3,5 года назад
У Феликса волнения так много, что ему начинает казаться, будто дома у Хёнджина он пьёт вовсе не чай (даже ромашковый!), а какой-нибудь возбудитель. Потому что это ну просто невозможно, нет, даже больше: Ли скорее умрёт, чем хоть когда-нибудь сможет почувствовать непринуждённость рядом с Хваном. Потому что эта странная любовь совсем не успокаивает, – бьёт наотмашь; а ты стоишь один посреди океана собственных переживаний, и думаешь, сколько вздохов ещё сможешь сделать до тех пор, пока что-то не утащит тебя под гладь воды. Или пока ты сам туда не нырнёшь, – но это только ещё одна из вероятностей, о которых думать не хочется. Феликсу пятнадцать. Это значит, что он узнает о волнах-убийцах, которые топят судна ровно тогда, когда сами посчитают нужным, – потому что учёные до сих пор не определили точную причину их появления, – только через четыре долгих года, на дополнительном занятии по биологии в небольшой комнатке на окраине Сеула из уст самого странного человека, которого мог когда-либо встретить. Незнание может быть силой; а может и добить. А до тех пор он только жадно вдыхает воздух, пытаясь не подавать виду, что не может избавиться от чувства, будто он что-то безвозмездно ворует у мира: Хёнджин, сидящий справа, уже немного сполз на диване, и, кажется, вот-вот уснёт. Что ж, фильм и правда не впечатляет, а, может, Хван уже видел его до этого, потому и борется с желанием отдаться сну. Феликс ёрзает на месте, незаметно (как он надеется) поглядывая на парня, не в силах не восхищаться тем, какой же он всё-таки не такой с этими острыми чертами лица и тонким аккуратным носом. Ли не влюблялся раньше никогда, да и сейчас не кажется, будто оно того стоило, – не когда он сдался окончательно, и Хван Хёнджин сам не подозревает, какое влияние имеет. Они признались друг другу неделю назад. У Феликса до сих пор трясутся руки каждый раз, когда он вспоминает это уверенное «нравишься», которое из головы не выходит никак: он даже старался делать домашнее задание на три недели вперёд, включая доклады и рефераты, и даже не затягивает с презентациями, – всё равно он снова там, на диване в тёмной комнате, а глаза Хёнджина снова заливаются чёрным, и сердце бьётся быстро-быстро, догоняя скорость света. Ли уверен: от таких чувств и умереть недалеко. — Ты пялишься, – устало говорит Хван, даже не глядя на Ликса. Ли почти что подпрыгивает от неожиданности, едва не проглотив язык: — М-может быть. Извини? — Почему извиняешься? — Ты же против? — Никогда не против, – Хёнджин смотрит снизу-вверх, полулёжа на диване, – смотри, сколько хочешь. Просто интересно кое-что. — Что? – нервно сглатывает Ликс, немного отодвигаясь от собеседника. — Я же тебе ещё нравлюсь? – спрашивает он так просто, будто уточняет цену на хлеб. Феликс дёргается, никогда не готовый полностью к этому вопросу. — Нравишься. — То, что ты нравишься мне, мы тоже уже выяснили, – Ли слабо кивает в ответ. – Что значит, что у нас всё взаимно. Мы, вроде, на свидания ходим, там, разговариваем, да? Феликс снова кивает, абсолютно не понимая, к чему ведёт старший. — Может, я что-то делаю не так? — Нет, всё нормально, – выпаливает Ликс, даже не подумав, – а что? — Ты даже не спросил, встречаемся ли мы, – продолжил Хван, не сводя глаз с Феликса, – хотя обычно люди пытаются как-то… Ну, уладить этот вопрос. Да и вообще, когда мы вдвоём, ты как будто закрываешься, что ли? Вот и спрашиваю, может, я что-то неправильно понял. Если ты вдруг передумал или типа того, просто скажи. Феликс молчит пару секунд, обдумывая поставленный вопрос. Да, это правда, что он безумно переживал по поводу всего, что происходит между ним и Хёнджином, – в большей степени потому, что не знает точно, как отреагирует Хван, когда Ликс откроется ему полностью. Нет, не