Микаса судорожно вздохнула. Полнейшая тишина в зале давила на троих оставшихся членов группы. Порко взволнованно поглядывал то на нее, то в сторону выхода к гримерным, куда ушел Йегер. Райнер же, в свою очередь, побледнел. Не выдержав, Аккерман неаккуратно отставила гитару, отчего та с неприятным звуком стукнулась об сцену. Быстро прихватив телефон, она побежала через узкие коридоры в сторону гримерных.
«Что-то не так, так не должно быть», — крутилось у нее в голове.
Дверь в гримерную была приоткрыта, из-за чего она смогла быстро зайти, и пожалела об этом. Воздух тут же выбило из легких, ноги подкосились, заставляя ее болезненно удариться об дверной косяк спиной. Пальцы не хотели слушаться, но всем известный номер девять один один она смогла набрать, пролепетать что-то и назвать адрес.
— Порко! — Истошный крик вырвался из груди. Это все, на что Микаса была способна сейчас. Эрен лежал, не двигаясь, в собственной крови, слезах и рвоте.
На ватных ногах она подошла и проверила пульс: есть, но слабый. Когда ей говорили о том, что оказывать помощь близким людям тяжелее, чем незнакомцам, она не верила. Теперь поверила и, давя нарастающую панику, пыталась вспомнить хоть что-то.
— Господи, кто-нибудь! — Истерика медленно брала верх. — Где вас всех носит, когда вы так нужны?!
В комнату влетел Порко.
— Твою ж ты, скотина такой, — вырвалось непроизвольно. Галлиард подскочил и, не боясь испачкаться, опустился рядом с телом. — Если его рвет, то нужно на бок, как наркоманов. — Зачем добавил? Многое видели они на концертах, и запомнилось как-то само собой. — Чертов ты ублюдок, подохнуть решил? — ругался Порко, пробуя перевернуть Эрена. — Вот ты туша отожравшаяся.
Вместе они перевернули Йегера на бок — вышло очень даже кстати. Его вырвало кровью прямо на Микасу, которая поправляла его голову. Она удивленно вздохнула, но никак не прокомментировала это. Слезы текли по ее бледному лицу, из-за чего она неаккуратно их вытерла и попыталась оценить ситуацию.
— Реветь продолжай — так он сразу очнется, — рявкнул Порко. — Что за херня вообще?! Ты! — Он повернулся к Микасе. — Ищи давай, что делать при потере сознания и рвоте кровью. Вперед! — Слушать причитания точно не хотелось, поэтому и нужно было хоть чем-то занять Аккерман. — Давай же, ну, держись только! Умирать решил? Вот так вот тупо? Да лучше бы действительно вены прорезал — эстетичнее было бы!
— Да блять! Мы сделали все, что могли! — рявкнула она в ответ. — Положить на бок — язык у него в этом положении не западет. Только если проверить ротовую полость… — Она аккуратно открыла рот, проверяя на наличие инородных тел, но ничего не было. Только кровь. — Ничего. Мы сделали все, так что хватит кричать! Я не знаю, что за хрень происходит. Все было нормально, когда я уходила!
— Ну наконец ты очнулась. — Порко поднялся и направился к выходу. — Следи, я врачей встречу.
Он вышел, оставляя ее одну. Не теряя времени, Аккерман, быстро скинув окровавленную одежду, натянула джинсы, футболку и кеды, затянула волосы в неаккуратный хвост. Она никогда еще так быстро не переодевалась. Сразу же к сумке: первым делом нужные документы, а остальное — уже не важно.
— Если ты умрешь, я тебя возненавижу, — прошептала Аккерман, влажными салфетками вытирая кровь с лица Эрена.
В комнату зашли врачи. После всех экстренных манипуляций, когда Йегера выносили из здания, работник медслужбы, держа в руках бумаги, поинтересовался:
— Есть у него близкие или родственники? Для дальнейшего оформления документации нам нужен кто-то из его окружения. — Безразличие и спокойствие этого тощего и высокого мужчины поражали, но внушали доверие.
— Нет. Нет родственников, я его девушка. Подойду? — взволнованно говорила Микаса, кидая короткие взгляды на Йегера. Райнер остался на сцене: нужно же было уладить как-то ситуацию.
— Если не боишься, то вперед, — все так же равнодушно бросил мужчина, кивая в сторону машины. — Только быстро. Документы его прихватите. Мало ли труп в машине оформлять придется, чтобы не дожидаться и никого не задерживать.
