— Прекрати дуться, у тебя и щёк-то нет, – опасно размахивает ножом Хёнджин в семь утра, когда пытается осторожно разбить яйцо, – как и нет причин обижаться на меня.
Хван по утрам – тоже отдельный вид искусства. Феликс видел ненакрашенное лицо больше, чем тысячу раз, и крепко убедился в том, что оно ему никогда не надоест. Даже когда у Хёнджина между бровями складка, а губы сжаты в тонкую линию.
— Почему ты не забрал меня вчера? – жалобным тоном спрашивает Ликс, цепляясь взглядом за любимую родинку.
— Ты серьёзно? Я очень устал на подработке, и сразу пошёл домой, а потом
просто заснул. Мы живём здесь уже почти год, ты правда хочешь сказать, что мог потеряться?
— Ты обещал, – не унимается младший, пытаясь не пугаться очевидного раздражения в голосе любви всей своей жизни. – И отправил мне смс, когда должен был выходить.
— Да, я обещал, а потом забыл об этом, и я не думаю, что это хорошая причина для того, чтобы устраивать скандал, – закатывает глаза Хван и возвращается к происходящему на сковороде. – Прекращай истерить и иди в душ.
По тому, как сосредоточенно старший смотрит на полусырые яйца, Ли понимает, что сейчас ловить тут нечего. Хван Хёнджин умеет быть строгим и непоколебимым, когда дело касается любви. Ликс сосредоточенно рассматривает отражение в зеркале, пока натирает зубы щёткой, и пытается вспомнить, было ли так раньше.
Феликс не хочет думать о перепадах настроения Хёнджина. О своих тоже. Он хочет размазать это грустное лицо напротив, а ещё лучше – бросить в него что-то тяжелее, чем учебники, оставшиеся со старшей школы. Ли Феликс ненавидит испытывать много эмоций одновременно. Почему это никогда не может быть только любовь, обязывающая к счастью?
Кучка первокурсников заказывает один и тот же лимонад, и, получив заказанное, сдвигают стулья к столу в углу и принимаются что-то увлечённо обсуждать. Феликс мягко ухмыляется, осознавая, что очень даже хорошо понимает, о чём они говорят: у ровесников, видимо, намечается вечеринка с огромным количеством алкоголя. Март самый замечательный, не холодно, но и не жарко. За окном автобус, забитый, совсем как консервная банка, медленно тащится в сторону центра.
Солнце светит до восхищённых улыбок ярко. Ликс всей своей душой любит весну: особенно радует, что корейская весна тёплая и уютная, почти такая же, как австралийская.
А Австралию он обожает бесконечно. Иногда ему снятся сны, о которых он не рассказывает Хёнджину, чтобы ненароком не обидеть: будто бы Ли собирает вещи и садится на самолёт, полный людей, оставив в доме возлюбленного все свои вещи, а в родном аэропорту его встречают мать, отец и две сестры, чьи улыбки радостные, а руки непременно тёплые.
Но Феликс на самом деле не хочет вернуться домой. В Корее у него остаётся нечто намного более драгоценное, чем расплывчатые и туманные «родина» и «ностальгия» – Хван Хёнджин больше, чем может вместить в себя хрупкое сердце, чем могут удержать хрупкие пальцы, чем могут привлечь пухлые (пусть и не такие, как у самого Джина) губы.
Ян примчал сразу после окончания первого учебного дня в университете с огромным количеством впечатлений: его не смущают люди, сидящие возле него у барной стойки, когда он, не запнувшись ни разу, рассказывает о том, какие впечатления произвели на него одногруппники. По факту, все возмущения можно уложить в нескромное «все вокруг уёбки», но Чонин любит поговорить. Поговорить
с Феликсом – важное уточнение, потому что по внешне тихому Ян Чонину никогда не скажешь, что в нём эмоций – больше, чем в небе звёзд, пусть некоторые друг с другом совсем не вяжутся. Ли такой откровенности только рад, потому что Ян – действительно хороший друг, а за злобными словами не стоит ничего: первокурсник чаще всего не имеет в виду и половины того, о чём говорит.
