«О цикада, не плачь! Нет любви без разлуки Даже для звезд в небесах». Кобаяси Исса
Полог кровати ниспадает плавными складками, свечи зажжены. Ночь на исходе, но робкий рассвет пока не пытается проникнуть в щель чуть приоткрытого окна. В полумраке комнаты Кадзу застыл неподвижно у постели. На ней, среди подушек, заботливо укрытая покрывалом, неподвижно лежала в глубоком забытьи его Мэй. Длительный спокойный сон сделал своё дело, и вместо чёрной как ночь лисицы синоби наконец видел перед собою девушку — ту единственную девушку, что была ему нужна. Бледное, измождённое лицо с остро обозначившимися скулами, чуть приоткрытые потрескавшиеся губы, длинные стрелы густых ресниц, не сумевшие скрыть густые тени, что залегли под глазами… Исхудавшие и покрытые царапинами руки, лежащие поверх покрывала, казались такими тонкими и трогательно-беспомощными. Но это была всё та же Мэй, одновременно такая родная и странно незнакомая. Не в силах оторвать взгляд, Кадзу жадно смотрел на неё, оглядывая вновь и вновь, отмечая малейшие изменения. У него получилось. Он нашёл её, он сумел вернуть её домой. Сейчас она так спокойно спала, лежа в их совместной постели, и отчаянно, до боли в груди, хотелось верить, что всё плохое теперь осталось позади. Однако Кадзу знал, что главный бой — бой за её душу — ему ещё предстоит выдержать. Но сейчас он просто смотрел на неё и забывал дышать сам, прислушиваясь к её ровному дыханию. Их возвращение в деревню вызвало тот ещё переполох. В маленьком домике на окраине редко когда собиралось столько народу одновременно. Первым, конечно же, обо всём узнал вездесущий Сатоши. Кадзу не успел даже сменить грязную походную одежду, как тот уже появился на пороге, приведя с собою Такао. Дзёнин выглядел спокойным, как и всегда, но Кадзу знал его слишком хорошо. В глубине холодных синих глаз читались настороженность и сосредоточенность. Маг был готов ко всему. Напряжённый до предела, Кадзу рефлекторно преградил ему дорогу в спальню, но дзёнин мягко положил руку ему на плечо, и синоби опустил голову. К сожалению, без помощи Такао в этой ситуации было не разобраться, да и перечить главе клана было опасно. Поэтому они вместе вошли в спальню и пробыли там довольно долго. Сатоши весь извёлся, дожидаясь их возвращения и теряясь в догадках. Но наконец дверь открылась, и колдун вместе с синоби появились на пороге. — Пока не проснётся… — услыхал Сатоши обрывки фраз. — Я об этом позаботился. Так лучше, поверь. Пусть отдыхает… Вернусь утром. Обменявшись ещё парой коротких фраз, они направились в коридор, где Кадзу проводил дзёнина. Пока эти двое тихо переговаривались на крыльце, Сатоши вытянул шею, изо всех сил пытаясь заглянуть в спальню в надежде узреть внушавшую всем ужас чёрную лисицу. Но за пологом кровати ничего невозможно было разглядеть. — Шею свернёшь, любопытный, — раздался сзади шерховатый голос, и Сатоши вздрогнул, оборачиваясь. Кадзу прошёл через комнату и демонстративным жестом закрыл дверь в спальню. Молодой синоби закатил глаза в ответ. — Если намереваешься ото всех её прятать, следовало оставаться жить с нею в пещере, — едко прокомментировал он. — Скоро старик Чонган придёт, осмотреть здорова ли. И моя мать. — Всю деревню оповестил о нашем возвращении? — осведомился Кадзу, и глаза его колко блеснули. — Ронин с лошадью, надеюсь, не явится? Сатоши фыркнул. Он уже открыл было рот для язвительного ответа, но вдруг посерьёзнел и внимательно оглядел друга. Нервный, дёрганный… Кадзу за прошедшее время превратился в бледную тень себя прежнего. И причиною этому была та, что лежала сейчас в спальне за закрытой дверью. — Как… она? — тихо осведомился Сатоши. Кадзу лишь неопределённо пожал плечами. Он не знал ответа на этот вопрос. Явившийся вскоре Чонган тщательно осмотрел Мэй и