«Сакуры лепестки Летят и падают звезды Любовь вернулась…» Мэри Морвин
Одиночество в темноте, под плотно закрытыми веками… Она ничего не чувствовала — только холод. Мэй казалось, что в этой темноте и пустоте не осталось больше надежд, не осталось страхов, не осталось желаний. Ещё немного — и не останется и её самой. Она исчезнет, растворившись в небытии. Отчаянно цепляясь за осколки ушедших в пустоту воспоминаний, она режет пальцы в кровь, обессиленно метаясь. Временами ей кажется, что она лисою бежит по ночному лесу и угрожающими исполинами встают на её пути деревья. Злой ветер хлещет, не жалея, а там, в небесах над головою, поднимается из-за гор кровавая луна. В следующий миг она видит себя стоящей у обрыва над рекою… поражённо глядит на свои залитые кровью руки. А вокруг разносится полный безудержной тоски вой. Было ли это на самом деле? Или всё это ей лишь снится? «Кто же ты?» — тихим шёпотом дрожит в воздухе немой вопрос. «Убийца, убийца», — шепчут ей едва слышные голоса отовсюду. Все краски мира потускнели, и она вновь бежит куда-то сквозь лес. Во тьме, пожирающей всё вокруг, до своей души, увы, не дотянуться. И лишь один только едва слышный голос, такой знакомый и близкий, зовёт её откуда-то издалека… Зовёт домой. Этот голос — она знает — никогда не предаст её. Не предаст даже тогда, когда она предаёт себя сама. Этот голос рождает воспоминания, совершенно иные воспоминания. О днях беззаботной радости, о тёплых объятиях, о трепетном счастье первого поцелуя. О жарких ночах, когда страсть, вырываясь наружу, сводила с ума. О долгих разговорах вечерами, о домике на окраине деревни и о злых глазах, смотревших на неё совсем без злости. Мэй точно знала, кому принадлежит этот голос. Цепляясь за него, словно за спасительную соломинку, она пыталась выкарабкаться, боролась что есть сил. И постепенно липкие объятия холодной тьмы стали отпускать, оставаясь где-то позади, за спиною. А Мэй всё увереннее шла вперёд, и с каждым шагом ей дышалось легче. Тяжесть, что сдавила грудь, потихоньку исчезала, и впереди забрезжил смутный свет. Он становился всё ярче и ярче… и наконец девушка поняла, что это назойливые лучи утреннего солнца, льющиеся из окна, пробиваются сквозь ресницы, слепя глаза. Недовольно поморщившись, Мэй несколько раз моргнула и огляделась. Знакомая до мелочей спальня, чистая постель, пение птиц за окном. И мужчина, сидящий рядом с кроватью и дремлющий, положив голову на постель и держа её за руку. Мэй улыбнулась. Его чёрные волосы разметались, упав на лицо, казавшееся странно измождённым. Она решила было не будить его, но, видимо, её пальцы едва заметно дрогнули в его ладони, и мужчина зашевелился. Чувствуя в груди разрастающуюся нежность, Мэй осторожно протянула вторую руку и тронула его волосы невесомым касанием, едва ощутимо погладив. Дрожь прошла по всему его телу, и синоби немедленно вскинул голову, заставив девушку отдёрнуть руку. На Мэй смотрели ошарашенные, полные безумной надежды и странного опасения глаза. Она смутилась. — Кадзу?.. — с трудом проговорила девушка и закашлялась. В горле неприятно першило, голос охрип и отказывался слушаться. Невыносимо болела голова, а во всём теле чувствовалась слабость. Синоби немедленно схватил со столика чашу с водою и протянул ей, всё так же молча. Девушка долго и жадно пила, задыхалась, забыв о приличиях, и пила вновь. Кадзу смотрел неверяще. Выпив всю воду, Мэй хотела было сама поставить чашу на место, но слабость дала о себе знать, и она едва не выронила глиняный сосуд из дрожащих пальцев. Синоби успел вовремя его подхватить, а девушка с недоумением смотрела на свою исхудавшую, покрытую царапинами, невероятно тонкую руку. В ярких лучах утреннего солнца она