«Два лишних года В моей мимолетной жизни Я любовался луной». Сайкаку Ихара
Говорят, на рассвете нового дня человека посещают наиболее ясные и чистые мысли. А если заглянуть за горизонт, навстречу первым лучам восходящего солнца, можно узреть истину, недоступную этому суетному миру. Но Масамунэ предпочёл встретить это утро в спокойной тишине тренировочного зала, обратив свой взор в глубины собственной обеспокоенной души и стараясь унять бушевавшую в ней бурю. В полумраке пустого помещения веяло прохладою. Бесшумно ступив на татами, ронин словно бы в каком-то трансе вышел в центр зала. Ладонь привычно легла на рукоять катаны, сжала. Одно лёгкое движение — и оружие послушно выскользнуло из ножен. Свистнуло, рассекая воздух, невероятно острое лезвие. Сегодня он был здесь один, и тренировочный боккэн был ему не нужен. С глубоким почтением и даже трепетом Масамунэ поднял перед собою священное оружие самураев. Катана была не просто эффективным орудием убийства, она сама по себе являлась произведением искусства, ведь помимо смертоносности обладала так же совершенством формы и гармонией художественного вкуса, доставляя эстетическое наслаждение одним своим видом. Далеко не каждый воин удостаивался чести стать самураем и получить право владеть ею. Любуясь опасной красотою отточенного лезвия, Масамунэ приложил ладонь к холодной стали, провёл ею вниз, чувствуя под пальцами безупречную гладкость металла. Невольно улыбнулся, возвращаясь мыслями к той, что прочно поселилась в них с минуты их первой встречи. Мэй странным образом напоминала ему эту катану. Столь же безупречная, сдержанная, холодная и немыслимо, смертельно опасная. Вот только катана была верной союзницей и послушным оружием в его руках, а Мэй… Сдвинув брови, Масамунэ взмахнул рукою. Тонкое лезвие словно бы запело от радости, прочертив сверкающую полосу — столь быстро и бесшумно, что почти не всколыхнуло прохладный воздух вокруг. Он сделал ещё несколько быстрых ударов, крутнулся на месте и застыл, прикрыв глаза. Вчера Мэй опять вернулась раненой. Ещё одна битва, ещё одно испытание тела и духа. За что столь многое навалилось на хрупкие плечи этой совсем ещё юной девушки? Её глаза… в них было больно смотреть. Вины и страдания, застывших в их тёмной глубине, хватило бы на весь мир. Сколько ещё битв ей предстоит вынести, прежде чем она обретёт покой? И кто знает, вынесет ли? Быть может, после следующей битвы она уже не вернётся. А его опять не будет рядом, чтобы защитить её. Масамунэ несколько раз резко рубанул воздух, чувствуя себя беспомощным, бесполезным. Совсем как когда-то давно, когда придавленный рухнувшей кровлей дома, он смотрел как Они убивает его господина. Долг чести и муки совести не позволяли ему помышлять о прощении. Но если что-то случится с Мэй, то он не сможет себя простить уже совсем по другой причине. В последний раз когда ему довелось её увидеть накануне вечером, девушка была молчалива и замкнута, упорно избегая встречаться взглядом с кем бы то ни было. И только припухшие глаза, болезненную красноту которых не помогла скрыть даже тщательно нанесённая пудра, выдавали тяжесть пережитых внутренних страданий. Стараясь казаться спокойной, она ничем не выказывала своих истинных чувств, держась подчёркнуто вежливо и слегка отстранённо. Удивительно было, как такая сила духа умещается в столь хрупком и нежном женском теле. Масамунэ тогда до дрожи в коленях захотелось подойти к ней и коснуться хотя бы на миг её тонкой руки ласковым прикосновением пальцев… но он не посмел, так и оставшись в стороне, безмолвным наблюдателем. Я вижу каждую слезинку, которую ты выплакала. В твоих глазах этих слёз стоит океан… В нём вся боль и вся вина, что сделали тебя такой холодной. Ты замкнулась в себе, ты не веришь никому после