заключил, что девушка вполне здорова, но сильно истощена. Старый лекарь, обычно не унывавший в любой ситуации, сейчас был непривычно молчалив. И лишь закончив осмотр, задержался на миг, осторожно погладив узловатой старческой ладонью спутанные волосы Мэй. Затем пришедшая Кими выдворила из комнаты всех мужчин и принялась приводить спящую девушку в порядок. Она тщательно обтёрла её тело мокрыми тряпицами, обработала синяки и царапины, переодела в чистое кимоно. С трудом расчесала волосы, выбрав из них сосновые иголки. Кадзу всё это время ждал за дверью, настороженно прислушиваясь. Наконец женщина вышла из комнаты, неся в руках таз с водою, в котором лежали грязные теперь тряпицы. Метнув испуганный взгляд на Кадзу, она скользнула мимо него, не сказав ни слова. Синоби лишь грустно усмехнулся. Ну и дикий же, должно быть, у него сейчас вид. Все поглядывают на него с опаскою, говорят осторожно, тщательно подбирая слова. Чего ожидают, интересно? Что он, того и гляди, обезумеет и примется кидаться с ножом на своих же? «Не бойтесь, — мелькнула непрошеная мысль, — не стану. Если не вынудите». Была уже глубокая ночь, когда суета наконец улеглась, и все один за другим покинули его дом, оставляя Кадзу во внезапно непривычной тишине — наедине со спящей девушкой. И сейчас, стоя у её постели и вглядываясь в такое знакомое и родное лицо, он безнадёжно гадал, что принесёт им обоим завтрашнее утро. Повинуясь внезапному порыву, он сделал шаг к кровати. Мэй была так близко, казалось, стоит прикоснуться — и дрогнут длинные ресницы, прекрасные глаза раскроются, глядя на него с сонной нежностью, как прежде глядели каждое утро, когда она просыпалась в его объятиях. Но сейчас… он боялся прикоснуться, боялся разрушить мгновение, которое ждал так долго. Как будто всё развеется, словно иллюзорное видение, словно сладкий сон, и он останется стоять один в тёмной комнате рядом с опустевшей кроватью. Всё это время, вдали от тебя — сломленный, запутавшийся… я собирал осколки того, что от меня осталось. Я так старался и верил, что смогу справиться сам. Но я потерял так много на этом пути. А теперь, видя твоё лицо, я чувствую тебя рядом и понимаю, что наконец нашёл всё то, что думал, потерял навсегда. Знаешь ли ты, как нужна мне? Понимаешь ли, что я давно уже твой? И я последую за тобою, каким бы путём ты ни шла. Лёгкое, едва заметное движение — и кончики его пальцев коснулись её тонкой ладони. Внезапная непривычность прикосновения… Прохладная гладкость кожи. Кадзу пристально вглядывался в её лицо. Никаких изменений, ни единого движения, даже на миг не сбилось ровное дыхание. Он с трудом разлепил пересохшие губы. — Мэй? — позвал едва слышно. Она не шевельнулась. Та, которую он искал так долго, оставалась глуха к его словам и прикосновениям. Такая близкая и бесконечно далёкая одновременно. Кадзу с трудом оторвал взгляд от её лица и с ненавистью посмотрел в сторону окна. Хмурый рассвет осторожно выползал из-за горизонта, озаряя вершины гор пугливым, зыбким светом. Нет! Слишком рано. Ему хотелось ещё немного этой темноты и тишины наедине с Мэй. Просто быть рядом с нею, лишь невесомо касаться её руки — этого было достаточно сейчас. Он не успел ещё привыкнуть к этому счастью, а безжалостный рассвет уже вырывает её у него из рук… Почему-то не решаясь сесть рядом с нею, Кадзу опустился на пол у кровати. Наконец взял исхудавшую руку девушки в свои ладони, невольно улыбнулся — её руки всё такие же холодные, как и обычно. Поднеся к губам, стал тихо греть тонкие пальцы своим дыханием. Усталость последних дней давила на плечи страшным грузом, и голова Кадзу склонялась всё ниже и ниже, пока наконец он не забылся мимолётным сном, положив голову на постель и крепко сжимая в руках отогревшуюся ладонь Мэй. Впервые за долгое время он чувствовал себя спокойно.***