казалась почти прозрачной. — Кадзу, а… что произо… — начала было она, но договорить не успела. Потому что внезапно оказалась в порывистых объятиях ниндзя. Он прижал её к себе всю, всё её маленькое отощавшее тело, и стиснул так крепко, с таким остервенелым отчаянием, что Мэй сдавленно пискнула. Утонув в его объятиях, она чувствовала, как он судорожно сжимает её, пряча лицо в волосах. Она легонько погладила его по спине, чувствуя нарастающее внутри недоумение. Его руки дрожали. Кадзу волновался, это ясно, но непохоже было, чтобы она была серьёзно ранена или долго болела… Когда синоби наконец разжал объятия, она хотела было вновь задать вопрос, но опять не успела. Её губы оказались в плену долгого, жаркого поцелуя. В нём тоже чувствовалась жадность отчаяния, страстность безумия на грани безысходности. И чем более безудержной становилась его ласка, тем больше беспокоилась Мэй. Обычно сдержанный, немногословный, сейчас Кадзу внезапно позволил себе потерять голову и сходить с ума, отдавшись моменту… Что произошло? Когда им обоим стало не хватать воздуха, он с трудом отстранился, держа её за плечи и всё так же неверяще обшаривая глазами её лицо. — Да что случилось? — выдохнула она наконец, с трудом восстанавливая дыхание. Мысли беспорядочно метались, обшаривая сознание в поисках ответов. И постепенно она начинала с ужасом осознавать, что не может вспомнить последние дни. Дни? А быть может, недели? Мэй бросила быстрый взгляд в сторону окна. В приоткрытую щель виднелись ветви сакуры с набухшими бутонами цветов, готовыми вот-вот раскрыться. Птицы пели совершенно по-весеннему. Сколько же времени прошло? Она сжала виски пальцами — внезапно вновь очень сильно разболелась голова. Растерянная, Мэй подняла взгляд на Кадзу. Изменившееся выражение его лица ей вовсе не понравилось. Однако прежде чем она успела ещё что-либо сказать, он резко встал с постели, подошёл к двери, открыл её и позвал: — Такао! Маг появился в комнате тот час же, почти бесшумно — просто возник на пороге, ободряюще улыбаясь Мэй. Но улыбка дзёнина не обманула её. Синие глаза смотрели остро, прицельно, настороженно. Она успела удивиться смертельной бледности, покрывавшей его лицо — казалось, маг едва держался на ногах. Подойдя, он присел рядом с нею и взял её руку в свою. — Как себя чувствуешь, Мэй? — спросил доброжелательно. — Прошу, отвечай честно, не нужно вежливости. — Сильную слабость чувствую, — ответила девушка растерянно. — Голова болит… И я не понимаю… Она вскинула умоляющие глаза на Такао, перевела их на Кадзу и вновь взглянула на дзёнина, ища ответы на свои вопросы и не находя их. — Что последнее ты помнишь? — спросил Такао осторожно. — Только не напрягай память. Назови первое, что всплывёт в сознании. — Как я отпустила Ину-Гами, — тихо прошептала Мэй, и едва заметная улыбка тронула её губы. — Это хорошее воспоминание, — кивнул Такао, — Он привёл нас к тебе. Мэй удивлённо глядела на Такао, а он крепко сжал её руку, и завладев вниманием полностью, настойчиво произнёс: — Был бой. Ты получила сильный удар магией. Долго оправлялась. Хромой мёртв, об этом можешь не беспокоиться. Больше не было ничего. От упоминания ненавистного хромого колдуна содрогнулись сразу двое — и Мэй, и Кадзу. Такао же продолжал, твёрдым голосом: — Сейчас ты в смятении, сбита с толку. Это нормально. Тебе нужно как можно больше отдыхать. Восстанавливаться, набираться сил. Тебя ждут тренировки. Мэй послушно кивнула. Перечить дзёнину или донимать его расспросами она не решилась. Подобное было бы проявлением неуважения с её стороны, а оскорбить Такао ей вовсе не хотелось. Она уже вознамерилась было поблагодарить его за проявленную заботу, как вдруг отвлекло странное ощущение. Мэй