«Законы чести? Моральный кодекс ниндзя? Честь Тьмы и Света?»
Масамунэ без аппетита ворошил палочками клейкий рис в своей тарелке. Скромный ужин при тусклом свете горящего очага проходил в молчании. Даже болтливый Сатоши в последнее время не горел желанием упражняться в остроумии, а задумчивый дзёнин и вовсе казался столь глубоко погружённым в свои собственные размышления, что никто не решился бы его потревожить. Уже который день они прозябали в этом убежище клана Наито, каждую минуту ожидая возвращения Кадзу, или хоть каких-нибудь вестей от него. Но синоби всё не появлялся, и с каждым днём росло напряжение, почти физически ощущаясь в воздухе, хотя тревоги или раздражительности никто не выказывал. Несмотря на свою простоту, убежище было достаточно комфортным для жизни троих мужчин и одной лошади. Масамунэ прислушался. Кирин недовольно пофыркивала в коридоре неподалёку и беспокойно переступала с ноги на ногу, видимо, улавливая какие-то звуки снаружи. Неужели и её голова полна тревожных воспоминаний? Ронин с грустью вспомнил, что это то самое укрытие, где им довелось переночевать однажды с Мэй, дожидаясь возвращения синоби из деревни. Тогда существо, явившееся среди ночи, здорово напугало Кирин. Однако Мэй сумела отогнать его. Так кто же кого защищал? Не сдержав грустную улыбку, ронин отставил в сторону миску с рисом. Он, наивный, так привык думать, что оберегать эту хрупкую девушку — его основная цель. Смысл жизни в этом нашёл. А что, если всё это время… это она была той, кто оберегал и защищал их? Но теперь её нет, и нет спасения от одиночества и кошмаров в этом затерянном в лесу убежище. Всё, что ему осталось, это жалкие попытки найти спасение в воспоминаниях о вечере, проведенном ими здесь вместе, накануне той судьбоносной встречи с дзёнином. Странная причуда судьбы — теперь уже сам Такао ожидает здесь встречи с непредсказуемой лисицею. Впрочем, возможно, у дзёнина, как и всегда, имеются свои собственные скрытые мотивы. Вчера к ним наведывался Хонг и они с Такао долго беседовали наедине. Масамунэ не стал смущать синоби своим присутствием и, проявив деликатность, отправился на продолжительную прогулку. Раньше Мэй была своеобразной связующей нитью между ним и синоби, но сейчас её больше не было рядом, и с каждым днём ронин чувствовал себя всё более чужим. После визита Хонга ему показалось, что Сатоши стал вести себя чуть более беспокойно, чем обычно, а Такао впадал в задумчивость всё чаще. Масамунэ счёл какие-либо расспросы неуместными, хотя в глубине души догадывался, что дзёнин оставил деревню без присмотра слишком уж надолго. Это могло вызвать разного рода трудности и проблемы. Но, тем не менее, оба синоби всё же продолжали оставаться здесь, дожидаясь возвращения Кадзу, и их преданность другу не могла не вызвать уважения. Во всяком случае, Масамунэ надеялся, что дело именно в преданности, а не в их опасениях относительно чёрной лисицы, проблему с которой Такао твёрдо намерен был решить так или иначе. Араи пошевелил дрова в очаге. Их потрескивание почти не нарушало тяжёлую тишину, повисшую в комнате. Печальная правда заключалась в том, что он и не знал, о чём вести разговоры с синоби. Заводить с ними вежливую светскую беседу казалось нелепым, задевать щекотливые темы — неуместным. Ощущение, что он своим присутствием лишь мешает им чувствовать себя свободно тяготило, поэтому за последние дни Масамунэ постарался свести контакты с синоби к необходимому минимуму, подолгу пропадая на прогулках вместе с Кирин. В тишине леса дышалось легче, и никто не мешал ему предаваться своим размышлениям. И печали. Тем временем, покончив с ужином, Такао вновь достал из сумки забрызганный кровью и грязью контракт и принялся в который раз внимательно его разглядывать. В его прищуренных синих глазах плясали отблески пламени, и взгляд их показался Масамунэ недобрым. Видимо, Сатоши тоже это заметил. Все эти дни молодой синоби выглядел слегка растерянным, явно обеспокоенный возникшим конфликтом между Такао и Кадзу и, похоже, не