— Как там твой сексик? Не появился у него ещё какой-нибудь такой же красивый, но свободный, друг?
— Джисон?
— Не дай Бог. Не, я-то ничего против не имею, просто вообще не мой типаж. Вот Хёнджин у тебя…
Чонин всегда восхищается «возвышенными» отношениями своего друга – вот у него с любовью никогда не идёт, как хочется: за прошедшие полгода сердце ему разбили целых два раза. Что уж говорить, парень уже готов заказывать себе место на кладбище старых одиноких девственников, если одногруппница, Юхён, не ответит ему взаимностью.
Феликса такие рассказы давно не впечатляют: у Яна есть привычка преувеличивать собственные проблемы. Но Ли хороший друг, а Чонин – драгоценный товарищ на неизведанной земле, поэтому ничего не стоит приобнять младшего и пообещать, что всё случится, как он хочет. Ликс не уверен, насколько он уверен в собственных словах, но, если это заставит друга почувствовать себя лучше, – старшему никогда не сложно.
К тому же, Яну
в самом деле не о чем переживать: Феликс считает друга вполне себе симпатичным. Не то, чтобы он мог оценивать объективно, ведь все друзья рано или поздно теряют внешнюю оболочку, и ты видишь только пятно из собственного мнения вместо линии острых скул, но всё-таки. Вот Джисон у Хёнджина симпатичный, но собственный лучший друг кажется красивее в разы – когда-то давно Ликс даже поссорился с Хваном из-за этого.
Ли по-настоящему радуется за Чонина, когда тот поступает в университет сразу после выпуска и начинает жить самой настоящей студенческой жизнью, пусть всё происходит и немного не так, как показано в сериалах (сосед по комнате в общежитие, по словам Яна, полный козёл и свинья: Феликсу ещё не совсем понятно, как один человек может быть похож сразу на двух животных). Подработку Яну тоже приходится оставить: теперь Ликс стоит у барной стойки в гордом одиночестве.
Сам Ли после тяжёлого разговора с Хёнджином решил пропустить год, улучшить корейский и подтянуть биологию для того, чтоб в следующем году точно попасть на бюджет. Денег на оплату учёбы нет и не будет в ближайшие пару лет точно: студент второго курса хореографического и только-только окончивший школу для иностранцев такую сумму не потянут. Не то, чтобы им не было, куда обратиться за помощью: но раз они решили жить, как взрослые, нужно принимать взрослые решения. Феликсу, кажется, это даётся без труда.
— Хёнджин у тебя такой весь секс, так завидую, – хнычет Ян, с силой прикладывая лоб к низкому кухонному столу. – Мне не найти себе кого-то в мире, где красавчики встречаются только с такими же красавчиками.
— Я даже не знаю, комплимент ли это, – Феликс насыпает рис в кипящую воду, улыбаясь, – но спасибо. А вообще, найдёшь ты себе ещё девушку. Или парня, – подмигивает он.
— Да хоть кого бы уже.
— Не хотелось бы отрывать вас от обсуждения моей личности, но спасибо, ты тоже ничего, – Хёнджин появляется в дверном проёме с расчёской в руках. У Чонина лицо мгновенно наливается жгуче-красным, слова застряют где-то в глотке.
Феликс не обращает внимание на ступор друга:
— Ты куда-то собираешься?
— Идём с Джисоном в клуб, – бросает Хван, возвращаясь в гостиную. – Он скоро уезжает домой на два месяца, решили устроить проводы. Не всё же время мне на работе проводить.
— Вернёшься к двенадцати?
— Если ты про двенадцать дня, то да. Мне же завтра в институт ещё.
— Погоди, но ведь… – Ликс обрывает сам себя на полуслове, когда боковым взглядом ловит макушку Чонина.
