Изменник

      Тяжёлое, срывающееся дыхание рваными хрипами вырывается изо рта, тебя бьёт озноб, колотит так, словно вот-вот начнётся приступ, на лбу испарина, а в уголках тревожно дрожащих век блестят слёзы. Тело горячее настолько, будто внутри полыхает сильнейший пожар, и это довольно близко к правде. Ты выглядишь таким слабым, беззащитным, хочется обнять тебя, прижать к себе, успокоить. Громко стонешь, сам жмёшься теснее, словно потерявшийся котёнок, но так и не просыпаешься, лишь брови болезненным изломом выдают то, насколько тебе плохо.       В последний раз такое происходило около трёх месяцев назад, очередной срыв, очередная течка, от которой не защитили твои таблетки. И снова я не смогу быть рядом с тобой, когда это так необходимо, не смогу поддерживать, ласкать, успокоить. Снова в этот сложный период ты будешь один…       Жар понемногу отступает, ты расслабляешься, разжимаешь пальцы и больше не цепляешься за футболку так сильно, словно это спасательный круг для тонущего, но лицо всё ещё искривлено болезненной тенью желания, распаляемого грядущей течкой. Но днём ты держишься, почти не выдаёшь своего состояния, лишь по ночам ты не в силах держать себя в руках, и именно по ночам твоя сущность всё больше рвётся на свободу.       Часы на тумбочке едва подсвечивают окружение слабым зелёным светом, цифры замерли на половине четвёртого утра. Ты снова провалился в более крепкий сон, дышишь глубоко, размерено, тихо, щекочешь тёплым дыханием предплечье. Фонарь подсвечивает белую кожу, и в темноте ты кажешься фарфоровой куклой. Прекрасной, отлитой лучшими мастерами этого мира куклой, и лишь движение грудной клетки выдаёт в тебе живого человека. Тёплого, родного, любимого.       У тебя отвратительный вкус, Коннор, просто ужасный, я говорил об этом не раз и готов повторять снова и снова, потому что иначе не понимаю, что ты нашёл во мне. Мне далеко не тридцать и даже не сорок, лучшие годы канули в лету вместе с хорошей формой. Я почти в два раза старше, гожусь тебе в отцы, но никак не в любовники, престарелый лейтенант с пивным животом, дурными привычками, дерьмовым питанием и разбитой жизнью. Наверное, я никогда не смогу разглядеть в зеркале того человека, которого видишь во мне ты, когда смотришь с такой щемящей нежностью во взгляде.       С твоим появлением жизнь больше напоминает хороший сон, и я всё жду, когда проснусь. Потому что не может это счастье длиться вечно, не может молодой, красивый парень, который в состоянии покорить любого статного альфу, остановить свой выбор на старой, планомерно спивающейся бете. Но пока ты здесь, рядом, обнимаешь мою руку, согревая её своим теплом, я буду принимать любой твой выбор, даже если он кажется откровенным дерьмом.       — Ещё так рано, почему ты не спишь?       Твои почти чёрные в темноте комнаты глаза блестят беспокойством, а голос мило хрипит спросонья. Всё-таки разбудил. Знал ведь, что не нужно так пялиться, ведь в преддверии течки ты спишь ещё более чутко, чем обычно, а сейчас отдых нужен особенно сильно.       — Уже засыпаю, прости, что разбудил.       Твои волосы слегка влажные от пота, мило вьются на концах, а кожа мягкая, бархатная, что кажется, будто её можно повредить, неудачно проведя мозолистыми пальцами. Ластишься к ладони словно кот, скучающий по ласке, целуешь мягко, почти невесомо и довольно щуришься, отчего сердце в груди нарезает очередной кульбит.       — Не думай ни о чём, Хэнк, и не волнуйся, просто спи. — Твои губы мягкие, язык неторопливо скользит между ними, лениво ласкает и почти сразу исчезает, оставляя лишь холодеющий отпечаток слюны. — Если с утра увижу у тебя мешки под глазами, то гамбургеров тебе не видать ещё месяц. Понял, мой лейтенант?       — Так точно.       Тихо смеешься, маленький чертёнок, отворачиваешься, прижимаясь вплотную спиной, и закидываешь на себя мою руку.       — Люблю тебя, — шепчешь сонно и почти сразу засыпаешь, уже не чувствуя поцелуя в висок.       — И я тебя.       Будильник мерзкой трелью разрывает утреннюю тишину, в очередной раз вызывая желание как можно сильнее бросить его в стену. Кровать кажется пустой и холодной, но из кухни доносится бодрящий, приятный запах свежесваренного кофе. Дверь открывается, и тонкая полоска яркого света из коридора становится в разы шире, почти полностью прогоняя утренний полумрак.       — Без сливок, четыре сахара, как ты любишь. — Улыбаешься и с глухим стуком ставишь чашку на потрёпанную временем тумбочку.       — И в честь чего такая щедрость, Коннор, как же все твои разговоры про вред большого количества сахара и негативное влияние кофеина на нервную систему? Дай угадаю, ты компенсируешь это тем, что на обед подсунешь очередную зелёную дрянь?       — Салат из печёной тыквы и бефстроганов, зелени сегодня минимум. Ты выглядел таким растерянным ночью, что я не мог тебя не порадовать, а в умеренных дозах кофе даже с таким количеством сахара сильно не навредит. — Присаживаешься на самый край кровати и тянешься к губам. — А вечером перед дежурством тебя ждёт десерт.       По тому, как эротично ты облизываешься и красноречиво бросаешь взгляд вниз, очевидно, что речь далеко не о сладком.       — Какой же ты развратник, Коннор.       Твой характер так многогранен, что невозможно перестать удивляться, как милый домашний мальчик резко меняет своё амплуа, на несколько секунд выпуская на свободу возбуждающего омегу.       — Ты раньше времени меня в могилу загонишь, если будешь так смотреть.       — Не говори глупости, Хэнк, я как раз делаю всё, чтобы ты сам себя в могилу не загнал. Кстати, через пару недель стоит снова сдать анализы, я уверен, что показатели улучшились. Тогда, возможно, у нас получится…       — Давай пока не будем загадывать. Хотя если после твоей месячной пытки правильным питанием и здоровым образом жизни ничего не изменилось, тогда бросим эту глупую затею.       — Хэнк…       — Коннор, не начинай, наша совместимость и так оставляет желать лучшего, ты же знаешь, плюс я давно не молод, не жди от меня результатов, как от молодого жеребца. Ты в курсе, что я хочу не меньше, но, может, мы слишком торопимся?       — Ты прав, прости. Пей кофе, пока не остыл, и будем собираться, не хочу попасть в пробку, как вчера.       Успели выйти из дома до того, как город в очередной раз встал колом, расчертив навигатор бордовыми линиями пробок. Кондиционер в старушке в очередной раз сломался, а слишком яркое солнце уже с утра сильно напекло голову через лобовое стекло. После удушающей духоты салона, от которой не особо спасали даже открытые настежь окна, департамент встречает приятной прохладой кондиционеров и не менее приятной тишиной. Не удивительно, до официального начала рабочего для ещё сорок минут, поэтому офис почти пустует. Лишь пара патрульных и, конечно же, детектив-говнюк, который, кажется, и без плановых дежурств ночует на работе, создают видимость жизни в просыпающемся участке. Выслуживается, падла.       — Андерсон, решил погоду испортить? Мало того, что не опоздал, так ещё почти на час раньше свой трухлявый зад притащил. Если ты и работать сразу начнёшь, меня раньше времени удар хватит. — Конечно, мудила, без твоих сраных комментариев не обойтись.       — Закрой рот, Рид.       Сраться с утра пораньше и портить настроение на оставшийся день точно желания нет, только эту помойку вместо рта, естественно, так легко не закроешь. Ну давай, выдай очередную хуйню.       — Лейтенант Андерсон, только что поступил вызов. Какой-то бродяга нашёл старый труп на заброшенном заводе Пакард*, патрульные ждут указаний на месте. — Как же ты вовремя появился, Коннор, чтобы не дать Риду исторгнуть из себя очередную порцию словесного дерьма.       — Счастливо оставаться, Гэвин.       И палец этот можешь себе в жопу засунуть, хуйло! С таким отношением к старшим по званию повышение, на которое ты так рассчитываешь, тебе в ближайшее время точно не светит, даже если ты самолично вылижешь до блеска зад Джеффри.       Заброшенный почти столетие назад полуразрушенный завод, ну что может быть прекраснее? Интересно, насколько старый там труп, Коннор после прошлого нарика до вечера с трудом оклемался. Остаётся надеяться, что в этот раз вонять будет меньше, ведь как бы плохо ему ни было, с места преступления его не выгонишь, пока каждый дюйм не осмотрит. Мой мальчик всегда держится достойно, не воротит нос даже в период ожидания течки, недаром профессионал своего дела. Только вот обмануть других своей непроницаемой маской у него получается, но на меня эта актёрская игра впечатления не производит. В прошлый раз было видно, как тяжело удавалось сдержаться и не сблевать прямо в квартире убитого, передвижения по комнате тоже доставляли ощутимый дискомфорт, а из-за запаха разложения и вовсе дышать через раз приходилось всем присутствующим. Можешь, хоть в этот раз ты решишь остаться в машине.       — Я знаю, о чём ты думаешь, Хэнк, но даже не надейся, что я откажусь от осмотра места преступления. Сегодня последний день перед целой неделей выходных, и я не намерен тратить его только на изучение отчётов. — Твоя проницательность иногда даже раздражает. — Всё будет хорошо, я справлюсь.       — Не насилуй себя лишний раз, Коннор, если станет плохо, лучше уйди в машину.       Улыбаешься и киваешь, хотя даже не планируешь слушаться. Не важно, как близко течка, не берётся в расчёт, насколько сильно обострилась чувствительность к запахам, дело всегда в приоритете. Иной раз от такой упёртости и зацикленности даже жуть берёт. И ладно, когда так ведёт себя вдохновлённый новой работой юнец, который не знает всех тягот, возникающих на пути, но спустя почти год работы в департаменте твоё умение сохранять такую концентрацию и сосредоточенность на деле даже пугает. Ты совсем себя не бережёшь, Коннор…       — Что у вас парни?       — Мужчина от тридцати до сорока семи лет, ножевое ранение в области брюшной полости, множественные посмертные повреждения животного происхождения, мёртв ориентировочно четверо суток. — Ну и голос, однако, а по виду и не скажешь, что этот малахольный щегол будет так басить. — Документов нет, денег и иных ценностей тоже, скорее всего, неудачное ограбление, райончик тут не самый мирный.       — Где тело?       Коннор, ты слишком нетерпелив, особенно учитывая, сколько труп здесь пролежал. Чудо, что за это время его местная живность до костей не обглодала.       — Первый этаж, третья дверь налево.       — Спасибо за информацию, офицер, дальше мы сами.       Шаги эхом разносятся по пустому разрушенному зданию, под ногами слишком громко хрустит всякий мусор, скопившийся за долгие десятилетия. Не завод, а свалка, умирающий памятник былому величию автомобильной промышленности Детройта. Удивительно, что такую огромную площадь за столько десятилетий ещё не урвал себе ни один жадный коммерсант, ведь такая охрененная возможность построить очередной торговый центр. Они же считают, что пары десятков уже имеющихся слишком мало.       — Знаешь, Коннор, с твоей стороны было не слишком тактично не дослушать рапорт.       — Предпочитаю не забивать голову чужими предположениями, они могут негативно повлиять на объективность моей оценки места преступления, а не концентрировать своё внимание на их болтовне сегодня не очень просто. Ты и без меня это знаешь, Хэнк.       