Изменник

      Как можно имея такую невинную, почти девственную внешность, такой щенячий и наивный взгляд, быть такой озабоченной блядью? Наверное, никому не дано ответить на этот вопрос. И как ведь хорошо отыгрывает на публику, весь такой услужливый, вежливый, профессиональный детектив, так и не заподозришь, что профессионал он не только на основной работе, но и в минете. Не удивительно, с таким количеством трахалей не хилый опыт получил, фору даст любой заправской шлюхе. Не в ту стезю ты подался, Коннор, в борделе твоя задница смотрелась бы куда органичнее, чем в полицейском участке.       Даже не верится, что прошло чуть больше трёх месяцев с той злополучной встречи в туалете. Казалось бы, это произошло совсем недавно, а уже столько времени пролетело. Стоило тогда уйти, тихо проскользнуть мимо, сделав вид, что не узнал ни запах, ни голос, но вот дёрнул чёрт остаться. Если бы он тогда молчал, просто стонал и не говорил ничего, то сейчас всё было бы иначе, не было этого мерзкого грызущего чувства внутри, словно предаешь чьи-то ожидания. Но нет же, из этого блядского рта обязано было вырваться имя.       — Гэвин.       До сих пор в кошмарах приходит этот голос. И почему из всех альф, с которыми он ебётся, нужно дрочить на того, кто даже не думал о том, чтобы присунуть в эту разъёбанную дырку? Мерзость. Докатился, блядь, сам себе уже противен, потакаю хотелкам чужой омеги. Ненавижу.       От него воняет, запах липкий и сладкий настолько, что можно диабет ненароком заработать, а сверху ещё вечная вуаль из посторонних феромонов. Каждую неделю новый ёбырь, а то и несколько. Ну как, как, блядь, можно быть такой шалавой, но иметь при этом вид непорочной целки? И эти наивные карие глаза, как у заплутавшего щенка, смотрят то с какой-то надеждой, то с нескрываемой ответной ненавистью, но в глубине всегда неизменно прячется истинная омежья похоть.       Лицемерная мразь. Выступает на митингах за права омег, требует равных прав, выкрикивая, что они не домработницы, уж тем более не секс-игрушки и не проститутки и, а сам с радостью раздвигает ноги фактически перед любым встречным альфой, только пальцем помани. Или хуем помаши. И как только совесть не сжирает после всех своих похождений? Как можно после групповухи в каком-то затасканном мотеле спокойно ждать возвращения Андерсона, заглядывать ему в глаза, пряча свою шлюшью породу за детской невинностью, говорить, как сильно любит его, хотя только недавно с удовольствием отсасывал сразу у двоих. Старикан даже не представляет, сколько хуёв побывало во рту того, кого он так безумно любит.       Почему я вообще помню всю эту хуйню? Охуенно устроился ебучий Коннор, и поебаться и пожаловаться успевает. Верх лицемерия — жаловаться одному любовнику на других. Докатился, позорище, вот так и подпускай омег ближе, чем расстояние выстрела, очередное дерьмище в жизнь приносят.       — Детектив Рид. Гэвин?       — Чего тебе, чмошник?       Вспомнишь говно, оно и появится. Или позвонит, как сейчас, что не лучше.       — Течка скоро начнётся, ты помнишь нашу договорённость? Ничего не поменялось, ты придёшь?       — Забудешь тут, ты мне всю последнюю неделю мозг ебёшь по несколько раз в день. Совсем двинулся, какого хуя ты вообще в участок звонишь с этими вопросами?       Долбоёб. Ещё и в трубку так откровенно дышишь, крыша, видимо, окончательно поехала.       — Так разблокируй меня, тебе на личный не дозвониться.       — Ты кое-что путаешь, мудила, я не твоя подружка, чтобы по телефону с тобой трещать, звони другим трахалям и пизди с ними. — Как же бесит, уебать бы пару раз хорошенько, чтобы мозги на место встали. — Я уже сказал, что приду, а сейчас отъебись, я тебе не Андерсон, чтобы по первому зову подрываться.       — Жду в восемь.       Ага, блядь, ждёшь ты, как же. Небось уже вовсю развлекаешься той пугающих размеров игрушкой, твоя дырка без внимания до вечера не дотерпит. Нужно было не соглашаться, чем я вообще думал? Ничем не лучше самого Коннора, такой же лицемер. Всё, на хуй эти мысли, просто на хуй, ещё полдня работать. Может, повезёт, и дадут вызов, тогда будет официальная причина никуда не ехать.       