Микаса дернулась, зло глянув на парамедика. Порко довольно ловко сбегал в гримерную, притащил бумажник Эрена, достав из его куртки.
— Езжай, я подъеду, как здесь все разрулим. — Галлиард сильно сжал плечо Микасы. — Вытащи его, если сможешь. Вдруг тебя слышит, как в фильмах. — Он улыбнулся криво, что совсем уж не было похоже на привычную насмешку.
— Ему лучше очнуться, если слышит, — как-то зло сказала она, сжимая в руках его документы. Не то, чтобы у нее была клаустрофобия, но сейчас ее буквально воротило от того, настолько тесно было внутри.
— Вы готовьтесь, что в большинстве таких случаев все заканчивается быстро, — холодно проинформировал медицинский служащий, словно каждый день говорил подобное. — Черт знает, что он выжрал. Вряд ли доедем. Главное без панических атак здесь.
Аккерман начало мутить. Шумно втянув воздух, она прикрыла глаза.
— Так, сознание не теряем, девушка. — Медик, проводя какие-то только ему известные манипуляции с бессознательным телом Эрена, всучил в один момент Микасе бумажный пакет. — Или сейчас придется спасать тебя — толку больше будет. — Он ругался, бубнил что-то себе под нос, но каждое его движение было четким и уверенным.
— Как всегда, — проворчал второй, приглаживая торчащие во все стороны, как у ежа, волосы. — Что ни смена, то трупы и обдолбыши. Город к чертям катится. А нам возиться с документацией. — Раздраженно махнув на замечание коллеги быть хоть каплю помягче, он продолжил: — Да хоть кто бы знал, чем он ширнулся, чтобы сразу в отчете указать причину… — «Смерти» повисло в воздухе горячим шаром, от которого, казалось, нельзя было укрыться.
— Он ничего не принимал! — Микаса отпихнула пакет, прислонив голову к стене. — Я уверена в этом. И он жив. Не стоит говорить так, будто бы пульса нет.
— Да мы все равно не довезем его до нормальной клиники, — предположил второй врач, который явно был недоволен предстоящей волокитой, проигнорировав тон Аккерман. — На вид все признаки отравления какой-то дрянью. Давай в ближайшей скинем, пусть уже они сами разбираются. Чейз, не довезем же, смотри на него.
Коллега нахмурился, не отвлекаясь от дела. Кому захочется возиться с трупом знаменитости?
— В клинику, — заключил Чейз холодно. — Если и потеряем, то хотя бы пытались. Разница в пять минут пути, а квалификация врачей? Ты об этом подумал? Нас потом их адвокаты по судам затаскают, что, как бомжа, повезли в Первую Городскую, а не в частную, — добавил он уже шепотом. — Работай давай. — Он повернулся к Микасе. — Послушай, ты понимаешь, что иногда все зависит от того, насколько сильно борется пациент. — Второй врач хмыкнул, и тут же словил строгий взгляд. — Если он сильный, то справится. Нет — тут уж извини. Понимаешь? Любую информацию вспоминай. Что ел, принимал, пил. Не кололся — отлично. Мы не ясновидящие, в больнице — тоже. Ручку держать и писать можешь?
— Он выпил воду. Несколько дней назад меня тоже рвало с кровью. Мне кажется, что кто-то мог подмешать что-то в воду.
— Ну вот и умница. — Чейз кивнул в знак благодарности. — Вспомнишь еще что, запишешь сюда. — Он протянул ей планшет с ручкой и каким-то бланком.
— Если выпил — ему хана, — прошептал второй, качая головой. Хоть оба и выполняли добросовестно все необходимые на данном этапе процедуры, но время будто проходило через широко расставленные друг от друга ладони, не останавливаясь, не задерживаясь.
— Никто надеждой и не тешится, — бросил в ответ Чейз, вновь позабыв про существование Микасы, которую удалось наконец занять. — Пусть в клинике уже разбираются. Главное — довезти постараться.
Уже в самой больнице, куда их доставили, так и не приходившего в сознание Эрена перекинули на каталку и тут же повезли по коридорам. Кто-то вновь предположил, что с таким острым отравлением вообще сомнительно, что он способен выжить.
Микасу резку поймала за руку девушка с ресепшн и быстро всучила ей лист-опросник.
— Постарайтесь заполнить все, что знаете. Когда придет лечащий врач, то расскажете все уже ему. Кофе, чай, вода — все в автомате, — проговорила она быстро, вкладывая в ладонь Аккерман карандаш.