той лжи, что тебе говорили. Но я вижу все страхи, которые ты испытываешь, во время шторма, что никак не закончится, я вижу всё отчаяние твоей заблудшей души, что мечется в поисках спасения. И я буду рядом с тобою сейчас, так же как был и раньше, я поддержу тебя, даже если небо рухнет на твою голову. Я всегда буду тем, кто примет удар вместо тебя — ты только позволь. Когда дождь слезами упадёт, я не сдамся и не отвернусь — я буду рядом с тобою. Как и всякий благородный воин, Масамунэ был абсолютно безразличен к страху, боли и смерти. Но сейчас с удивлением обнаруживал, что лишь по отношению к самому себе. Мысль об опасностях, грозящих Мэй, отдавалась в сердце щемящей тревогою. Что это? Он так привык служить, что, потеряв сюзерена, просто ищет, кому теперь посвятить остаток своей обречённой жизни? Или это нечто большее? Усилием воли подавляя эмоции, ронин заставил себя замедлить движения. Не важно. Будущего нет, ведь его Путь давно предопределён. Тихий, мягкий шаг, гармония движений, безупречное единство человека и холодной отточенной стали. Всё, что у него есть — краткий отрезок жизни и редкие светлые мгновения, которые нужно учиться ценить. Плавный поворот, взмах клинка, росчерк стали в воздухе… Настоящий самурай должен быть способен закончить бой одним неуловимо быстрым, коротким ударом. Его же собственные схватки в последнее время растягивались надолго, и тончайшее лезвие катаны покрылось едва заметными щербинками — напоминаниями о недавних победах и поражениях. Масамунэ слегка поморщился. Что ж, своему сыну ему катану всё равно уж не передать. С лёгким стуком он убрал оружие в ножны. Благостное время предрассветного спокойствия подходило к концу, и скоро в тренировочном зале может стать весьма многолюдно. А встречаться ни с кем сегодня, по правде говоря, не хотелось. Трижды почтительно поклонившись на выходе, ронин не спеша покинул помещение, размышляя о том, что недурно было бы вывести Кирин на прогулку. Негоже породистой лошади простаивать в стойле, а ему самому хотелось продлить часы тишины наедине со своими мыслями. Утренний ветерок шевельнул длинные волосы, забрался прохладою под одежду. Поплотнее запахнувшись в просторное верхнее кимоно, Масамунэ шагнул с крыльца, и направился в сторону своего временного пристанища. Над лесом разгорался рассвет, лаская горы первыми золотистыми лучами солнца и окрашивая небесную вышину в нежный пурпур, но спящая деревня синоби всё ещё была укрыта мягкими серыми сумерками. Где-то в вышине разносились звонкие трели жаворонка. Однако неторопливо бредущий по дороге ронин не замечал торжественного приближения нового дня, отстранённо глядя себе под ноги… пока нечто внезапно не привлекло его внимание. Он остановился как вкопанный, разглядывая странные тёмные пятна на земле, казавшиеся в предрассветных сумерках почти чёрными. Масамунэ присел около одного из них, аккуратно тронул пальцами, растёр. Сомнений быть не могло. То были пятна крови, и притом свежие. Расслабленность и чувство мнимой безопасности словно ветром сдуло — ронин поднялся, держа ладонь на рукояти катаны и сосредоточенно озираясь. Но никакого движения, а тем более человеческой фигуры, поблизости не было видно. Лишь пятна крови, тянущиеся вдоль дороги. Масамунэ принялся быстро осматривать их, безуспешно пытаясь понять, в какую сторону двигался раненый. Наконец повезло — одно пятно было смазано отпечатком женской стопы, что позволило определить направление. Готовый ко всему, ронин поспешил в ту сторону. Тревожные мысли сменяли одна другую, подгоняя его и без того скорый шаг. Свернув за угол, он наконец увидел впереди неясную женскую фигуру. Пошатываясь и оступаясь, она медленно брела в сторону дома Такао, зажимая рукою кровоточащую рану на боку. Густые красные капли