Не повезло, хрен вам, а не вызов. Похоже, Фаулер не спиздел, когда обещал организовать пару полноценных выходных. Очень вовремя, кэп, спасибо, подсобил, блядь. Лучше уж подрываться посреди ночи к очередному жмурику, чем это. А ведь отдохнуть в итоге так и не получится, обидно даже такую возможность просирать. Ещё на такси тратиться, не хватало только свою малышку светить перед домом Андерсона. Дерьмо.       Уже на крыльце слышится чужой отталкивающий запах, настолько сильный, что пробивается сквозь заглушку в носу. Падла, предупреждал ведь, чтобы ждал и не смел никого звать, теперь расхлёбывать. Повезло хоть, что всего двое, даже удивительно, поскромничал, можно сказать. Дверь подаётся легко, после звонка он ожидаемо не запер, потом просто не хватит сил доползти до порога. Два альфы предсказуемо натягивают с друх сторон податливое тело. Именно тело, потому что сейчас он не похож ни на одну грань обычного себя, просто оболочка для ебли, секс-кукла, только с озвучкой.       В комнате пахнет сильно и настолько приторно, что пересыхает во рту. Его феромоны в таком состоянии отталкивают до невозможности сильно, вызывают только желание проблеваться. Даже ядрёная русская водка в студенческие годы не оказывала такого эффекта. И ещё больше омерзения вызывают два уёбка, которые успели оставить несколько ярких отметин на открытом участке шеи рядом с ошейником и несколько синяков на бёдрах. Плевать, не мне потом сказки для старика сочинять об их происхождении.       — Съебали отсюда, оба, пока я не арестовал вас за изнасилование.       Естественно, Коннор не заметил, что у них появился зритель, лишний раз светить свой запах в этом доме совсем не охота. И одно удовольствие смотреть, как быстро отрезвляет полицейский значок этих двух уродов. Ещё никто не был готов пожертвовать своей свободой ради жопы шлюховатого омеги. Даже ради очень умелой жопы.       — Он сам согласился.       Надо же, один из них смелее, чем кажется, решил показать зубки. Ну ничего, таких теперь даже слишком просто обломать.       — Желание трахаться от течного омеги не считается добровольным согласием. Или вы, мудозвоны, с новёхонькой поправкой не знакомы? Никто из вас явно не является его парой, так что если хотите провести несколько лет в тюрьме, заправили члены в трусы и пиздуйте на хуй.       Собираются до нелепости быстро, практически на ходу запрыгивая в штаны, которые застегнуть в их состоянии довольно проблематично. Клоуны. Нужно дверь закрыть, а то не хватало ещё незваных гостей встречать с хером наперевес. И как же воняет на весь дом течным омегой, и ведь даже окно не откроешь, а то весь квартал будет оповещён о происходящем. Такой ядрёный запах сложно не заметить, а если он снова начнёт стонать, как будто тут порно снимают, то соседи точно в 911 позвонят, сейчас люди молодцы, лишний раз перестраховываются.       Как же ты жалок, Коннор, слюна стекает на подбородок, в глазах слёзы, океан похоти и желания. Тянешься к своей дырке, пытаясь отвлечься хотя бы на пальцы, скулишь, что-то неразборчиво мычишь. Хочешь. Возможно, кого-то такое зрелище возбуждает, но точно не меня. Слабый омега, которого ломают собственные инстинкты, уничтожают остатки разумной личности, оставляя лишь оболочку, желающую подчиняться и отдаваться. Чужой омега, не мой. Здесь должен быть Андерсон, он должен удовлетворять его желания, доводить до безумия, а не я.       — Гэвин, умоляю…       Даже связную мысль выдать не в состоянии, хотя и так ясно, о чём ты просишь.       — Жди.       Лучше снять всю одежду, может, хоть так она провоняется меньше. Хотя без разницы, всё равно этот запах ничем не отстираешь, останется только выкинуть.       — Что, настолько невтерпёж, паскуда? — Твои слабые попытки расстегнуть ширинку просто смешны. — Не мешай, я сам.       Не понимаешь, не реагируешь на слова, жадно тянешься к члену, чтобы сразу впустить до самого горла. Как же горячо… Нужно найти резинки, куда он их положил, блядь?       — Коннор, очнись, где гондоны?       Похоже, ещё крупицы разума у тебя остались, раз хватает сил самостоятельно оторваться от сосания и посмотреть в глаза.       — Давай без них.       Блядь, нихера там разумного в голове не осталось. Проще самому найти. Раз те два утырка были в резинке, значит, лежат где-то на виду. Как же сложно думать, когда он так ласкает, жмётся и умоляюще раскрывается. Нельзя сорваться, пока нельзя.       