Это немного странно и временами пугает: Феликс не думает, что не может говорить с Хёнджином при Чонине, но выражать недовольство – огромное табу. Буквы заталкиваются обратно в желудок, так и не добравшись до рта. Уши горят.
Потому что у идеальной пары не может быть ссор, пререканий, конфликтов. Потому что Хёнджин и Феликс созданы друг для друга. Потому что они соулмейты.
Слова, слова, слова. Зачем только Ликсу этот непонятно как произносимый корейский, если он даже не может сказать то, о чём думает? Кипяток стоит прямо под рукой – может, имеет смысл использовать его для вредоносных целей. Ли на грани, чтобы не вылить воду на лицо самому любимому человеку в мире.
Потому что сегодня должен быть
их вечер. Хёнджин просто не может забыть или пропустить. В последнее время далеко не всё было хорошо, но Хван же любит. Стал бы он иначе продолжать встречаться с Феликсом?
Да с какого хера он продолжает так себя вести?
— М? – снова выглядывает Хван, доставая помятую пачку недешёвых сигарет из кармана и деловито помещая одну тонкую палочку между изящных пальцев.
Ли снова косится на Чонина. Младшему, наверно, неловко от всей ситуации. Феликс не злится на него. Он пришёл к другу поговорить, а не наблюдать чужие ссоры. Ликс облизывает губы и натягивает самую милую улыбку из всех, что мог когда-нибудь показать.
Рис, наверно, будет переваренным. Хван такое не любит.
— Нет, ничего, – выдавливает из себя Ли, но добавляет обязательное и совсем искреннее: – Я люблю тебя.
— И я, малышка, – притягивает к себе Хёнджин, теребя в руках пряди отросших волос. Феликс хотел бы постричься, но, видимо, теперь не будет.
От Хёнджина пахнет ментоловыми сигаретами, которые Ли ненавидит так же сильно, как сегодня – Джисона (хотя обычно он вполне может назвать Хана «любимым хёном») и сливовым парфюмом. От последнего в голове странно ведёт, и Ликс только сильнее льнёт к любимому телу, с силой вжимаясь носом в грудь Хвана. Феликс не любит вкус слив, зато от запаха внутри всё замирает.
Вот бы можно было сделать Хвана маленьким-маленьким и посадить к себе в карман, чтобы точно знать, когда и с кем он находится. Вот бы спрятать его от всего мира и подпускать близко только Джисона – и то, когда тот не паясничает.
Или, по крайней мере, повернуть время назад.
4 года назад
— Паренёк-то из богатой семьи. Принц почти, – выдыхает сигаретный дым Исаак, старший в компании парень с немного большеватыми ушами. Все вокруг молчат. Ночь какая-то слишком шумная: Феликс не помнит, когда в последний раз замечал в этом районе столько машин.
Февраль знаменует начало учебного года. Ли вдыхает влажный от прошедшего только недавно дождя воздух. Настроение гулять у этих ребят не отнять – по крайней мере, ещё пару месяцев точно. Потом, когда половина начнут готовиться к выпускным экзаменам, на ночные прогулки станут приходить человек пять от силы.
Ликс не особенно вслушивается в разговор, молчаливо глядя на мелькающий фонарь над забором прямо перед ними: по ту сторону – светящаяся зелёным трасса и спуск к парковке. Немного странное место для того, чтоб просто покурить, но Феликс не думает о вещах, которые его не касаются: в прошлом году он уже был на грани того, чтоб получить три по математике (пронесло), а в этом, наверно, жалеть не станут – надо думать, как избежать маминого недовольства и отцовских наказаний. И какое ему дело до какого-то там переведённого ученика?
— Чё, прямо из Кореи? – стряхивает пепел Чарли, глядя на друга недоверчиво. – Чё за приколы богатых такие – детей в другую страну посылать? Ликс, это, выходит, дружок твой? По-корейски скажешь чёто? Надо же гостя встретить, ну, знаешь, по-ихнему.