Забрав все листы, она села в холле. Прямо напротив какого-то странного фикуса и старушки, которая медленно ползла в сторону автоматов со своими скрипящими ходулями. Заполнив большую часть вопросов, Аккерман вернула бумаги на ресепшн.
— Это пока все?
— Да. С вами — все. Отдыхайте. — Она подкрепила документы в папку и поспешила куда-то.
Время тянулось в этих стенах для всех по-разному. Лечащий врач все не приходил, зато появился взъерошенный Порко, тяжело дыша.
— Все закинули в автобус. Всем все объяснили. — Он опустился на стул рядом с Микасой. — Паника — ужас. Хорошо, что журналисты пока не знают, где этот суицидник отдыхает. Ты как? Известно что?
— Я заполняла бланки все это время, меня заебали медики со скорой. Еще меня сейчас явно стошнит, но я пока держусь. — Аккерман уставилась в одну точку, а именно — фикус. — Никто ничего не говорит, но я слышала, как врачи перешептывались о том, что он в коме. Это не суицид. Он не мог.
— Ну, если честно, то это вообще было бы слишком глупо. Я же видел его и когда снимал с края крыши пьяного. И когда этот идиота кусок резал себя, как неумелый повар индейку. Зашел к нему тогда, а он у стены сидит, нажратый, лыбу давит и… — Галлиарда передернуло от воспоминаний. — Но даже тогда он так и не мог решиться довести все до конца, хоть и явно хотел. А сейчас. — Порко, так пристально следящий за своей прической, взъерошил волосы. — Сейчас он ведь жить хотел. Глупо, но не верится мне, что он вот так вдруг решил с собой покончить. Он же… Ну… На тебя молиться готов был, а тут… Не нравится мне все это, Микаса. Честно говорю.
— Вызывай полицию. Я хочу сдать анализы. — Она вдруг дернулась, поворачиваясь и хватая Порко за рукав. — У меня есть прямое доказательство, что Стив хотел запихнуть его в психушку, плюс он угрожал мне. Я блевала кровью, мне все время хуево, Порко. И сейчас Эрен в коме, обблевал все кровью. Бутылка воды была пустой в гримерке, ведь так? Это моя бутылка. Я должна была выпить ее.
— Какая психушка? Какие яды? Женщина, успокойтесь. Давай по порядку. — Он вырвал рукав и немного отодвинулся. — И потише, а. Ты что вообще несешь? Да, Стив — мудак. И дрючит нас по полной. Но зачем ему убивать тебя? Да и психушка… Бред полнейший.
— Господи. — Микаса закатила глаза и включила ему запись разговора на минимальной громкости, на которой все четко слышно. — Ты думаешь, мне по приколу сейчас придумывать небылицы?
Едва услышав начало и голос, принадлежавший точно Стиву, Порко округлил глаза и сжал в руке Микасы ее телефон.
— Выключи, дурная твоя башка! Это только полиции показывай, поняла? — Галлиард вскочил с места и заходил туда и сюда, убрав руки в карманы. — Да ему точно пиздец настал. Нет. Нет-нет-нет! Он ведь должен выкарабкаться. Или что, все его имущество уйдет этому мудаку… — Порко зажал рукой рот, уставившись на Аккерман. — Это точно пиздец, — заключил он.
— Я не знаю, кому можно доверять. Что-то мне подсказывает, что ты не стал бы помогать ему. — Почувствовав вкус металла во рту, она поморщилась. — Если что, пароль от телефона. — Она написала незамысловатую последовательность цифр и всучила ее Порко. — Он попросил меня выпить воды, когда я говорила с ним. И, если честно, чувствую я себя так, будто бы по мне проехался каток.
— Блять, Мика. Делать мне больше нечего — травить этого пустоголового! Я думаю, тебе нужно отдохнуть, ты же бледная, как смерть. Я объясню это на ресепшене и попрошу выделить палату. Ты смотри только не подыхай, а. Не хочу потом видеть во сне призрак Эрена, говорящий, что я не помог тебе остаться в живых. Он сожрет меня.
Не дав Микасе ответить, Галлиард поспешил выполнить сказанное. И только вернувшись, он сжал ее локоть и повел в палату.
