«Ива свесила нити… Никак не уйду домой Ноги запутались». Мацуо Басё
Есть те, кого мы любим. Есть те, кто любит нас. А есть долг, что превыше любого мимолётного чувства. И запутавшись в паутине долга, легко потерять тех, кто тебе дорог. Но что делать, если на другой чаше весов — благополучие клана, который ты поклялся защищать… или, быть может, даже целого мира? Как сохранить баланс? Непростую головоломку предстояло решить Такао, очень непростую. Он шёл по ночному лесу неспешной поступью, прокручивая в голове возможные варианты действий, примеряя их и так и эдак. Но пазл не складывался — не хватало частей. Лес темнел пред ним неприступной грядою, частоколом вставали деревья, стремясь преградить путь. Шорохи и тихие шёпоты доносились отовсюду, а невидимые в темноте глаза следили, провожая колдуна настороженным взглядом. Мистические обитатели этих мест, безусловно, заметили его появление. Маг не был им врагом, но не был и другом. Он был человеком. А значит, был чужим. Заглянув в их мир, приподняв завесу тайны, он сумел заслужить уважение некоторых из них. Но в их скрытую ночную жизнь ему не было ходу. Стараясь никого не потревожить, Такао продолжал идти. Полы его шёлкового кимоно запятнала грязь, а верхняя одежда пропиталась сыростью. Но он знал — та, что ему нужна, сама найдёт его. Поэтому, когда меж деревьев блеснули знакомые опалесцирующие глаза, маг остановился, склонившись в учтивом поклоне. — Приветствую тебя, Сино-Одори, — проговорил он негромко. — Я искал тебя. — З-снаю. — В темноте шевельнулась нескладная паукообразная тень, подбираясь ближе. — Штош-ш… наш-шёл. Ни слова более не говоря, Такао снял с плеча сумку и принялся доставать из неё приготовленные лакомства. Сино-Одори внимательно следила за его действиями. — Этого не нуж-шно, — проговорила она, склонив голову набок. — Я з-снаю, зачем приш-шёл. Я помогу и так. Синие глаза мага сузились, внимательно разглядывая бледный нечеловеческий силуэт, едва различимый в ночи. Поистине, Мэй была удивительной девушкой, умевшей расположить к себе людей… и не только людей. Случившаяся с нею беда нашла отклик в сердцах многих, и теперь все они готовы были рисковать собою ради спасения заблудшей лисицы. А сей неоспоримый факт означал, что если ему всё же придётся пойти на крайние меры, он приобретёт тем самым множество врагов. Не говоря уж о том, что он дал слово своему лучшему другу. Такао устало вздохнул. Он делал так всё чаще в последнее время. — Значит, правда то, о чем говорят? — спросил он застывшую в ожидании Сино-Одори. — Да, — последовал короткий ответ. — Ты тоже видела её? — Из-сдалека, — ёкай беспокойно поёрзала. — Но ош-шибки быть не мож-шет. — Невероятно, — задумчиво произнёс Такао. — Пятихвостая кицунэ? Здесь? — Не прос-сто кит-сунэ, — протянула Сино-Одори. — Мёбу. С-служительница богини Инари. Храмовая лис-сица. Такао только головою покачал. Изнутри поднималось гадкой горечью то самое отвратительное чувство досады. Так бывает, когда понимаешь, что самые худшие твои опасения подтверждаются. — Я думал, их всех давно истребили, — сказал он тихо. — Я тож-ше, — Сино-Одори кивнула почти по-человечески. — Но мои глаз-са не обманули меня. Одна из них ж-шива. И ты з-снаешь, з-сачем она здесь. Такао хмыкнул. — Великая тьма всегда привлекает великий свет. В вечном единстве и борьбе этих противоположностей не будет победителей. Но мёбу непоколебимо верит, что должна исполнить своё предназначение и защитить мир от тьмы. А это значит, что Мэй сейчас в смертельной опасности. — Ч-што я могу с-сделать? — спросила ёкай, нервно перебирая пальцами. — Мне её не ос-становить. — Не нужно останавливать, — твердо сказал Такао, принимая решение. — Нужно выиграть время. Сможешь ли ты сбить её со следу? — С-смогу, — радостно улыбнулась Сино-Одори, и в свете луны блеснули угрожающие ряды острых зубов. — Отвлеку на с-себя, уведу прочь. Это помож-шет? — На время. Если Кадзу сумеет выполнить то, что