то, чтобы Ли всегда притворялся другим человеком, находясь рядом с объектом своего обожания, – просто сама вероятность того, что Хёнджин, устав от постоянного смеха Феликса или его неинтересных дел, или посчитав странным пристрастие Ли к выпечке, сочтёт его неинтересным и, в конечном итоге, разочаруется, сводит с ума. — Ты кажешься мне настолько важным, что становится страшно, – он говорит настолько спокойно, что сам удивляется этому. — Насколько? – улыбается Хёнджин, но никакой насмешки или издевательства Ли не прослеживает. Только любопытство. Он сгибает ноги и подтягивает бёдра к груди – На что похоже? — Когда мне было пять лет, мы с отцом полетели в Корею. Тогда я насмотрелся репортажей про падение самолётов и всё в этом роде, и до последней минуты умолял остаться дома, потому что мне казалось, что мы обязательно умрём. Папа, конечно, с таким решением был не согласен, и мы всё-таки поехали в аэропорт. По пути я перечитал все молитвы, которые только мог вспомнить, – Ликс хмыкнул, а Хёнджин только продолжает смотреть на него, увлечённый и внимательный, каким Ли его редко мог видеть. – А когда самолёт оторвался от земли, я был настолько напуган, что словил паническую атаку, а потом потерял сознание. Мне казалось, что я умру. Ну, то есть, прям реально умру. Хёнджин смеётся, запрокинув голову назад. Ликс только делает вид, что надувается, хотя где-то внутри клубится счастье от того, что неловкость, кажется, спала. А Хван всё ещё красивый. Настолько, что Феликс взгляда отвести не может. Да и не хочет, если уж быть до конца честным. — То есть, быть со мной так же страшно, как умирать? – успокоившись, парень заглядывает Ликсу в глаза, ухмыляясь. — Ты же знаешь, как это работает, – снова надувает щёки Ли, – чем дороже твой телефон, тем больше ты боишься его потерять. Чем дороже вещь, тем страшнее к ней приближаться. Хёнджин смотрит куда-то в сторону. Выражение его лица приобрело задумчивое выражение, когда он склонил голову сначала в левую, а затем в правую сторону до самого хруста. Затем вся насмешливость испарилась, будто её и не было вовсе. Хван метает взгляд на Ликса, который затаил дыхание в ожидании: — Мне всегда было плевать на то, что будет, если я что-то потеряю, – произносит он с удивительной серьёзностью. Его глаза стеклянные, не выражающие ни единой эмоции. – Если вещь сломается, я выброшу её, если мне понадобится новая – куплю, а если дело не в деньгах – украду. В крайнем случае, всему можно найти замену, разве нет? Ликс сводит брови к переносице, размышляя. Не то, чтобы Хёнджин говорил что-то плохое или революционное, не то, чтобы он перевернул весь мир с ног на голову. Наверное, Ли не готов был к такому ответу. Теперь Хёнджин выжидает ответа, подвинувшись ближе к Феликсу так, что их бёдра соприкасались. Ликс смотрит на плед на своих ногах и на пробу сжимает на нём пальцы несколько раз: — Мы же… о вещах сейчас говорили? В глазах Хвана пробегает блеск, он даже немного отпрядывает, видимо, не ожидая такого вопроса. Он облизывает губы и улыбается: — Ты будешь со мной встречаться? – Хёнджин протягивает на удивление горячую ладонь и накрывает руку Феликса, что нервно сжимала ворсистую ткань. Ликс словно накачан чем-то. Он чувствует не лёгкое волнение, нет, – это самый настоящий взрыв. Сердце снова разгоняется до бешеной скорости, а по щекам разливается лава. Голова немеет, словно по ней ударили чем-то тяжёлым пару раз или накрыли подушкой в самый разгар лета. Оливия говорила, что первая любовь размазывает, уничтожает и доводит до того, что вспоминать о ней – до противного больно. У Феликса никогда не было причин не верить старшей сестре: он решил быть осторожным когда-то. Потому что так всегда происходит и это правильно. А ещё у Оливии самый лучший