— Врач скоро придет за тобой, чтобы осмотреть. Полиция тоже скоро будет. — Он скрыл лицо в ладонях, но вскоре выпрямился вновь. — Слушай, говорят, что прогнозы у него хреновые. Это я так — неофициально узнал. Так что… Ну, если что… Не знаю, будет ли шанс сказать… У него в завещании написано много всего, постарайся забрать все. Думаю, он бы хотел именно этого. Уж точно не того, чтобы все досталось Стиву. А ведь так и может произойти. И будет этот мудак жить в домике Эрена где-то под Берлином, распоряжаясь всеми его текстами песен.
— Единственное, что достанется Стиву, — упавшее мыло в тюрьме, — мрачно ответила она, глядя на доктора, идущего в их сторону. — Зачем ты говоришь о нем, как о покойнике? Все будет хорошо.
— Все будет хорошо. — Порко поджал губы и сел рядом, чуть сжимая ее плечи. — А ты жесткая. — Он хмыкнул, дергано поправляя волосы. —Только не отчаивайся. Все же я надеюсь на лучший исход, но… Всякое бывает, Микаса. Это так — к слову.
— Да завались, понял? Хватит. Я не маленькая — я знаю, что это такое, — прошипела она, тут же рвано выдыхая. — Бутылку, кстати, Райнер дал.
— Да понял я, понял! — взвился Порко, скалясь. — Зубы свои будешь вон коматознику показывать, когда очнется. — Уловив ход другой мысли, Галлиард задумался. — Во всем клубе тогда не было воды. Райнер не покупал точно ничего. Мы с ним были с самого отъезда. Значит… Нет. Бред полнейший. Это же наш Райнер! И вообще: может, и не в воде дело. Кому вообще надо травить… Ах. Ну да. Сумасшедший дом какой-то, вот честно.
— Может, ты и прав насчет Райнера. — Аккерман нахмурилась. — Вся эта ситуация — полнейший отврат. Я просто параноик.
— Здравствуйте, я — доктор Смит. — Высокий мужчина привычно поправил очки, натягивая приветливую улыбку. — Прошу посторонних покинуть палату.
Порко встал, крепко сжимая телефон Микасы, который она всучила ему несколько секунд назад, и, одобряюще улыбнувшись, щелкнул ее по носу. Она осталась одна со странным доктором.
— Полиция скоро приедет, а до этого мы быстро возьмем у вас кровь и немного понаблюдаем, — он говорил настолько медленно, что это начинало нервировать. — Лаборатория находится в другом корпусе, так что результаты будут к утру, а может, к обеду следующего дня.
Медсестра вошла, готовя инструменты. Микаса дернулась, заметив толщину иглы, но быстро взяла себя в руки и зажмурилась, не желая видеть собственную кровь. Они промучали ее несколько минут и вышли, приказав ей переодеться в больничную пижаму и спать. Но она не могла. Ближе к двенадцати ночи она услышала разговор двух медсестер о том, что их важный пациент пока что в обычной палате. Больше она не слышала ничего — лишь кашель, хрипы и странные скрипы. Все это навевало ей о временах, когда ее мать умирала в больнице. Из-за этого становилось только хуже.
Ближе к часу уровень тревожности достиг пика, из-за чего ее сердце, казалось, вот-вот разорвется. Аккерман поднялась и на ватных ногах вышла в полуосвещенный коридор. Он был длинный, холодный. Ни одного намека на то, что в нем находился кто-то из персонала. Один лишь Порко в полудреме сидел где-то вдали.
— Слушай, я… — Он провел ладонью по шее, бросив короткий взгляд на ее лицо. — Я тоже переживаю. И тоже не вывожу.
— Я понимаю. Почему ты спишь здесь? — Микаса облокотилась на стену прямо напротив него. — Давит. Все это.
Он всмотрелся в длинный коридор и, задумавшись, кивнул, прикрывая лицо ладонями.
— Я не сплю. Я просто… Не знаю, я должен уйти. Тошно здесь, видеть тебя такую тошно. А на него я так и не отважился взглянуть.
Он встал, поправляя футболку. Немного подумав, приобнял ее и, прошептав «лучше поспать», исчез, снова оставляя ее одну. Микаса застыла, понимая, что не ощутила его касания, тепла кожи или хотя бы дыхания. Кожаное кресло перед ней стояло нетронутым. Никого здесь не было, она всегда была одна. Воздух выбило из легких; она резко развернулась и лишь на секунду увидела его силуэт. Высокий, бледный, прожигающий своими зелеными глазами душу. С мрачным лицом. В этой гребаной больничной одежде. Сердце чуть не остановилось от испуга, но она продолжала глупо пялиться на пустой коридор.
