Апельсин

      — Они жили в его доме на Комо. Игорь попросил вашу маму помочь, и она приехала. Нанял домработницу и двух нянь. И ещё с ними был Сергей Николаевич. — Поставив стакан с подтаявшим льдом на столик, Алиса зябко поёжилась, хотя в комнате было тепло, натянула плед на плечи.       В первые дни она всё думала, куда подевался её водитель? Тот остался закрыть дом, сдать его под охрану. Но сначала там случились какие-то проблемы с канализацией, потом в ворота врезался пьяный мигрант на машине, и их перекосило. Ворота перестали работать, надо было вызывать ремонтников. А потом ей стало не до водителя, у неё были переживания посерьёзнее.       В комнату Игоря она пришла как-то поздним вечером — в одной ночной сорочке торопливо спустилась с третьего этажа, где была её спальня, на первый. Замерла на несколько секунд перед приоткрытой дверью, раздумывая — постучать или убежать, — вернуться к себе, пока никто не увидел. А затем решительно шагнула вперёд, прикрыла за собой дверь, прижалась к ней спиной.       Алиса не была у Игоря ни разу — по приезде из клиники выбрала себе комнату на самом верху, воздвигнув между их спальнями баррикаду из этажа с комнатами прислуги. Встречались они утром за завтраком, потом Игорь отвозил её в поместье Ставропулосов в часе езды от особняка и вечером забирал. Он не поднимался к ней, она не переступала порог его комнаты.       Игорь лежал на кровати в трусах и читал. Узкие прямоугольные очки без оправы делали его лицо чужим. Осмотревшись, Алиса невольно улыбнулась — бардак был не такой тотальный, как в гостевом домике швейцарского пансионата, но от порядка, который до обеда наводила домработница, почти ничего не осталось.       Подняв голову, Игорь отложил книгу и, снимая очки, другой рукой натянул на бёдра одеяло. В глазах мелькнуло беспокойство — как в тот день, когда она неожиданно появилась на крыльце его домика.       — Что-то случилось, Алиса?       Ей хотелось кинуться к нему, спрятаться в объятиях, выплакать на груди своё горе. И чтобы он сказал: «Не плачь, я всё решу». Как папа иногда говорил маме, целуя в лоб: «Пусть твою хорошенькую головку это не заботит. Для этого у тебя есть я».       — Что ты читаешь? Я тебе помешала?..       Ей хотелось, чтобы он встал, взял её на руки и отнёс в постель. Ей хотелось, чтобы он поцеловал её, и не только в лоб. А потом любил — долго-долго, всю ночь.       Игорь не верил. Но встал. Боялся ошибиться. Потому на руки брать не спешил — опустился перед ней на колени, обнял за ноги, вжался лицом. Тогда она сама его поцеловала. Сначала в макушку. Затем, присев, в лоб. В ключицу — туда, где алели капли крови от рыболовного крючка. И наконец в губы — требовательно, нетерпеливо. Лишь после этого он ей поверил и поднял на руки. Но и теперь не торопился. Ведь главные достоинства хорошего любовника — терпение и хладнокровие, а отнюдь не виртуозность и владение арсеналом замысловатых поз. Женщины в любви медлительны. Однако если проявить самообладание, в итоге будешь многократно вознаграждён за то, что дал чувственности своей женщины время пробудиться. Главное, не переусердствовать.       Игорь был терпелив, осторожен и очень нежен. Так, словно имел дело с девственницей — застенчивой и пугливой. Алисе пришлось почти силой затаскивать его на себя. И вовремя. Он прижался губами к её шее, выдохнул виновато:       — Прости. Я совсем потерял квалификацию.       Она хмыкнула:       — Придётся взять над тобой шефство. — Но когда он попытался отстраниться, обняла за поясницу ногами, вжала в себя сильнее. Обхватив его лицо ладонями, поймала взгляд, провела большими пальцами по скулам ласково. И уже не смеялась: — Привет, рыбачок.       — Привет, шеф.       А ночью она опять проснулась в слезах — толстая усатая бабища с мясистыми руками ругалась по-итальянски, хлестала по щекам синеглазую девчушку в грязном рваном платье, таскала за волосы. Алиса билась в чьих-то руках, умоляла: «Пожалуйста, не трогайте её… пожалуйста!», захлёбывалась рыданиями. Кто-то обнимал её всё сильнее, баюкал, целовал мокрые щёки, шептал на ухо: «Тише, любовь моя, это просто плохой сон. Всё хорошо…»       — Не хорошо, — возразила она, уже осознавая, где и с кем рядом находится. И рассказала, как жалеет о своём поступке.       — Я всё решу, — сказал Игорь. — Ты только не плачь больше.       Позже она спросила:       — А если бы я никогда не сказала тебе об этом? Если бы я не передумала? Что бы ты делал?       — Такого не могло быть, — уверенно сказал он. — Ты бы в любом случае это сказала. Просто тебе нужно было время, чтобы понять, что ты действительно этого хочешь.       На несколько минут забыв об Александре, Алиса смотрела перед собой и говорила словно с собой:       — Когда они все приехали… когда Игорь занёс мою девочку в дом и протянул мне… — от воспоминаний голос дрогнул, на глазах выступили слёзы, — в тот день я простила его. Простила ему ту рыбалку. Я простила ему свою лучшую в жизни ночь…       Эти подробности Александр предпочёл бы не слышать. Поэтому сменил тему:       — Имя он сам выбирал?       Алиса кивнула. Игорь сказал, что Валентина Михайловна очень любила песни из мультика «Летучий корабль». И больше всех, когда царевна Забава швыряла из окна посуду¹.       — Он сказал, что, если мне не нравится, имя можно сменить, на какое я хочу. Но мне нравится. Мне кажется, оно ей очень подходит. Она правда очень забавная.       — И умная.       — Очень. Забава поздно пошла, но свой первый стих рассказала в год и два месяца. Она знает много стихов… и по-французски, и по-гречески… и наизусть всего Чуковского…       — Она рассказывала мне про Мойдодыра и как Крокодил солнце проглотил.       — Мы специально учили, чтобы она хорошо разговаривала по-русски. Валентина Михайловна очень много с ней занималась. Я таких красивых детских стихов и не слышала никогда — и про маму, и про… — Алиса закусила губу, остановив себя почти насильно — рассказывать о талантах своих детей она могла бесконечно. Помрачнев, вернулась к насущному: — Кроме Сергея Николаевича и герра Пихнера правду про Забаву никто не знает. Ни наши родители, ни мои греческие родственники. Они все уверены, что это дочь Игоря от какой-то из его бывших подружек. Которая то ли умерла, то ли сбежала, подкинув ему ребёнка. — Усмехнулась с горькой иронией: — Валентина Михайловна считает меня святой. Я же вышла за её сына, у которого есть ребёнок от другой женщины. Я не просто приняла его ребёнка, а ребёнка от любовницы! А потом ещё и удочерила! — Подняла взгляд: — По документам у Забавы полтора года был только отец. Я удочерила её недавно. Я удочерила собственную дочь!       Александр потёр грудь, снова откашлялся:       — Мне жаль. Я не знал, Алиса. Тебе от этого не легче, но мне правда нечего сказать, кроме того, что мне жаль.       — Какие вы все жалостливые задним умом. — Её взгляд вновь посуровел. — Луи вон тоже жалел. Только когда на суде сказали, что в том баре меня никто не трогал, он поверил. И после суда просил прощения, звал вернуться, предлагал всё начать сначала. Разругался с матерью. Говорил, что зря слушал её, зря поторопился с выводами. А как он рассердился, когда я вышла за Игоря замуж! А потом ещё и Забаву удочерила… Непонятно, с чего он считал, что у нас ещё был шанс. — В раздумье Алиса накручивала хвостик одной косы на палец: — Знаешь, в последнее время я всё чаще думаю, что хорошие люди тоже могут ошибаться. Один раз могут сделать что-то не очень хорошее. И от этого автоматически плохими они не становятся. — Она помотала головой: — Не-е, к тебе это не относится. Я говорю про Луи. Он замечательный человек. Просто он поспешил с выводами. А ты…       Александр в недоумении сдвинул брови, и Алиса смотрела внимательно, в надежде определить — он лукавит или на самом деле не понимает, о чём она говорит. Не видит ничего предосудительного в своих поступках: как целенаправленно, на протяжении долгих лет, изводил мать; как подстраивал встречи с обманутыми девушками, чтобы у тех не осталось сомнений, что их обманули; как рассчитанно жестоко поступил с Настей; как принудил Ирину к аборту.       — Когда-то ты рассказывал, что не любишь читать. И что единственная книга, которую ты читал дважды, это «Крёстный отец». Я тоже её читала… давно. Мне она понравилась, но главный герой, дон Корлеоне, показался мне чересчур жестоким. Я тебе это уже говорила. Когда я жила в пансионате, я перечитала эту книгу. А потом ещё раз. И ещё. Я сбилась со счёта, открывала на любой странице и читала снова и снова. Мне казалось, что это поможет мне понять тебя. Мне хотелось понять, что двигало тобой, хотелось знать, почему ты поступил со мной так жестоко. И мне кажется, что некоторые принципы жизни дона на самом деле определяют и твою. Не веришь? — Продолжая молчать, Александр недоверчиво выгнул бровь, и Алиса, склонив голову к плечу, процитировала: — «Никогда не показывай посторонним, о чём ты думаешь. Никогда не раскрывай перед чужими свою душу». Именно так ты и делаешь — скрываешь свои мысли, истинные желания, не подпускаешь к себе близко.       — Так делают многие. Ты тоже про себя не спешила откровенничать. Это нормально.       — «Ты имеешь право строить собственную жизнь, считаясь лишь с собственными интересами», — медленно, с расстановкой произнесла Алиса следующее изречение. — Именно так ты и живёшь. Пользуешься людьми, а потом выбрасываешь их в помойку, как использованные презервативы. И тебе плевать, что чувствуют эти люди, как они будут жить дальше… после того, как ты вытер об них ноги. Смогут ли.       — Мне кажется, ты притягиваешь. — Он попытался усмехнуться, но у него не вышло.       — Может, и так, — не стала она спорить. — Но знаешь, сейчас, когда ты рассказал про инсульт Игоря… и про то, что винил в этом меня… — Алиса задумалась. — Помнишь это: «С теми, кто воспринимает несчастный случай как личное оскорбление, несчастные случаи не происходят»?       Александр вздрогнул — именно эту цитату он приводил брату в качестве аргумента, объясняя свой поступок. Алиса словно прочитала его мысли:       — Ну, конечно, несчастный случай! Который никак не мог быть несчастным случаем! Потому что есть виновный… виновная! Которая должна быть наказана. — Она помассировала виски, качнула головой: — Может, себя ты и убедил, что вправе меня наказать. Но мне кажется, истинную причину ты сказал ещё тогда.       — Я?       — Да. Ты сказал, что мне было недостаточно моих богатых дружков… что мне захотелось узнать, как развлекается быдло… что замуж такие, как я, выходят только за своих. Потому что «знай своё место, холоп». Я никогда так о тебе не думала, но ты же лучше знаешь. Тебя это задело. Поэтому ты покажешь мне моё место. Ты и думать забыл, как сам до этого поступил со мной. Именно как барин с крепостной девкой! Попользовался сам — дал попользоваться брату. Но тебе-то можно всё, а вот другие должны заплатить! И ты мстил мне. Но за что? Точно за Игоря? Или за своё оскорблённое эго? Ведь твоя месть была очень безжалостной! Она могла стоить мне жизни!       