***
Человеческие мечты подобны птицам. Они так же парят высоко в небесах, кутаясь в тёплые покрывала из облаков, и оттуда с надеждой поглядывают через вуаль желаний на своих хозяев. Мечты бывают белые, чистые, искренние, нежные, темные, грубые, жестокие. Но, несмотря на всю свою многогранность, каждая из них имеет своё право на жизнь. Ведь даже самую чистую и трогательную мечту можно испачкать, задурманив разум её носителя. А темные, покрытые толстым слоем пыли, можно очистить, подарив их носителю немного тепла. Все зависит от самого человека и его окружения. Единого правила для хрупкой и непостоянной мечты нет, а вот сопутствующих ей факторов — нескончаемое множество. И именно они зачастую приводят мечтателя к разочарованию и внутреннему разрушению. Так было и с Юнги: всё, чего он когда-либо хотел, всегда рушилось до основания. Поэтому он и решил, что больше ничего не хочет. Ни мечтать, ни любить, ни жить кем-то. Его мечта была светлой и очень-очень тёплой. Он хотел быть любимым и дарить дорогому человеку искреннее и неподдельное счастье. Он старался, работал ради этой цели. Но что он обрел в конце? Недосказанность и боль. Он и минуты не сомневался в том, что Чимин не захочет уезжать с ним. Мир способен развратить даже самую невинную душу. Раз вкусив блага цивилизации, человек уже никогда не захочет вернуться к своим истокам. Никто в современном обществе не променяет телевидение и модные журналы на уютный вечер в компании старенького камина и классической литературы. Так и Чимин, оказавшись в мире, что ещё несколько недель назад казался ему далёким и фантастичным, начнет постепенно впитывать его в себя. Теряясь и растворяясь в нем. В некотором смысле утрачивая свою индивидуальность. Он больше не будет тем диким цветочком, что растёт далеко от извращенных нравов современного общества. Он станет неотъемлемой частью этого самого общества. Подобные мысли печалили Юнги, но, даже несмотря на это, он ждал прихода своего малыша. Маленький уголёк сгоревшей почти дотла надежды все ещё окутывал его душу неким подобием тепла. Ему так хотелось верить в то, что Чимин не поддастся внешним раздражителям и сохранит свою невинность. Тогда у них ещё будет шанс остаться вместе. Возможно, даже навсегда. Одиночество — удел сильных, слабые всегда жмутся к толпе. Юнги не хотелось верить в то, что Чимин, познав слабость, теперь тоже захочет примкнуть к чужим людям только ради того, чтобы спастись от ледяных объятий одиночества. Одиночество не приговор, а лишь способ выжить. Но понимает ли это его малыш? Или уже слишком поздно? Лишь в одном Юнги был полностью уверен — если Чимин захочет остаться здесь, он не станет уговаривать его изменить своё решение. Он уедет один и начнет все с чистого листа. Вдали от того, кто навечно украл его сердце, а затем выкинул за ненадобностью. И пусть образ его малыша навсегда выгравирован в его душе, унижаться и умолять он все равно не станет. Слишком много чести для того, кто предал. Он просто запомнит то, как, подобно жемчужине в озере жизни, блистало на солнце акварельными красками его самое большое счастье и в тоже время — самое сильное горе. Юнги никогда не опасался потерять свою память, он боялся исчезновения из неё дорогих сердцу людей. Забыть образ Чимина — это одно, а вот забыть свои чувства к нему — это совсем другое. Это персональная трагедия. Обида, страх, зависть, отчаяние, страсть, печаль, жадность… это и многое другое ведёт человека к разрушению. Юнги очень бы хотелось, чтобы эта участь обошла его стороной. И в конце осталось лишь горькое осознание того, что очередной том его жизни полностью дописан, и с его страниц пропал ещё один когда-то главный герой.***