Иной раз кажется, что ты не живой человек, а робот, слишком монотонно и безэмоционально ты умеешь говорить. Твоя концентрация на местах преступлений действительно поражает, даже учитывая текущие перемены в организме. Не все детективы даже в свои лучшие годы могут похвастать такой сосредоточенностью. А вот и нужная дверь. Могли бы оставить открытой, этот запах всё равно просачивается в огромную щель рядом с полом.       — Ты уверен, что не хочешь вернуться?       Дыхание замедлилось, рот приоткрыт, чтобы лишний раз носом не улавливать этот смрад. Не будь тут так темно, можно было бы с уверенностью сказать, что лицо побледнело. А крепко сжатые кулаки выдают с головой истинное состояние. Тебе плохо, тошно, уверен, что накатила слабость, но ты упрямо продолжаешь цепляться за финальные крупицы самоконтроля.       — Я бы сказал, что всё в порядке, но не вижу смысла врать, ведь я в любом случае не смогу скрыть от тебя правду. — Голос заметно дрожит. — На работе я в первую очередь детектив, моя сущность, бесспорно, временами мешает выполнению служебных обязанностей, но я изначально знал, на что иду, когда устраивался в полицию. Если бы меня останавливали подобные трудности, я бы не пытался столько лет добиться признания своих умений и соответствия их желаемой должности.       Всё-таки ты слишком серьёзен, и сейчас это кажется неуместно милым. Мысли об убитом отходят на второй план, когда ты так стараешься взять себя в руки и скрыть очевидную слабость. Дёрнуть на себя так легко, ведь ты не сопротивляешься, явно ничего не ожидая. Губы мягкие, податливые, а на языке до сих пор ощущается слабый привкус утреннего кофе. Напор заметно усиливается, стоит провести по спине, и трупный запах, пробивающийся из-за двери, окончательно отходит на второй план. Да и разве может быть что-то важнее, когда ты так рьяно отвечаешь на поцелуй, прижимаешься вплотную, словно хочешь слиться воедино, и так беззастенчиво трёшься пахом.       — Хэнк, ну зачем? — Почти стонешь, вмиг растеряв всё хладнокровие. — И как я должен сосредоточиться на деле, когда ты меня возбудил? Теперь ты обязан мне помочь справиться с возникшей проблемкой.       Хитрый чертёнок, знаешь ведь, что в планах не было целоваться долго и так развязно, сам же набросился. И как тут отделить работу от личного, когда красивые карие глаза смотрят с такой мольбой и желанием, а возбуждение в паху так очевидно натягивает джинсы? Неподходящее время и абсолютно неподходящее место для близости, но разве получится остановиться, когда всё уже решено. Патрульные ещё не уехали, криминалисты шастают по зданию и в любой момент могут вернуться, только вся осторожность испаряется, стоит только ощутить горячий язык, нетерпеливо скользящий по шее.       — Хэнк, пожалуйста.       Ты довольно часто прибываешь в подобном состоянии, когда жажда близости переполняет до краёв, но так редко ты достигаешь этой точки настолько быстро.       — Дальше по коридору есть ещё комната, только будь тише и имей в виду, нас не должны хватиться.       Киваешь и нетерпеливо тянешь за собой, прямо на ходу расстёгивая ремень трясущимися пальцами. Джинсы стекают по длинным, почти модельным, ногам на пыльный пол, стоит только опереться о стену, но ты не обращаешь внимания, лишь тихо стонешь, прикусив свой бессменный чёрный галстук. Быстро ласкаешь себя спереди, постоянно сбиваясь с рваного ритма, прогибаешься в пояснице, раскрываясь, и неотрывно смотришь через плечо. В глазах сумасшедшая животная похоть, и так необычно видеть её вне нашей спальни.       — Хэнк, войди, прошу тебя, я не могу больше терпеть.       