А ещё Алекс качал меня на balançoire, его ругала чужая тётя, а потом я ещё каталась с горки, один разик упала… но ты не бойся, я не сильно ударилась и даже не плакала… а petit garçon плакал, потому что он маленький… и ещё потому что я сломала его машинку… но папочка её сделал… а потом мы ходили в туалет писать… а потом в кафе ели crème glacée… Ты сердишься? — Она подбежала, уткнулась ей в колени, и Алиса заставила себя разжать вцепившиеся в столешницу пальцы, погладила лохматую головёнку.       — Нет. Иди мой ручки, будем кушать. — В голосе слышалось напряжение, и Забава, уловив это, с беспокойством глянула вверх.       — Мы совсем немножко скушали, мамочка, всего по одному шарику. Ты не бойся, мы не перебили аппетит… мы очень голодные, как ты любишь! А что сегодня на обед?       — Борщ. С салом.       — Я не люблю борщ. — Забава сморщила нос. — И сало не люблю. Фе-е-е, оно жирное.       — Папа любит.       — А мои любимые макарошки будут?       — Будут.       — С моими любимыми котлетками?       — С твоими любимыми котлетками. Но сначала полтарелочки борщика, хорошо? — Алиса присела перед дочерью, силясь улыбнуться: — Так уж и быть, без сала.       Та горестно вздохнула и, кивнув, обняла мать за шею.       — У нашей мамочки очень вкусный борщ. Даже вкуснее, чем у твоей бабушки, — сказал Игорь примирительно, но Забава опять вздохнула, демонстрируя вселенское страдание.       — Он воняет betterave, ну как ты не понимаешь, пап? Я не люблю варёную betterave. Она ещё хуже, чем брокколи.       — Хорошо, в следующий раз я сварю без свёклы. Будут щи. — Алиса погладила дочь по спине.       — Что такое шти?       — Не шти, а щи. Это почти как борщ, только без твоей нелюбимой варёной свёклы. Договорились? — Забава угукнула, и Алиса прижала её крепче, прикрыв глаза на мгновение: — Я скучала, пока вас не было…       — Мы тоже по тебе скучали, мамочка… — Забава разомкнула объятия, её глаза горели восторгом: — Но нам было так весело! — И побежала в ванную.       Алиса поднялась и очутилась с Игорем нос к носу.       — Мы очень скучали по тебе, мамочка, — повторил он и потянулся к ней с поцелуем, но она отвернула голову, и его губы ткнулись ей в ухо.       — Судя по рассказам, вам было некогда скучать.       Весь обед Алиса крепилась, чтобы не разреветься и не наброситься на Игоря с упрёками, смотрела на взахлёб щебечущую дочь — как они гоняли на роликах, а после кормили уток, и как Алекс раскачивал её «до самого неба», а она «ни капельки не боялась», — кивала, улыбалась, восторгаясь порой невпопад рассказу. И избегала встречаться взглядом с Игорем. Он задавал какие-то вопросы, но она не слышала, а если и слышала, то не понимала, потому что думала о другом, продолжая кивать, вымученно улыбаться и время от времени пыталась поймать нить разговора, чтобы ответить что-то вразумительное. Борщ казался ей пресным, от запаха котлет мутило, а руки дрожали так, что пришлось отложить ложку.       — Мамочка, ты заболела? — Забава заметила перемену в её настроении.       — Нет, радость моя, просто я немножко устала.       — И мы не будем из-за этого смотреть мультик?       — Конечно, будем. Сегодня у нас на каком языке? — Она постаралась изобразить интерес.       Каждую субботу после обеда они все вместе смотрели мультфильмы по очереди на английском, греческом или французском языке, после чего обсуждали его, тренируя собственные навыки и помогая Забаве расширять словарный запас. В этот день даже послеобеденный сон был отменён.       — En français… — Хитрые синие глаза распахнулись во всю широту своей правдивости, и Алиса усмехнулась — лучше всего дочь говорила по-французски.       — А по-моему, кто-то жульничает. Мне кажется, что сегодня на английском.       — Ну, ма-а-а-мочка… я не всё понимаю, что они говорят.       — Тогда включи какой-нибудь старый мультик, который ты хорошо знаешь.       Забава кивнула и слезла со стула.       — Пап, ты мне поможешь включить «Мадагаскар»? Я хочу про Алекса.       — Думаю, ты сама справишься, а я лучше помогу маме убрать со стола. И мне кажется, ты кое-что забыла… — Игорь склонил голову, указывая глазами на стоящую к ним спиной Алису.       Забава подбежала, обняла её за ногу:       — Спасибо, мамочка, за обед! Всё было очень вкусно, особенно макарошки!       Алиса не успела откликнуться, как дочь уже убежала, а она всё стояла у плиты, гладила ладонью кухонное полотенце. А почувствовав на плечах руки Игоря, сжалась, опустила голову. Спросила шёпотом:       — Зачем? — Потом развернулась, заглянула ему в глаза. — Я понимаю, он твой брат… и вы давно не виделись. Но вы могли встретиться вдвоём. Зачем ты взял её? Он же может догадаться…       Игорь не торопился оправдываться.       — Когда-нибудь он всё равно бы догадался, — наконец заговорил не спеша. — За три года он ни разу не приехал к нам в гости. Потому что это далеко, а у него много работы, он очень занят. Это срабатывало, но как мы сейчас объясним нашей матери, почему дядя так и не нашёл времени повидать родную племянницу? И я не могу запретить ей говорить о Забаве с собственным сыном. Зимой ей исполнится четыре. Мама всё равно что-нибудь скажет ему — спросит, что он собирается дарить, не нужен ли совет. Потому что откуда ему знать, что дарят четырёхлетним девочкам. А если это наша с тобой дочь, то как ей может быть четыре? Алиса, когда-нибудь он всё равно бы узнал…       Она помотала головой, встревоженный взгляд заметался по его лицу:       — А вдруг он заберёт её?.. Заберёт её у меня и куда-нибудь увезёт?       — Он боится детей. Он говорит, что не любит их, но он просто их боится. Потому что не умеет с ними обращаться. И я бы хотел, чтобы он… если такое возможно, то я хотел бы…       — Чтобы он научился?! — Алиса вскрикнула возмущённо, а потом в испуге зажала рот ладонью, глянула на дверь, за которую только что выбежала дочь. И снова зашептала: — Чтобы он научился, а уже потом увёз?       — Нет. Я хочу, чтобы он полюбил её.       — Зачем? Ты думаешь, ему это поможет? — Её глаза вдруг сузились, в шёпоте послышался гнев: — Не смей. Слышишь? Не смей! Это моя дочь. Она не лекарство… не таблетка от головы… от его больной головы. Это моя дочь! — Алиса не повысила голос, но крылья её тонкого носа подрагивали, а взгляд был красноречивее всех слов.       Первый раз он столкнулся у неё с таким взглядом ещё в пансионате, когда принёс ей в комнату корзинку клубники — тёмно-красной, почти бордовой, с густым, до одури сладким земляничным запахом. Алиса понюхала ягоды, улыбнулась, а потом взяла его ладони в свои и припала к ним губами в каком-то нервическом порыве. «Спасибо тебе, спасибо», — повторяла она. «Перестань… не надо». — Вырываясь, больше раздосадованный, чем удивлённый, он пытался остановить это странное изъявление признательности. «Надо, — упрямо шептала она, сжимая его руки с поразительной для её комплекции силой. — Ты столько для меня сделал, я никогда не смогу отблагодарить тебя». Ему было не по себе: «Я ничего не сделал. И не заслужил такого». И вот тогда он увидел это впервые. Алиса вскинула голову: «Ещё как заслужил». Слова звучали ласково, но глаза говорили другое. Длилось это лишь долю мгновения, когда насмешка, укор, осуждение, вызов смешались в её взгляде, мелькнули и тут же пропали, — но он успел увидеть. В тот день он решил, что померещилось, но позже Алиса давала ему это увидеть снова и снова.       