Нашёл. Лента презервативов блестит рядом с подушкой. Целый арсенал прям, на захват патронов меньше выдают, чем он тут обойму подготовил.       — Нагибайся, отставь зад.       Твоё блядское лицо — последнее, что хочется сейчас видеть, а то упадёт. Жар наполняет каждую клетку, можно ослабить контроль хотя бы на время и раствориться в удовольствии, не опасаясь за последствия.       — Гэвин, мне мало, хочу ещё. — Тебе всегда мало, есть вообще предел твоей ненасытности в этот период? Первые сутки почти прошли, а ты и не думаешь успокаиваться. — Не сдерживай себя, сними эту прищепку с носа, прошу.       — Грабли убери. Я сниму эту хрень только после того, как уеду максимально далеко от этого дома.       — Пожалуйста.       — Заткнись. Если нечем занять рот, ты знаешь, куда можешь направить свою энергию. Приступай.       Как же хочется жрать. Желудок, падла, к спине прилип и болит невыносимо просто, два дня еды не видел. Тупой омега, додумался запастись огромным запасом гондонов, но при этом в холодильнике пустота, перекати-поля только не хватает для полноты антуража. И ближайший круглосуточный маркет, как на зло, в самой сраке улицы, хоть людей вокруг мало, меньше ненужного внимания будет, ведь от одежды несёт за милю.       — С вас сорок три доллара и семнадцать центов.       — Сдачи не надо.       И пялиться так тоже не нужно, ещё не вымерли те, кто пользуется наличкой. Подстраховка лишней не бывает, я не настолько долбач, чтобы кредиткой махать, когда до дома старпёра чуть меньше двух миль*.       — Подъём, Спящая красавица, на вот, пожри.       — М-м-м, Гэвин, мне казалось, ты ушёл. Хочешь продолжить?       Господи, ты даже едва проснувшись только о ебле думаешь. Бесишь.       — Без меня продолжишь. Ты в свой холодильник давно заглядывал, хуила? Я не сраный Терминатор, чтобы двое суток с тобой кувыркаться и не захотеть жрать.       — Я запрещаю Хэнку есть бургеры, с моей стороны будет довольно лицемерно съесть его самому.       Занятная логика.       — А по хуям скакать у него за спиной, значит, не лицемерно? Хотя чему я удивляюсь, единственное, чем природа ваш тип особенно явно наделила — это безразборчивая любовь к членам.       — Ты не знаешь, о чём говоришь. Не нужно всех омег вокруг судить только на основании моего поведения!       Защитник хуев, ещё как явно негодует, смешно даже.       — Я знаю, о чём говорю, так что завали ебало и жуй, я своих мыслей не слышу из-за урчания твоего желудка.       — Зачем ты вернулся?       Самому интересно.       — Убраться, не привык оставлять за собой мусор, особенно тот, который может меня столь явно скомпрометировать.       Что, Коннор, неужели твой цепкий и внимательный взор не заметил разбросанные кругом гондоны, из которых можно гирлянду целую собрать. Даже детективом быть не нужно, чтобы понять, что произошло в этой комнате.       — Ты так и не снял прищепку.       — Естественно, от тебя до сих пор несёт.       Нужно заканчивать пиздёж и валить побыстрее домой, эта херь в носу уже слизистую натёрла. Нужно обновить арсенал, у современных заглушек, кажется, хватка полегче. А если взять со встроенным ароматизатором, то вообще кайф будет. Но, блядь, три сотни баксов, конечно, это полный пиздец.       — У тебя кровь на носу.       Так вот почему тот пацан на кассе так пялился. Стоило перед выходом хоть в зеркало глянуть. Где тут ванная хоть? Вот уж точно, просто красавчик, мало того, что нос в крови, так этот чмошник ещё и засосов понаставил. Сука, к вечеру этот пиздец точно не рассосётся. Ладно, главное, запах отмыть, остальное пережить можно. В ночную народу мало, к утру почти всё исчезнет, а уж любопытство Криса как-то переживу.       — Гэвин, в следующий раз…       Блядь! На хер так подкрадываться, и так еле на ногах стоишь.       — Завались. Никакого следующего раза, ясно?! Ни следующего, ни даже этого не должно было быть, я согласился один раз, лишь бы ты мне мозг ебать перестал. И если ты думаешь, что второй раз такой фокус проканает, то ты очень ошибаешься. А теперь съеби с прохода, я сваливаю!       — Я всё равно найду способ вынудить тебя повторить, это лишь вопрос времени.       