тонкой струйкою сбегали сквозь пальцы, пачкая кимоно, и падали на дорогу у её ног. Масамунэ кинулся к ней. Сердце на миг сжалось — чёрные длинные волосы, хрупкая фигура… но нет, девушка была ниже Мэй ростом, да и движения не те, диковатые, хаотичные. Она обернулась на звук его шагов и ронин заметил блеснувший в её волосах серебряный гребень в форме паука. — Сино-Одори! — воскликнул он, подбегая. — Что произошло? Девушка пошатнулась, пытаясь вяло ему улыбнуться. Масамунэ дёрнулся было к ней, но заставил себя остановиться, вовремя напомнив себе, кто перед ним. Неизвестно, как отреагирует ёкай на попытку к ней прикоснуться. — Ты… позволишь? — спросил он, медленно протягивая руки, чтобы деликатно поддержать её за плечи. Сино-Одори с некоторым недоумением за этим наблюдала, затем закатила глаза. — Ой-ёй, — протянула она. — Сдаётся мне, я нынче всё равно не в том состоянии, чтобы активно возражать. Озадаченный Масамунэ намеревался было что-то сказать, но увидел лукавый блеск в глубине её хитрых глаз и только вздохнул. Ещё одна. Истекает кровью, едва держась на ногах, но шутить не перестаёт, будто бы смеясь над самой судьбою. Он бегло оглядел её рану, нахмурился. — Ты потеряла много крови, — заметил он. — Но рана неглубокая. Нужно закрыть порез, наложить повязку… — До Такао дойти — вот что нужно, — объявила ёкай не терпящим возражений голосом. — Врачеваться потом будем. Спорить с нею Масамунэ не стал и, осторожно поддерживая, повёл девушку к дому главы клана. Скоро рассветёт окончательно, на улицах начнут появляться люди, и происходящее закономерно вызовет у них множество вопросов. Сино-Одори права, что бы там ни произошло, всё же имеет смысл обсудить это сначала с дзёнином. Частично заслоняя девушку своим телом от возможных любопытных взглядов из окон, ронин аккуратно придерживал её под локоть. Часто оступаясь и быстро теряя силы вместе с кровью, ёкай морщилась от боли и недовольно шипела себе под нос всякий раз, когда очередной камушек выворачивался из-под стопы. Ей не приходило в голову скрывать свои эмоции под маской стойкости, и в этом было своё очарование. Масамунэ поймал себя на мысли, что иногда ему хотелось бы чтобы и Мэй могла быть столь откровенна с ним. Но строго воспитанная девушка чуть что пряталась за приклеенной улыбкой гейши и пыталась казаться сильной, пряча глубоко внутри страх и уязвимость. А сейчас — больше, чем когда-либо. Дом Такао замаячил впереди, и Сино-Одори, едва не падая, вцепилась в его руку с неожиданной силою, пытаясь держаться. — Совсем немного осталось, — увещевал Масамунэ, пытаясь хоть немного успокоить её. — Вижу. — Ёкай на миг остановилась, чтобы отдышаться. — Ох, лучше бы ему быть дома… Кое-как преодолев ступени, они добрались наконец до двери и ронин настойчиво постучал. Внутри было тихо. Сино-Одори, бормоча что-то крайне недовольное, хотела было сесть на землю прямо здесь, не в силах более стоять на ногах. Но тут дверь беззвучно отворилась и перед ними предстал Такао, всё ещё бледный и немного осунувшийся после недавнего магического истощения, но как всегда безупречный в своём шёлковом кимоно, со струящимися по плечам светлыми волосами. Глаза мага тут же настороженно оглядели их обоих, задержались на лужице крови у ног Сино-Одори. Ни слова не говоря, он немедленно пропустил их внутрь, плотно притворив за ними дверь. В просторной комнате пахло благовониями, у раскрытого окна Масамунэ заметил циновку. Судя по всему, дзёнин начал свой день с медитации, которую им довелось так неожиданно прервать. — Сюда, — быстро сказал Такао, расстилая футон, что лежал свёрнутым в углу. Масамунэ подвёл Сино-Одори к нему, и они вдвоём кое-как помогли девушке прилечь. Такао подложил ей под голову толстую циновку и метнулся к шкафу — искать заготовленное