— Да не говорю я по-корейски, блять, – огрызается Ли. Чарли – неплохой человек, когда не открывает рот. И единственный из всей компании, кто считает нужным постоянно шутить на тему азиатского происхождения младшего.
— Да ладно тебе, я же просто шучу. Нервный ты какой-то, – кривится тот, оглядываясь в поиске поддержки от остальных. Все молчат.
— Так и какой он? – топчет сигарету Лиам, спрашивая скорее чтоб разбавить повисшее молчание.
— Нормальный, вроде. Забавный, но смотрит на всех, как любой чел с богатеньким папаней. Так ещё и красавец: Мишель к нему на первой же перемене подбежала, а он её вшил.
— А смысл к нему подкатывать? Надеется, что он её с собой в корейское царство потащит? На кой хер она ему упала? – Чарли никогда не умел скрывать свои чувства, но в последнее время стало слишком явно то, что Мишель, одноклассница Исаака, ему ни капли не безразлична. Если б он не был таким твердолобым, ему бы, может, повезло больше.
— И ты решил позвать его с нами?
— А какая разница? Один не пришёл, придёт другой, – пожимает плечами Исаак, – как будто вам принципиально, с кем по клубам шататься и пиво глушить.
Он прав. Феликс вообще очень уважает самого старшего приятеля: он всегда до уважения невозмутим и объективен, да ещё и своего младшенького всегда защищает от дебильных приколов местных идиотов. Папа у Ликса кореец – и это считается невероятно классной причиной травить шутки про узкоглазие и поедание собак. Не для всех, конечно, – но всякое случалось.
Забор загремел. Один тяжёлый удар, за ним – второй и третий. Ли дёргается от резкого звука, а затем запрокидывает голову, чтобы больше не увидеть вытянутую полоску фонарного света.
Чья-то стройная фигура на заборе. Тёмный из-за падающего в спину света человек пару секунд разглядывает четверо парней, а затем ноги парня легко приземляются на землю.
— Так и не понял, куда идти надо, – говорит он на чистом английском, – но, вроде, нашёл. Можно было и встретиться в месте повиднее, кстати, – нагло ухмыляется парень, запуская пядь руки в длинные белые волосы и облизывая пухлую нижнюю губу.
—И тебе привет, – по-доброму улыбается Исаак, протягивая руку пришедшему. – Это мои ребята: точнее, трое из них. Лиам, Чарли и, – сердце Ли замирает, стоит только незнакомцу кинуть на него быстрый взгляд, – Феликс.
— Приятно. Я Хван Хёнджин. Моё английское имя «Сэм», но я на него ещё не откликаюсь. Да и не собираюсь, если честно.
Красивые тонкие руки и длинные ноги, так ещё и внешность буквально кукольная, – у Ликса отнюдь не низкая самооценка, и себя он считает очень даже привлекательным, но человек перед ним, без всякого сомнения, вершина искусства. С такими, как он, должны ходить, держась за ручку, низенькие девочки в самых лучших платьях, оттеняющих бледную кожу.
Феликс нервно сглатывает, когда замечает, что его мысли пошли совсем не в том направлении.
Но он уже ясно понимает, что точно будет против кого-то рядом с Хёнджином.
* * *
— Рад видеть, конечно, но не думай, что всегда можешь распоряжаться моим временем как угодно, – зевает Минхо, стоя в спортивных штанах и мягком худи у распахнутой двери. Несмотря на интонацию, он не выглядит так, будто собирался ложиться спать в семь вечера.
Всё бы ничего, но Феликс никак не может проигнорировать одно странное обстоятельство:
— Это что, стекло на пороге?
— А, это? – переспрашивает старший таким тоном, будто ничего необычного не происходит. Может, это какая-то странная корейская привычка, которую Ликс ещё не узнал? – Не забивай себе голову: мой горячо любимый младший брат решил навестить меня сегодня.