перевела взгляд на руку дзёнина, сжимавшую её ладонь. — Такао, у тебя кровь, — робко сказала она. И в самом деле, свежие бинты на руке мага обагрились кровью, пачкая ею и ладонь девушки, и постель вокруг. Он спохватился, выпустил её руку и одёрнул рукав, скрывая неприятное зрелище. А Мэй, словно бы в трансе, поднесла к глазам свою испачканную кровью ладонь. Кровь на руках… Не в первый раз, и не в последний. Думаешь от неё отмыться? Не выйдет, чёрная лисица. — Мэй? — она вздрогнула, почувствовав на плечах тёплые руки. Вскинула глаза, встретившись взглядом с Кадзу. Улыбнулась через силу, пытаясь прогнать тень беспокойства с его усталого лица. Он достаточно из-за неё настрадался. Она готова была сгореть со стыда, представляя, как ему приходилось сидеть у постели немощной, бесполезной кицунэ. Такао тем временем поднялся. — Пойду, — сказал, слегка поклонившись. — Пришла пора повязки сменить. — Проводить? — напряженно спросил Кадзу. Они обменялись взглядами. Мэй не покидало ощущение, что им есть о чём переговорить наедине. Но Такао решительно мотнул головою. — Не надо. Потом. Всё потом. Сейчас важней всего Мэй, не так ли? Кадзу коротко кивнул. Во взгляде, брошенном на дзёнина, внезапно проглянула глубокая благодарность. Но — лишь на краткий миг. Затем ниндзя сделался невозмутим как обычно и, когда Такао вышел, поглядел на Мэй с лёгкой улыбкою. — О чём задумалась, нежная? — спросил он, вновь беря её руку в свою и отирая кровь. — Уже планы по захвату мира строишь? — Нет… Просто есть нестерпимо хочется, — призналась девушка смущённо. Синоби улыбнулся шире — неожиданно радостно и чуть насмешливо. — Лежи, — сказал он, вставая. — Сейчас принесу. — Нет-нет, не стоит, — принялась протестовать Мэй, и без того чувствовавшая себя обузой. — Я, кажется, смогу встать… Она решительно откинула одеяло и порывисто поднялась, желая доказать свою состоятельность. Голова моментально закружилась, перед глазами все поплыло. Девушка пошатнулась. Кадзу моментально оказался рядом, подхватил, обнимая. Мэй почувствовала сильные руки, обвившие её, поддерживающие — и в этот момент, и всегда в жизни. Он неизменно был рядом, когда был ей нужен, не давая упасть. — Тише, неугомонная, — услышала она над ухом его голос. — Не так резко. Горячее дыхание защекотало её шею, и Мэй зажмурилась от удовольствия, на миг позволив себе прижаться к его груди и закрыть глаза. «Пусть думает, что просто голова кружится, — решила она. — Что здесь такого? Я не выхожу за рамки приличий». И она украдкой вдохнула такой знакомый едва уловимый аромат горьких осенних листьев, исходивший от его кожи. В груди защемило непонятной тоскою. Мэй сама не могла объяснить, почему она чувствует, будто бы невыносимо по нему соскучилась. Будто бы множество дней и ночей прошли без него. Без этих рук, обнимающих её, без этого запаха, без этого голоса и без тепла его тела… Но ведь это же не так, верно? Наверняка он всё время был рядом. А ты была рядом, чёрная лисица? Или ты выбрала скитаться во тьме, убегая от того, кто тебе дорог? Не воспоминание, а лишь смутное чувство, глубоко въевшееся в душу и ставшее до боли привычным — одиночество. На миг оно вновь стиснуло своими ледяными пальцами её трепещущее сердце. Но Кадзу был здесь, разгоняя теплом своих объятий смутные призраки непрошенных чувств. И те потихоньку рассеивались, уступая место новому чувству, возможно совершенно неуместному в данной ситуации. Она прижалась к нему сильнее, чувствуя, как под её ладонью гулко бьётся его сердце. Щёки покрылись непрошенным румянцем. К счастью, Кадзу не мог этого видеть. Синоби не торопил, давая ей время прийти в себя. Его сильные руки всё так же крепко обнимали её, прижимая к груди. Ей это только