парень, а значит, она же точно знает, как всё это работает. У Феликса в крови растекается карамель вместе с каким-нибудь сильным наркотиком точно, потому что не может быть такого, чтобы это происходило с ним. Он впервые влюбился в самого лучшего человека в мире, а его мало того, что не отвергли, – полюбили в ответ. Совсем как в красивых историях. Только бы не заплакать сейчас. — Да, – только и может выдать Ли, надеясь, что его хотя бы не стошнит от волнения. — У тебя руки дрожат, – опускает взгляд Хёнджин, – сильно. Ты как? — Ты не мог бы… — Не мог бы что? – Хван выглядит до странного спокойным, приближаясь к лицу Ликса. — П-поцелуй. — Повтори? – смеётся он так близко, что Ликс чувствует чужое дыхание на своих губах и кладёт руку Ли себе на щёку. Феликс сам пугается от того, насколько сильно трясутся руки: как будто у него тремор или он отсидел сутки на холоде. Ликс не понимает, почему его тело реагирует так. Зато Хвану это, видимо, даже нравится. — Поцелуй меня, – зрачки Ликса бегают на два-три миллиметра вправо и влево, и, наверное, дрожат так же, как и ладони. Так сладко и так здорово, что кажется, будто мира за пределами квартиры Хёнджина не существует. Как и ничего дальше самого Хвана. Стыд исчезает, когда мозг просит ещё, – пожалуйста. Хёнджин наклоняет голову немного вбок, приближаясь мучительно медленно, будто испытывая Ликса на терпение, а затем выдыхает в самые губы: — Как пожелаешь.* * *
Спустя минут десять после происшествия с мостом Феликс и Хёнджин спускаются по лестнице вниз, когда до них доносятся голоса из-за угла, где на уложенном плиткой каменном полу стоят стол с двумя скамьями по обе стороны от него, а над ними выстроен импровизированный виноградник. — Ну, то есть, вы уверены в том, что у меня никак не получится страхать кота и собаку таким образом, чтоб получился котопёс? – Джисон активно жестикулирует и взволнованно облизывает губы, сидя напротив Минхо, который положил подбородок на сплетённые пальцы рук. Они оба выглядят до невозможности серьёзными: научный конгресс, не меньше. – Нет, относитесь, как хотите, но это, в каком-то смысле, мечта всей моей жизни. — Такие себе у тебя мечты, знаешь? – иронизирует Минхо. — Звёзд с неба не ловлю, это правда, но… — А мне казалось, только этим ты и занимаешься, – Хёнджин, спустившийся в некое подобие летней кухни, подошёл к Джисону сзади и нацепил ему на голову соломенную шляпу. Хан подпрыгивает от неожиданности, а затем смотрит на друга снизу вверх, нахмуренный и недовольный: — Я просил тебя прекратить подкрадываться. — Да, а я никак не могу перестать получать удовольствие от того, что наблюдаю, как ты пугаешься. Что делать с этим будем? — Я тебе эт шляпу сейчас в… – начинает возмущённо тараторить Джисон, когда переводит взгляд на спустившегося с лестницы Феликса. – О, привет, Ликс, меня тут обижают. Феликс осматривается и мягко улыбается Хану, удерживая себя от того, чтобы сказать: «меня, вообще-то, тоже». Он, к слову, вообще не ожидал увидеть своего учителя, разговаривающего с Джисоном. Он, конечно, не может быть против, просто образ Минхо за пределами квартиры с зелёными обоями как будто бы совсем отличается от привычного человека с вечным недовольством в голосе, непрестанно повторяющего, что единственный безболезненный способ смерти – оказаться в эпицентре ядерного взрыва. Такое чувство, будто у Ликса забирают что-то личное. Но он не имеет ни малейшего права на собственничество. — Давно не виделись, Джисон. Хён, а Чонин и Чан-хён… где? — Мы разобрали себе фаворитов среди ваших друзей, и теперь играем в дочки-матери, – сверкает глазами Минхо. – Я взял себе не очень умного, но хотя бы не проблемного, а вот папочке придётся повозиться. Ликс, ты не предупредил своего идиота о том, что мы едем на два