Его разбудил негромкий стук в дверь. Кадзу вздрогнул, заозирался, не понимая, как мог так незаметно для себя уснуть. Серый утренний свет озарял комнату, свечи давно догорели и погасли. Мэй по-прежнему безмятежно спала на кровати, всё такая же неподвижная и безучастная ко всему. С трудом заставив себя отпустить её руку, синоби поднялся на ноги, чувствуя себя совершенно разбитым, и пошатываясь побрёл к двери. На его хмуром лице проступило невольное облегчение, когда вместо Такао он увидел на пороге Масамунэ Араи. Тот слегка поклонился, как всегда учтивый, но его побледневшее лицо выдавало глубоко спрятанную тревогу. — Доброе утро, — произнёс он, заметно волнуясь. — Я слышал… Кадзу не дал ему договорить. Резким движением распахнул перед ним дверь, молчаливо приглашая войти. Ронин не заставил себя упрашивать и немедленно прошёл внутрь, с надеждою озираясь. В доме царило безмолвие. — Где она? — спросил он наконец у Кадзу. — Спит, — последовал сдержанный ответ. Араи испытующе и как-то робко посмотрел на синоби, пытаясь прочесть в его лице ответы на свои многочисленные вопросы. Кадзу задумчиво хмыкнул. Хоть Масамунэ и старался сохранять присущую самураям внешнюю невозмутимость, однако сейчас ему это катастрофически не удавалось. Было непривычно видеть, как столь суровый обычно воин ныне едва может совладать с собою. И — жестокая шутка судьбы — никто в этот момент не понимал его лучше, чем сам Кадзу. — Могу я?.. — неуверенно начал было ронин. — Можешь, — коротко ответил синоби. Масамунэ ничего не сказал, но взгляд его выражал искреннюю благодарность. Вслед за Кадзу, он тихо прошёл в спальню. Кадзу остановился, устало опершись о дверной косяк, наблюдая, но не вмешиваясь. Ронин долго стоял у кровати, не двигаясь и не произнося ни слова. Только смотрел — жадно и с тоскою, будто хотел насмотреться, насытиться, но всё никак не мог. Лицо его окаменело. Лишь костяшки пальцев, сжимавшие рукоять катаны, заметно побелели. Понимая раздиравшие Масамунэ сейчас изнутри противоречивые чувства, Кадзу не торопил, смутно удивляясь самому себе. Раньше ему было бы плевать и на ронина, и на его чувства. Раньше он не позволил бы сопернику и близко подойти к той, что стала для него всем миром. Что это? Неужели, благодаря Мэй, сострадание незаметно тронуло робкой рукою и его ожесточённое сердце? Наконец Масамунэ качнулся, с трудом отворачиваясь от кровати, и посмотрел на Кадзу. В его глазах стояло совершенно новое, незнакомое выражение. Сделав шаг вперёд, бывший самурай вдруг протянул ему руку. Слегка удивлённый Кадзу медлил несколько мгновений… но затем всё же протянул руку в ответ, крепко сжав предплечье ронина. Подняв глаза, он встретил его взгляд, говоривший красноречивее любых слов. Барьер, всегда стоявший между ними, беззвучно рухнул. Миг — и Масамунэ отстранился, внимательно оглядев самого Кадзу с ног до головы, добродушно улыбнулся. — Ужасно выглядишь, — заметил он, скрывая обеспокоенность за налётом легкой иронии. Кадзу лишь криво усмехнулся, взглянув на себя. По-прежнему в грязной одежде, растрёпанный, руки в лисьих укусах… Когда он в последний раз нормально спал? Синоби уж и не помнил. — Чай заваривать не умею, — предупредил он без предисловий, — но поговорить надо. Масамунэ молча кивнул и, бросив последний взгляд в сторону укрытой пологом постели, вышел из спальни вслед за Кадзу. Пока синоби разводил очаг и прилаживал над огнём чайник, они коротко обменялись новостями, так волновавшими обоих. Кадзу рассказал, как нашёл и вернул Мэй, а Масамунэ поведал о своей встрече с пятихвостой лисицею в лесах. Потом оба немного помолчали, не обращая внимания на вскипевший чайник. — Что дальше? — спросил наконец Араи. — Что собирается делать дзёнин? — Не знаю. — Кадзу