для своих порезов лекарство. А ронин, кое-как заставив Сино отпустить его руку, в которую она вцепилась мёртвой хваткою, осторожно потрогал её лоб. Покрытый испариной, странно холодный, он привёл его в замешательство. В который раз напомнив себе, что перед ним ёкай, Масамунэ попытался ободряюще улыбнуться ей. — Не беспокойся, — сказал он мягко. — У Такао всегда наготове лекарство закрывающее раны, вот увидишь. Ты держалась молодцом, проделала такой путь, истекая кровью… Сино-Одори тяжело дышала, тёмные глаза сделались большими, встревоженными. С усилием приподнявшись, она хрипло и с трудом выговорила: — Должна была предупредить… Беда близко. Пятихвостая здесь… — Что? — Такао застыл с пузырьком в руке, обернувшись к ней. Но ёкай откинулась на циновку, закрывая глаза, в последней попытке сберечь силы. Маг приблизился скорым шагом, склонился над нею. Сосредоточенно осмотрел рану, кое-как вытер кровь и откупорил флакончик. В воздухе потёк густой тягучий запах лекарственных трав. Ничуть не церемонясь, Такао свёл вместе края раны и капнул несколько капель прямо на неё. Жидкость вспенилась чёрно-зелёным, Сино-Одори дёрнулась и зашипела, резко хватая мага за руку. — Терпи, — спокойно сказал тот. — Приятного мало, знаю, зато поможет быстро. Остановит кровь. Пенистая жидкость и правда быстро впитывалась, засыхая бурыми корочками, закупоривая рану. Сино-Одори застонала, вновь прикрывая глаза. — За Чонганом сходить? — обеспокоенно спросил Масамунэ. — Не стоит, — мотнул головою Такао, не отводя взгляда от Сино-Одори. — Рана неглубокая. Чем меньше людей знают, тем лучше. — Что ж, скоро могут узнать многие, — заметил ронин. — У дзёнина лужа крови на крыльце. Стоит вытереть. И он поднялся, направляясь к выходу. — Масамунэ… — остановил его странно изменившийся голос Такао. — Спасибо. Слышать благодарность от дзёнина клана синоби было непривычно и удивительно. Ронин открыто встретил взгляд его синих глаз и с достоинством поклонился, удаляясь и оставляя Такао наедине с Сино-Одори. Что бы ёкай не желала рассказать, она намеревалась поведать это в первую очередь магу, ведь именно к нему она шла так долго, невзирая на рану. Если позже дзёнин захочет поделиться информацией — что ж, прекрасно. Но сейчас, как бы Масамунэ не беспокоила мысль о появившейся мёбу, он не считал себя вправе навязывать своё общество. Вытерев кровь с крыльца, он взялся за метлу, стоявшую неподалёку, тщательно засыпая остатки бурых пятен дорожной пылью, скрывая их от посторонних глаз. «Снова я будто бы свой среди чужих, — мелькнула непрошеная мысль, занозой уязвив сердце. — Будто хожу по краешку чьих-то судеб, лишь слегка задевая, но не участвуя в них по-настоящему…» Сосредоточенно работая метлою, он уже заканчивал убирать следы крови на подходах к дому дзёнина, когда за спиною вдруг раздался тихий смешок, и шелестящий голос произнёс с иронией: — Гляжу, Такао всё же нашёл тебе применение, хозяйственный. Обернувшись на голос, Масамунэ увидел Кадзу, как всегда неслышно подошедшего сзади и теперь насмешливо взиравшего на метлу в его руках. Раньше это вызвало бы укол неприязни и скверный осадок в душе, но сейчас ронин лишь добродушно усмехнулся, приветствуя синоби. — Один мудрец сказал — труд облагораживает человека, — заметил он. — В твоём случае дальше уж облагораживаться некуда, — фыркнул Кадзу. — По какому поводу уборка? Посерьёзнев, Масамунэ вкратце описал ему ситуацию. Тёмные глаза синоби сузились, потемнев, казалось, ещё больше. — Так, — шершаво вымолвил он. — Шёл проведать одного больного, а найду двоих… Идём-ка. И он, ничуть не раздумывая о приличиях и тактичности, направился в дом. Слегка обескураженный, ронин молча проследовал за ним, едва не забыв оставить метлу у крыльца. Наверное, когда ты близок с