21 июня

Я ненавидел опаздывать сам, но ещё больше не любил, когда опаздывают другие. В таком бешеном темпе жизни крайне важно приходить всюду вовремя, иначе можно упустить нечто важное. — Чонгук! — ГёнШи машет рукой не в качестве приветствия, а поторапливая меня. Чуть ли не призывает, и я, сдаваясь, ускоряю шаг. Не думал, что в метро когда-нибудь случится пробка, но из-за выключенного электричества весь Сеул стал на целых три минуты, и это было катастрофично по нескольким причинам: все, кто уже опаздывал, окончательно убедились в том, что к ровно назначенному времени им не успеть; кто, как я, только рисковал опоздать, с вероятностью в десять или же девяносто девять процентов на выходе получили все сто; а ещё были те, кто вышел заранее. Вот на их жизнь остановка в три минуты практически не повлияла. — Мы записаны на десять! — ГёнШи взяла меня под руку, утаскивая за собой в сторону тату-салона. — Просили ведь не опаздывать, но ты всё равно опоздал. Каждый раз, как я слышу от неё обвинительный тон, у меня включается режим капризного ребёнка. Это началось с той встречи на свадьбе и длится уже целый год — не могу не злиться, когда она злится на меня. Не исключаю её права на это, но в то же время хочется напомнить, что я ждал её не десять минут, а целых пять лет. Она на это непременно перескажет мне все свои оправдания в тысячный раз и всё закончится неловкой паузой, которую нарушать придётся именно мне — извинениями. — Раз тебе так нужна татуировка, могла бы пойти сама, — бормочу себе под нос, уже слегка с поникшим настроением. — Мы же договорились, что сделаем это вместе, — она и правда не меняется, — ты обещал. Из нас двоих я лучше держу обещания, не рискуя своими мизинцами, а ГёнШи однажды таки проснётся без одного пальца на правой руке. Я в этом убеждён. Июньская жара превращала любые закоулки в парилку и потому прохлада тату-салона была особенно приятна. Моя кожа покрылась испариной, а в прохладном помещении появился холодный пот, который стекал по спине и исчезал под резинкой свободных шортов. ГёнШи придерживала меня за локоть до тех пор, пока её не попросили сесть за стол. Она уже давно выбрала для себя эскиз, откопала где-то в интернете симпатичную веточку сакуры, но долго не могла определиться с местом. Она спрашивала меня последние полтора месяца, показывая те или иные участки кожи, а я не хотел быть причиной её недовольства в будущем, потому говорил выбирать место, которое нравится ей самой. — Вот это изображение, — я не особо вникал в суть разговора, внимательно изучая огромные фото с работами мастера, что были развешены по небольшой комнатке. — Пять часов без перерыва? Я же смогу сходить в туалет, если что? Я уловил лёгкое движение, когда ГёнШи провела рукой по своему плечу, и решил, что она всё же выбрала подходящее место. Неудивительно, что с моей внимательностью я знатно приофигел, когда она начала раздеваться, а не закатывать рукав льняной рубашки. В комнате с кондиционером мне стало немного душно, но деваться было некуда — я и правда пообещал быть всё время с ней. Все пять часов, если потребуется. Кресло для клиентов запросто приподнималось и опускалось за надобностью, и поскольку ГёнШи выбрала местом для тату лопатку, лежачее положение было лучшим вариантом. Тату-мастер — мужчина немного за сорок, похоже, не был очень заинтересован ГёнШи, готовил инструменты, пока она складывала рубашку на стуле, и не смотрел, пока она советовалась со мной о том, как лучше лечь. Довольно бесцеремонно, двумя пальцами правой руки, он расстегнул застёжку её чёрного лифчика и попросил меня помочь «своей девушке» с лямками, которые могли помешать. Я не хотел, даже в мыслях не было, но когда ГёнШи приподнималась, снимая лифчик, увидел её грудь. Это длилось всего несколько секунд, а когда ГёнШи снова улеглась, она протянула мне левую руку и вцепилась своими пальцами в мою ладонь. На протяжении долгих четырёх с половиной часов она ни на минуту меня не отпускала, а я держал её так же крепко, участливо отвечая на все её вопросы о процессе, цвете тату и крови. Позже она говорила, что было чертовски больно, и только моя рука удерживала её от слёз.