Какая же ты двуличная тварь.       — Зачем тебе это? Зачем вообще ты ебёшься направо и налево, если так сильно любишь Андерсона, как вечно мне заливаешь?       — Потому что только так я полностью понимаю, что Хэнк единственный, кто мне нужен, лучший во всём, даже в постели. И после я начинаю любить его ещё сильнее.       Ты больной. Тебе не альфу нужно, а к мозгоправу, как ты сам этого не понимаешь? Если это не дно, то страшно представить, куда падать ещё ниже. Хватит. Пора завязывать с этим, всё слишком далеко зашло, нужно прекращать этот пиздец, потом будет поздно. Я ошибся, знатно проебался, когда решил ждать, ниже тонуть тебе некуда. Осталось решить, как остановить этот цирк раз и навсегда.       После двух дней ебли работа просто отстой, а работа в ночную смену, там вообще полный пиздец. Ещё бешеные соседские дети даже отоспаться днём не дали, хуже слонов топают, никакая звукоизоляция от этих дьяволов не спасает. Хоть в участке тихо, спокойно и не воняет, почти как в старые добрые времена, когда никакими омегами дальше ресепшена и не пахло. Может, пойти вздремнуть в комнате отдыха, Миллер распихает, если будет что-то срочное...       — Детектив, у вас вызов, пересечение Макдуглас и Сейнт-Джозеф.       Заебись, вот тебе и отоспался.       Дом невысокий, всего пять этажей, старый фонд. Краска на здании выцвела, превратившись из бордовой и грязно-коричневую из-за постоянно летящей от дороги пыли. Второй этаж. Квартирка такая же старая и потрёпанная, как весь дом, но хотя бы вокруг чисто, нет ни пыли, ни мусора, даже почти уютно, если бы не дух старости, который буквально впитался в эти стены, сросся с каждой деталью интерьера и самим воздухом.       — Погибший Питер Ривера, семьдесят три года, мёртв около пятнадцати часов, коронер взял образцы на анализ, но все указывает, что старик наглотался таблеток.       Значит, суицид.       — Кто нашёл тело?       — Дочь, ждёт на кухне. Девушка в шоке, мы не стали лишний раз её тревожить, лучше поговорите с ней самостоятельно, детектив.       — Пусть подождёт пока, я немного осмотрюсь.       Старая мебель, старая техника, книги на стеллажах выцвели, пожелтели, никаких современных гаджетов, только одинокое радио на столике в углу. Спальня выглядит не новее гостиной: отклеивающиеся обои со следами плесени по углам, заправленная полинявшим бельём кровать, протёртая до дыр обивка на кресле, в котором сидит покойник. При плохом освещении можно было подумать, что он спит, но яркий прожектор не оставляет сомнений в том, что человек умер. Мужчина выглядит уставшим, одежда явно на несколько размеров больше, кожа висит, как у шарпея, но лицо на контрасте кажется слишком спокойным, расслабленным. Умиротворённым. На подоконнике жёлтый пузырёк из-под снотворного, наполовину пустой стакан воды с разводами засохшей слюны у кромки и старая фотография в коричневой рамке. Женщине на фото лет пятьдесят, светлые волосы с проседью, родинка у верхней губы, карие, глубоко посаженные глаза и добрая, едва уловимая улыбка. В молодости была красивой, даже спустя время заметен этот шарм.       — Это моя мачеха, жена отца. Она умерла неделю назад, неоперабельная опухоль в мозгу.       — А вы?       — Кристин Ривера.       — Полиция Детройта, детектив Гэвин Рид. Примите мои соболезнования, мисс Ривера. Пройдёмте на кухню, я задам вам несколько стандартных вопросов, и вы можете быть свободны.       Кофе горький, без намёка на сахар, настоящий, каким должен быть этот напиток, горячий, почти обжигает язык и нёбо, приятно согревает желудок. Девушка говорит тихо, нервничает, сжимает кружку в руках, так и не сделав даже глотка, рассказывает монотонно, словно мантру читает, и сверлит взглядом одинокую хлебную крошку на столе.       — Моя мама умерла, когда мне было семь, отец долго не мог смириться, не заводил долгих отношений, пока мне не стукнуло двадцать один. Именно тогда, двенадцать лет назад, он познакомился с Марджи. Сначала он боялся, думал, что предаёт память мамы, но Мардж была просто подарком судьбы: добрая, заботливая, внимательная. Она вдохнула в отца новую жизнь, он расцветал рядом с ней, молодел на глазах, был счастлив, а я была счастлива за него. А потом в нашу жизнь пришёл рак. Буквально за полгода он превратил прекрасную женщину в иссушённый скелет, съедал тело, разум, в последний месяц она едва узнавала папу, когда он навещал её в больнице. И одновременно с Марджи таял мой отец. Когда она ушла, он потух, словно свеча, в глазах была пустота, пропал интерес к еде, мне приходилось навещать его каждый день, чтобы убедиться, что сегодня хотя бы раз он поел. Он чах. — Плачет и даже не замечает, как текут слёзы. — Вчера, когда я его навещала, он впервые улыбнулся той самой счастливой, яркой улыбкой, которую я не видела после того дня, как мачехе поставили диагноз. Я надеялась, что всё наладится, что отец снова воспрянет, и когда сегодня увидела его в кресле такого холодного, я поняла, что та вчерашняя улыбка была последней искрой, которая появилась, прежде чем он полностью погас.       Общение с родственниками всегда даётся тяжело. Общение с любящими родственниками — отдельный вид профессиональной пытки, особенно когда понимаешь, что чувствует бедняжка. Подобные дела самые лёгкие, ничего не нужно расследовать, всю работу делают криминалисты и патологоанатом, но результат всегда грузом оседает в стопке отчётов. У каждого детектива есть вид нелюбимых дел, за которые не хочется браться ни при каком раскладе, и вот на тебе, Гэвин, самоубийство. Худшее начало смены. Ночь ещё даже не началась, а настроение уже говняней некуда, и никакой отдых уже это не исправит.       Хуже дерьмового ночного дежурства может быть только то, которое перетекает в дневную смену. Будь проклят сраный Андерсон, пусть в жопу себе засунет такой ебнутый график. Себе-то отсыпные он ставить не забывает, старый козёл, а тебе, Рид, вот солёный хуец вместо отсыпного, ебашь дальше, пока не сдохнешь на сраной работе!       — Неважно выглядишь, Гэвин, что, бурная ночка?       — Ха-ха, оставь свой убогий юмор при себе, Андерсон, ты сам лично вхерачил мне ночную смену перед дневной. Какой мудак научил тебя таким образом график составлять, мне теперь сутки в департаменте вертеться!       — Да ты и так почти живёшь на работе, так что не жалуйся. Зато в этом месяце всего одно ночное, молодой ещё, переживёшь как-нибудь.       Старый маразматик, валил бы уже на пенсию лучше. Ещё запах этот за собой притащил, что за блядство, Коннора нет, зато вонь его никуда не делась. И сильно же несёт, падла.       — Доброе утро, детектив Рид.       Какого хрена ты здесь забыл?! Тебя ещё четыре дня не должно быть в департаменте. Что за новый вид издевательства, как можно допустить на работу омегу, у которого течка ещё не закончилась.       — Андерсон, ты в себе вообще?! Не поверю, что капитан дал добро на его присутствие здесь!       — Джеффри не против, у нас сложное дело, а времени в обрез, так что Коннора принудительно вызвали из отпуска. Не шуми, Рид, заткни нос и работай, ближайшие несколько дней тебе и слова на этот счёт не скажут.       Охуительно просто, нос и так ещё не до конца зажил, снова натрёт. Сука ты старая, Андерсон, столько говна за один день. Где же надо было так накосячить, что такая карма прилетела? Падла ты, Коннор, хоть бы подавителей выпил, так нет же, специально цветёт на весь участок. И конфеты кончились, запах перебить нечем, дожить бы до перерыва, чтобы в аптеку смотаться.       Даже на улице слегка слышится дух его феромонов, вот какой въедчивый запах, не отделаешься. Ничего, покормлю Ржавого и свалю. Насрать, сколько там стоят новомодные заглушки, хоть пять сотен, лучше потрачусь, чем страдать несколько дней, а то никакой выдержки не хватит. Ну и где эта рыжая жопа?       — Охренеть, детка, твой рот просто нечто.       Быть не может. Ты совсем страх потерял, мразь?! Середина дня, за углом департамент, через дорогу столовая, в которой обедают все твои коллеги, а ты прям под носом у сотни копов отсасываешь у какого-то придурка. Даже по сторонам не смотришь, глаза закрыл и стонешь, настолько нравится член в глотке. Когда казалось, что ещё ниже падать некуда, ты доказал обратное, Коннор. Теперь ты точно на самом дне.       — Привет, Джо, как жизнь?       — Давай сразу к делу, Рид, ты ведь звонишь не просто узнать, как мои дела.       — Встретимся сегодня в десять в баре у Томми, есть работёнка.