Вот тебе мир

Когда от полной изоляции внутри что-то переклинивает так, что терпеть больше кажется невозможным, от безысходности Лука, забыв о своих принципах, старается договориться с хозяином дома хоть о каких-то послаблениях. Разумеется, затея оказывается бесполезной: Эдгар слышит только то, что хочет слышать, а остальное предпочитает игнорировать и, кажется, искренне не понимает, что его пленника может не устраивать. Один раз он вместо этого пытается донести свою позицию с помощью простой и грубой драки, но ничего не выходит. Несмотря на кажущуюся хрупкость, Эдгар обладает внушительной силой, и непонятно, где она прячется в этом тонком теле. Был бы Лука более суеверным, наверняка бы свалил всё на колдовство, а так может только головой качать — разгадку он всё равно не знает. У него нет никаких рычагов воздействия, кроме одного, и он медлит, прежде чем решиться. Уж слишком страшат его возможные последствия, и нет никаких гарантий, что хоть что-нибудь получится. На следующий день он впервые пропускает завтрак. И обед. Ужин тоже. Конечно, Эдгар приходит к нему и пытается разговорить, чтобы “понять” — будто бы имеет смысл объяснять ему свои мотивы. А когда Лука сразу прямо выдаёт, что не будет есть, пока хозяин дома не выполнит хотя бы один пункт из весьма скромного списка требований (ну, или пока такая голодовка не закончится закономерной смертью), кажется, Эдгар только хмыкает. Словно не верит, что решительности у пленника хватит хотя бы на пару дней. Однако, он всё равно продолжает приносить в комнату воду, видимо, решив, что допустить гибель Луки от жажды в такой ситуации было бы… Особенно неприятно. Тем более, что в условиях про воду не говорится ничего, и принесённый графин каждый раз вечером оказывается совершенно пуст. Впрочем, когда становится очевидно, что Лука настроен серьёзно, Эдгар начинает беспокоиться. Следит тщательно, даже не скрываясь, не отходит ни на шаг, расспрашивает, уговаривает и даже умоляет, прежде чем сорваться на угрозы, но не добивается ничего, от чего бесится только больше. Бывший гениальный изобретатель глядит на него пустыми и равнодушными глазами и почти не двигается, экономя тающие силы. Он понимает, что остаётся ему, максимум, всего пара дней, но даже в такой ситуации Эдгар держится за своё и никак не хочет идти на уступки. Луке уже всё равно, правда, и даже мысли о смерти становятся по-настоящему привычными: если это единственный способ выбраться из золочёной клетки, он будет рад им воспользоваться. Скоро всё закончится. Скоро… На следующее утро он даже пытается улыбнуться торжествующе хозяину дома, но уголки губ только дёргаются слабо, и выражение лица никак не меняется. После первого же глотка воды слабость накатывает тяжёлой волной, и Лука едва успевает отставить стакан и вернуться на своё место, когда тело становится совсем ватным. Если бы он задержался буквально на минуту, то сейчас бы, наверное, уже успел бы заработать себе неприятных ушибов, а так отделывается только тихим раздражением и головокружением. Ему тяжело даже глаза держать открытыми, а оставаться в сознании (пусть и весьма сомнительно, учитывая, что он плохо понимает, что происходит) удаётся точно только каким-то чудом. С большим удивлением он чувствует, что… Что-то меняется. Его куда-то несут, вертят, как бессловесную куклу, а потом через некоторое время запястья и плечи отзываются приглушённой болью. А после этого усталость, наконец, побеждает, и Лука проваливается в жадную пустоту. Пробуждение по степени неприятности может, наверное, поспорить даже с тем страшным утром после аварии. Он всё ещё до ужаса слаб, и горький комок подкатывает к горлу, стоит ему только попытаться пошевелить головой. Тогда он пытается осторожно проверить, что там с руками, но те почему-то совсем не отзываются. К счастью, перед тем, как он успевает совершить какую-либо глупость, перед ним появляется ненавистный силуэт, протягивающий стакан с водой. Поначалу Лука только смотрит подозрительно, не размыкая губ, но тут же меняет своё решение, стоит ему услышать заветное: — Пожалуйста, выпей. Тебе нужны хоть какие-то силы, а нам нужно поговорить. Он опустошает стакан в два глотка, и, что удивительно, через пару минут тошнота отступает, и ему удаётся кое-как осмотреться, а также собраться с мыслями. Первым делом Лука, конечно, оглядывается. К удивлению, он оказывается в столовой (и зачем его было тащить сюда ради одного только серьёзного разговора?) и сидит на стуле на своём привычном месте. Он пытается подняться, но попытка оказывается провальной — видимо, конечности плохо его слушаются. Тогда