кем-то, подобное допустимо. Масамунэ, признаться, уже и не помнил, каково это, иметь по-настоящему близкого друга. Давно уж он не подпускал никого близко к себе — не видел смысла, ведь его Путь определён, и дружба вряд ли продлится долго. Пока не появилась Мэй. Легко войдя в его жизнь, она будто и не заметила преграды из невидимых стен, что он так долго возводил вокруг себя. Был ли он для неё другом? Ему хотелось так думать. — О, хорошо. — Такао, сидевший рядом с Сино-Одори, поднялся им навстречу. — Теперь почти все в сборе. Ёкай пошевелилась, слегка приподнявшись при виде вошедших, и приветственно кивнула Кадзу. Выглядела она немного получше, а на полу рядом с нею Масамунэ заметил чашу с чистой водой и тарелку со сладостями, которую она стыдливо попыталась отодвинуть в сторонку. — Что стряслось, бедовые? — Кадзу по очереди оглядел Такао и Сино-Одори. — Одна ночь прошла спокойно… Всего одна! — Это не моя вина, видят духи! — воскликнула ёкай, всплеснув руками. — Ужасно нехорошая ситуация получилась. Я ведь даже помочь пыталась, но она была как полоумная… Кричала злые слова и с ножом кидалась… — Да кто? — не выдержал наконец Масамунэ. — Мёбу? Это она тебя так? — Куда там. — Махнула рукою Сино-Одори, поморщившись. — Пятихвостая лиса бы от меня мокрого места не оставила, если бы захотела. У неё такое лезвие, ой-ёй… таким только сразу на куски рубить. А это так, царапина. Куноити ваша постаралась. — Азуми? — недобро процедил Кадзу, моментально напрягаясь. — Она, — утвердительно кивнула жительница пещер и, забывшись, отправила в рот ещё один кусочек засахаренного унаби. — Привела пятихвостую лисицу прямёхонько сюда, к самой деревне, и давай злодейство замышлять. Ёкай взволнованно взмахнула руками, силясь передать весь ужас произошедшего. — Какое злодейство? — Кадзу спрашивал медленно, спокойно, но в его шелестящем голосе ронин уже безошибочно угадывал нарастающую угрозу. — Намеревалась заманить Мэй в пещеру с подъёмником, — продолжала Сино-Одори, не замечая, как начинает дрожать от напряжения воздух вокруг. — В мою пещеру! Хотела, чтобы мёбу её убила больно. Но я всё подслушала… — Где она сейчас? — голос Кадзу стал низким, вибрирующим, пугающе-холодным. — Кто, куноити ваша? — Сино-Одори выплюнула косточку, печально вздохнула. — Да всё уж… На дне ущелья. Насмерть расшиблась. В комнате повисла тишина, в которой напряжение постепенно уступало место тягостному чувству, имя которому так просто было и не подобрать. Сожаление, смешанное с облегчением, печаль утраты и принятие неизбежного. Как и всегда, люди молча склонили головы перед торжественным величием смерти. Масамунэ тихо прошептал слова положенной молитвы. Кадзу отвернулся. Тёмный, мрачный огонь его глаз выдавал рвавшиеся изнутри чувства, для которых теперь не было выхода. Судьба решила всё за них, лишив возможности что-либо сказать, спросить, поквитаться… попрощаться. Как всегда спокойный, Такао оглядывал присутствующих, наблюдая за их эмоциями, оценивая ситуацию. — Кадзу? — спросил он негромко. — Всё в порядке? — Нормально, — огрызнулся синоби, но дзёнин никак не отреагировал на его резкость. — Некогда разговоры разговаривать. Как я понимаю, мёбу на подступах к деревне. — Правильно понимаешь, — подтвердила Сино-Одори и тихонько вздохнула. — Домой мне уже не вернуться. Дзёнин задумчиво хмыкнул, поправляя повязки на бледных, тонких руках. Синие глаза стали глубокими, словно бездонные озера в ясный день. В них мелькали тенями обрывки невесёлых размышлений. — Значит, только вперёд, — словно подводя итог своим мыслям, произнёс он наконец. — Мы знали, что этот день настанет. Пришла пора готовить побег из деревни, и притом быстро. — При всем уважении, — негромко начал Масамунэ, — но как ты себе это представляешь, дзёнин? Среди