Ему понадобилось время и все силы, чтобы наконец выдавить из себя:       — Прости.       Алиса склонила голову на другое плечо, в глазах заплясали недобрые искорки, и Александр напрягся в ожидании очередной словесной затрещины.       — А ты знаешь, что твой дон говорил по этому поводу? Что подлость прощать нельзя. Потому что сам подлец никогда не простит себе того, что сделал. И из-за этого всегда будет опасен! Как думаешь, может, мне тоже стоит придерживаться вашей морали? Чтобы всё по-честному? — Она насмехалась над ним. Ему нечего было возразить.       Порядком измученная последней вспышкой, Алиса со вздохом сложила руки на подлокотнике. В голосе не осталось ни следа враждебности, лишь усталость:       — Луи предал меня. Для меня его предательство было чуть ли не страшней, чем твоя жестокость. И неожиданней. Но он искренне жалел, что не разобрался. Что поспешил с обвинениями. Поэтому его я простила.       Они не стали лучшими в мире друзьями, но хотя бы могли спокойно обсуждать будущее своих детей. Бывший муж почти во всём шёл ей навстречу — опеку отдали ему, но Алиса виделась с детьми чаще, чем постановил суд. Луи пообещал, что весь август они могут быть с ней, и на Новый год она тоже может взять их к себе. Алиса мечтала привезти их в Россию, чтобы показать, как здесь отмечают этот семейный праздник.       — Луи хочет, чтобы Стефания и Никас учились в Швейцарии. И я думаю, может, Забаве будет лучше ходить с ними в одну школу… Я очень хочу, чтобы мои дети по-настоящему подружились.       — То есть вы можете снова уехать из России?       Она подняла голову, словно вмиг вставшая в стойку кобра:       — Тебя это не касается. То, что я рассказываю об этом тебе, не значит, что я спрашиваю твоё мнение.       — Я понимаю, Алиса. Если бы я мог всё вернуть назад…       — Тогда у меня не было бы Игоря. И Забавы, — отрезала она. И задумчиво потянула за кончик косы: — Интересно, почему, чтобы стать счастливым, сначала нужно нахлебаться дерьма?       — Я не знаю…       — Думаю, этого никто не знает. — Алиса вздохнула. — Но что я знаю точно — у Забавы лучший отец в мире. Такой, о котором можно только мечтать. Каким тебе не стать никогда…       Игорь читал Забаве сказки, укладывал спать, пел колыбельные. На этот вечерний ритуал Алису не пускали, и она порой стояла под дверью детской, глотая слёзы благодарности, слушая, как её муж поёт её дочери:

— Я укрою нежно тебя Тёплым одеялом из лёгкого пуха. Сладких тебе снов, родная моя, Быть хорошим папой — тоже наука.

      Специально для Стефании Игорь перевёл припев этой колыбельной на греческий. И пел обеим девочкам, когда они все вместе ездили в отпуск. Забава ревновала, и он ласково втолковывал ей, что они сёстры и должны дружить. Во время выезда на отдых Игорь придумывал игры, чтобы всем детям было интересно — устраивал соревнования, прятал «клад» и давал им инструкции, как его отыскать. Один раз они строили карьер — он выкопал в песке яму себе по пояс, сделал дороги, по которым Никки катал машинки, а Стефания и Забава делали взрывы.       — Мои девочки не очень хорошо ладят друг с другом. И только когда Игорь рядом, они не ссорятся. Никки до паники боялся воды. Он и к нему нашёл подход. Научил его плавать. В четыре года мой малыш плавал в море, как Аквамен! Когда я смотрю, как Игорь с ними возится, я чувствую себя самой счастливой женщиной на свете! Он хороший отец. И муж. И человек. Но… — Алиса поморщилась, потёрла горло. — Налей мне попить, пожалуйста.       Александр подошёл к бару, налил в два стакана воды, один отнёс на столик.       — Но в этот раз я не торопилась, — продолжила она, отпив половину. — Не торопилась навешивать на него почётный орден напророченного хорошего мужа. Игорь должен был доказать, что имеет на это право! Сейчас за некоторые свои поступки мне стыдно. — Она отставила стакан. — Я сказала, что хочу восстановиться в университете и доучиться. Он сказал — окей, если нужна будет помощь с начерталкой и термехом — зови! Я сказала — давай купим маленькую гостиницу на побережье, ты будешь управляющим. Он сказал — хорошая идея! Он взялся с таким энтузиазмом! Я видела, что ему это нравится, и он реально здорово справлялся. А потом я сказала — давай всё продадим. Я хочу домой, в Россию. Забава слишком часто путает русские слова с французскими и греческими. И он снова без возражений согласился. Он хотел поехать на Камчатку, чтобы помогать очищать океан от затонувших кораблей. Это хорошее дело, но я сказала нет. — Алиса подняла виноватый взгляд: — Ты знаешь, что он ни разу не был на рыбалке? С того дня, как пришёл ко мне в пансионат, ни разу не ездил. И знаешь почему? Потому что я сказала нет! Я делала ещё разные ужасные вещи… иногда я была очень жестокой. — Её лицо снова болезненно скривилось. — Но он должен был заплатить за всех мужчин, в которых я обманывалась! За Юрку. За Луи. И за тебя! И он платил! И ни разу меня не упрекнул!       Потянувшись за стаканом, Алиса обхватила его двумя руками и медленно допила воду, справляясь с волнением. Александр молча цедил из своего стакана.       — Ты не веришь в бабкины сказки, — сказала она устало. — Твоё право. А я верю. Я верю в приметы, и в то, что совпадения не бывают случайными. В тот день, когда мы с тобой познакомились, я видела Игоря. — Она кивнула: — Да, из вас двоих первым я увидела его. Случайно увидела в спортзале около своего дома. И когда вечером в сквере познакомилась с тобой, подумала, что в спортзале был ты. Потом решила, что ошиблась — у тебя же нет татуировок. А когда на рыбалке увидела его тату, поняла, что не ошиблась. Просто он слишком поздно меня нашёл.       Александр не удержался от скептической улыбки. Алиса загорячилась:       — А как он попал к нам на яхту, ты знаешь? Знаешь, что его первая жена была моей крёстной?       — Да, он говорил.       — Он никогда не нашёл бы меня, если бы не это совпадение! Он и в тот раз опоздал. Но не остановился! И снова нашёл меня, когда я была почти на грани… — На какое-то время Алиса замолчала. Потянувшись, обняла себя за согнутые колени. — Когда я была маленькая, в доме крёстной у меня был укромный уголок — на подоконнике за занавесками. Я там пряталась и представляла, что это башня, а я принцесса, которую там заточили. И я мечтала, что меня спасёт пират, а потом я выйду за него замуж. Когда я впервые увидела Игоря близко, то подумала — надо же, как он похож на пирата! Вы с ним и правда как две капли воды, но в тебе есть что-то аристократическое… а он вылитый пират. Не знаю, почему такое сравнение пришло мне в голову в тот момент. Когда мы с ним приехали из пансионата в его дом на Комо, я забралась в своё детское убежище. И вспомнила, о чём когда-то мечтала, сидя там. Я вспомнила про своего пирата. И вот так получилось, что я приехала туда с ним… Конечно, я не сразу собрала всё в кучу. Не сразу поняла. Но я прекрасно помню момент, когда задумалась над этим. В пансионате на мой день рождения Игорь спел мне одну песню… какой-то старой группы… я о такой и не слышала никогда. И там были такие строчки: «Я пройду через туманы…», «Но к тебе дойду я точно, знай — мне наплевать на всё!», «Я приду, ведь ты моя судьба». Бабушка Маша именно про это мне говорила! Что он обязательно придёт ко мне. Что бы ни случилось… — Алиса остановилась, глянула на Александра с вызовом: — Тебе смешно?       — Нет. — Ему не было смешно.       — Этой весной мы ездили в Мюнхен. Гуляли по Виктуалиенмаркт. — Хмурясь, теперь она говорила медленно, будто через силу. — Я отошла купить сувенир, а потом пошла искать Игоря. Он стоял в рыбных рядах и смотрел на форелей на льду. В его взгляде была такая тоска! И я подумала тогда — зачем ты его мучаешь? Я подумала — у тебя что, совсем нет сердца? Совсем нет глаз? Посмотри, это же он! Это же он! — Алиса на миг зажмурилась. — А сегодня я увидела тебя… Я не боюсь тебя, Александр. Но ты даже представить себе не можешь, что я почувствовала, когда увидела тебя на пороге. — Голос дрогнул. — Ты снова появился в моей жизни… чтобы снова показать мне, что я снова ошиблась? Что это не он? — Как она ни старалась, последний вопрос прозвучал жалобно, в глазах плескалась паника.       — Я пришёл поговорить о Забаве. Она сказала, что вы собираетесь ехать далеко-далеко за королём всех рыб…       — За чем?       — Не знаю. Она так сказала.       — Ах, да… — Алиса часто заморгала, пытаясь прогнать подступающие слёзы. — Мы на пару недель едем на Аляску, на нерест чавычи. Наверное, она про это.       — Я подумал, может, ты разрешишь мне взять её к себе на пару дней? — Александр заторопился, пока Алиса не отказала: — Я купил детское кресло в машину. Но если ты против, мы полетим на самолёте. Или поедем на поезде. Как скажешь, так и будет. Я попрошу маму, думаю, она не откажется поехать с нами. И вашу няню возьмём. И, если надо, вашего припадочного охранника тоже. Я сниму им отель. Забава будет с ними, а днём я буду брать её с собой. Хочу показать ей Питер. Я понимаю, что не имею права просить, Алиса, но… Ты против? — Он остановился, настороженный её взглядом, который никак не мог интерпретировать. Насмешливый? Растерянный? Изумлённый?       А потом Алиса начала хохотать. Сбитый с толку, Александр в замешательстве смотрел, как она закатывается — искренне, от самого сердца. Отсмеявшись, Алиса вытерла слёзы:       — Как говорил дон: «Если мужчина не стал своим детям настоящим отцом, он не мужчина». Мне начинает нравится дон Вито Корлеоне. — Она вздохнула, в голосе уже не было язвительности, лишь усталое удивление: — Надо же, какая ирония.       — То есть ты против?       Алиса потёрла виски, в очередной раз откинулась назад. Разговор окончательно вымотал её.       — Я должна ненавидеть тебя. И всё остальное, что связано с тобой, тоже должна ненавидеть. Но я не могу ненавидеть Забаву. Я пробовала, у меня не получилось. Разумом понимаю, что лучше послушаться твоего дона. Что такое прощать нельзя. Но разве разум нам дан не для того, чтобы мы понимали, что невозможно жить только разумом?.. — Она вздохнула: — Я подумаю.       — Спасибо. — Александр поднялся, сделал шаг к дивану. Повторил: — Спасибо, Алиса. — И пошёл к двери. Взявшись за ручку, он остановился. — Насчёт суда. Я не мог поступить по-другому.       — Да, я понимаю…       — Это вряд ли. Ты не можешь даже приблизительно предположить, о чём речь. Просто потому, что не всё знаешь. — Он повторил сказанное ею почти слово в слово, но без тени насмешки, с какой-то затаённой болью.       Алиса прикусила губу — ей не нравился ни тон Александра, ни выражение его лица.       — Игорь пошёл к твоему отцу сам. Один. Сказал, что это он сделал. И теперь хочет пойти в суд. Я не знал. Он не сказал мне. Я узнал, только когда матушка позвонила из реанимации. Гориллы твоего бати знатно его отпинали. Особо старался твой припадочный охранник. Игорь не рассказывал тебе об этом, верно?       Она держалась обеими руками за горло, не в силах выдавить из себя ни звука. Покачала головой.       — Это он, Алиса. Не сомневайся. Это он.