раздражённо дёрнул щекою. — Надеюсь, что знает он. Масамунэ задумчиво вертел в руках пустую керамическую чашечку. — Послушай, — осторожно начал он, — я знаю, что Такао твой лучший друг. Но ты ведь не позволишь ничему плохому случиться с Мэй? — Пока я жив — не позволю, — резко ответил Кадзу, возможно, немного резче, чем следовало. — Но как помочь ей, я не знаю. А вот он — возможно. Осталось убедить его это сделать. — Хочешь, останусь? — предложил Масамунэ. — Подстрахую на случай, если что-то пойдёт не так. Но Кадзу лишь упрямо мотнул головою. — Не надо, беспокойный. Хуже сделаешь. Ронин глянул с неудовольствием, но ничего не сказал, принимая решение синоби. Вероятно, он прав, и чужаку встревать не стоило. Если бы только речь не шла о Мэй… если бы только не было так страшно за её жизнь. — Веришь ему? — как будто отстранённо спросил он. Язвительный взгляд синоби был ему ответом. — Себе верю, — процедил он, — и своему танто. Мэй верил. Оказалось — напрасно. А Такао… он слово дал. Нарушит — пожалеет. Повисшая между ними тишина была полной невысказанных мыслей и смятенных чувств. Даже потрескивание огня в очаге почти не нарушало её. Блеклые солнечные лучи, прорезавшись сквозь тучи, проникли в комнату, легли на пол полосками света. Понимая, что утро вступает в свои права, а значит, Такао уж вскоре придёт, ронин проявил деликатность и не стал дольше засиживаться. Бросив прощальный взгляд в сторону спальни, он покинул дом синоби, оставив того наедине со своими тягостными размышлениями. Затворив за ним дверь, Кадзу вернулся к Мэй. Его необузданная, дикая и опасная лисица всё так же мирно спала, и солнечный свет играл на её ресницах. Приоткрытые губы были бледными и сухими, но дыхание оставалось ровным. С неудовольствием закрыв окно, будто бы пытаясь спрятать свою ногицунэ от солнечного света, Кадзу вновь внимательно посмотрел на неё. Затем сходил на кухню, принёс чашу с водою и сложенные в несколько раз бинты. Осторожно присев на край кровати, он обмакнул их в воду и бережно провёл по пересохшим губам девушки, смачивая их. Мэй, как и прежде, не шевельнулась и никак не отреагировала. От этого становилось страшно. Застыв, Кадзу напряжённо вглядывался в её лицо, отчаянно стараясь понять, кто же перед ним. Всё ещё его Мэй или уже нечто совсем иное? Проснувшись, узнает ли она его, или теперь слишком поздно? И безопасно ли позволять ей проснуться?.. Как бы не старался он стереть её из памяти, а страшная картина гигантского пожара в поселении то и дело возвращалась к нему. Тени, мечущиеся вокруг, и ревущее пламя, пожирающее всё живое… Кровь на земле, пепел в воздухе и отвратительный запах горелого человеческого мяса, заползающий в ноздри… А в центре всего этого хаоса, ужаса и смерти — чёрная лисица, глядящая на него нечеловеческими глазами. На миг, всего лишь на единый миг пронеслась тень сомнения — вдруг прав Такао? Вдруг он привёл погибель в деревню своего клана? Кадзу вскочил и принялся ходить взад-вперед по комнате, словно зверь в клетке. Ещё ребёнком он видел, как горела на его глазах родная деревня Аогавара. Поселение клана Наито стало для него вторым домом с тех самых пор. Что, если ему предстоит увидеть, как и оно тоже сгорит? Только на этот раз это будет его вина? В висках стучала кровь, в груди горело болью разрывающее на части осознание — ему предстоит принять решение. С кем-то советоваться Кадзу давно отвык. В этой ситуации, как и во многих других, можно было полагаться лишь на себя. Бремя ответственности давило, уничтожало. Сгорая изнутри здесь, в своей комнате, он чувствовал, как стены сдвигаются, не давая дышать. Пальцы онемели. Он с усилием сжал и разжал кулаки. Сам не замечая как, вдруг опустился на пол, прислонившись спиною к холодной стене. Кадзу склонил голову, и