вполне уверенный, чью сторону в нём он готов принять. Но сейчас ему, кажется, надоело хранить молчание. — Каждый вечер на эту бумажку взираешь, дзёнин, — заметил он с неудовольствием. — И каждый раз выражение твоего лица ничего хорошего не предвещает. Скажи уж, стоит ли нам ждать беды в связи с этим контрактом? — В связи с контрактом, заключённым Мэй на наши жизни? — холодно осведомился Такао. — Вполне возможно. Разумеется, она заключала его в благородном желании защитить нас от Хромого, пожертвовав своей собственной свободою. Но, судя по тому, что мы нашли обугленный труп колдуна на месте их последней стоянки, свои обязательства выполнить ей не удалось. — И что теперь? — ровным голосом спросил Масамунэ. — Теперь… — задумчиво протянул дзёнин. — Теперь всё зависит от того, как именно подстраховался Хромой со своей стороны — на случай невыполнения контракта. Если его гарантией были лишь самураи, которых Мэй… эм… устранила не так давно, то всё хорошо. Если же он прибегнул к помощи сверхъестественных сил, что ж… Такао слегка пожал плечами, небрежно бросив контракт на стол перед собою. — Ожидать можно чего угодно. Вновь повисла гнетущая тишина. Непоседливый Сатоши не выдержал и нарушил её первым. — И ты не знаешь, стоит ли нам готовиться к худшему? — спросил он нетерпеливо. — Пока нет, — спокойно ответил дзёнин. — Но я намерен это узнать. Масамунэ вновь вспомнил ту страшную ночь, когда над миром стояла кровавая луна. Они неслись во весь опор, пытаясь успеть на помощь Мэй… Но всё равно опоздали. И этого он не мог простить себе, как ни старался. Сатоши, похоже, думал о том же. — Как думаешь, Кадзу найдёт её? — спросил он тихо. — Найти-то найдёт, я полагаю, — ответил Такао. — Но вот вернёт ли… Кто знает, возможно, он сделает только хуже. — Так зачем тогда ты позволил ему это? — невольно вырвалось у Масамунэ. Такао взглянул на него удивлённо, но остался спокойным, лишь слегка приподняв бровь. — Кадзу редко прислушивается даже к моим словам, — ответил он небрежно. — Характер такой. Всегда сначала делает по-своему. И лишь когда не выходит, приходит за советом. — Его попытки могут стоить жизни многим людям, — хмуро заметил ронин. — Если правда всё то, что ты рассказываешь о ногицунэ. А для Мэй потеря времени может оказаться фатальной. Такао медленно склонил голову. Колыхнулись длинные серебристые волосы, ловя отблески света. — Всё так, — сказал он тихо, внимательно наблюдая за лицом Масамунэ. — Да только Мэй уже всё равно не спасти. И мне нужно, чтобы Кадзу это увидел. Ронин вскочил с места, не в силах совладать с эмоциями. И даже Сатоши пораженно уставился на дзёнина. — Что ты такое говоришь? — сдавленно выдохнул Масамунэ. — Её не спасти обычными способами, — невозмутимо заметил Такао. — Возможно, мы сможем найти другое решение. Когда Кадзу наконец готов будет слушать. «Ну конечно же, — недовольно подумал Масамунэ. — Такао — маг, и единственным способом решения всех проблем ему видится магия». Стараясь сохранять спокойствие на лице, он вновь опустился на своё место. — Не сочти за дерзость, дзёнин, — спросил он ровным голосом, — но не считаешь ли ты опасным состязаться в магии с ногицунэ? По твоим же словам, она очень сильна, а тебе за твою силу приходится платить кровью. Он кивнул на перевязанные бинтами руки Такао. — Она тоже платит кровью за свою силу, — бесстрастно ответил Такао. — Кровью других людей. Масамунэ был опытным воином, но даже у него мороз прошёл по коже от этих слов, а особенно — от столь безразличного тона. Если Такао и сожалел о гибели людей, то у него прекрасно получалось скрывать это. А Мэй… Масамунэ поверить не мог, что такая знакомая ему, всегда вежливая и кроткая Мэй, способна была превратиться в чудовище, проливавшее кровь людей в своём жадном безумии. Это казалось немыслимым, не укладывалось в голове. Он потёр виски пальцами. Воздух в помещении внезапно показался тяжёлым и душным, а взгляды двух синоби, направленные на него, давили. Он был чужим здесь — бывший самурай, враг, который