— Я совсем с ума схожу здесь. Сначала Порко, теперь Эрен… — Она прикрыла рот рукой, давя в себе рвотные позывы. Вместо того, чтобы зайти в свою палату, она остановилась, так и не дотронувшись до ручки.
Что-то не так.
Она быстро осмотрелась и, примерно вспомнив, где находилась палата, о которой говорили медсестры, направилась туда быстрым шагом. И плевать, что если все вскроется, ее будут ругать. Ей нужно увидеть, что он дышит. Микаса поднялась на третий этаж и стала искать ту самую палату. Она была единственной приоткрытой, так еще и со включенным светом. Но это точно не персонал больницы. Тихо отворив дверь, Аккерман увидела Стива, склонившегося над капельницей. На его плечи был накинут медицинский халат, но не узнать его было невозможно. Странный шприц ярко блеснул у него в руке.
— Охрана! Сестра! Кто-нибудь в сто шестую! — Использовав всю мощь своего голоса, она крикнула, и тут же оказалась прижатой к стене.
— Ты — сука! Ты хоть понимаешь, что сделала? — зло шипел он, с силой зажимая ей рот. — Ты не могла просто выпить эту гребанную бутылку? Дура! Ну, ничего. Сейчас ты получишь свое.
Он отстранил ее от стены и, крепко сжимая ее руки, прижал к креслу. Шприц болезненно вонзился в шею. Жидкость из него, словно магма, выжигала вены. Она не могла двигаться, не могла кричать. Сознание мутилось. В комнату влетел дежурный врач и оттащил Стива от Микасы, не давая до конца ввести препарат. Но тот, как оказалось, не шибко хотел в тюрьму. Ударив врача кулаком, он пулей вылетел из палаты.
***
Два дня агонии длились для Микасы вечность. Конечно, врачи проанализировали жидкость внутри шприца, и лечение Эрена хоть как-то сдвинулось, но это никак не отменяло того, что Аккерман прошла через ад. Днем дикие боли; ночью кровотечения и спазмы, доходящие до истошных криков. В конце концов, врачи пришли в тупик и назначили переливание крови. К счастью, у Порко оказалась схожая, и он добродушно одолжил немного. Только бы это прекратилось. Слушать крики было невыносимо.
Уже ближе к вечеру врачи заметили улучшение, поэтому буквально вся больница выдохнула с облегчением. Стив исчез с концами — его искала полиция. Только как можно быстро найти того, кто способен скрываться, способен купить то, что ему нужно?
Ближе к девяти в палату зашел Браун.
— Как ты? — раздалось где-то рядом. Аккерман обессиленно разлепила глаза, оглядывая Райнера с ног до головы.
— Как видишь, хуево. — Микаса повернулась к нему. — Как там?
— Организаторы помогли: аппаратура отправлена на базу, а прессе сказали самый минимум, чтобы не уточнять, пока не будет официального заключения.
— А люди?
— Иллюзий никто не питает, признаюсь. Кто-то плакал, а другие требовали вернуть деньги за билеты. Мне кажется, что он намеренно что-то выжрал, а это значит, что мы все что-то упустили. Сомневаюсь, что он, ну, выживет. Он все еще в коме, я слышал. — Браун посмотрел на Аккерман, как-то опечалено вздохнул и положил руку на ее ладонь. — Нехило тебе перепадет всего после его смерти, — хмыкнул он.
— Какого хуя? — прохрипела она. — Убирайся!
— Это правда, Микаса, и лучше бы с ней смириться сейчас, чем тешить себя надеждами. Люди умирают. Так случается. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Остается только отпустить его и пытаться жить дальше. — Райнер сделал несколько глотков из своей бутылки, делая пару шагов назад.
— Он не умрет, — прошептала она. — Что с тобой не так? Хочешь порассуждать о смерти — делай это с Порко, а если пришел сюда ебать мне этим мозг — выметайся. Я не хочу слышать это. Я чуть не умерла.
— Ладно-ладно! — Райнер вскинул руки, принимая поражение. — Просто пришел взглянуть на тебя, не более.
Микаса дернулась, слыша достаточно громкий голос Порко в коридоре, бурно что-то рассказывающий. Кажется, он был зол. Дверь в палату отворилась, и Порко застыл.
— Ты? — Он выдавил из себя подобие улыбки, но вышло нечто похожее на оскал. — Что ты здесь делаешь?
— Успокойся, Гал. Я уже ухожу. — Браун поднял руки и выскользнул из палаты. Разговор совсем утомил ее, отчего она провалилась в сон.