кажется, или он тоже не хочет выпускать её из объятий? Мэй подняла голову и несмело взглянула прямо в глаза синоби, невольно поразившись. В его пламенном взгляде смешивались нежность и тоска, радость и страх, безудержное влечение и боль… столько боли. Мэй назвала бы это всё одним лишь единственным коротким словом. Если бы не боялась его произнести даже в мыслях. Он улыбнулся её удивлению. Затем, ничуть не смущаясь, по очереди поцеловал её растерянные глаза, один за другим. Девушка зажмурилась и невольно рассмеялась самым неподобающим образом. Следующий поцелуй тронул её губы нежным, бережным касанием. Кадзу склонился к ней, целуя сначала верхнюю губу, потом нижнюю. Предательский румянец на щеках Мэй разгорался всё ярче, но поборов смущение, она потянулась к нему, приоткрывая губы, углубляя поцелуй, наполняя его страстью. Ей почему-то хотелось этого так сильно, что противиться томительному желанию не было сил. Лучи яркого весеннего солнца били в окно, освещая спальню, и в его свете кицунэ и синоби, застыв посреди комнаты, самозабвенно сливались в поцелуе. Для них, наконец вновь обретших друг друга, весь остальной мир перестал существовать — по крайней мере на это застывшее в нежности, бесконечно долгое мгновение. Но наконец Кадзу отстранился, прерывая поцелуй. Сказал настойчиво, слегка охрипшим голосом: — Поесть тебе надо. Забыла, увлечённая? — Забыла, — честно призналась она, пряча улыбку. Поддерживая девушку за плечи, Кадзу медленно повёл её в сторону кухни. Мэй неловко переставляла ноги. Странно одеревеневшие, они поначалу отказывались слушаться её, но чем больше она двигалась, тем увереннее становилась её походка, да и движения в целом. Ей подумалось, что немного размяться было бы, возможно, весьма кстати. Но пока её одолевает вызванная голодом слабость, пожалуй, разумнее будет воздержаться от активных движений. Кадзу усадил её на циновку перед невысоким столиком и поставил рядом корзинку с едой. — Кими заходила рано утром, — пояснил он в ответ на её вопросительный взгляд. — Еды принесла. Пыталась уберечь нас с Такао от голодной смерти. Однако корзинка, накрытая платком, явно оставалась нетронутой до этого момента. Сколько же времени Такао и Кадзу над ней сидели? Время… время представлялось ей сейчас каким-то абстрактным понятием. Каждый раз, когда она пыталась прикинуть, сколько дней она провела в беспамятстве или вспомнить хоть что-то, мысли начинали путаться, ускользать, всё плыло, будто в тумане. И начинала отчаянно болеть голова. Мэй вновь потёрла висок. Конечно же, это движение не осталось незамеченным. — Не надо, — Кадзу взял её за подбородок и приподнял голову, заставив взглянуть на себя. — Что не надо? — немного растерянно спросила она. — Вперёд смотри, — сказал он настойчиво. — Не оглядывайся назад. Что было — прошло. А ты здесь, сейчас. Ты дома. Тепло разлилось в груди от этих слов. Почему-то уже давно они стали для неё такими неоценимо важными. Дом… Мэй огляделась вокруг. Ничего как будто бы не изменилось с тех пор как она была здесь в последний раз. И лишь тонкий слой пыли, покрывавшей шкафы и полки, говорил о том, что дом пустовал какое-то время. Тонкий аромат еды заставил её на какое-то время отвлечься от размышлений. Не смотря на сильнейший голод, Мэй старалась сдерживать себя и есть медленно, деликатно, откусывая маленькие кусочки и тщательно их пережёвывая. В какой-то момент Кадзу остановил её, сказав что после долгого голода сразу много есть вредно, может стать плохо. Девушка покорно отложила очередное моти — кажется уже третье по счёту. Потом пили чай. Заметно повеселевшая Мэй, греясь на весеннем солнышке, с удовольствием вдохнула запах любимого напитка. Горячая чашка чая в руке, золотистые