Время способно расставить на места все, что разбилось на куски. Интересно, а склеить доверие ему тоже под силу? Чимина очень волновал этот нюанс. Со дня суда прошло ровно две недели. За все это время он успел порядком подустать от той заботы, которой окружил его Чонгук. Тот с завидным рвением водил его на прогулки и в кино, при этом ни разу не настояв на чем-то большем, чем дружеская встреча. Чимин ценил это, хоть до конца и не понимал, зачем Гук так старается. Неужели тот так сильно хотел его поддержать? Как-то вечером Чимин позволил Чонгуку поцеловать себя в губы. Тот был нежен и совсем не настойчив. Лёгкое касание губ заставило Чонгука засиять подобно звезде на ночном небе. Это очень позабавило Чимина. Столько радости из ничего… Ему бы так. Но не смотря на всю «идиллию», царившую у них, Гук очень болезненно отреагировал на новость о том, что он собрался навестить Юнги. Необходимость их встречи давно была неоспоримым фактом, почему же Чонгук всё никак не мог смириться с этим? Неужели ревновал? Осознание этого отдалось внутри грудной клетки приятным теплом. Чимину было действительно приятно узнать, что хоть кому-то в этой жизни есть до него дело. В день встречи с Юнги Чимин был крайне взволнован. Он долго выбирал, что надеть, долго торчал в магазине, собирая передачку тому, долго топтался у входа в тюрьму, боясь войти внутрь. А когда, наконец, решился, едва пережил те несколько минут ожидания, пока Юнги вели к нему на свидание. Сидя напротив похудевшего друга, Чимин все никак не решался начать разговор, опасаясь его реакции. Да и своей тоже. Слишком резко они расстались в прошлый раз. И не то, чтобы в этом была его вина, но всё же… — Долго ещё молчать будешь? — нарушил тишину Юнги, с прищуром посмотрев в глаза Чимина. Его малыш, что, душ перед походом сюда принял? И одежда чистая. Ого. Бывает же. — Я не знаю, что должен сказать, — на грани слышимости произнёс Чимин. — Как живется с МинХо? — раздражённо выдохнув, спросил Юнги первое, что пришло ему на ум. — Нормально, он хороший человек, заботится обо мне, — улыбнувшись, ответил Чимин. — Ещё бы не заботился, такие ставки на кону, — прыснул Юнги. — Ты о чем? — Малыш, неужели ты, правда, думал, что тебя взяли к себе только из-за доброты душевной? — с ехидной улыбкой, поинтересовался Юнги. Чимин — святая невинность. Ну хоть, что-то не меняется. — Да. — Глупенький мой малыш, МинХо — политик, он вновь хочет стать мэром, и ты станешь его пропуском на это место, — безэмоционально произнес Юнги. — Избиратели с удовольствием будут голосовать за доброго и чуткого кандидата, который так бескорыстно подобрал ненужного никому подростка. Они-то не знают, что к тебе прилагается нехилый бонус. Даже я раньше этого не знал. — Бонус? О чем ты? — сник Чимин. Новость о том, что его опять использовали, он решил пока пропустить мимо ушей. — Твоя сестричка на днях рассказала мне, что в завещании твоего папочки есть один интересный пункт. Знаешь, какой? — Нет, я вообще ничего о завещании и папе не знаю… — потупил взгляд Чимин. — Когда тебе исполнится двадцать один год, разморозится твой счет в банке. Малыш, ты станешь богатым. Ко всему, сможешь претендовать на руководящее место в компании, которой сейчас заведует твоя сестра. Улавливаешь связь? — Да, — равнодушно произнёс Чимин. — Он хочет направить эти деньги в фонд своей политической карьеры? Неужели там их так много? — Верно! Не то, чтобы сумма очень уж большая, но тебе, поверь, хватит. Ко всему, не забывай о тех деньгах, что я откладывал для тебя, ты их получишь примерно в тот же промежуток времени, — вновь чувствуя привычную власть над Чимином, проговорил Юнги. — МинХо уже говорил о твоей дальнейшей учёбе? — Да, — кивнул Чимин. — Зачем ты это все мне рассказываешь? — Потому что ты слишком добрый идиот, который не способен без меня ни на