По цене лома

Печальный мир! Даже когда расцветают вишни… Даже тогда… Кобаяси Исса

Впервые я увидел его увлеченным. Он сидел за письменным столом в углу комнаты и рисовал. Рисовал так, словно не существовало вокруг него вечного шума приемной Центра, толчеи, снований туда и обратно, хлопанья дверей и прочей весьма специфичной атмосферы. — Почему розовое? — спросил я удивленно. — Листья розовые? Он оторвался от рисунка, и было заметно, что далось ему это с трудом. — Это сакура, — объяснил он тоном человека, привыкшего к расспросам и готового к непониманию. — Вишня в Японии. Он тут же вернулся к своему прежнему занятию, а мне осталось переваривать то, что и внешностью он слегка напоминал японца: интересный раскосый разрез глаз, а сам цвет радужки — светло-голубой, не темный, небольшой аккуратный носик и неожиданно яркие пухлые губы четкого рисунка. Понятное дело, что рассмотреть все это мне удалось лишь мельком, но сам рисовальщик заинтересовал меня тогда здорово крепко. Весь этот натюрморт, пардон, пейзаж с сакурой был настолько нереален, что я чуть было не забыл о своих прямых обязанностях ведущего психолога Консультативно-диагностического центра по охране психического здоровья детей и подростков. — Извини, что отрываю, — все-таки, нужно же было выспросить у этого инопланетянина, с какой целью его соплеменники забросили сюда, вряд ли, конечно, волонтером, но мысль была хороша. — Ты ждешь кого-нибудь, или тебе нужна наша помощь? — Помощь? — он произнес это слово чуть ли не с сарказмом, вновь поднимая на меня светлый взгляд нездешних глаз. — Нет, спасибо, помощь мне не нужна. Я машинально кивнул, и пошел дальше, через приемную, в коридорчик, поднялся на второй этаж и открыл дверь в кабинет с табличкой «Королев Игорь Павлович, медицинский психолог высшей категории». Весь прием был расписан координатором Центра буквально по минутам, но эта неожиданно встреченная мною в приемной удивительная сакура выбила меня из колеи. Чтобы настроиться на рабочий лад, я распахнул окно. За пределами моего уютного кабинета бушевала весна. Причем, это была не метафора, не словесное украшение для поднятия боевого духа много и упорно практикующего психолога, это была только констатация факта. Именно бушевала. В нашей средней полосе России весна обычно приходит постепенно, не торопясь, будто пробуя на вкус сперва аллеи городских парков, потом обочины проезжих дорог, лишь спустя недели добирается до пригородов и полей. Все проходит своим чередом: почки, листочки, первые робкие ростки первоцветов, трели осмелевших на дневном солнце городских птиц, разморенные ленивые коты, и вот уже и середина мая, и весна почти кончилась. А в этом году городская весна ударила сразу, без предупреждения, отсрочек и перерывов. Солнце жарило так, словно переместилось с экватора на нашу широту, ошалевшие птицы и коты прятались в тени чуть ли не в полную силу распустившихся деревьев и кустов, клумбы не успевали выпускать все новые и новые тюльпаны и нарциссы, а девчонки из школы напротив Центра уже вовсю щеголяли в гольфах и плащиках нараспашку. И все это буйство оставило равнодушным «япониста», который неизвестно с каких таких пирогов внезапно вдохновился сакурой, которую, скорее всего, вживую он никогда и не видел, а картинки и видосы в ютубе не считаются. В дверь кабинета постучался первый мой пациент и думать о сакуре стало совершенно некогда. Следующий раз я его не увидел, — услышал о нем. Разговаривали двое моих коллег, был наш так называемый кофе-брейк, я присел рядом, размешивая сахар в кофейной чашке. — В принципе, методика не нова, но вполне жизнеспособна, — реплика Марины, врача-психиатра, заставила меня прислушаться к их беседе. — Рисование само по себе терапия, разумеется, кто будет спорить, — Борис — наш логопед. — Но у него просто поразительные результаты. И ведь он взялся за самую сложную группу, ребята из психоневрологического интерната. — Вот именно! — горячо поддержала Марина. — Я знаю, он еще и в Фонде работает. Как его на все хватает? — Вы о ком? — ненавязчиво полюбопытствовал я. — О Сакуре, — отозвался Борис. — Вон, глянь, картину свою повесил, и рисует с пациентами напропалую. А эффект — закачаешься! Я увидел картину. Его картину, подписанную наискосок в уголке «Сакура». А на картине был чисто японский пейзаж: домики, словно игрушечные, деревья с причудливо изогнутыми ветками, дорожки, выложенные круглыми камнями, ручеек с выгнутым аркой мостом — все, будто избитое клише-фреска в псевдояпонском ресторане, не настоящем, а выдуманном, косящим под настоящий. Но странным образом, пейзаж был выполнен так, словно не ты его рассматривал, а он тебя. И при этом гладил, обдувал теплым весенним ветерком, осыпал лепестками вишен и незаметно забирал твою усталость, тревогу, беспокойство и, как выяснилось позже, бессонницу. Я поднялся, спросил, в каком кабинете сидит и рисует этот волшебный Сакура и пошел знакомиться ближе. Потом еще ближе. А потом как-то незаметно выяснилось, что он вошел в мою собственную жизнь, и бессонница была уже совсем по другим причинам, а не от постоянных стрессов и напряженной работы по профессии. — Расскажи про сакуру! — Нет, лучше ты признай, что тогда принял меня за пацана, который сидит и ждет приема у знаменитого психолога! — Кто же виноват, что выглядит двенадцатилетним малышом, а не взрослым специалистом двадцати с гаком лет! — Совсем и не двенадцатилетним, какие изощренные фантазии, эй! — Боже мой, с кем я тут разговариваю — психолог-новатор, талантливый художник, врач-клиницист… Что я еще забыл? — Японовед! — Японамать! — Обижусь и уйду в ночь! — Я с тобой! Там сирень цветет, просто умопомрачительная, такой аромат, задохнуться можно! — Отпусти!.. Ладно, ладно, не отпускай… А потом профессия потребовала того самого самопожертвования, о котором мы много читали в книжках, а на деле сталкивались совсем мало. — «Врачи без границ»? Но там же нужен определенный опыт, стаж, я не знаю, и потом, у тебя же совершенно иной профиль! — Ничего, я врач, дипломированный специалист, а там, в горячей точке, больше пригодится опыт полевого хирурга, чем психолога с методикой лечения нарушения речи! — В горячей?.. — Не беспокойся, ничего со мной не случится, обычная командировка и все. И все. Больше никогда уже не бушевала весна. Честно говоря, и следующие все весны были одинаковы: тихие, скромные, незаметные, обыкновенные. Без него. Только буйные розовые сакуры смотрели на меня с его картин. Картины висели в моей комнате, в моем кабинете, в моей душе. Розовые лепестки, осыпаясь тихо гладили мое сердце, от этого было щекотно и першило в горле. Как в детстве, когда я шел из школы весенним днем, чувствуя горячее солнце сквозь неудобную шерсть форменного синего пиджака, и наслаждался тем, что впереди был еще долгий весенний день и ранний вечер. Я шел, а где-то далеко, за морями, лесами и горами расцветали японские вишни и тихонько таяли в прозрачно-хрустальном воздухе. Там начинался рассвет и окрашивал розовые лепестки в яркий алый цвет. Яркий, как кровь.