оказался временным союзником, пока был полезен. Но оба ниндзя понимают, что решись они причинить что-либо плохое Мэй — он незамедлительно превратится в помеху, без малейших сомнений встав на её защиту. Впрочем, он полагал, что не он один. Другой синоби — со злыми глазами и скверным нравом, так не понравившийся ему при первой встрече, сейчас оказался единственным, кому он мог доверять полностью, когда дело касалось Мэй. Лишь бы только маг не заморочил ему голову своими речами… Такао тем временем отвлёкся, вынимая из сумки и раскладывая перед собою множество свитков, вдоль и поперек испещрённых хаотичными записями. Эти свитки они обнаружили при обыске комнаты Хромого на постоялом дворе «Пастушья сумка» и решили прихватить с собою. Впрочем, не только их. Следом Такао достал небольшой свёрток. В нем виднелись выбеленные временем кости. Определённо человеческие, скорей всего даже детские. Масамунэ с отвращением отвернулся. — Я, пожалуй, выйду немного подышать, — произнёс он и заставил себя поклониться, вставая из-за стола. — Время ещё не слишком позднее, а Кирин требуется прогулка. Такао учтиво склонил голову в знак согласия, а Сатоши старательно делал вид, будто вовсе не замечает ронина, хотя в его глазах Масамунэ заметил отблеск тревоги. Вне всякого сомнения, молодой синоби чувствует нарастающее напряжение грядущего конфликта, но не знает, как следует поступить. Печально улыбнувшись, ронин поймал себя на мысли, что Сатоши сейчас приходится тяжелее всех. Выбор, между своим другом и дзёнином клана — непростое решение. Он прошёл в коридор, туда, где в полумраке виднелся крупный силуэт лошади. Кирин, завидев его, принялась бить копытом о земляной пол и вытянула шею, стремясь поскорее уткнуться носом в ладони хозяина. Не найдя в них никакого лакомства, лошадь легонько толкнула его лбом в плечо, выпрашивая ласку. Едва заметно улыбнувшись, Масамунэ с нежностью погладил её по лбу, перебирая пряди спутанной гривы, спадавшие на глаза. Как верная соратница, Кирин единственная оставалась всегда с ним, неизменно следуя за хозяином повсюду. Он ласково потрепал её по шее, как делала обычно Мэй. Лошадь вытянула губы и протяжно фыркнула. — Знаю, девочка, ты тоже по ней скучаешь, — тихо сказал Масамунэ, не переставая гладить её. Кирин покосилась на него одним глазом и нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Стоять так долго в тесном и душном помещении для неё было весьма утомительно. Как и её хозяину, ей хотелось подышать свежим горным воздухом. Поэтому Масамунэ взял лошадь под уздцы и вывел наружу, оставив наконец двух синоби наедине. Чистый лесной воздух наполнил грудь, разгоняя тяжёлые думы. Неподалёку массивной чёрной грядою громоздились горы, по ту сторону которых — деревня клана Наито. Когда-то Масамунэ и подумать не мог, что найдёт пристанище в деревне синоби, окружённый наёмными убийцами, нападающими из тени, иметь дело с которыми — позор для чести благородного воина. Но он и сам не заметил, как стал следовать за очаровательной лисицею повсюду, даже в самые немыслимые места. Впрочем, за честь свою ему тоже уже не приходилось волноваться — он запятнал её ещё тогда, когда не сумел уберечь своего господина от смертельной опасности. Теперь он — ронин, изгнанник, и неминуемая смерть стала долгом, с которым он давно смирился. Как же вышло так, что вопреки велению его разума, желание защитить Мэй от злой судьбы было сильнее, чем веление долга? Масамунэ вздохнул, бредя через лес рядом с бодро цокавшей копытами лошадью. Садиться в седло не имело смысла — неровная каменистая местность предгорья не располагала к верховой езде. Эдак можно было и шею свернуть. Но Кирин явно наслаждалась прогулкой, и ронин решил не торопиться с возвращением, не смотря на то, что солнце неуклонно клонилось к закату, предвещая скорый приход темноты. Дорогу им преградил довольно глубокий овраг, каменистое дно которого, видимо, когда-то представляло собою русло ручья, ныне пересохшего. Масамунэ повёл лошадь по краю оврага, видя вдалеке место, где возможно было спуститься. Вокруг шумели вековые сосны. В вечернем лесу любой маленький порыв ветра было слышно так, будто бы деревья играли им в вышине, передавая друг другу. Цоканье копыт лошади разносилось вокруг, отражаясь эхом среди камней и казалось очень громким. Впрочем, лесные обитатели не слишком обращали на это внимание. Стайка весёлых птичек резвилась где-то в кронах деревьев над головою ронина, ловя последние лучи заходящего весеннего солнца. «Неужели это угуйсу — первые вестники весны?» — подумал Масамунэ, подняв голову вверх и внимательно вглядываясь. Острая тоска навалилась и будто тяжелым камнем придавила. Он вдруг подумал, что будь Мэй здесь, рядом с ним, он показал бы ей первых весенних птиц, и она, конечно же, рассказала бы ему какую-нибудь легенду, связанную с ними. А потом бы они вместе смеялись, вели беседу, или просто молчали… Не так важно. Главное, что она была бы рядом. Где же ты теперь? Идёшь своей тёмной дорогою, не ведая, что забрала с собой и мой свет. Каждое воспоминание, в котором ты была, представляется вспышкой, ярким пятном в моей серой жизни. Знаешь ли, что все краски этого мира блекнут, вдали от тебя? Вдали от тебя — я застыл в ожидании, и целого неба мне мало, если я не могу разделить его с тобою. Засмотревшись на стайку птиц в вышине и погрязнув в своих тягостных думах, Масамунэ не заметил, как просела под его ногами каменистая почва. Край оврага был слишком близко и оказался крайне ненадёжен. Несколько крупных камней выкатились из-под ног ронина, устремившись вниз, а вслед за ними и целый кусок земли откололся, не выдержав вес человека. Масамунэ вскрикнул, взмахнув руками и силясь удержаться на краю, но обвал беспощадно увлекал его вслед за собою. Если бы он был синоби, ловким, гибким, привыкшим к жизни в лесу, он возможно сумел бы найти хрупкий баланс и сохранить равновесие. Но всю его жизнь его обучали совсем не этому… Кирин тревожно заржала, отпрянув. Понимая, что неумолимо падает вниз, Масамунэ поспешно отпустил поводья лошади, опасаясь утащить её за собою и покалечить животное. Рыхлая, сыпучая почва, не выдержавшая вес человека, вес лошади не выдержала бы и подавно. Перед его глазами несколько раз поменялись местами небо и земля. Он катился вниз, вместе с лавиною камней, отчаянно пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться, но ничего не выходило. Пару раз его сильно ударило о камни, рот, открытый было для крика, наполнил отвратительный привкус грязи. И вот, наконец, последний, самый сильный удар — о дно оврага — почти вышиб из Масамунэ дух. Сверху посыпалась земля, несколько крупных камней от души саданули его по телу и по голове. Оглушённый падением, теряя сознание, он будто бы сквозь сон слышал вдалеке тревожное ржание Кирин.***
Голова гудела. Тяжёлая, словно чугунная, она вдруг стала неповоротливой и отказывалась повиноваться. Боль красными всполохами феерверков взрывалась в сознании. Масамунэ попробовал пошевелиться и невнятно застонал. Что-то мягкое и тёплое коснулось его лица, погладило по волосам, успокаивая ласковым прикосновением, словно нежная женская рука. Туман в голове постепенно развеивался, прогоняемый ярким светом, что пробивался даже сквозь плотно закрытые веки. Что это? Неужели солнце ещё не село, освещая своими закатными лучами печальное зрелище, кое он сейчас являл собою? Масамунэ вяло поднял руку, заслоняясь от света и постарался, хоть и с трудом, но всё же разлепить веки. Перед глазами все плыло. Щурясь и превозмогая головокружение, он посмотрел сквозь свои испачканные грязью пальцы туда, где разливался мягким сиянием чистый свет… и замер, теряя дар речи. Там, вдалеке, на противоположном краю оврага, стояла огненно-рыжая лисица и внимательно глядела на него янтарными глазами. Закатное небо за её спиною пылало отблесками багрянца, придавая блестящей шерсти медно-красный оттенок. Но и от самой лисицы, казалось, исходил золотистый свет, окружая ореолом тёплого сияния. А за спиной её веером распускались пять