***
Громкая музыка, от которой, казалось, уши пронзало иглами; мелькающие тени, походившие на отчужденных существ. К ним так и тянуло приблизиться, коснуться, будто они могли провести куда-то из кромешного ада разыгравшегося сознания. Пустота и абсолютная тишина. Разве что острое чувство, будто что-то не сделано, не выполнено… Что-то, напоминающее соленый океан, в котором можно было утонуть. И странно знакомый голос. Неосязаемый. Кто-то точно остался в одиночестве, которое теперь давило, как гиря, било со всех сторон, требовало чего-то почти невозможного, вырывая из теплых объятий подоспевших двух светлых существ. Одно из них отогнало кого-то отдаленно похожего на человека, начавшего пытаться отпилить руки.
Густая мгла норовила пролезть в глаза, перекрыть видимость полностью, не позволяя разомкнуть веки. Их будто склеили навечно. Паника накатывала волнами, меняясь с не менее зловещим спокойствием, в котором растворялось сознание.
Острый осколок яркого луча, сотканного из белоснежной ткани, разрезал темноту, наполнял пустоту неразборчивыми голосами. Хотелось добраться до самого истока этого света, погрузиться в него, чтобы полностью убрать эти тревожные раздражающие моменты, тянущиеся откуда-то, словно паутина, нежелающие отпускать. А так хотелось скинуть с себя все путы, исчезнуть, позволить свету окутать себя. Остальное начинало терять какой-либо смысл. Отовсюду тянулись липкие крючки, а что-то шептали голоса, тащили за собой, припоминали каждый проступок. Сознание металось от полнейшего ужаса до умиротворяющего спокойствия.
— Мальчик мой, сынок. — Голос, от которого захотелось заплакать, но никак не получалось. В груди запекло. В груди? А было ли вообще тело? Все сливалось воедино, и отделить даже самого себя от потоков Вселенной казалось чем-то невозможным. — Не волнуйся, pulcino*, мы с отцом здесь. Больше никого. Пока мы здесь, никто не может навредить тебе.
Руки Карлы будто опустились на плечи, и Эрен вновь оказался в своей комнате в их доме под Берлином. Мама сидела рядом с ним и читала сказку, поглаживая его по вихрастым волосам. Такая красивая, что слезы непроизвольно полились по щекам, а с губ сорвался всхлип. За день могло произойти множество всего: Эрен мог напроказить, но каждый вечер мама приходила к нему, гладила по голове, брала выбранную им книгу и сидела, пока он не начинал засыпать.
— Ну что ты? Успокойся, tesoro*. — Эти мамины слова и фразы на итальянском Эрен всегда так любил. В сравнении с выточенным немецким отца, считавшего, что сын должен расти в строгости, Карла всегда говорила, словно напевала какую-то песню. Наверное, от нее Эрену передалась эта мягкость в произношении. Как он вообще мог хотеть забыть все это? Чувство вины сковало тело. Сейчас такие моменты выглядели иначе и не имели цены.
— Мам, — сквозь слезы произнес он, — я скучал по вам. Очень. — Его пухлые губы дрогнули вновь, но мамина рука, прижавшаяся к влажной щеке, принесла успокоение, и тут же сорвала долгий выдох. — И сейчас…
Но видение изменилось. Теперь Карла уже обрабатывала костяшки на руке Эрена, приговаривая что-то, периодически сдувая щипучий раствор. И Эрен терпел. Молчал. Он помнил, что именно тогда подрался с выскочками возле клуба. А ведь отец предупреждал, что не всем должен нравиться вызывающий образ из ярко-красных волос, разодранных джинсов да обвешанной булавками и цепями кожанки.
— Не щипит? Чего молчишь? — Карла тяжело вздохнула, а Йегер никак не мог заговорить с ней: боялся, что она вновь исчезнет. — Эх ты, мальчишка. — Не было в ее голосе упрека, как когда-то казалось ему. Скорее наоборот — понимание и принятие. Глазами ребенка эта сцена казалась Эрену чуть ли не уничижающей его достоинство, обидной. Тогда он думал, что мать обвиняла его во всех грехах. Но взрослый Эрен видел теперь тепло и заботу, которые пытался все это время оставить в прошлом. Не вспоминать. Не плакать. Забыть. Стыдно до раздирающей боли.
Эрен не сдержался: прижался к Карле, крепко обнимая ее. От внезапности она охнула, но заключила сына в ответные объятия, мерно поглаживая его по спине.