Они поженились, когда Забаве исполнился год, зарегистрировав свои отношения в Генеральном консульстве России в Марселе — тихо и буднично, не поставив в известность никого из близких. Сергей Николаевич привёз их на церемонию и остался ждать на парковке. Двадцать минут спустя, садясь в машину, Алиса сказала ему:       — Теперь моя фамилия Бестужева. Если хотите, Сергей Николаевич, можете меня поздравить.       — Поздравляю, Алиса, — бесстрастно сказал он и включил зажигание.       Валентина Михайловна — единственная, кто был в курсе причины их поездки, — расплакалась и обняла невестку, а затем перекрестила: «Дай бог тебе здоровья, доченька. Ты ангел».       Вечером после праздничного ужина Игорь сидел на диване в теперь уже их общей супружеской спальне и воевал с запонками. Алиса сняла свои украшения, положила на прикроватную тумбочку, после чего подошла к нему и опустилась на пол рядом, помогла расстегнуть запонки и вытащить из тугих петелек. Он подал ей руки, чтобы помочь встать, но она, покачав головой, положила ладони ему на бёдра, надавила, развела в стороны. Поглядывая снизу вверх, потёрлась щекой сначала об одно бедро, затем о другое, провела носом между ног. И потянулась к пряжке ремня. Несколько раз Игорь порывался остановить её, предлагал перебраться на кровать, но Алиса, стоя перед ним на коленях, снова качала головой, не соглашаясь, умело ласкала его ртом и руками. И когда его давние сумасшедшие фантазии под душем обернулись не менее сумасшедшей явью, подлила масла в огонь: «Мне нравится, как ты пахнешь». Пьяный от неги, он, никогда раньше не благодаривший женщин за секс, прошептал: «Спасибо». Но в полной мере насладиться кружащим голову моментом не успел — Алиса добавила с ласковой убеждённостью: «Ты заслужил это». И вновь в её взгляде мелькнула на краткий миг злая ирония, отчего он почти задохнулся, словно его пнули в живот. Не так ему представлялась их первая брачная ночь.       Целовала его руки Алиса ещё не раз, обычно когда они были одни, но иногда и прилюдно, вдруг остановившись где-нибудь посреди улицы, и всегда страстно, чаще благодаря, но изредка — со временем всё реже и реже — с горечью и упрёком. «Ты заслужил это», — лучились любовью её глаза. «Ты заслужил это», — обиженно поджимались её губы. «Ты заслужил это», — укоряя, сходились на переносице её брови. «Мне больно», — в самом начале сопротивлялся он. «Я знаю. Но ты заслужил это», — просил прощения её взгляд. «Я заслужил это», — скрипел он зубами, уже не пытаясь вырывать свои ладони из её рук.       Временами ему казалось, что Алиса его ненавидит. Как сейчас, когда она смотрела на него, точно на чужого, и в её глазах полыхал тот коктейль из обиды и предостережения. Только вместо насмешки были страх и решительность:       — Это моя дочь!       — Она и моя дочь тоже. — Сегодня ему не хотелось уступать.       Пожалел он об этом сразу. Удар оказался слишком сильным — Алиса сникла так быстро, будто из неё выбили весь воздух, казалось, что она даже стала меньше ростом, что сейчас упадёт, и он протянул к ней руки. Она метнулась навстречу, спряталась в его объятиях, дрожа всем телом, и зашептала сбивчиво:       — Прости, любовь моя. Конечно же, она и твоя дочь… Прости, пожалуйста. Я не хотела тебя обижать. Но… — Она заплакала, и Игорь прижал её сильней, баюкая, как ребёнка.       — Никто не заберёт её. Даже он. У тебя нет причин бояться.       — Он всегда будет между нами. — Алиса сделала глубокий вдох, пытаясь справиться со слезами — дочь могла забежать в любую минуту. — И не потому, что я думаю о нём, что вспоминаю о том дне. Не потому, что есть Забава. Дело в тебе. — Она высвободилась из кольца его рук, вытерла мокрые щёки и посмотрела вверх: — Ты любишь его. И ты хочешь помочь ему, несмотря на то, что он сделал. Хочешь помочь ему, рискуя моей… нашей дочерью. Он всегда будет для тебя на первом месте!       — Мне кажется, ты несправедлива ко мне. — Игорь нахмурился. — Сколько мы вместе, Алиса?       — Почти четыре года.       — Сколько раз я говорил, что люблю тебя?       — Каждый день.       — За это время я сделал хоть что-то, что шло бы вразрез с моими словами?       — Н-нет…       — Так что изменилось сейчас?       — Он. Сейчас он рядом. Я знаю, что вы созванивались и общались. Я никогда не запрещала тебе, не говорила — он или я, выбирай. Никогда даже не думала ставить тебя перед выбором. Несмотря на то, что он сделал. Потому что знаю, что ты любишь его. Несмотря на то, что он сделал! Но сейчас он рядом. Он рядом, и теперь ты всю свою любовь будешь отдавать ему. А как же я?       Страхи и логика Алисы были столь нелепыми, что Игорь растерялся.       — Это какое-то ребячество. Ты же это несерьёзно? — Он почесал затылок, а затем взъерошил волосы, как делал всегда в минуты замешательства, пробормотал в недоумении: — Любовь — это же тебе не торт. Она не… какой-то там сраный апельсин. Когда одна долька ежу, вторая моржу, третья какому-нибудь слону, и есть риск, что лисе Алисе ничего не достанется. — Его призывающая к примирению улыбка осталась без ответа.       — Там нет моржа.       — Какого моржа?       — Ты сказал. Что вторая долька моржу. В считалке нет моржа.       — У Забавы есть. У неё там целый зоопарк, есть даже носорог и олень… — Игорь шагнул вперёд, взял Алису за локти: — Срань господня, о чём мы говорим? К чёрту моржа. Я хочу сказать, что наличие в моей жизни брата никак не уменьшает моей любви к тебе. Он ничего у тебя не отбирает. Ничего не лишает тебя. Понимаешь? Послушай меня, послушай… — Он сжал локти крепче, добиваясь, чтобы Алиса посмотрела ему в глаза. — Неужели ты думаешь, что если… что когда у нас будет ещё один ребёнок, я стану как-то по-другому относиться к Забаве? Что стану меньше любить её? Что новый малыш что-то отберёт у неё? Ты правда так думаешь? А если у людей восемь, десять детей, они что, последних любят меньше, потому что любви на них совсем не осталось? Потому что апельсин кончился?       — Я не знаю… не знаю… У меня всего трое детей. — Теперь Алиса была в растерянности.       Игорь хмыкнул.       — Мы можем это исправить. Иди сюда. — Притянув её ближе, он зарылся носом ей в волосы. Они пахли «Джо Малоном» и котлетами, и он довольно заурчал, защекотал губами шею: — Кто нам мешает проверить? Будем проверять и проверять… Семь? Или десять? Сколько детей ты хочешь?       — Перестань… — Алиса повела плечами, пытаясь избежать щекотки. — Ты снова… ты всегда всё переводишь в шутку!       — А ты бы предпочла, чтобы я кошмарил себя и тебя по любому поводу? Жизнь сама прекрасно с этим справляется, так зачем ей помогать? И в этот раз, кстати, я не шучу. Нам нужно съездить куда-нибудь вдвоём в отпуск. Только ты и я. Бабушка Валя будет на седьмом небе от счастья, если поживёт здесь с Забавой пару недель. Что думаешь? — Игорь потёрся об Алису бёдрами, толкнул призывно, поймал губами согласный стон.       — Опять вы целуетесь! И со стола даже не убрали… Пойдёмте уже смотреть мультик!       Они вздрогнули и обернулись — на пороге, держа за ухо голубого плюшевого зайца, стояла их сердитая дочь.