Изумруд и лёд

      Она хлопнула дверью в свою комнату так громко, что не сомневалась: глупый верзила это слышал. И пусть.              Сколько лет она жила на свете, но с таким непробивным отношением к своей персоне ещё не сталкивалась. Единственное, в чём она была теперь уверена: он её не убьёт. Хотя временами казалось, что фьерданцу очень этого хочется. Святые, он был далеко не единственным, кто хотел её смерти.       Сердцебитка усмирила свой пульс и скинула одежду. Её комната напоминала что-то среднее между будуаром борделя, в котором она вела приём, и её с девочками комнатой в столице Равки. На свою баснословную часть гонорара она при первой же возможности купила шёлковое постельное бельё, мягкий ковёр, плотные бархатные шторы и ширмы.       Девушка протерла тело смоченным полотенцем, накинула ночную сорочку и, пройдя за вторую ширму, упала на свежие простыни.       С её укоренением в составе банды воронов в доме начали проходить необратимые изменения. Она затеяла такой грандиозный ремонт, что Инеж начала шутить: легче переехать в новый дом, чем столько исправить в старом. Каз не разрешил трогать только свои покои и игорные залы, остальное упрямая равкианка отвоевала и превратила в нечто совершенно иное. Недовольных, надо сказать, не оказалось. Стены покрылись слоями свежей краски или обоями глубоких оттенков, все портьеры были заменены на новые, как и ковровые дорожки. Венцом этого безобразия явилась баня, которую члены банды могли протопить и посетить в любое удобное время. А ещё она заключила договор с тремя прачками с соседней улицы, поэтому даже самые младшие члены банды щеголяли в накрахмаленных сорочках. Нина редко обращала внимание на беспорядок, но вот грязи не терпела.       Бельё в баню она относила сама, предварительно тщательно всё рассортировав. Она объясняла свою эту странность тем, что спасает капиталы каждого ворона. Действительно, каждый раз находились то часы, то записки, а то и вовсе бумажные крюге. Поэтому никто уже не недоумевал, завидев сквозь щель двери подсобного помещения, как Нина перебирает мешки с грязным бельём.       Однако причина была в другом. Сердцебитка находила одну из самых больших рубах, видела на манжете инициалы М. Х., вышитые будто пятилеткой, и расплывалась в улыбке. Она смеялась над собой и своими странностями, но продолжала раз в неделю жадно вдыхать запах его рубашки. Пот, алкоголь – выпитый не им, просто клуб пропитан градусами насквозь – лосьон после бритья на травах и что-то ещё. Так не пахли ни одни духи в мире. Она позволяла себе уткнуться в ткань носом на несколько секунд, а потом, воровато оглядываясь, откладывала в стопку нужного цвета.       Девушка не имела ни малейшего представления о том, что она делает не так. Обычные её женские трюки на Хельвара не действовали, это очевидно. На его месте любой менее терпеливый мужчина уже давно бы опрокинул её на любую ближайшую поверхность. Он был не как все.       После того дела, блестяще разыгранного Казом с их помощью, она замечала, что Матиас реагирует на её присутствие уже не так яростно. Но Нина всё равно испытывала смешанные чувства, потому что не знала, чего ждать от этого человека. И от себя самой тоже. Её мыслями никогда не овладевал один мужчина настолько безраздельно. А этот каланча не смотрел на неё при разговоре и цедил сквозь зубы. Она обиженно фыркнула и перевернулась на другой бок.       Может, она просто не его типаж. Хотя про фьерданских мужчин она была наслышана: они любят, чтобы с женщиной было тепло и мягко. Даже в «Белой розе» залётные северяне всегда выбирали девушек в теле. Нина гнала такие мысли прочь. Она была красива, она знала это и не уставала повторять себе каждый день, глядя на себя в зеркало во весь рост. Если всё дело только в её теле, то он действительно непроходимый дурень.       