Пирофоб

Рик знаком с Эйденом всего ничего, но за это время их общение стало таким естественным, неотъемлемым, необходимым, что даже не верится. Не верится, что когда-то Рик был один. Не верится, что он предпочитал домоседство или тихие прогулки по маленьким улочкам с самим собой. Рика не оставляет ощущение, будто ему ампутировали конечность, и теперь жить без нее… Все еще возможно, но очень непривычно и трудно. С того вечера в Нью-Йорке прошла неделя. Они вернулись домой в разное время, в разных поездах. Рик переночевал у Моники. Та не стала спрашивать, что случилось. В конце концов, они с Эйденом друзья: потом сам ей все и расскажет. Эйден такой взрывной и яркий. А волосы у него рыжие-рыжие. Кажется, огонь — самое очевидное из всего, что могло бы оказаться его даром. Эйден сам по себе похож на огонь. Именно поэтому он Рику и нравится. Иногда самые пугающие вещи притягивают больше всего. Рик старается не вспоминать об их поцелуях, но ночами, перед сном, в то время, когда в голову лезут самые ненужные глупые мысли, это всплывает. Рик получил все, чего так жаждал, и потерял ровно в ту же секунду. Пару дней назад Эйден написал ему: «Ну, по сети я не могу быть опасным, правда?» Рик оставил это сообщение без ответа и теперь каждые несколько часов уговаривает себя ничего не делать. Ведь продолжать общение будет невыносимо. Рик захочет увидеть Эйдена, захочет коснуться, снова поцеловать. Может, даже осмелеет и согласится на встречу, а потом придет и впадет в ступор от страха. Иногда Рик настолько себя ненавидит, что принимается за эксперименты с излишней пытливостью. В последние дни он видел собственную кровь столько раз, что это просто ненормально. Хотя в идее протыкать и резать себя изначально не было ничего нормального. Рик мягко царапает ножом кожу руки, а затем резко вонзает нож в плоть. Так, чтобы сильно, глубоко, со всей дури. Рик кричит, но его никто не слышит: родители на работе. Дрожа от боли и ужаса, он вытаскивает из раны нож. По щекам катятся слезы. Если Рик способен на это, то он не должен бояться ничего. Рана затягивается настолько быстро, что уже через минуту рука выглядит совершенно нетронутой. Рику должно быть все нипочем. С каждым днем его способности только сильнее. Огонь не тронет его. Даже если Рик сгорит до почерневших косточек, через полчаса-час он уже будет в добром здравии. Эйден сейчас опасен. Он опасен для семьи, друзей, знакомых. Рик единственный, для кого способности Эйдена были бы наиболее безвредными. И Рик именно тот, кто боится его больше всего. Каждый раз, когда Рику хочется ответить на то сообщение, он начинает себя наказывать. Тесты способностей уже не тесты. Это пытки. Рик не должен бояться. Он не должен ничего бояться. Ни огня, ни боли, ни смерти. Ведь все в конечном итоге сводится к смерти. А пламя только один из ее изощренных способов.