должен. — Опас-сное дело ты затеял, — произнесла ёкай, задумчиво поглядывая на Такао. — С мёбу не ш-шутят. З-снаешь же, её ничто не ос-становит. Раньш-ше или поз-ше, она придёт за лис-сичкой Мэй. — Тогда постараемся, чтобы это случилось позже, — сказал Такао, о чём-то размышляя. Опалесцирующие глаза блеснули в темноте, прищурившись. Ёкай вновь склонила на бок голову, внимательно разглядывая, будто бы пытаясь разгадать истинные намерения мага. Но затем, ни слова более не говоря, развернулась и молча исчезла в темноте. Белесый паукообразный силуэт мелькнул среди деревьев, удаляясь. А Такао, не теряя более времени, направился к тому самому оврагу, где по словам ронина тот видел пятихвостую лисицу. Идти в темноте было сложно, ненадёжная каменистая почва под ногами то и дело норовила осыпаться. Дзёнин с неудовольствием остановился, поднял руку. Тонкие пальцы мага шевельнулись и свежие бинты, перехватывающие ладонь, окрасились кровью. Густые красные капли потекли по запястью, закапали на землю. А в воздухе рядом с рукою зарождался, разгораясь всё ярче, магический огонёк. Несколько плавных движений — и рядом с головою мага повис, подрагивая в воздухе, шар колдовского света, озарив зыбким сиянием лес вокруг. Такао двинулся дальше, наконец-то ясно видя дорогу перед собою, а шар последовал за ним, освещая путь. Для того, кто владеет магией, нет непроходимых троп и не существует непроницаемой тьмы. Кроме разве что той, что таится в душе чёрной как ночь лисицы. Сино-Одори права, прятать ногицунэ в клане опасно. Скрытая среди гор и лесов, деревня синоби укрыла бы её от человеческих глаз, но не от глаз пятихвостой лисицы, что идёт по её следу. Однако как объяснить Сино-Одори, что его лучший друг никогда не простит ему, если с Мэй что-либо случится? Да и сам он не желал погибели милой, отважной девушке, своей вежливой и прилежной ученице, коей она когда-то была. Он вспомнил блеск её проницательных глаз и усердие, с которым она внимала его науке, стремясь обучиться магии и быть полезной. Вспомнил, как она с готовностью подвергала себя опасности не единожды, стремясь защитить членов его клана. Однако многое изменилось с тех пор. Мэй была оставлена один на один со своею тьмой слишком надолго. Когда он заглянет в её душу теперь, что увидит там? Осталось ли, что спасать? Размышляя, Такао неспешно шёл через лес, окружённый бледным свечением магического шара. И вот вскоре показался овраг, зияя у его ног тёмной трещиной. Аккуратно ступая, маг спустился по пологому склону и внимательно огляделся. Отпечатки лошадиных копыт виднелись повсюду, и дзёнин досадливо поморщился. Неужели лошадь ронина затоптала все следы? Он принялся тщательно осматривать землю вокруг. Поиски привели его на другую сторону оврага, и вот, наконец-то… Небрежный взмах рукою заставил шар света опуститься вниз, освещая землю. Такао присел, внимательно вглядываясь в след на земле. Отчётливый отпечаток лисьей лапы. Нет, Масамунэ не привиделось, она действительно была здесь. Поистине чудо, что решила явиться ронину, вот так просто, не боясь ничего. Задумчиво глядя на лисий след, маг осторожно простёр над ним руку, прикрыл глаза. Пальцы дрогнули, а воздух вокруг перемотанной бинтами ладони едва заметно заискрился. Налетевший порыв ветра шевельнул серебристые волосы. Такао замер. Искры вспыхивали и гасли, а перед внутренним взором мага вырисовывался смутный образ — образ той, что пришла исполнить клятву. Это было невероятно. Такао слышал легенды о том, что в былые времена, когда люди чтили богиню Инари, её храмы можно было обнаружить повсеместно. И все они охранялись храмовыми лисами-кицунэ — избранницами богини. Эти кицунэ слыли легендарными защитницами, в равной степени хорошо владевшими магией и оружием, а их кодекс предписывал им оборонять невинных людей от всякого зла. Но те времена давно остались в прошлом. Ныне храмы богини пребывают в запустении или же вовсе разрушены, а на кицунэ идёт