Неожиданно раздался неясный стук в дверь, который она не сразу различила, потому что скрипела кровать, на которой девушка вертелась, пытаясь уснуть. Она пробормотала какое-то ругательство, накинула темно-зелёный шёлковый халат и потянула ручку на себя. За дверью стоял тот самый непроходимый дурень.       – Я могу войти?       – Проходи, – отозвалась она на фьерданском, хотя в последнее время они всегда говорили только на керчийском.       Мысли лихорадочно заметались. Он ещё ни разу не был в её комнате. Она в его келье – иначе не назовёшь – была, когда рабочие сдавали ей ремонт. Нина зажгла несколько свеч. Шторы раздвигать не стала, чтобы не пускать шум Кеттердама в комнату.       Хельвар неловко стоял в середине комнаты, словно статуя, высеченная из мрамора.       – Что-то случилось? – озабоченно спросила она, снова на фьерданском. Отсветы озарили его нахмуренное лицо.       – Я сделал тебе очень больно?       Сердцебитка замешкалась, а потом машинально обхватила своё правое запястье. Он сморщился как от сильной боли.       – Глупости, – фыркнула она, пряча смятение за напускным весельем и легкомысленностью. – С попыткой удушить меня в Хеллгейте не сравнить.       Она тут же мысленно выругалась. Как можно было такое сморозить?              – Остались следы?       – Не знаю. Не бери в голову. К тебе потянулась грязная лапа ведьмы, дрюскель не мог среагировать иначе.       Он был не обычным дрюскелем. И оба это знали.       – Я взгляну?       Она пожала плечами и протянула ему руку. Конечно, ничего не было видно. Он аккуратно потянул её поближе к светильнику и рассматривал следы от своих же пальцев, кажется, целую вечность. Тяжелый вздох только сгустил воздух.       – Завтра с утра я их уберу, никто и не увидит. Дело пары минут.       – Не в этом дело.       – А в чём? – с вызовом поинтересовалась она.       Сердцебитка заметила, что он не спешил отпускать её руку. Так близко они не находились уже очень давно. Его сердце металось как раненая птица, а дыхание было прерывистым. Но фьерданец упорно молчал.       – Ты не на экзамене, скажи, как чувствуешь, – более мягко предложила она.       Его волнение переходило и на неё.       – Я… Спасибо за ягоды. Чёрт. Джель!       Он отпустил её руку, за пару шагов оказался в противоположном углу комнаты и повернулся к ней спиной. Этот разворот плеч так часто преследовал её во снах, что и Нина на какое-то время замолкла, наслаждаясь этим зрелищем. Кулаки сжаты, плечи ходят вверх-вниз. Сердцебитка налила стакан воды и осторожно подошла к молодому мужчине со спины, немного опасаясь, как бы рефлексы снова не сыграли с ним злую шутку.       – Пей.       Он послушно забрал стакан и осушил его залпом. Нина была в растерянности. Это был тот редкий случай, когда нужные слова не шли к ней. Но тишина давила ещё сильнее, поэтому она выпалила первое, что пришло в голову:       – Ты долго ещё будешь тут стоять и молчать? Это ведь тебе подниматься с петухами.       Он впервые обратил на неё свой взгляд, такой тяжелый, что сердцебитка почувствовала себя прибитой к месту.       – Я начальник стражи этого места, поэтому могу находиться, где хочу и сколько хочу. А вот почему ты до сих пор здесь – это хороший вопрос. Тот корсар дал понять, что Равка будет рада возвращению блудной дочери.       Даже в тусклом свете было заметно, как кровь отхлынула от её румяных щёк. Такая резкая перемена в нём была необъяснимой. Сердцебитка недобро прищурилась и отступила назад.       – Дверь там, – вполголоса произнесла она. – Доброй ночи.       Не говоря ни слова, Хельвар покинул комнату, а Нина проглотила подступившие к горлу рыдания. Какие глупости, право!