~

Эйден больше не пишет. Может, он ходит в центр помощи. Может, его уже отправили в интернат, но он полностью исчез из жизни Рика. Проходит месяц, другой, город охватывает рождественская лихорадка: гирлянды, ленточки, венки, игрушки. Все ужасно праздничное, яркое, цветное и фальшивое. Рик не понимает, что такое рождественское настроение, о котором все говорят каждый год. Кто-то страдает, если его нет, кто-то, охваченный им, носится за подарками, а Рик просто никогда его не испытывал. Родители украшают дом довольно скудно: елка с редкими игрушками и обычные мерцающие гирлянды (не электрические). Все соответствует технике пожарной безопасности. Даже слишком. В их семье Рождество — самый формальный праздник на свете. Его отмечают просто потому, что отмечают другие. Для них самих же Рождество это пожар. Он произошел не в рождественскую ночь, а накануне, но четкое ощущение того, что смерть пролетела слишком близко, до сих пор живет где-то в них. Десять лет, а Рождество до сих пор ассоциируется у мамы с горящим домом и сыном, запертым внутри. Десять лет, и отец до сих пор каждый год отправляет рождественские подарки доктору, что откачал Рика. Десять лет, в течение которых Рождество теперь только горькое воспоминание. Эйден появляется за день до праздника. Ровно в тот, когда маленький Рик решил поиграть с электрической гирляндой. Может, это и совпадение, а может, судьба предупреждает, чем все кончится, если Рик не захлопнет дверь. — Привет, — Эйден на пороге кажется таким замерзшим, раскрасневшимся и смущенным. — Прости, что без предупреждения, я… Я просто хотел сказать, что разобрался со своей проблемой. — Как? — только и выдыхает Рик. Ведь единственный вариант — лишиться дара, но Эйдену слишком нравятся такие впечатляющие вещи. — Как-как, — усмехается Эйден, — я его контролирую, Рик. Полностью. Без каких-либо осечек. Это не то, что нужно Рику. Рику нужна гарантия, что никто никогда даже близко к нему с огнем не подойдет. Эйден не может этого обещать. Никогда не сможет. За то время, что они были в разлуке, Эйден как будто бы осунулся, что не слишком удачно скрывает объемный ярко-желтый пуховик. Более того, пуховик настолько огромный, что Эйден, напротив, кажется в нем слишком маленьким. И сам по себе он уже вроде не такой светящийся, каким был совсем недавно. — Я принес тебе подарок, — произносит он и протягивает синий квадратный сверток. Рик старается выглядеть вежливым, но не может отбросить опасения. В голове все еще крутится картина того, как волосы Эйдена вспыхивают. Прошло уже много недель, много ужасных снов, но Рик все никак не может принять это. Он хочет захлопнуть дверь, но заставляет себя сделать маленький шаг навстречу, протянуть руку. Их пальцы случайно соприкасаются. Рик вздрагивает, но не спешит: медленно спокойно забирает сверток. — Спасибо. У меня для тебя ничего нет. — Я же пришел не за подарком, ты знаешь, — Эйден чешет затылок и тихо спрашивает: — Откроешь? Рик кивает, отклеивает скотч и разворачивает сверкающую фольгу. Это свитер. Свитер с енотом в оленьей упряжке и рождественском колпаке. Эйден вопросительно улыбается, ожидая реакции, а Рик начинает смеяться. — Это самый идеальный подарок на свете. Эйден подходит ближе, и на какую-то секунду Рик его почти не боится. Они встречаются взглядами. — Пожалуйста, не отталкивай меня, — просит Эйден, и эти слова возвращают Рика в реальность, где он никак не может быть с человеком, способным его случайно поджечь. Рика разрывает между желаниями убежать и остаться. Эйден смотрит на него так умоляюще, а потом просто хватает за ткань футболки и целует. Так резко, так грубо, отчаянно и злобно. Эйден выплескивает всю обиду за их разлуку, а Рик сначала поддается, обнимает его за шею и внезапно цепенеет от ужаса. В любую секунду Эйден загорится. Рик перестает отвечать. И Эйден это замечает, отстраняется, мягко берет его за плечи, но Рик не смеет даже шелохнуться. — Я не могу, — тихо произносит он. А ведь Эйден сейчас, наверное, испытал кучу эмоций и не выпустил даже случайной искорки, но тревога набрасывается на Рика и растет, растет, растет. — Послушай, я не отличаюсь от любого другого человека, который носит спички в кармане. Сколько таких? И ведь это не заставляет тебя сидеть дома, запершись ото всех? Рик качает головой. — Спички сами собой не зажгутся. — Я тоже. Рик в этом очень сильно сомневается. — Я не могу, — повторяет он чуть тише. Эйден поджимает губы и больше не пытается ни уговаривать, ни спорить. — Ты же понимаешь, что я больше не приду? Рик кивает. Все он прекрасно понимает, оттого и больнее. Эйден делает шаг назад. Еще шаг, еще — оборачивается и уходит. А Рик смотрит ему вслед. Даже кажется, что где-то возле рыжей головы вспыхивает искорка, но это только кажется. — Прости, — Рик уже разговаривает сам с собой. Эйден все дальше и дальше. Хочется догнать, схватить за руку, сделать хоть что-нибудь, но нет сил. Рик заходит в дом и закрывает дверь, с кухни звучит мамин голос: — Кто приходил, дорогой? — Никто, — отзывается Рик. Никем они друг другу стать и должны.