пылинки, кружащиеся в лучах света, словно в причудливом танце… За окном раскачивались на ветру ветви сакуры, звонко и беззаботно щебетали птицы, празднуя приход весны. Она была дома, а рядом был Кадзу. И им не нужно было слов. Здесь и сейчас, это мгновение было совершенным. И казалось, что всё плохое было лишь странным кошмарным сном, навеянным зимними вьюгами и метелями. Но стоило лишь повеять ветрам весны, и пугающие видения сдуло, унесло прочь и развеяло без остатка. Но так ли это, чёрная лисица? Или, быть может, ты грезишь сейчас, желая остаться в прекрасном сне навсегда? Запах крови не так легко забыть. А правда жизни порой заставляет отказываться от грёз. После завтрака сил прибавилось и Мэй пожелала сходить в купальню, чтобы привести себя в порядок как следует. Кадзу согласился, но с одним условием. — Дверь открытой отставь, — сказал непреклонно. — Плохо вдруг станет — я услышу. Мэй смутилась немного, но согласно кивнула. Мысль, что Кадзу станет подглядывать была бы попросту смехотворна. И пока маленькая каменная купальня наполнялась горячей водою, девушка, оставшись в одиночестве, скинула кимоно и внимательно себя оглядела. Сильно похудевшее тело, как ни странно, не выглядело слабым. Наоборот. Тугие мускулы обвивали руки и ноги — крепкие, железные. Она провела руками по животу с некрасиво выпиравшими рёбрами, и ощутила под пальцами упругие, перекатывающиеся мышцы. Мэй озадаченно хмыкнула. Не бывает так, если долго лежать в постели. Сейчас она была словно гончая — худая, поджарая, жилистая. Казалось, нужно будет пробежать сотню ри — пробежит, потребуется перепрыгнуть через поваленное дерево — перепрыгнет. Она удивилась сама себе. Откуда такие мысли? Давно ли её преследует желание прыгать через поваленные деревья в лесу? Мэй ещё раз внимательно осмотрела своё тело. Повсюду синяки и царапины. Свежие. Она тряхнула головою, недоумевая. На лоб упали отросшие волосы. Они свисали теперь едва ли не до пояса — длинные, неухоженные. Девушка сокрушённо вздохнула и взялась за гребень, намереваясь их расчесать. «А ведь это подарок Масамунэ», — внезапно вспомнила она, чувствуя острую вину за то, что даже не спросила о ронине. Ну ничего, возможно чуть позже ей удастся его навестить? Так будет даже лучше. Погода стояла прекрасная, было бы славно прогуляться с ним и Кирин где-нибудь… «И, быть может, он сможет прояснить мне некоторые странности происходящего» — украдкой подумала она, опускаясь в горячую, исходящую паром воду. Нежиться в купальне было поистине блаженством. Мэй плескалась довольно долго, тщательно вымывая волосы и нанося на них масло, бутылочки с остатками которого всё так же стояли поблизости. Горячая вода заставила кровь бежать быстрее, прогнала остатки слабости. Периодически она слышала, как Кадзу возится в комнате. Сидя спиною к двери, он затачивал свои метательные иглы. Готовится к чему-то, или просто решил занять время, дожидаясь её? Уже одеваясь, Мэй услышала как во входную дверь постучали. Она выглянула из купальной комнаты. — Я в полном порядке, — сообщила она в ответ на вопросительный взгляд Кадзу. — Можно сказать, даже лучше, чем в порядке. Чувствую себя прекрасно. Синоби усмехнулся чему-то про себя и пошёл открывать. Из коридора донеслись приглушённые голоса. — …так и сказали. — Ну, почти даже не соврали, — услышала кицунэ язвительное. — Другим передай, — коротко бросил Кадзу. — Да понял я, понял… — раздражённый голос, а следом чуть тише. — Стихийное бедствие отменяется. Пока что. Мэй закончила одеваться, наскоро заколола влажные волосы, деликатно прокашлялась, давая знать о себе. — Сатоши, — воскликнула она, выходя к ним, и склонилась в приветственном поклоне. — Здравствуй. Молодой