— Ты хоть научись отпор давать. Спортом займись — не помешает ведь, — раздался голос отца. — Подкачаешься, всем навалять сможешь. — Тогда эти слова разозлили окончательно Эрена, проехавшись по юношескому максимализму. Гриша хоть и вел себя всегда сдержанно, но ведь и он любил сына, волновался за него. Как можно было не замечать всего этого? Неужели все дети такие, или только Эрен, застрявший в своих фантастических идеях стать самым популярным рок-музыкантом? Отчего же осознание часто приходит с таким опозданием? Или Эрен намеренно запретил тем эмоциям всплывать, чтобы не позволить горю от потери родителей загнать его в петлю раньше времени? Горю и тому, каким образом он решился отвлечься от новости об их смерти.
Эрен, не раздумывая, притянул отца за рукав, зарываясь в знакомых, но таких далеких ароматах родителей. Они пахли так же, как и всегда: корицей, ванилью и табаком. Запахи детства. Запахи любви и заботы, запахи дома.
Зажмурившись, Эрен не сразу понял, как вновь оказался в светлой пустоте. Только сейчас он четко ощущал отца и маму. Они были где-то рядом, но так далеко. От этого становилось слишком тошно, словно внутри все переворачивалось, горело и срасталось заново. Никогда еще Эрен не позволял себе настолько погружаться в собственные чувства. Он закопал их в тот самый день, когда Карла и Гриша так и не приехали домой. Нелепая случайность на дороге. Никто не виноват. Мгновенная смерть. Девятнадцать лет; бегство в Америку от Берлина и всего, что напоминало о родителях. Значит… Значит, и он мертв? От понимания такой возможности Эрен вновь начал погружаться в липкую мглу печали. Все сожаления, невыполненные обещания и собственные ошибки тянули на дно.
— Успокойся, Эрен, не волнуйся. Смотри. — Карла приложила ладонь к его лбу. — Ты нуждался когда-то в нас. В своих друзьях. А у нее никого не осталось, кроме тебя. Неужели позволишь своим страхам и воспоминаниям побороть тебя сейчас? Ты нужен ей. Ничуть не меньше, чем она нужна тебе. Будь сильным, tesoro, будь сильным. Она же не сдается. Ради тебя. Смотри.
Свет начал прорываться серыми полосами, трещать по швам, раскрывая нечто похожее на путь во что-то мрачное. Только вот там — в этом сером, длинном и мерцающем коридоре — ощущались отчетливо горечь, одиночество и страх. Микаса. Его Микаса. Как он позволил себе оставить ее? Нет, он должен бороться.
— Будь сильным, мой pulcino, будь сильным ради нее. — Раздалось уже откуда-то издалека.
— Мама, папа. — Слезы подкатывали к горлу, обжигая его. Дышать было невозможно, будто что-то заполнило гортань, а все органы словно перемололи в мясорубке. Хотелось кричать, выть волком. Разодрать бы себе грудь, да соскрести застывающую лаву, поражающую все на своем пути. От такой боли все периодически растворялось вновь во тьме, но теперь его поддерживали мягкие руки матери, не позволяя соскользнуть обратно.
Свет показался настолько ярким, будто кто-то намеренно поставил перед лицом включенную лампу. Абсолютно дурной сон. Только… Самое отвратное — видеть, но не иметь никакой возможности хоть что-то сделать.
«Как мне быть сильным, мама? Что я могу?!»
Он видел Стива. Видел то, как Микаса опадала рядом с ним. Эрен хотел кричать, и этот беззвучный крик разрывал его изнутри, уничтожал и испепелял, но проку от этого не было никакого. Йегер мог только слабо приподнять палец. Убожественно бесполезное тело! Он должен был отшвырнуть тогда Стива, спасти Микасу, а вместо этого его максимум — прохрипеть да привлечь к себе внимание врачей. К черту ему их внимание. Ему нужно было только убедиться, что Микаса жива. Ей нужна была помощь, а не ему. С ним все будет в порядке, а вот она… Зачем возвращаться к жизни, если ее рядом не будет? Неужели все зря? Кто-то провел салфеткой по его лицу. Видимо, слезы текли по щекам, потому что кожу пекло жутко. Только после этого все вновь погрузилось в непонятное ничто, где отсутствовало время.
— Мика, — едва слышно, словно голосом вообще невозможно было управлять. Губы тут же треснули, но крови почти не было, только бледно-розовые капли. Сколько прошло времени? Сутки? Трое? Эрен растворился во времени, совершенно не воспринимая его больше. Он помнил, что периодически приходил в себя, пытался встать с койки даже с жутчайшей болью во всем теле, угрожал персоналу, но быстро получал что-то через капельницу и вновь погружался в сон.