— И… вы вместе били стекло?
— Нет, нет, – Минхо испускает пару беззлобных смешков, – бил только он. Я в этой истории, скорее, наблюдатель.
У Феликса, должно быть, мозг немного барахлит, потому что чем больше репетитор говорит, тем больше вопросов всплывает в голове. Минхо, конечно, со своими замашками, но, может, он уже пришёл к тому возрасту, когда люди начинают сходить с ума? Вот в семье у Чонина бабушка страдает от деменции, но Ли всегда казалось, что тридцать три – это ещё слишком рано для подобных заболеваний. Феликсу тоскливо от того, что с Минхо может происходить что-то плохое, о чём он и не догадывается. Даже если об учителе он и знает-то только необходимый минимум: возраст (может, и он фальшивый) и имя. А жаль: к такому человеку привязываться страшно (судя по семейным разборкам, он мог вдруг оказаться и уголовником), но очень-очень хочется. А Феликс никогда не отказывает себе в желаниях.
— А Чан-хён? ...
— Папочка? – протягивает чашку с ромашковым чаем репетитор. Ликса передёргивает, но он делает глоток. – Ещё утром поехал встретиться с людьми, которых он любит так же сильно, как меня. А ты зачем спрашиваешь? Хочешь увести мужчину из семьи? Оно того не стоит: я точно буду мстить, и, можешь поверить, опыт всегда побеждает молодость, – Феликс прекрасно понимает, что старший говорит не всерьёз, но волосы встают дыбом от пробегающей вскользь мысли о том, что учителю очень даже пошёл бы деловой чёрный костюм и оружие в руках.
Занятие проходит вяло: Феликс едва успевает записывать поток информации, выдаваемый учителем. Удивительно, что старшему не нужны паузы, чтобы произносить столько терминов и успевать рассказывать дополнительную информацию.
В какой-то момент он опускает голову, выглядывая из оправы очков с нечитаемым выражением лица:
— Только не говори, что ты пришёл ко мне только потому, что твой ручной разбиватель сердца опять что-то выкинул. Серьёзно, я рад тебе всегда, но не когда ты пытаешься забить мозг моими невероятно увлекательными занятиями, а в итоге ни черта не запоминаешь.
Феликс отрывает ручку от тетради и стыдливо опускает взгляд.
— Есть такая интересная теория, – учитель снова откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди, – что человека может определить то, каких гормонов в организме у него больше. Не пытайся придавать этому слишком большое значение, это по-прежнему просто допущение, но послушай. Если у человека преобладает дофамин, то он склонен к рискам и спонтанным решениям, страстен, любознателен, дерзок, но непостоянен; если серотонин, то он серьёзен и устойчив, но придирчив; если тестостерон, то человек решителен и ответственен, но постоянно требует внимания; ну, а если эстроген, то у человека особенно проявляются творческое мышление и чуткость, импульсивность, но он постоянно лезет, куда ему не надо. Понято?
— Примерно, – неуверенно кивает Ликс.
— В продолжение к этой теории, есть якобы сочетания, которые лучше уживаются в отношениях: серотонин тянется к серотонину, тестостеронщики – к эстрогенщикам, а…
— Дофамин к дофамину?
— В том-то и дело, что нет. Люди с преобладающим дофамином, считается, не очень-то уживаются в браке, – хмыкает репетитор, поправляя и без того идеально лежащую чёлку. – Вот у Чанни точно перебор тестостерона, а у меня… – щурится Минхо, – а мне, в общем-то, плевать, что. Если надо будет колоть эстроген, чтобы оставаться с ним, то я это сделаю. Вот ты, Ликс, хоть это и неправильно, чисто по описанию кем себя видишь?
— Это типа как астрология? Ну, наверное, эстроген.
— А Хёнджин?
Март в этом году всё-таки другой. Сливы, наверное, цветут активнее, чем прежде.