дня и две ночи? — Да говорил, вроде. А что? — Он не взял себе запасной комплект одежды, искупался в невероятных деревенских водах, а теперь раздевает замужнего мужчину, – спокойно говорит учитель, отхлёбывая воду из стакана. – Я ещё не понимаю, как на это реагировать, но, когда решу, дело может обернуться плохо. — Извините, – выдавливает из себя Ликс. Впрочем, от Яна вполне можно было ожидать чего-то подобного: скорее всего, он решил не отмазываться от поездки в последние три минуты до выхода. – Я не подумал. — Не переживай, – встревает молчавший до этого Хван, – хён сейчас натянет его… – он злобно ухмыляется, пока не встречает внимательный взгляд Минхо, – натянет на него одежду, я имел в виду, конечно. — Так же, как я натягиваю твоего парня два раза в неделю? – невинно переспрашивает тот с самой искренней улыбкой, а потом откашливается. – Подтягиваю, я имел в виду. Подтягиваю по биологии. Феликс не знает, как реагировать на препирательства между любимыми людьми. Джисон ловит расстроенный взгляд младшего и спрашивает в попытке перевести тему: — Вы прогуляться собрались? — О, ну, приготовим обед и пойдём, – Феликс не помнит, когда в последний раз был кому-то настолько благодарен. Может, старушке, которая пропустила его в очереди, увидев, что из покупок у него только булка, и то не факт. Минхо зачёсывает волосы и снова смотрит на Ликса без всякой злобы во взгляде, но голос его звучит саркастично. — Идите поцелуйтесь где-нибудь у камышей, а лучше займитесь сексом в общественном месте в свой медовый месяц, – младшему думается, что интонация репетитора не зависит от его эмоций вообще, – просто теперь он до конца жизни будет звучать то ли с насмешкой, то ли с желанием подкатить, и ничего с этим сделать нельзя. – А мы с Джисоном приготовим что-нибудь. — Я? … – Ли никогда раньше не слышал большего испуга в голосе Хана. — А вы? – взволнованно переспросил Ликс. Это здорово – что им предлагают помощь, но плохо было бы лишать отдыха остальных. Особенно с тем обстоятельством, что Чан и Минхо вложили в эту поездку больше денег, чем все остальные (пусть не так уж и дорого это всё обходится). — А вы хотите оставить два недоразумения вместе? То есть, если вы хотите их свести, я умываю руки, но тогда весь мир взорвётся от разрушительного идиотизма. Вы готовы к такой ответственности? — Это обидно… – бормочет Джисон, а затем в него прилетает конфета. Он едва не падает со скамейки, когда сжимает её между пальцев: – А это что? — Конфета. — Вы не выглядите, как человек, который ест конфеты. Зачем с собой их таскаете? – изгибает бровь Хан. — Но ты же ешь? — Ем. — Потому и ношу, – отвечает Минхо в заключение, давая понять, что сказал достаточно, когда встаёт из-за стола и направляется в небольшую комнату, где стояли холодильник, плита и стол. Пришлось пройти около километра по грунтовой дороге перед тем, как оказаться на своеобразном берегу, – по факту, просто очищенная от камыша местность с чистым песком и, к удивлению Ликса, без бутылок и окурков сигарет в нём. Феликса захватывает даже что-то настолько простое; он сразу же заходит в воду по щиколотки. Вода слегка прохладная, чуть плещется от слабых волн, омывая песок. Напротив – пара небольших платформ с лавками на них, явно предназначенные для рыбалки, готовые разрушиться, оторваться от держащих их маленьких мостиков и уплыть куда-нибудь далеко отсюда. Ли оборачивается через плечо и пару секунд рассматривает Хёнджина, усевшегося прямо на песок. Он смотрится до оскорбительного хорошо в спортивных штанах и самой бесформенной выцветшей футболке, – единственной вещи, которую Ликсу было «не жалко» выбросить в случае чего. А теперь будет. Хван елозит ногой по песку, рассматривая что-то в возле себя. У него красивый профиль. В такие