«Микаса. Блять. Ее же хотели убить! Нужно предупредить. Нужно сказать об этом. Забрать. Увезти как можно дальше, спрятать».
Тело отказывалось слушаться абсолютно, предпочитая жить своей жизнью. Голову, казалось, поместили в центрифугу и запустили в полет. Как-то сфокусироваться получилось не сразу. Судя по всему, он все еще находился в какой-то больнице, хоть и понял только из-за удивленных быстрых слов какой-то женщины в белом. Она спешно проводила странные манипуляции, от которых яснее и легче ничего не становилось.
— Где… Микаса? — прохрипел Эрен, пытаясь удержать за руку медсестру, но, видимо, сил вообще не осталось, потому что она слишком быстро и легко смогла отстраниться.
— Вам нужно лежать. Говорю же, вы в больнице. Острое отравление. Утром, все утром.
— Нет, не понимаете. — Йегер, собирая остатки сил, присел и уставился на девушку, которая судорожно выдохнула. Видок, видимо, был у него тот еще. — Ее убить могут. — Хотелось плакать от собственной беспомощности; от осознания, что сейчас даже не понимал, что происходило вокруг. Страх бился зверем внутри, но Эрен не позволял ему вырваться, взяв контроль. — Я заблюю вам всю больницу, запачкаю каждый угол, если не дадите с ней поговорить. — Слова вырывались с трудом, будто проходя по горлу неровными осколками. — Сдохну сам, но найду ее. Хватит держать меня вдали от нее! — прозвучало настолько болезненно, что губы медсестры дрогнули. Сжалилась? Этого еще не хватало, но если помогло бы добиться цели…
— Микаса Аккерман в соседней палате. — Наверняка ее будут ругать за эту информацию. И пусть. Не его дело. Пока что.
От услышанного Эрен пошатнулся, но, опершись на плечо медсестры, удержался. Выбора он девушке не предоставил, начиная вставать. Это было отвратно, унизительно, но он должен был увидеть ее. Обязан.
— Да подождите! — взвился голос девушки. — Какой упертый баран, — прошептала она еле слышно.
Выскочив из палаты, она вернулась, чтобы помочь Эрену переместиться на кресло, и дала ему какую-то тряпку. Видимо, опасаясь, что его могло вырвать или что еще.
От вида лежащей Микасы все вокруг исчезло, а рука непроизвольно прижалась ко рту, но даже так губы щипало солью.
— Всего пять минут, и я возвращаю вас обратно, — сердито пригрозила медсестра, исчезая за дверью.
Эрен размазал непослушной рукой слезы и коснулся пальцев Аккерман. Осторожно, будто боясь, что мог снова провалиться в тот непонятный сон, в котором не было ее. Он боялся, что она исчезнет, оставив его со всем этим дерьмом, но продолжал непроизвольно сильнее сжимать ее ладонь. Нельзя было отпускать, будто очередная разлука убила бы его, убила бы всех. Сердце заходилось со страшной силой; вдыхаемый воздух будто не приносил кислород истерзанному организму, и Эрен широко раскрыл рот, жадно вбирая в себя жалкое подобие воздуха, чтобы хоть как-то продолжить дышать. Успокоиться получилось не сразу, лишь прогнав отвратные мысли. Пришлось даже отпустить Микасу, чтобы ненароком не навредить ей.
— Я не хотел, чтобы так… Я не врал… — Всхлипнув, он опустил голову рядом, ощущая макушкой тепло ее дыхания. Пальцы дрожали, словно отыгрывали фугу на незримых клавишных. — Обещал ведь защитить. Родная моя. Не брошу.
Палец Микасы дрогнул, но она так и не проснулась. Равномерное хриплое дыхание было единственным источником шума в палате, кроме жужжащей лампы, стоящей рядом с подоконником.
— Маме обещал быть для тебя сильным. Твоим рыцарем. — Проведя вновь ладонью по щеке, смахивая влажные полосы, Эрен прижал ладонь к щеке Аккерман. — Живи только.
— Время, — недовольно прошипела медсестра, возвращаясь, и, не спрашивая и не ведясь больше ни на какие манипуляции, вернула Эрена в его палату, пригрозив, что привяжет его и вколет снотворное, потому что под ним он никому проблем не сможет создать. В том числе и себе.