сияющих хвостов. Дыхание остановилось в груди Масамунэ. Не веря своим глазам, он поспешно принялся протирать их, часто моргая, но лишь ещё больше размазывал грязь по лицу. Когда ему, наконец, удалось вновь продрать глаза и ещё раз пристально взглянуть в том направлении, никакой лисицы там уже не было, и лишь горело пламенным огнём небо на закате, отмечая место, где совсем недавно скрылось дневное светило. Масамунэ помотал головою, озадаченный, и попытался приподняться. Боль от ушибов отдавалась ломотою во всём теле, но серьёзных повреждений он вроде бы не ощущал. Лишь висок болел нещадно, и прикоснувшись рукою к тому месту, ронин увидел на своих пальцах кровь. Внезапно громкое фырканье раздалось у него прямо над ухом. Похоже, Кирин, беспокоясь за своего хозяина, самостоятельно отыскала путь вниз, нашла Масамунэ и теперь топталась рядом, осторожно обнюхивая его. Её мягкий, тёплый нос ласково ткнулся ему в шею, шевельнул волосы. — Так это была ты, девочка? — озадаченно пробормотал ронин, потирая затылок. — А мне померещилось… Впрочем, неважно. Кирин глядела на него большими, умными глазами. Масамунэ грустно взглянул на неё в ответ, жалея, что лошадь нельзя расспросить о том, что из виденного им было правдою, а что полубредовым видением, порождённым затуманенным сознанием на грани беспамятства. Возможно, он слишком много думает о Мэй, и образ лисицы уж мерещится ему повсюду… Да только эта лисица вовсе не была похожа на Мэй. Как бы там ни было, а нужно было выбираться. Он прекрасно помнил, насколько небезопасны эти леса после наступления темноты. Уцепившись рукою за холку лошади, ронин кое-как поднялся на ноги. Умное животное, чувствуя, что хозяину нехорошо, осторожно двинулось вперёд, шаг за шагом выводя его из оврага. Обхватив руками шею Кирин, Масамунэ осторожно переставлял ноги, опасаясь спровоцировать обвал вновь. Но они поднимались по пологому склону и ничего такого не произошло. Благополучно выбравшись из проклятого оврага, они, кажется, оба вздохнули с облегчением и двинулись в обратный путь. К счастью, слишком уж далеко от убежища синоби они отойти не успели, а Кирин прекрасно запоминала дорогу. Поэтому спустя какое-то время впереди замаячил знакомый вход — незаметный для кого-то другого, но ставший уже вполне привычным для Масамунэ. Тем более, что прямо у этого входа сидел Сатоши, ничуть не скрываясь. Удобно расположившись на большом камне, он чистил грецкие орехи, раскалывая их твёрдую скорлупу при помощи другого камня, поменьше. По кислому выражению лица молодого синоби можно было догадаться, что он пребывает в прескверном настроении, что в его случае так же означало желание испортить его всем окружающим. Разумеется, Сатоши услышал приближение ронина и лошади задолго до их появления из лесу, но всё же, завидев их, устремил на Масамунэ полный неподдельного удивления взгляд. — А с тобой-то что приключилось, ёкай подери? — спросил он, оглядывая ронина с ног до головы. Масамунэ вздохнул. Да, перепачканный в грязи и пыли, со спутанными и слипшимися от крови волосами — определённо он сейчас выглядел не лучшим образом. Впрочем, рана на виске почти уже не болела, а что касается всего остального тела — он искренне надеялся, что отделается лишь несколькими крупными синяками. — Оступился, — коротко ответил он на вопрос синоби. — А ты почему сидишь здесь в одиночестве? Сатоши скривился, будто вместо ореха кислую ягоду раскусил. — Кадзу вернулся, — сообщил он недовольно. Масамунэ непроизвольно подался вперёд всем телом, а сердце его, казалось, пропустило пару ударов. — Один? — вырвалось у него прежде, чем он успел взять себя в руки. — Один, — буркнул Сатоши всё так же недовольно, стараясь не смотреть ему в глаза, и кивнул на вход в убежище. — Внутри он. Только я бы не советовал тебе сейчас туда соваться. Они с Такао опять там собачатся… — Молодой синоби раздражённо зашвырнул неподдающийся, особенно крепкий орех куда-то в лес, в сгущающиеся сумерки. А Масамунэ, не обращая более на него внимания, решительно