синоби, всё ещё стоя на крыльце, разглядывал её подозрительно и с некоторой опаской. Затем усмехнулся, возвращая лицу привычное слегка дерзкое выражение. — О, древнее зло пробудилось… — насмешливо протянул он, тоже церемонно кланяясь. — Сатоши! — огрызнулся Кадзу неожиданно резко, кинув на друга злой предостерегающий взгляд. Мэй не поняла, в чём причина его раздражения, но постаралась как могла разрядить обстановку. — Быть может, зайдёшь выпить чаю? — предложила она Сатоши, приветливо улыбнувшись. — Так отрадно тебя видеть. — Ага, будто не виделись сотню лет, не меньше, — усмехнулся он в ответ, искоса поглядывая на Кадзу. — Ты угомонишься, остроумный? — процедил тот низким голосом, в котором едва уловимо проступили нотки угрозы. — Или тебя угомонить? Мэй растерялась. Она чувствовала, что упускает что-то, не улавливает нечто очень важное. Впервые нить разговора ускользала от неё, а ведь долгие годы она обучалась искусству вести беседы. Что же, напрасны оказались все старания госпожи Сумико? Видимо, застрявшая во времени, она не осознавала, что все её друзья стали жить дальше. Внезапно почувствовав себя чужой и лишней, кицунэ опустила голову. Положение спас Сатоши, который, видя её состояние, вдруг беззаботно и открыто рассмеялся. — Нет, чаю не надо, Мэй, — сказал он и протянул ей мешочек с травами и настойками. — Вот, старый Чонган велел передать тебе лекарственные настойки. И да, просил чтоб заглянула к нему, как время будет. Едва не извел меня ворчанием. Ох, не завидую я тебе. — Думаешь, ругать будет? — в недоумении спросила девушка. — Хуже, — горестно вздохнул Сатоши. — Лечить. Мэй не сдержала улыбку. — Зря проснулась, однако, — подытожил молодой синоби. — Теперь не спасёшься от его принудительного врачевания. Приняв мешочек из его рук, Мэй принялась было благодарить, но молодой синоби лишь рукою махнул, и улыбнувшись ей ободряюще, направился по дорожке прочь от дома. Кадзу провожал его недружелюбным взглядом. Когда вернулись в дом, Мэй засобиралась — день перевалил за середину, а ей ещё хотелось навестить Масамунэ, заглянуть к старому Чонгану. И почему-то отчаянно тянуло прогуляться по весеннему лесу, что начал одеваться зелёной листвою, вдохнуть запах пропитанной влагой земли и древесной смолы, увидеть ясную луну над ночными деревьями, снова ощутить бархатный ковер мха под лапами… Снова? Голова заболела так резко и сильно, что она едва не вскрикнула. Зонтик, который она намеревалась взять с собою, со стуком упал на пол. Кадзу в мгновение ока оказался рядом, поддерживая её за плечи. В его глазах она увидела бездонную бездну тревоги. Это мигом привело её в чувство. — Всё хорошо, правда, — сказала она и с усилием попыталась растянуть в улыбке побелевшие губы. — Я просто неловкая. Кадзу даже не стал делать вид, что поверил ей. Просто подхватил на руки и понёс в сторону террасы. От неожиданности Мэй тихо охнула и вцепилась в его плечи. Она решила использовать это как предлог, чтобы вновь прижаться к его груди. Потому что на миг ей стало действительно страшно. Страшно от того, что она не знала — то, что она почувствовала, было лишь желанием, или… воспоминанием? От себя не спрятаться, чёрная лисица. Проклятье у тебя в крови, оно таится в глубине твоих тёмных глаз. Вернуться иногда намного сложнее, чем сбежать. Мэй взглянула снизу вверх на лицо Кадзу — суровое, непроницаемое. Но она давно научилась видеть его душу сквозь любую маску. И сейчас кицунэ знала — в нём что-то неуловимо изменилось за это время. Где-то глубоко в этой душе поселился страх. Принеся её на террасу, он усадил девушку на толстую циновку у пруда. Их обычное место для медитаций. Сам расположился рядом, устремил взгляд на неспокойную рябь, бежавшую по