тёмные волосы скрыли его лицо. Этого отчаяния слишком много для него одного, но разделить его было не с кем. Мэй была здесь, Мэй была рядом… но Мэй не было. Он не знал, сколько времени просидел так, пока вдруг не ощутил в комнате чьё-то присутствие. Вскинув голову, Кадзу увидел стоящего на пороге комнаты Такао. — Стучать не для тебя? — хриплым голосом проговорил он, одарив дзёнина неприязненным взглядом. — Я стучал, — невозмутимо ответил Такао. В его глазах стояли сострадание и странная печаль. — Ответа не было, поэтому вошёл. Прости, если помешал. Кадзу резко поднялся — злой, взъерошенный, настороженный. Но Такао держался спокойно, в движениях сквозила неторопливая уверенность. Присев на край кровати, он деликатно проверил состояние Мэй, потрогал её лоб, послушал дыхание, прощупал бьющуюся венку на шее. Удовлетворённо кивнул. — Пока что её состояние не вызывает опасений, — заключил он. — Ещё бы, — зло бросил Кадзу. — Пока спит — не опасна, так? Такао прямо посмотрел в его колючие глаза. Не стал юлить и оправдываться, лишь коротко кивнул, подтверждая. Кадзу дёрнул щекой, кулаки сжались сами собою. — Как долго, дальновидный? — процедил он едко. — Я бы предложил — как минимум до тех пор, пока не разберёмся с привратником и вратами, — сдержанно ответил дзёнин. — В конце концов, клан принял контракт Мэй, и отказаться от него есть величайшее бесчестие. — А до тех пор так её оставишь? — ощетинился Кадзу. — Магический сон вполне безопасен, — примирительно сказал Такао. — За ней будут хорошо ухаживать. Я позабочусь об этом. — Совсем ума лишился? — проговорил Кадзу, и в низком голосе его едва заметно вибрировала угроза. Такао склонил голову набок, и уголки его рта дёрнулись, наметив едва заметную горькую улыбку. Похоже, положительной реакции на свои слова он и не ждал. — Кадзу, она опасна, ты знаешь это не хуже меня, — терпеливо принялся уговаривать он. — Полагаю, нам стоит решать проблемы по очереди. А проблем у клана сейчас очень много, в том числе и не без помощи самой Мэй. Последние слова прозвучали жёстко, а синие глаза мага холодно сверкнули. Кадзу невольно отвёл взгляд. К сожалению, ему нечего было на это ответить. — Я дал тебе слово, что не причиню ей никакого вреда, — продолжил Такао уже мягче, — но пробуждать ногицунэ безрассудно. Я предлагаю самый быстрый, безопасный и простой способ… — Погоди… — Вскинул голову Кадзу. — Самый простой способ? Значит, не единственный? Дзёнин тихо вздохнул и жестом пригласил его выйти из спальни. Вспыхнувшая отчаянная надежда обжигала страхом возможного разочарования, но Кадзу старался держать себя в руках. Когда они расположились на циновках подле очага, Такао медленно проговорил: — Я полагаю, есть ещё одна возможность. Говорю об этом только лишь потому, что на нас надвигается другая известная тебе угроза. Пятихвостая мёбу идёт за Мэй, и она не остановится, пока не убьёт её. Сказанные напрямую, эти слова больно резанули по сердцу. Казалось, со всех сторон на его лисицу надвигается смерть. Не зная, что сказать, Кадзу спросил отстранённо: — Так бескомпромиссно? — Именно, — кивнул Такао. — Мёбу олицетворяют абсолютное добро и свет. Для них не существует полутонов. Они — служительницы богини Инари, проводницы заблудших душ, защитницы слабых. И именно это пятихвостая лисица и собирается сделать — защитить всех. От Мэй. От той тьмы, что зародилась в ней и делает её опасной для себя и окружающих. — Не веришь, что Мэй может обуздать её? — Пропитанный горечью голос Кадзу, казалось, оставлял тошнотворное послевкусие во рту. — Неважно, во что верю я. — Такао глядел на него с состраданием, но продолжал говорить твердо, беспощадно: — Для мёбу существует только их кодекс, и они следуют ему беспрекословно. Если она найдёт Мэй, не станет давать шансов. Убьёт