прошёл мимо, направляясь ко входу. Кирин всё так же послушно следовала за ним. — Ну конечно, — пробурчал себе под нос Сатоши, от души стукнув камнем по очередному ореху. — Конечно же ты не станешь меня слушать. Я, почему-то, вовсе не удивлён. Когда речь заходит о вашей лисице, у всех будто начисто разум отшибает. И, тяжко вздохнув, он спрыгнул с камня, отряхнул остатки шелухи с одежды и тоже пошёл внутрь, следом за ронином. — Ты просил шанс сделать всё по-своему, — донеслось до слуха, когда они приблизились. — У тебя был шанс. Что в итоге? Она убила опять. Сколько ещё смертей нужно, Кадзу? Сколько ещё людей должно погибнуть, чтобы ты понял? — Я был таким же когда-то, — раздался в ответ хриплый от волнения голос. — Не мог найти покоя. Жаждал мести. Или забыл, Такао? Почему поверил, что меня можно спасти, а её нет? — Ты человек, — холодно произнёс дзёнин, не глядя на вошедших Масамунэ и Сатоши. — Со своими талантами, но всё же — человек. А она нет. Ты не способен причинить таких несчастий, как чёрная лисица. Неужели не видел, на что способна ногицунэ? Кадзу раздражённо отвернулся, меряя шагами тесное помещение, злясь то ли на друга, то ли на то, что ничего не может изменить. — Кадзу, поверь мне, — мягко сказал Такао, приближаясь к нему. — Я не желаю для Мэй никакого вреда. Никогда не желал. Всё, чего я хочу, это защитить её. Возможно, от неё же самой. Раздражённо дёрнув щекою, Кадзу метнул на него злой взгляд. Дзёнин остановился, поднимая руки в примирительном жесте. — Ты знаешь, что я прав, — сказал он тихо, но твердо. — Знаешь, что Мэй, которая была нам знакома и дорога, никогда не допустила бы убийства людей. Она первая хотела бы, чтобы мы остановили её. — Зубы не заговаривай, — огрызнулся Кадзу. — Знаю тебя. Сказал же — ты не подойдёшь к ней. На твоём пути буду стоять я. — И я буду стоять рядом с тобою, — сурово добавил Масамунэ, подходя к Кадзу. Такао устало вздохнул, складывая руки на груди и взглянул на них с выражением вселенской печали, будто бы на детей неразумных. Где-то у двери осторожно кашлянул державшийся дотоле тихо Сатоши. — Впечатляюще, — саркастично заметил он, когда на него обратили внимание. — Эффектно. Вот только какой-нибудь хоть мало-мальски рабочий план у вас есть? Или только воздух сотрясать будем? Масамунэ и Кадзу переглянулись. В горящих глазах синоби ронин увидел злость, боль, отчаяние, и… растерянность. Он отвёл взгляд. В чем-то дзёнин был прав — Кадзу сейчас руководствуется эмоциями, точно так же, как и Мэй. Эти двое, связанные так тесно, даже в этой беде тонули вместе, захлёбываясь в своих чувствах. А значит, вытаскивать их нужно тем, кто сохранил хоть какой-то здравый рассудок. Он поднял глаза на Такао, встретившись взглядом с его проницательными синими глазами. Без сомнения, дзёнин замечал малейшие перемены настроения собеседников, полностью контролируя обстановку в комнате. — Как скоро она выдаст себя? — спросил Такао негромко, обращаясь уже больше к Масамунэ. — Как скоро привлечёт сюда Они и Рэйки? Ронин вздрогнул. Внезапное воспоминание заставило сердце в волнении забиться чаще. — Насчёт этих не знаю, — задумчиво произнёс он. — Но кое-что странное я видел в лесу сегодня. — Что же? — спросил Такао, впрочем без особого интереса. В этих лесах можно было встретить самых разных обитателей, коих ронин мог бы счесть странными. Но тот внезапно произнес: — Я видел рыжую лисицу, сияющую, словно солнце. С пятью хвостами за спиной. Молчание, воцарившееся в комнате, показалось Масамунэ оглушительным. Три пары глаз взирали на него в глубоком изумлении. — Ронин… а ты это… когда оступился, головой не сильно ударился, а? — осторожно поинтересовался у него Сатоши. Масамунэ лишь плечами пожал. — Невозможно… — пробормотал Такао. Дзёнин размышлял лишь одно мгновение. Затем обернулся к Кадзу, абсолютно серьёзный и собранный. Резкий голос его внезапно зазвенел холодной сталью: — Кадзу, нам нужно забрать Мэй отсюда. Забрать её отсюда немедленно. Если ты хочешь, чтобы она осталась жива.