воде. День выдался тёплым, после затяжной зимы солнце будто бы вознамерилось в кратчайшие сроки наверстать упущенное, прогревая воздух и землю. Повсюду вокруг ощущалось ликование пробуждающейся природы. Но в своём смятении Мэй этого почти не замечала. Не решаясь начать разговор, она лишь искоса поглядывала на молча сидящего рядом синоби. — Ты должна перестать с собой это делать, — внезапно произнёс он. Делать что? Мэй в растерянности обшаривала глазами синеватые воды пруда и отражавшееся в них небо, будто бы могла найти там ответ. Она ничего не делала нарочно, но чувство, что что-то не так, не покидало её, зудящим беспокойством скребясь где-то на задворках сознания. А ещё одолевало тошнотворное ощущение, что все вокруг ведут себя неестественно, фальшиво. Что все ей лгут. И даже Кадзу. — Я не понимаю… — потерянно пробормотала она. — Знаю, — отозвался синоби, отстранённо глядя куда-то вдаль. — И не нужно понимать. Он вдруг повернулся к ней, осторожно беря её руку в свои. Мэй опустила глаза. И только сейчас, при ярком свете солнца, она разглядела на его ладонях едва зажившие раны. Следы клыков. Лисьих клыков. — Кадзу, — ахнула она, холодея. — Что это?.. Вопрос застыл в воздухе, звеня напряжением в повисшей тишине между ними. Его молчание заставило её задержать дыхание, пока время проносилось мимо, гулкими ударами сердца отсчитывая мгновенья. Наконец он поднял на неё глаза. — Пустое. Забудь. — Но это же… это же лисьи укусы… Кадзу вдруг порывисто взял её лицо в свои ладони, очень серьёзно посмотрел в большие, отчаянные глаза кицунэ. — Мэй, я никогда тебя ни о чем не просил, — твердо произнёс он. — Прошу сейчас. Забудь. Ты мне доверяешь? — Да, — пролепетала девушка немеющими губами. — Тогда доверься мне. Не вороши воспоминаний. Не береди ран. Всему придёт своё время. Но пока оно не пришло — живи так, будто сегодня только родилась. Обещай мне. Совершенно растерянная, кицунэ смотрела в лицо самого близкого для неё человека. В его глазах было столько боли и отчаянной решимости, столько силы духа и неистовой готовности бороться до конца… что смотреть в них становилось невыносимо. — Хорошо, — прошептала она так тихо, словно легкий ветерок прошелестел листвою. — Я обещаю. Я верю… Я верю тебе, Кадзу… Прерывистый шёпот замер на её пересохших губах, потому что синоби оборвал его поцелуем. Не сдерживаясь, он целовал её жадно, страстно, требовательно. Едва дыша от нахлынувших противоречивых чувств, Мэй отвечала на поцелуй, сначала неуверенно, но затем всё смелее. Кадзу одной рукою притянул её к себе, прижал так крепко, так неистово, словно боялся, что злая судьба вновь вырвет её из его объятий. Эмоции били через край, смывая и унося прочь все сомнения и страхи. И вдруг стало неважно, что было, или что будет дальше — ведь сейчас, в этот миг, они вместе, они едины… и это реально. Мэй почувствовала его кожу под своими пальцами. Утопая в безумии чувств, она даже не заметила, когда стянула кимоно с его плеча. На гладкой коже виднелись пару старых шрамов. Девушка осторожно провела по ним пальцем. Сложно представить, через сколько боев он прошёл, сколько ран оставили они на его теле. А на его душе? И сколько ещё он сможет вынести? Что если она тоже ненароком ранила его? Эта неизбывная боль в его глазах сегодня… Боль не за себя. За неё. — Кадзу… — прошептала Мэй. Она хотела ещё что-то сказать, она искала слова, но слов не было. Только чувства. Прильнув к нему, девушка коснулась губами его шрамов, тихо целуя. Пути назад нет, для них обоих. Нельзя уйти не причинив боли. И нельзя остаться, постоянно боясь эту боль причинить. Этот горький урок Мэй усвоила сполна. Поэтому, закрыв глаза, она решила жить здесь и сейчас — радуясь каждому