что. Знаешь, есть одна китайская поговорка: «Зверя, зовущегося драконом, можно выдрессировать и кататься на его спине. Однако у него на подбородке торчит чешуя размером со ступню, и любой, осмелившийся погладить против чешуек — обречен на неминуемую смерть». Понимаешь, к чему я клоню? — Не совсем. — Хватит быть растением. Хочешь выжить в этом мире — стань драконом. МинХо хочет использовать тебя? Подыграй ему. Пусть думает, что все идёт по его плану. Пусть оплатит тебе престижный институт. Зачем отказываться от такого? Но деньги свои защити, — понизив голос, проговорил Юнги, стараясь правильно подбирать слова. Чимин пугливый. Про это не стоит забывать. — Как же? — по привычке, внимательно слушая Юнги, тихонько поинтересовался Чимин. Деньги. Учёба. Будущие. В Ганкаджиму бы сейчас… — Пойди к сестре и уговори её подать в банк прошение не размораживать счет до момента твоего выпуска. Этим ты и сохранишь свои денежки, — словно дураку, разъяснил Юнги. — Разумеется, МинХо об этом знать не должен. — Я понял. Но… — замялся Чимин. — Что «но»? — Что будет с нами? — несмело озвучил свой вопрос Чимин. — Хм… а есть «мы»? — холодно проговорил Юнги, удивлённо приподняв бровь. — С туристом не сложилось? — Это другое. Зачем ты приплетаешь сюда Чонгука? — Чимин, я не собираюсь жить в Корее. Как только выйду отсюда, вернусь в Японию, куплю себе ещё один домик у моря и буду там жить. Тебе решать, ехать со мной или нет, — чётко проговорил Юнги, не сводя с малыша взгляда. — Япония так далеко, как мы будем видеться, если я захочу остаться? — выдохнул Чимин, внутренне начиная паниковать. — Никак. Либо ты мой, либо мы становимся чужими. Я дал тебе все, что только мог, — пошёл в ва-банк Юнги. — Моя любовь — последнее, что я могу тебе предложить. Но нужна ли она тебе? — Юнги, это слишком, — не сдержавшись, повысил голос Чимин. Ему сейчас, что, условия ставят? Хотя чего он, собственно, ждал? Извинений? Как глупо! Это же Юнги. Он всегда прав. — К чему такие крайности? — А как ты хочешь? Думаешь, мне будет приятно видеть тебя с туристом? — Ты когда-нибудь жалел о том, что украл меня? — резко выдохнув, задал так интересующий его вопрос Чимин. — Нет, никогда. И сейчас не жалею. Если ты думал, что, придя сюда, получишь извинения, то этому не бывать. Я не считаю себя виноватым, — на полном серьёзе, проговорил Юнги. — Ты знал, что Чонгука депортировали? — Знал, ещё вопросы есть? — Почему мне не сказал? — вновь повысил голос Чимин. — Зачем тогда соврал? — А зачем? Мы восемь лет прожили в тени, нас никто не искал, мы были счастливы. Но появился этот турист и разрушил всю нашу жизнь. В один день мы потеряли все. Я должен ему сочувствовать? Ты сейчас серьёзно? — Рано или поздно нас все равно бы нашли. — Нет, не нашли бы. Через два года твоё дело бы закрыли и отправили в архив, мне бы больше не пришлось прятаться, а у тебя были бы новенькие чистые документы. Неужели наша жизнь была тебе в тягость? — Не была, — выдохнул Чимин. Не была! Но и что с того? Ему всё равно лгали. Обо всём. Абсолютно. — Чимин, у тебя ещё есть время принять решение. Думай, я не стану на тебя давить, — лишь чудом совладав с той агрессией, которая так и просилась на волю, проговорил Юнги, желая как можно скорее оказаться в своей камере. Чимин… Как же с ним сложно. — Иногда мне так хочется вернуться на риф, — сам не зная зачем, признался Чимин. — Там всего этого нет. — Да, там жизнь не бьёт ключом, а течет медленно и размеренно, — кивнул Юнги, невольно морщась от громкого «Время свидания истекло», раздавшегося из динамика над головой. — Всё так сложно. — Если надумаешь прийти ещё раз, приходи с хорошими новостями, — улыбнулся Чимину Юнги перед тем, как подняться со стула и позволить полисменам увести себя. — Пока, Юнги…