Лука, специально не обращая внимания на хозяина дома, беспокойно расхаживающего рядом, старается осторожно размять ноги, а потом — руки. С последними и происходит… Некоторая заминка. Точнее, при любых попытках пошевелить ими, плечи и запястья простреливает острой болью, а сами они не сдвигаются ни на миллиметр. Решение у этой загадки оказывается простое, но, тем не менее, неприятное: кое-как извернувшись и оглянувшись, Лука видит петли верёвок чуть повыше локтей. Его связали. Интересно, это только затем, чтобы он не убежал от “приятной” беседы? И та слабость… Могла ли она быть от каких-либо лекарств? Если так, то ситуация совсем уж паршивая. — Эдгар, — он старается говорить спокойно, хотя внутри всё клокочет от непонятных, но вряд ли светлых чувств. — Отпусти меня. — Чтобы ты снова принялся за свою смертельную задумку? Эдгар резко отворачивается от окна, у которого он стоял, и подходит ближе. Голос его безразличен, и только в глазах можно увидеть отголосок искренних эмоций, в основном — раздражение и усталость. — Я предложил тебе простую и честную сделку. Это ты отказываешься выполнять хоть что-то, вынуждая меня продолжать. Лука пожимает плечами, стараясь выглядеть невозмутимо, но руки тут же отзываются болью, и он кривится и ругается почти что беззвучно, ожидая, когда всё вернётся в норму. — Я не знаю, что надоумило тебя рисковать своим здоровьем, но это откровенно глупая затея, и я не собираюсь ей потворствовать. Эдгар на мгновение теряет контроль над собой, и от гнева, изуродовавшего красивое лицо, становится… Жутковато. — Кроме того, выполнить твои требования в данной ситуации невозможно. И ты об этом прекрасно знаешь. Лука только опускает глаза. Этот разговор ни к чему не привёл, но он всё равно чувствует себя вымотанным, словно эта вспышка смелости высосала из него последние силы. Он всё ещё видит чужую тень рядом с собственной: Эдгар, кажется, опять рассматривает его. Ну, пусть, любоваться ему недолго осталось. В какой-то момент тень дёргается и исчезает из поля зрения, но Лука не думает об этом. Не думает, пока не чувствует, как стальные пальцы впиваются в его подбородок, чтобы поднять голову, а потом нажимают на какие-то точки, вынуждая разжать зубы и раскрыть рот. И, пока он всё ещё не понимает, что именно происходит, в него насильно вливают… Нечто. Лука не может разобрать, что это такое, да и не до вкуса ему сейчас, и он только шокировано рассматривает Эдгара, который, кивнув и улыбнувшись удовлетворённо, отходит прочь. Только через невозможно долгое время до него доходит, что только что произошло. Желудок на первую за долгое время еду отзывается болезненным спазмом и Лука сжимает зубы, чтобы не заскулить униженно. Это… Жалко. Господи, он даже умереть по собственной воле не может, этот ублюдок его буквально вытаскивает из могилы и при этом имеет наглость глядеть на него так! После столь неласковых прикосновений на челюсти наверняка останутся синяки, да и само осознание того, что его пичкают непонятно чем, а он даже сопротивляться не может (разве что не глотать и захлебнуться, но это звучит даже более противно, чем такая кормёжка) угнетает, а Эдгар… Глядит на то, как пленник мучается по его воле и улыбается легко и искренне. — Я не допущу твоей гибели, милый, — обещает он, и от нежного звука голоса мурашки невольно ползут по коже. — Надеюсь, ты понимаешь, что если продолжишь отказываться от еды, я найду способ переубедить тебя. Лука понимает. Хозяин дома ни за что добровольно не расстанется со своей игрушкой. Он может сколько угодно твердить про заботу, но одержимость в его взгляде говорит намного больше. — Но это даже несколько романтично, я думаю, — хихикает Эдгар. Его подвижное лицо уже демонстрирует новую эмоцию, и только мёртвые глаза никак не изменяются. — Кормить тебя с рук... Лука только вздрагивает и отворачивается. Извращенец. — Развяжи меня, — требует он, надеясь увести разговор на другую тему. — Нет, — тут же отзывается Эдгар. — Что? — Нет, — повторяет он. — Только после того, как я увижу, что ты готов сотрудничать. Готов сотрудничать? Абсурд. Лука отворачивается прочь. Он не собирается так легко отказываться от своей гордости после произошедшего. Время идёт, и освещение в столовой медленно меняется, руки и тело ужасно устают от неудобной позиции, а желудок вновь отзывается болью вместо напоминания. На некоторое время Луку даже вырубает, наверное, от усталости, и он после этого он чувствует себя только более ужасно. Он думает, что то, что он делает — ошибка. Убеждается он в этом только тогда, когда видит, что ненавистная фигура вновь приближается.