охота уж много лет как. О храмовых лисах-защитницах, зовущихся мёбу, все давно позабыли. И только древние свитки хранили память, не давая меж тем ясного ответа — было ли всё это на самом деле правдою, или лишь красивой легендой былых времён. Такао тряхнул рукою и искры под его пальцами одна за другою погасли в ночном воздухе. По всему выходило, что где-то уцелел храм Инари — по крайней мере один. Вполне вероятно, что лисы хорошо его прячут. И теперь пятихвостая мёбу, словно мистический персонаж древних сказок, явилась из тьмы веков чтобы исполнить своё предназначение — защитить людей от великого зла. От Мэй. Нахмурившись, Такао поправил окрашенные кровью бинты. Было что-то глубоко неправильное в самой идее противостоять существу, олицетворявшему добро и свет. Но он знал, как никто другой, что свет иногда бывает ослепляющим, а добро — бескомпромиссным. В этой жизни он привык полагаться в первую очередь на свои собственные суждения. Поэтому маг зачерпнул горсть земли из лисьего следа. Поднёс к губам, тихо прошептал несколько слов, на миг прикрыл глаза. Затем вдруг резко дунул, развеивая землю по ветру. Внезапно налетевший порыв ветра подхватил её, унёс куда-то вдаль, метаясь меж деревьев и устремляясь к горам. Колдовской огонёк, висящий рядом, задрожал, выхватывая из темноты резкие черты лица Такао, отразился загадочным сиянием в синих глазах. Ветер найдёт пятихвостую лисицу, закружит её в своём вихре, заглушит чувства, притупит чутьё. Не найдёт она ногицунэ, не почувствует. По крайней мере, Такао на это надеялся. Как и на помощь Сино-Одори. Это должно дать время Кадзу найти свою лисицу и забрать её из этого леса, спрятать в деревне. Конечно, это лишь временная мера, и мёбу однажды всё равно найдёт её. Парадокс ситуации заключался в том, что не пятихвостая лисица представляет опасность для поселения синоби. Мёбу, если это действительно она, никогда не причинит вред невинным людям. Она поклялась защищать их от любых угроз и клятва эта священна и нерушима. Истинная опасность состояла в том, что он согласился привести в свою деревню безумную и неконтролируемую ногицунэ, что убивает людей не задумываясь, ведомая своей жаждою крови. И всё из-за Кадзу, который рядом с нею становится таким же неконтролируемым и безумным. С кем из них совладать будет сложнее — неизвестно. Впрочем, он надеялся, что Кадзу выполнит его указания в точности и сумеет усыпить Мэй. Это значительно облегчит задачу. Если всё потеряно для неё, что ж… Тогда Такао позаботится о том, чтобы она никогда не проснулась. Держать чёрную лисицу в состоянии постоянного сна было хоть и не идеальным решением, но всё же гораздо более гуманным, чем убийство. Разумеется, лучше бы было им и вовсе во всё это не вмешиваться. Да вот только поздно уж. Его друг увяз в этом так, что глубже некуда. Он и сам наверняка не понимает, сколь сильны его чувства к Мэй. Любовь может родиться неожиданно, прорасти из ничего и расцвести в мгновение ока. У любви нет причины, у любви нет смысла, она не бывает неправа и ей не нужны поводы. Она не ведает страха и не знает сомнений. Она захватывает каждую твою мысль и каждую частичку твоего сердца. Любовь может заставить тебя кричать или оставить безмолвным, дать тебе всё, чего ни пожелаешь, не прося ничего взамен. Она может сделать тебя лучше, может изменить тебя медленно, но она также способна разрушить весь твой мир или навечно тебя связать незримыми оковами. А ты этого даже не заметишь… Порывы Кадзу так понятны, так человечны. Почти примитивны. Эмоции затмевают его разум, мешая ясности суждений. А это значит, что именно ему, Такао, придётся думать обо всех и искать наилучший выход из ситуации. Дзёнин устало потёр веки пальцами. Что ж… ему не привыкать нести бремя ответственности. Как и быть тем, кого станут винить за неоднозначные решения. Пусть так. Благополучие клана превыше личных чувств. Такао поднял голову и взглянул вверх, на мягко касающийся вершин гор рассвет. Чему верить в этом мире? Даже небеса иногда лгут. Он знал это. Неумолимо наступало утро. А это значит, что пришло наконец время возвращаться домой. Слишком многое ещё предстояло сделать.***