нас двое раненых, а двое магически истощены. И Мэй… я не уверен, что она готова. — Справится, — резко оборвал его Кадзу. — Она сильнее, чем сама о себе думает. — Разумно ли… — задумчиво спросил ронин, оборачиваясь к нему. — Испытывать её на прочность? — У нас нет выбора, — бесстрастно заметил Такао и добавил громче, принимая решение: — Сегодня в полдень встретимся в тренировочном зале. Необходимо оценить её навыки боя и способность владеть собою. Если всё пройдёт гладко, то завтра на рассвете отправитесь в путь. Я останусь и задержу мёбу. — Откуда силы возьмёшь? — едко поинтересовался Кадзу. — А это уж не твоя забота, — маг загадочно улыбнулся другу. — Ты о своём думай. Вам нужно бежать из деревни. — Но как? — удивился Масамунэ. — Через горы идти слишком опасно, пятихвостая кицунэ стережёт перевалы. Уверен, она заметит нас. — Есть другой путь, — неохотно произнёс Кадзу. — Долгий. В другую сторону, вокруг пруда. — Да, — подтвердил Такао, вновь склоняясь к Сино-Одори и принимаясь разматывать моток чистых бинтов. — Возьмёте лошадей, верхом будет быстрее и легче. Обогнёте пруд, доберётесь до тракта, там смените одежду, и пристанете к обозу, идущему в столицу — будто бы направляясь на праздник Красоты, согласно легенде. Документы все готовы. Рассеянно вертя внезапно появившийся в руках нож, Кадзу нервно дёрнул щекою. — Всё ещё думаешь отправить Мэй туда? — тихий шелестящий голос балансировал на грани между деланным безразличием и резкостью. Такао спокойно взглянул на друга и протянул руку. Синоби подал ему нож рукоятью вперёд. — Ты знаешь, что возможно именно там её место, — сказал дзёнин будто бы невзначай, одним движением отсекая длинный кусок ткани. Наблюдавшая за этим и не вмешивавшаяся в разговор мужчин Сино-Одори теперь тихо охнула, предчувствуя, что сейчас будет больно. «О чём они? — обеспокоенно размышлял Масамунэ, наблюдая за тем, как Такао умело перевязывает её рану. — Наверняка спрашивать бесполезно. У них, синоби, всегда ответ один — чего не знаешь, того не расскажешь на допросе. Удобная для них отговорка, или правило, выработанное годами жизни наёмных убийц?» — Скверно всё это, — сказал он вслух. — Благодаря Азуми, мёбу вынуждает нас действовать. Момент самый неподходящий. — Для проблем не бывает подходящего момента, — в шершавом голосе Кадзу вновь проступили язвительные нотки. Синоби злился, но Масамунэ понимал — он злится не на него, а на неприятную ситуацию. Так же, как злился и сам ронин. — Правда считаешь, что это необходимо? — хмурясь спросил он. — Мэй всё ещё ногицунэ, пусть и глубоко внутри. В самом деле думаешь, что это разумно — посылать чёрную лисицу в столицу с такой опасной миссией? Закончивший наконец перевязку, Такао некоторое время сидел неподвижно, молча глядя на мутно поблёскивавший нож в своей руке. Чуть покачивающийся на вытянутых пальцах клинок демонстрировал идеальный баланс. — Обоюдоострое лезвие, — произнёс он наконец отрешённо. — Что? Такао вздохнул, ловко перехватил рукоять, возвращая её в ладонь. — Обладание подобной силою не даётся так просто, — пояснил он. — Ногицунэ, дремлющая в душе Мэй, словно обоюдоострое лезвие. Может сыграть нам на руку, спася ей жизнь в критический момент, а может привести к катастрофе. Одно я знаю точно — если жизни Мэй будет угрожать смертельная опасность, тёмная сила вырвется наружу, не позволив её убить. В каком-то смысле, печать от врат в Нараку на её руке защищена как никогда. А в каком-то смысле… — Она может превратиться в нечто, что будет пострашнее самой Нараки, — внезапно закончила мысль Сино-Одори, кажется, сама немного испугавшись своему предположению. Такао склонил голову в знак согласия, и его снежно-белые волосы колыхнулись серебряным водопадом. Масамунэ внезапно задумался, каково ему