Голос звучит жалобно, слабо и чертовски возбуждающе. Возможно, в другой ситуации стоило бы тебя подразнить, довести до безумия, заставить задыхаться от удовольствия, но сейчас времени на это катастрофически мало. Мышцы, растянутые с прошлого вечера, плавно расступаются, а жар тела вышибает все разумные мысли. И какой же ты, чёрт подери, мокрый, смазка каплями стекает по бёдрам, пачкая тонкие трусы. Невозможно контролировать себя в этом пламени, хочется брать быстро, отрывисто, как никогда раньше, чтобы ты кричал в голос, но ситуация не располагает к озвучке, и лишь прижав ладонь можно сдержать твои стоны. На стене остаются влажные следы от пальцев, белые капли стекают вниз по облупившейся краске, но аритмичные движения не прекращаются, ведь одного раза сейчас тебе слишком мало. Дышать становится в разы тяжелее, жар твоего возбуждения обжигает кожу, нагревает воздух вокруг, отчего избавиться от мешающейся одежды хочется ещё больше. Но у нас нет права отвлекаться на неудобства, ведь вдалеке уже слышатся чьи-то приближающиеся голоса. Несколько быстрых движений, от которых ты дрожишь, сжимаешься, кончая второй раз, и по телу после накатившего оргазма разливается приятное удовлетворение. Заставить себя выйти невыносимо сложно, но голоса звучат громче, вынуждая оперативно приводить себя в порядок.       — Идём, нужно успеть раньше них.       Одежду приходится расправлять на ходу, стараясь в спешке ничего не упустить. Получается выиграть буквально минуту, которой хватает, чтобы хотя бы бегло осмотреть труп.       — Лейтенант, детектив, не знал, что вы ещё здесь, думал, что вы уже закончили.       — Ты же знаешь Коннора, Майк, он пока всё досконально не изучит, мы не сдвинемся с места.       — Да уж, знаю. Пойдём, Фред, они тут надолго, заберём тело позже, пока можно перекусить. В квартале отсюда есть неплохая закусочная.       Жаль, уже не слышно, что за закусочная, было бы неплохо тоже перекусить. Хотя Коннор всё равно не даст съесть ничего нормального, опять заставит давиться какой-нибудь очень полезной и абсолютно отстойной херней.       — Его убили не здесь. — Гундёж едва слышен из-за зажатого носа. — От окна тянется кровавый след, можно проследить, откуда притащили тело.       — Это и так ясно, как день, а что-нибудь менее очевидное заметил?       — Разве только то, что убитый явно жил в достатке. Костюм сшит на заказ, мерки подогнаны очень точно и ткань далеко не из дешёвых. Думаю, за такой костюм он отдал не меньше тысячи долларов, исходя из этого непонятно, что жертва делала в этой части города.       — Может, он любитель баловаться дерьмовым «льдом» и решил прикупить у местных дозу.       — Сложно сказать, экспертиза покажет, были ли в его крови наркотические вещества. Визуально определить, принимал ли он какую-то дрянь или нет, невозможно, учитывая, как хорошо над ним поработала местная фауна. Повезло, что нам не достались одни кости. — Небрежно отряхиваешься, придирчиво осматривая комнату. — Он явно не пешком сюда пришёл, стоит отправить патрульных осмотреть район, возможно, получится обнаружить автомобиль, если его ещё не угнали. Также стоит отправить запрос в службы такси и отобрать заказы на ближайшие адреса в день убийства. А теперь пойдем, нужно осмотреть место, откуда его притащили, возможно, именно там его и зарезали.       — Если бы ты всё же дослушал офицера, то мы бы уже и так это знали.       Получается, зря перебил, ведь в итоге сегодня ты закончил довольно быстро. Даже странно, в любой другой день изучение места обнаружения тела занимает в разы больше времени.       — Тут свалка, если убийца и оставил следы, то криминалисты их и без меня заметили, а изучение полуобглоданных останков сейчас много пользы не принесёт. И ещё… — Ну и что за неловкая заминка? — Сидя мне тяжело удерживать в себе твою сперму, а испачкать бельё и штаны ещё больше не хотелось бы.       