***

— Ты можешь посмотреть в ванной ватные тампоны? — ГёнШи растянулась на небольшом диване в гостиной, на котором у меня сидя едва получалось вытянуть ноги. — Не думаешь, что ватная палочка больше подойдёт? — я уже открыл мазь и не очень хотел снова закручивать крышечку. С моими умениями я умудрился испачкать пальцы жирной белой жижей, которая способствовала скорейшему заживлению тату. — Это будет не слишком долго? — постанывая, ГёнШи лёжа стянула с себя рубашку, подставляя мне голую спину. После тату-салона у неё так болело, что она не смогла надеть лифчик и всю дорогу до дома я внимательно следил за таксистом, который мог проявить интерес к проглядывающим сквозь тонкую рубашку соскам. К счастью, он следил исключительно за дорогой. Вопреки всем ожиданиям, под пластырем не было крови, и татуировка вовсе не была похожа на рану, но покрасневшая кожа говорила о сильном раздражении, а то, как морщилась ГёнШи — о болевых ощущениях. — Лучше дольше, но аккуратнее, — я выдавил немого мази на ватную палочку и очень осторожно, практически не касаясь веточек сакуры, повёл её вверх. ГёнШи кусала губу и вздрагивала, когда я снова и снова прикасался к ней ватной палочкой, как оказалось позже — из-за того, что мазь была холодной. Аккуратно и безболезненно налепить пластырь не вышло, и впервые за сегодня я услышал, как ГёнШи постанывает и шипит. Какое-то время, пока я собирал мусор, она просто лежала, а потом потребовала поднять её, потому что сама она не могла. Видеть её голую по пояс в салоне — одно дело, но будучи только вдвоём в пустой квартире… Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не придавать этому значения. Очевидно, что раз мы друзья, нет ничего такого в том, чтобы увидеть друг друга слегка голыми. И я постараюсь не думать об этом позже. — Знаешь, в Японии именно так и выглядит сакура, — она слегка повернула подбородок, как бы кивая на своё тату. Я подал ей футболку из шкафа, но вместо того, чтобы надеть её, она просто прижала ткань к груди и сидела так, ссутулившись. — А я думал, она везде выглядит одинаково, — мне не хотелось говорить о Японии, потому что это было болезненное время для нас двоих. Для меня — потому что я не видел и не слышал ничего о ГёнШи, для неё — потому что не все «хорошие» с виду парни являются таковыми на самом деле. Нам двоим понадобилось несколько месяцев, чтобы снова стать друзьями. Она была такой настырной, буквально преследовала меня, приходя под мой офис и требуя встречи на выходных. Через ХиСына она передавала мне ланчбоксы, и тем же образом письмо в голубом конверте. Страниц на семьдесят в черновом варианте, как она призналась потом, до меня же дошёл только один — с чёткими, прямолинейными предложениями, которые объясняли если не всё, то многое. — Нет, — ГёнШи слегка нахмурилась и покачала головой, — вишня везде разная. Но в Японии она была лучшей. Единственной лучшей вещью, наверное… Я не хотел снова слышать о её отношениях, о грубых поцелуях и запретах, о слезах, которые она пролила там, прежде чем удалось добиться толики понимания и вернуться в Корею. Но больше всего я не хотел слышать о том парне, который забрал и спрятал от меня мою подругу — Акайо. — Чёрт, теперь даже руки больно поднимать, — она прерывисто выдохнула, поднимаясь с дивана, и я поспешил тоже встать. — И как надеть эту дурацкую футболку? Нужно было посоветовать ей обойтись майкой или халатом, и поскорее убраться, чтобы не заставлять её испытывать дискомфорт из-за того, что я видел и мог увидеть, но чёрт потянул меня за язык скорее, чем я успел придумать достойный ответ. — Хочешь, чтобы я помог? Она кивнула, не раздумывая, и протянула мне футболку, на какое-то время вновь представая передо мной полуголой. Я отлично знал, где находятся её глаза, но смотреть в них почему-то было неловко, и всё же я смотрел. Смотрел так долго, что изучил особенный рисунок тёмно-карей радужки, её слегка расширившиеся зрачки и трепещущие ресницы. Они исчезли из моего поля зрения всего на мгновение, когда я продел её голову в ворот футболки, зато после её глаза стали похожи на полумесяцы из-за улыбки. — Ты так хорошо держишься или тебе правда всё равно? — она спросила с издёвкой, позволяя мне продевать её руки в рукава и то и дело нечаянно касаться её набухших сосков. — О чём ты? — я был очень сосредоточен на рукавах, так как боялся сделать ей больно, и не сразу понял, что она приподнялась на носочки не для того, чтобы облегчить мне задачу. Её руки, несмотря на боль, оказались на моих щеках, а несколько секунд спустя она поцеловала меня в губы. Нежно чмокнула и тут же вернулась в прежнее положение, когда я наконец опустил низ её футболки. Я был удивлён ничуть не меньше, чем пять с лишним часов назад в тату-салоне. ГёнШи никогда не проявляла ко мне интереса, а любая её забота представлялась мне сугубо дружеской. Иначе я просто не смог бы рассказывать ей всё то, что рассказывал, и сам воспринимал бы близко к сердцу её слова. — Уберёшь мазь в аптечку, пожалуйста? — она слегка улыбнулась, обходя диван и придерживаясь за его спинку. — Интересно, как долго мне придётся спать на животе?..