на месте. — Если сможет, — зло процедил Кадзу. — Если сможет, — мягко согласился Такао. — Но я не берусь утверждать, каким может быть исход поединка между ними, если он всё же произойдёт. Однако разрушения от столкновения двух противоборствующих сил такого уровня, я уверен, будут впечатляющи. Именно поэтому я предпочёл бы, чтобы произошло это не в нашей деревне. Кадзу выглядел немного растерянным, более не пытаясь скрывать от Такао смятение своих чувств. Он готов был противостоять чему угодно, чтобы спасти Мэй, но не был уверен, что в подобной ситуации сможет противопоставить магии ёкаев хоть что-то. — Почему так? — с грустью спросил он. — Мэй не воспитывалась среди лис. Про их этот кодекс даже не знает. — Может, и хорошо, что не воспитывалась, — задумчиво ответил Такао. — Кодекс предписывает кицунэ убить себя в течение трёх дней после превращения в чёрную лисицу, пока она ещё хоть немного себя осознает. Если же кицунэ не сделает этого, одна из храмовых лис-воительниц придёт за нею, чтобы уничтожить зародившееся зло. Поэтому оставлять Мэй в деревне может оказаться не лучшей идеей. — Отказываешься от неё? — бросил Кадзу с вызовом. — Избавиться хочешь? — Наоборот, — устало ответил Такао. — Пытаюсь спасти. Я изучил все доступные мне сведения о лисах. От древних легенд до суеверных слухов крестьян. Я расспросил других ёкаев о них… особенно уделяя внимание тому, как появляются ногицунэ. Только сейчас Кадзу заметил на лице дзёнина следы усталости и тень множества бессонных ночей. Лёгкий укол вины тонкой иглой кольнул сердце. — И всё говорило мне лишь об одном, — продолжал Такао, — когда кицунэ испытывает величайший страх, боль или ненависть, с которой она неспособна совладать, внутри её существа зарождается нечто злое, безумное, что постепенно захватывает её тело и разум, превращая в ногицунэ. Эта тьма может, кстати, завладеть и телом кого-то другого. Подобное явление называют ногицунэ-цуки, одержимость ногицунэ, и, как правило, это связано с местью. Она будет мстить и никогда не остановится, потому что для таких, как она, нет пути назад — только новые убийства. Насколько я понимаю, какие-то крайне болезненные события послужили причиною зарождения великой тьмы в душе Мэй, и от этих невыносимых воспоминаний она теперь в эту же тьму и убегает. И теоретически, — только теоретически! — заглянув в её сознание, я смогу найти и заблокировать травмирующие воспоминания, а вместе с ними запереть и эту тьму где-то глубоко в её душе… по крайней мере, на время. Кадзу весь подобрался. От волнения напрягся и задрожал каждый мускул в его теле. Он не хотел думать о том, что могло случиться с Мэй, пока она была во власти проклятого Хромого. Это было слишком страшно. Даже осторожное упоминание об этом сейчас вызвало волну слепящей ярости, и синоби потребовались все его силы, чтобы сохранить ясность рассудка. — Насколько это опасно? — сдавленно спросил он. — Понятия не имею. — Пожал плечами Такао. — Как ты понимаешь, мне ещё никогда не доводилось свершать подобное. — Считаешь, после этого Мэй станет собою? Видя волнение лучшего друга, Такао лишь грустно улыбнулся. Вот оно, бремя ответственности — без права на ошибку. Ведь ошибись он сейчас, погубит сразу две жизни… А быть может, и жизни всех в своём клане. А быть может, и целый мир. Кто знает… — Я не знаю, кем она станет. — Такао положил перехваченную бинтами руку Кадзу на плечо и настойчиво заглянул в глаза. — Подумай как следует, Кадзу. Ты принимаешь решение за неё. Уверен ли, что так ей будет лучше? Что, если тьма стала теперь её сутью? Если забрать у неё это, кем она будет? Героем в ярком свете в мире фальшивых иллюзий в её голове? Жертвой в тёмной ночи, слепой добычей подкрадывающихся хищников? Птицею без крыльев? Узницей, заложницею