моменты, как этот, хочется жить. Хочется сжать Хёнджина до треска в костях и целовать, целовать, целовать. Феликс, кажется, любит за сотню. Хёнджина хочется поцеловать, когда он падает спиной на песок, подложив руки под голову и разглядывает что-то на небе, почти что не моргая. Улыбка трогает уголки губ Ликса: — О чём думаешь? — Сколько придётся торчать у отца в офисе в этом месяце, чтобы заплатить по счетам, – выдыхает он, очевидно пытаясь не спровоцировать обиду Ли, а затем торопливо добавляет: – Не начинай, я переживу. — Я люблю тебя, – виновато говорит Феликс почти что шепча, выходя из воды и усаживаясь рядом с Хёнджином. – Очень-очень сильно. Хван закрывает глаза и молчит. Дыхание у него размеренное и спокойное, и сам он весь как будто неживой, – его хочется рассматривать, фотографировать, хочется выгравировать чужие инициалы на собственном сердце, только бы навсегда запечатлеть где-то внутри, – хотя Ликсу кажется, что он и так это уже сделал. Феликс ложится рядом, укладывая голову на грудь возлюбленному: чужое сердце отбивает точный ритм, – не сравнится ни с едиными часами. Солнце припекает и щипает кожу на бледных щеках, вызывая дремоту. Раньше, ещё в Австралии, Ликс часто оставался на ночь у Хёнджина. Кроме самого очевидного из всех занятий Хван часто включал дорамы (обязательно из списка самых грустных), и непременно плакал в конце; подолгу рассказывал о своих друзьях, которые остались в Корее; повторял кучу раз историю о том, как когда учился в Америке, его чуть не втянули в какую-то странную аферу с кражей автомобиля. Хван мечтал о моделинге и танцах, восхищался вкусом печенья, которое пёк Ликс буквально каждую их встречу, смеялся так, как никогда – в окружении друзей Феликса, по ночам прижимался к Ли так близко, что дыхание спирало от близости и счастья. Хёнджин пил много алкоголя, но всегда оставался трезвым, познакомил с Джисоном ещё по видеозвонку, и никогда не отпускал по утрам, пока не дарил крышесносный секс. Ликс уверен: Хёнджин – это лучшие трагичные произведения, западающие точно в сердце, это гроза, бьющая по воде вопреки ясному дню, это обласканные лунным свечением и покрытые отметинами руки, тянущиеся к темноте. Хван Хёнджин – это верх эстетики. С ним хочется навсегда. В пятнадцать всем кажется, что на всю жизнь. Феликсу на это плевать. Ликс проводит пальцами по рёбрам, вырисовывая узоры: — Ким Сынмин. Хёнджин раскрывает глаза и приподнимается на локтях: — Что? — Парень, к которому хочет подкатить Чонин, – объясняет Ликс с усталостью в голосе, – Ким Сынмин. — Откуда Чонин его знает? — Сказал, что видел вас в одной компании в университете. А что? — Да ничего, – снова укладывается на спину Хван. – Просто думал, что у Чонина другой типаж. — Например? – поднимает голову Феликс. — Например, я, – смеётся тот. Ликс тут же несильно бьёт его в грудь: — Дурак. Но, а Сынмин… — Обычный, скучный, простой, непримечательный, душный сын прокурора, – непринуждённо перечисляет Хёнджин. — Скажи Чонину, что я могу познакомить его с кем-то получше. — Я не думаю, что он согласится. Он, кажется, серьёзно настроен. Я получаю миллион сообщений каждый раз, когда у Чонина получается выследить его где-то в корпусе. — Это же не значит, что они сойдутся, – Хван отвечает раздражённо. — Почему ты так уверен? – подрывается Феликс и смотрит на Хёнджина, пытаясь не очень сильно щуриться на солнце. – Какое тебе вообще дело до... Хёнджин шумно выдыхает, переваливая вес на одну руку и смотрит на Ликса выжидающе пару долгих секунд. В следующее мгновенье он протягивает вторую руку и кладёт её на затылок Ли, утягивая парня в поцелуй. Феликс бы хотел, чтобы его целовали просто так, без причины, без импульса, без желания закрыть рот. Но и этого ему достаточно. По крайней мере, сейчас.