Даже в потёмках заметно, как от неловкости покраснели щёки. Старый идиот, мог бы и сам догадаться, это же очевидно. Прости, Коннор, придётся тебе потерпеть ещё немного, туалета поблизости явно нет.       — Только не вини себя, Хэнк, выйти я бы тебе в любом случае не позволил. Идём, не будем терять время.       В этот раз осмотр тянется до неприличия долго. Увлёкшись, ты забываешь даже о своём неудобстве, лишь изредка едва заметно морщишься, приседая на корточки.       Жертву привезли, это становится понятно по остаточным следам протектора шин, которые отпечатались в грязи неподалеку от побуревшего кровавого пятна. Место очень непопулярное, наследить тут особо некому, но отсутствие камер видеонаблюдения в этой жопе мира в разы осложняет дело. Придётся захватить радиус побольше и снова тратить уйму времени на просмотр кучи бесполезных видеозаписей в надежде, что на них засветится автомобиль, оставивший эти следы. И вряд ли повезёт настолько, что у машины окажется какая-то сверхуникальная и очень редкая марка.       — Лейтенант, я кое-что нашёл. Тут следы краски, похоже, водитель слегка зацепил забор, когда уезжал с территории.       Свежий след едва заметен, потёртость ничтожно маленькая, не удивительно, что криминалисты её в итоге пропустили.       — Отличная работа, Коннор, а теперь, раз ты закончил, давай перекусим. Мой желудок уже в шаге от того, чтобы оповестить о голоде всю округу.       Салат оказывается не таким гадким, как можно было предположить по наличию тыквы в его составе, слегка сладкий, любители здорового питания назвали бы его вкусным. Мясо же просто великолепное, нежное и практически без усилий распадается на волокна.       — Вкусно?       — Да.       Отрицать бесполезно, Коннор хорошо готовит. Если даже из зелёного говна, именуемого брокколи, он может сварганить вполне приличное, едабельное блюдо, то остальные продукты вовсе с лёгкостью пляшут под его руководством.       — Иногда мне кажется, что работа поваром подошла бы тебе больше. И не нужно смотреть так укоризненно, ты же знаешь, что я несерьёзно. Иди ко мне.       Объятия мягкие, тёплые, а нос едва слышно пыхтит в шею. Такой нежный, отзывчивый, родной. Даже не верится, что прошло уже полтора года с его прихода в департамент в качестве напарника, и почти год в качестве любимого человека. Сложно представить, чем можно заслужить появление такого сокровища в собственной жизни, в которой уже не оставалось надежды на счастье.       — Хэнк, если ты сожмёшь руки хотя бы каплю сильнее, то я задохнусь. Умереть в твоих объятиях, конечно, будет приятно, но жить с тобой мне нравится гораздо больше.       — Прости, задумался. И за то, что не смогу быть с тобой рядом в самый сложный период течки тоже прости. Если хочешь, я могу возвращаться из департамента днём.       — Всё в порядке, не беспокойся, я справлюсь. — Твои глаза блестят так ярко, что слепят похлеще солнца. — Лучше отсыпайся после ночных и набирайся сил, потому что после дежурств в участке тебя ждёт ещё одно в нашей постели. И поверь, я не слезу с тебя, пока не высушу досуха.       — Боже, Коннор, я подобные безвкусные пошлости только по молодости в порнухе слышал.       — Я знаю, на днях нашёл в вещах на чердаке старый диск, это как раз оттуда.       Ужас. Непонятно, какое из желаний сильнее: рассмеяться вместе с тобой или провалиться сквозь землю от стыда. Есть вещи, которые твои глаза не должны видеть, и старое некачественное порево — одна из таких вещей.       — Ты точно сведёшь меня в могилу своими выходками.       — Ни за что, мой лейтенант, я для этого слишком сильно люблю тебя.