света? Кадзу упрямо дёрнул плечом, стряхивая руку друга. — Лучше так, чем вечный сон или смерть от рук мёбу. — В этом ты прав, — сдержанно согласился Такао. — Если мне всё удастся, мёбу больше не сможет почувствовать в ней ногицунэ. — Чего тогда ждёшь, осторожный? — прошипел Кадзу. — Зачем жилы тянешь? — Хочу, чтобы ты понимал. — Голос дзёнина вновь обрёл холодную твёрдость. — Подобная магия непредсказуема. Я не знаю, насколько прочные барьеры получится создать. Не знаю, легко ли будет тьму внутри неё запереть. Не исключено, что доведись ей испытать страх или боль вновь — и плохие воспоминания всплывут, стены, воздвигнутые мною, рухнут, а ногицунэ возродится вновь. И тогда… готов ли ты принять на себя ответственность за все те жизни, что она заберёт? За все разрушения, пожары и смерти? Потому что после этого все её жертвы будут на твоей совести. Кадзу потёр виски пальцами, с силою сжал их. Жёсткий, звенящий металлом голос дзёнина словно бы вбивал раскалённые гвозди в его и без того воспалённый мозг, отдаваясь эхом в сознании. Страшные картины пылающих поселений и кричащих в огне людей встали перед внутренним взором вновь. Но желание вернуть Мэй, его Мэй, снова увидеть её чарующие глаза, услышать звенящий серебряным колокольчиком смех, почувствовать прикосновение нежных рук, было сильнее. А ещё сильнее было желание вновь увидеть её счастливой. Стоило ли это целого мира для него? Стоило. Он склонил голову, коротко кивнув. — Я готов. — Пара простых слов, решивших судьбу их обоих. Воцарилась тишина. Такао пристально смотрел в его глаза несколько звенящих напряжением мгновений, показавшихся вечностью. Пронизывающий взгляд холодных синих глаз проникал прямо в душу, обнажая все мысли и чувства. Но Кадзу не отвёл взгляд. — Хорошо, — произнёс дзёнин наконец. — Я сделаю так, как ты просишь. Может быть, так действительно будет лучше. Такао ненадолго задумался, глядя на пляшущее в очаге пламя. — Кто ходит во тьме, тот спотыкается. Кто ходит во свете, тот видит свой путь. Возможно, вновь став собою, Мэй получит достаточно времени и сумеет стать достаточно сильной, чтобы в следующий раз побороть тьму внутри себя и не дать ей взять верх над собою. И ты, Кадзу, должен будешь помочь ей в этом. Как и я. Синоби не нужно было просить дважды. — Сделаю всё, что нужно, не сомневайся, — ответил он. — Тренировки тела и духа, медитации. Справится. Сильная. — Я дам ей время оправиться, — подытожил дзёнин. — Мёбу временно удалось сбить со следа, она осталась по ту сторону гор. Но потом… ты должен увести Мэй из деревни. — Решили, — произнёс Кадзу, отбрасывая все сомнения и отсекая пути назад. — Что ж, хорошо. — Такао поднялся, расправляя складки шёлкового кимоно. — Тогда ты должен оставить меня с нею наедине. Что бы не случилось — не беспокой меня, пока я сам не выйду. Не знаю, как много времени это займёт. Потом ты будешь нужен ей. Больше, чем когда-либо. Он смерил друга пристальным взглядом, отмечая его измождённый вид. — Возможно, тебе стоило бы и самому отдохнуть, — заметил он. Но Кадзу лишь упрямо головою мотнул. — Здесь подожду, — коротко бросил он, но вдруг добавил, видя, что дзёнин уже собирается идти. — Такао… будь осторожен. Маг ответил едва заметным наклоном головы. После чего развернулся и, не медля более ни одного мгновения, направился в спальню, плотно притворив за собою дверь и оставив Кадзу наедине с его мятущимися чувствами. В тишине шёпоты страхов становятся громче в твоей голове. Удары судьбы, словно порывы злого ветра, норовят сбить с ног, стремясь потушить призрачный огонёк надежды, что один лишь даёт силы жить. Но выбор сделан, и решение принято. Их судьба определена. Пришло время рискнуть, прыгнуть с обрыва и узнать — взлетят ли они или упадут и расшибутся насмерть об острые скалы.