Родная деревня встретила его гулом людских голосов и ворохом нерешённых проблем. Не давая себе времени даже отдохнуть с дороги, Такао занялся накопившимися делами. Оставленный без присмотра слишком надолго, клан синоби теперь требовал внимания и отнимал все силы. На какое-то время дзёнину пришлось выкинуть из головы мысли о кицунэ и связанных с ними проблемах. Однако где-то в глубине сознания зудело и скреблось неприятное предчувствие надвигающейся беды — беды, которую он не может остановить. Лишь через пару дней выдался свободный вечер, который Такао смог наконец посвятить обстоятельному изучению интересовавших его вопросов. Уединившись в привычной тишине своего уютного жилища, дзёнин зажёг масляные лампы и устроился на циновке перед низким столиком. Медленно и аккуратно, один за одним, принялся он доставать из дорожной сумки предметы, привезённые из этой странной поездки и требовавшие тщательного изучения. Сперва Такао разложил перед собою на столе свитки, найденные в покоях Хромого, на постоялом дворе «Пастушья сумка». Наконец-то он мог изучить их в тишине и спокойствии, уделяя должное внимание каждой детали. Хаотичные, разрозненные записи и заметки рассказывали об экспериментах безумного колдуна с запрещённой магией, о способах подчинения ёкаев или даже духов умерших людей и животных — при помощи сложнейших ритуалов. Такао медленно и задумчиво перебирал свитки, изучая письмена и в который раз изумляясь тому, сколь тонка грань меж безумием и гениальностью. Записи нуждались в структурировании и подробном разборе, но всё же… Даже при беглом взгляде на них становилось понятно, что Хромой в своих изысканиях не боялся заглянуть за черту дозволенного в поисках знаний и власти. Печальным было лишь то, какое он нашёл применение этим знаниям. Дерзнув посягнуть на свободу воли сверхъестественных существ он подписал себе смертный приговор. Однако, даже в смерти он не найдёт покоя — если Такао удастся осуществить задуманное. Дзёнин осторожно вытащил из дорожной сумки небольшой свёрток, слегка перепачканный сажей. Развязав стягивающую его бечёвку, он развернул чистые тряпицы. Взору предстала небольшая, сильно обгоревшая человеческая кость. Всё, что осталось от Хромого. Но этого было достаточно. Едва заметно улыбнувшись, Такао вспомнил удивление и отвращение на лице благородного Масамунэ Араи, когда найдя обгоревший труп колдуна, дзёнин деловито отрубил палец на обуглившейся руке и принялся заворачивать его в ткань. Даже Сатоши тогда, кажется, немного удивился. Ну а Кадзу… Кадзу в тот момент было не до этого. Метался вокруг в поисках следов своей лисицы, которая — увы — уже больше ему не принадлежала. Он так и не смог с этим смириться. До сих пор не может. Такао невольно задумался о друге. Тот всё ещё не вернулся, но и в окрестных лесах царило спокойствие. Никаких вестей от Сино-Одори тоже не было. Сатоши явно был рад вернуться домой и проводил всё свободное время с Хонгом и матерью, почти не показываясь на глаза. Лишь ронина Такао то и дело видел стоящим на выходе из деревни и устремившим тоскующий взгляд куда-то вглубь леса. Ему тяжело давалось ожидание и бездействие. Бесполезно было объяснять, что сейчас Кадзу, вероятно, единственный, кто может подобраться достаточно близко к чёрной лисице, не рискуя оказаться её следующей жертвой. По крайней мере, Такао так думал. Лёгкий порыв ветра, проникший в щель приоткрытого окна, качнул пламя светильников, заставив причудливые тени заплясать на стенах, шевельнул серебристые волосы мага. Выйдя из задумчивости, дзёнин достал и разложил на столе перед собою тот самый контракт, который мог угрожать смертью или бедствиями членам его клана, а быть может и всему клану в целом. И единственный способ узнать, что же их ждёт, был сейчас прямо перед ним. Он ещё раз оглядел стол. Только Хромой может дать ответы на все его вопросы. Только он знает, что именно последует за нарушением контракта. Чтобы вызвать дух, нужны останки. А как пленить дух, подробно описано в лежащих на столе свитках. Такао едва заметно улыбнулся. Как иронично. Хромой сам предоставил оружие, которое будет использовано против него же. Вот только… воспользоваться запретной магией означает и самому преступить грань дозволенного. Нарушить естественный ход вещей и… стать ничем не лучше, чем презренный безумный колдун. Такао рассеянно поправил рукав кимоно, скрывая выглядывающие из-под него свежие бинты. Привычка, не оставлявшая его даже когда он был в одиночестве и никто не мог видеть его шрамов. Боль от порезов была постоянным напоминанием о той цене, что приходится платить за использование магии. Всю свою жизнь он пользовался данной ему силою, стараясь уважать и исполнять законы вселенной. Готов ли он сейчас преступить их? Пойдет ли на это ради благополучия своего клана? — Вопросы… — пробормотал он в задумчивости. — Вопросы, на которые нет ответов… Его мрачные размышления были прерваны настойчивым стуком в дверь. Такао вскинул голову, будто пробуждаясь от тягостного сна. Со стороны крыльца доносилось неумолчное ворчание и недовольное кряхтение, сопровождавшееся нетерпеливым постукиванием клюки. Слишком знакомые звуки, явно дававшие знать о том, кто пожаловал в гости. Такао небрежно прикрыл тряпицами обгоревшую кость, лежавшую на столе перед ним, и, не дожидаясь пока старик примется барабанить в дверь своей клюкою, произнёс: — Открыто! Скрипнула дверь, впуская в комнату волну прохладного воздуха, и вскоре на пороге комнаты появился старый Чонган, сжимая в руках свою лекарскую сумку. Дзёнин поднялся ему навстречу и слегка поклонился, приветствуя. — Вот, принёс тебе ещё настойки сонной травы, как ты просил, — без предисловий начал лекарь, выкладывая из сумки пузырьки с мутноватой жидкостью. Такао внимательно вгляделся в лицо старика. Глубокая морщинка пролегла меж нахмуренными кустистыми бровями, резче обозначились складки вокруг недовольно поджатых губ. Чонган сегодня был явно не в духе. — Благодарю, — осторожно произнёс Такао. — Я ценю твою помощь… — Да только плохая это идея, ежели хочешь знать, — сварливо перебил старик. Такао не особенно хотел знать. Но только он прекрасно понимал, что имея дело со старым Чонганом, узнать ему всё равно придётся, независимо от его желания. Поэтому, украдкой вздохнув, он указал старику на циновку, жестом предлагая ему сесть. — Во сне девочку держать удумал? — не переставая ворчать, старик уселся, угрожающе потрясая клюкою. — Зачем это? — Это может оказаться необходимым, — уклончиво ответил Такао, присаживаясь напротив. — Чаю? — Ты мне зубы-то не заговаривай! — возмутился старый Чонган, ничуть не церемонясь. — Многомудрый дзёнин! Нашто мне твой чай? Ты лучше как есть всё объясни. — Сложно объяснить это, Чонган. — А ты меня за дурака-то не держи, — язвительно процедил старик. — Ты рискни уж, попробуй. Глядишь и пойму. А то лишь слухи да домыслы слышу. Такао едва заметно улыбнулся, одними лишь уголками губ. Спорить с Чонганом — себе дороже, это было известно в деревне всем и каждому. К тому же, старик успел привязаться к Мэй и, вполне вероятно, её судьба ему не безразлична. Поэтому, смирившись со своей участью, Такао принялся подробно объяснять, что же произошло. И, чем дольше длился его рассказ, тем смурнее становилось лицо старого Чонгана. — Так что, как это ни печально, Мэй уж больше не та милая девушка, что пришла в нашу деревню однажды, — сказал дзёнин в завершении. Старик лишь рукою махнул. — Та, не та… — ворчливо пробормотал он. — Не бывает такого. Мэй это Мэй. У этой девочки светлая душа, поверь мне, я видел. Она под стрелы кинулась, жизнь мне, старику, спасла, рискуя своею. И что ежели сейчас она заблудилась во тьме? Если дать