мгновению, словно самому ценному подарку. Смеясь, наслаждаясь, целуя… любя. Её руки скользнули ниже, обнажая живот мужчины. Мэй слышала, как сбилось его дыхание. Он целовал её шею и тонкие, выпирающие ключицы. Поцелуи и становились все неистовее, ласки всё откровеннее. Рука Кадзу опустилась вниз, без стеснения задирая подол её кимоно. Уверенные пальцы легли на бедро, чуть сжали. В ответ под кожей напряглись тугие мышцы. Едва Мэй успела подумать о том, что её исхудавшее тело наверняка сейчас выглядит непривлекательно, как синоби немедленно доказал, что это не имеет совершенно никакого значения. Его рука оказалась между ног девушки, и пальцы плавно проникли внутрь. Содрогнувшись всем телом, она не смогла сдержать тихий стон, уткнувшись в его плечо. Кадзу замер на секунду, то ли дразня, то ли выжидая. И наконец вновь движение, которое заставило её едва ли не закричать. Мэй выгнулась, запрокинув голову, устремив невидящий взор в синее небо над головою и судорожно ловя ртом воздух. Настойчивые движения продолжались, сводя её с ума. Наслаждение было таким острым, почти невыносимым. Она боялась, что вот-вот закричит. Уверенные ласки длились и длились, доводя до неистовства. До безумного, одержимого желания — желания большего. И тогда Мэй вдруг остановила руку Кадзу, перехватив запястье. Вопросительный, чуть лукавый, его взгляд скрывал в глубине тень беспокойства. Но томные, с поволокой страсти, глаза девушки, её приоткрытые раскрасневшиеся губы явно говорили о её желаниях. С трудом поднявшись на ноги, она настойчиво увлекла синоби в сторону дома. Очутившись в полумраке спальни, они торопливо избавились от одежды. И за полупрозрачным тонким пологом два тела наконец слились воедино. Одно уверенное движение — и Мэй почувствовала его внутри себя. Она выгнулась, задохнувшись блаженством. Следующий плавный толчок заставил её изнемогать, шепча его имя. Он откликнулся, целуя её губы. Они заново пробовали друг друга на вкус, сходя с ума от того, каким он может быть сладким. И началось безумие страсти, лавиной захлестывая обоих. Одно движение на двоих… Сейчас, рядом с ним, Мэй чувствовала себя как никогда живой. Горячие губы, нежные руки, прикосновения — то трепетные, то пылкие… и головокружительное наслаждение. Ожоги поцелуев на возбужденно-чувственной груди… Она разорвала тишину стоном, кусая губы. Сознание проваливалось в бездну, а душа взмывала куда-то в небеса. Внутри неистово забились все эмоции и желания — в такт бешено стучащему сердцу. Не до конца понимая саму себя, Мэй остро чувствовала, как её тело по нему скучало. На его губах — привкус страсти, смешанной с горечью, он прячет глаза, боясь испугать её их выражением. Но для неё страха больше нет. Она не просто отдавала ему себя, на этот раз она хотела так же и брать. И она брала — всё неистовство этого момента без остатка. Экстаз волнами прошёл по телу, по напряжённым до предела оголённым нервам. Последний, мучительно-сладкий спазм… и, разгорячённые, они опустились на измятые простыни, пытаясь восстановить рваное дыхание. Сладкая истома окутала, словно облаком, и Мэй блажено прикрыла глаза, поглядывая на Кадзу из-под полуопущенных ресниц. А где-то за окном неспешно клонилось к закату солнце, ведя день к завершению и обещая скорое наступление темноты. Но никому из них не хотелось зажигать свечи, или вообще вставать с кровати. Напряжение непростого дня наконец ушло, и сон начал неслышно подкрадываться к их постели. Кадзу посмотрел на Мэй, тихо устраивавшуюся спать у него под боком — так привычно и обыденно — и молча улыбнулся. Взял её руку в свою, крепко сжал. — Не отпускай, — прошептал он, проваливаясь в сон. — Никогда не отпускай…Не отпускай
3 сентября 2021 г. в 20:00