ей шанс, она вновь найдёт дорогу к свету. — Я давал. — Развел руками Такао. — Позволил Кадзу сделать всё как тот хотел. Он тоже верил, что сумеет дозваться её из тьмы. Не дозвался. Жажда убийства оказалась сильнее. А теперь ты просишь меня привести дикую ногицунэ в нашу деревню и просто поверить, что всё будет хорошо? Нет. Я в ответе за вас всех и не могу рисковать. Чонган пожевал губами, взглянул на дзёнина неодобрительно. — Допустим, — буркнул он. — Тогда каков твой план? Такао развязал мешочек на поясе. В его руках что-то тускло блеснуло. Старик подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть. Маг, отодвинув свитки, положил перед собою на стол старинный медальон с мутновато-белым камнем, аккуратно расправил цепочку. Она была порвана. — Помнится мне, эта вещица прекрасно могла сдерживать магию. Сейчас она бы нам очень пригодилась. Осталось лишь понять, как восстановить её. — И возможно ли это вообще, — проворчал Чонган, бросая на дзёнина недовольный взгляд из-под седых бровей. Помолчали. Такао задумчиво перебирал тонкими пальцами звенья разорванной цепочки. Старый Чонган хмурился, о чём-то размышляя. Повисшая в комнате тишина была тяжёлой, давящей, пропитанной едким привкусом тревоги. Такао решил не рассказывать старому синоби о пятихвостой кицунэ и связанных с нею сложностях. Бремя заботы о клане лежало на его плечах, на плечах дзёнина, и ни к чему эти попытки разделить его с кем-либо ещё. Лёгкая грусть коснулась краешка души. Раньше Кадзу был тем, с кем он мог делиться своими тревогами, не опасаясь обременить его этим. Но сейчас его друг перестал быть опорой и надёжным союзником в этой борьбе. Эмоции владели им, туманя суждения. Такао был почти уверен, что доведись Кадзу делать выбор, он не задумываясь встанет на сторону чёрной лисицы, которая — вполне возможно — его же и погубит, утаскивая за собою в бездну тьмы, пока он в ней не утонет, захлебнувшись своим желанием быть рядом с нею. Возможно, Мэй способна вернуться к свету. А возможно и Кадзу, и старый Чонган лишь верят в то, во что хотят верить. И пустить безумную ногицунэ в деревню будет смертельной ошибкою, которая будет стоить им… всего. Верить в лучшее в человеке — это, безусловно, прекрасное качество, но он дзёнин, и не может позволить себе роскошь полагаться на вероятности. Контроль над ситуацией и стратегическое преимущество за счёт обладания информацией — вот на что привык полагаться Такао. — Послушай, Чонган, — произнёс он вдруг не глядя на лекаря, но осторожно разрушая тишину меж ними, словно невидимую стену, — помнишь ли, у тебя кот был когда-то? Старик удивлённо захлопал глазами, явно размышляя, не повредился ли умом многомудрый дзёнин. — Кошка это была, — ответил он наконец, смирившись с тем, что разгадать ход мыслей Такао не представляется возможным. — Долго со мною прожила, полтора десятка лет, кажется. А потом исчезла. В лес ушла, помирать, наверное… После пару раз мне примерещилось, будто видел её рядом с моим домом, да, наверное, просто старые глаза подвели уж. — Отлично. — Кивнул Такао сосредоточенно. — А не припоминаешь ли ты её имени? Старый Чонган наморщил лоб, почесал затылок, покряхтывая. — Мияко звал я её, — сказал он наконец. — Что значит «дитя леса». Из лесу она пришла котёнком, туда и вернулась, когда пришёл её час. А к чему эти странные вопросы, позволь узнать? Загадочно улыбнувшись, дзёнин смерил старого лекаря взглядом, словно решая, стоит ли пускаться в долгие объяснения. От необходимости принимать решение его спас настойчивый стук в дверь и последовавшая за этим возня в прихожей. — Такао? — раздался оттуда возбуждённый голос Сатоши. — Такао, ты здесь? — Проходи, Сатоши, — ответил дзёнин, внутренне напрягаясь. Голос молодого синоби ясно давал понять — что -то произошло. Вскоре и сам он ввалился в комнату, раскрасневшийся и запыхавшийся. — Хорошо, что застал тебя дома. Кадзу вернулся! — сходу выпалил он. — С чёрной лисицею на руках.