сейчас, дзёнину клана, когда речь идёт уже не о выполнении заказа, а о выживании — его самого, его друзей… а кто знает, возможно, и целого мира. Что ж, если Такао и было тяжело, он крайне умело это скрывал. — Никто из нас не может предсказать, как всё обернётся, — спокойно произнёс дзёнин. — Поэтому, всё что в наших силах, это делать то, что должно быть сделано. С этими словами он поднялся и подошёл к своему шкафу, осторожно открыл один из ящиков. Извлёк нечто, завёрнутое в белое полотно и, вернувшись, протянул это Кадзу. Синоби встретил его вопросительным взглядом, но вместо лишних вопросов принял свёрток из рук мага и аккуратно развернул. Внутри поблёскивал старинный медальон с мутно-белым камнем. — Знакомая вещица, — заметил Масамунэ. — Да, — Такао спрятал ладони в рукава кимоно и внимательно посмотрел на друга. — Этот тот самый медальон, которым так дорожил Хромой когда-то. Мне удалось его восстановить. Лунный камень хорошо впитывает и сохраняет любое заклятие. Теперь он вновь способен защитить своего владельца от магии. Правда, только если этот владелец человек. — Что прикажешь мне с ним делать, хитроумный? — поинтересовался Кадзу, с недоверием поглядывая на медальон. — Это тебе решать, — Такао пожал плечами. — Если Мэй сорвётся, по крайней мере одного человека ты сможешь защитить от её магии. Кто это будет — решать тебе. Синоби недовольно скривился. Привыкшему отнимать жизни, ему не по душе было решать, кому её спасти. Но спорить с дзёнином он не стал, аккуратно убирая вещицу за пояс. Оставив Сино-Одори отдыхать, трое мужчин вышли на крыльцо. Налившееся светом, яркое солнце стояло высоко над горизонтом, пронизывая своими тёплыми лучами всё вокруг. Жители деревни спешили по своим делам, иногда приветствуя дзёнина издалека лёгким кивком головы и вовсе не ведая о всех тех заботах, что омрачали его думы. Масамунэ невольно обвёл долгим взглядом ставшие такими знакомыми дома и улочки деревни синоби. «Всего день на сборы! Всего один день… А уже завтра мы покинем эти места и перед нами будет лежать лишь дорога, ведущая в неизвестность» — он искоса поглядел на Кадзу, стоящего рядом в лучах ласкового солнца. По окаменевшему лицу ниндзя невозможно было прочесть его мысли, что впрочем уже ничуть не удивляло ронина. Завтра этот синоби станет его напарником и товарищем, если повезёт выжить — то на достаточно долгое время. Им придётся делить кров и пищу каждый день, прикрывать друг другу спину в бою и работать сообща на благо совместной цели. Готовы ли они оба к подобному? Масамунэ молча усмехнулся. Увидим. — Кадзу, — вдруг вырвал его из задумчивости голос Такао. Ронин обернулся и увидел, что маг пристально и настороженно смотрит куда-то под ноги синоби. — У тебя нет тени. Недоумевая, Масамунэ и сам глянул на землю у их ног. Все трое стояли прямо под ярким утренним солнцем и он чётко видел пятно своей собственной размытой тени, тёмные очертания фигуры Такао рядом с нею, и… более ничего. У ног Кадзу не было и следа привычной черноты. Синоби раздражённо выдохнул. — Гъюки, — процедил он. Черты лица Такао стали жёстче, суровее, синие глаза сузились. А ронин непонимающе переводил взгляд с одного на другого, и наконец спросил, нахмурившись: — Что это значит? — Значит, что проблем у меня стало на одну больше, наблюдательный, — раздражённо прошипел синоби. — Ещё немного, и потеряю им счёт. — Значит Гъюки успел выпить твою тень, — медленно проговорил Такао, всё так же глядя ему под ноги. — Это объясняет… — Ничего нового это не объясняет, — зло прервал его Кадзу. — Тварь жива, так ведь? А значит никуда мне от неё не деться. — Гъюки обитает в водопадах и прудах, — в обычно спокойном голосе Такао сквозила тревога, принизывая его тонкими леденящими нитями. — Тебе бы держаться подальше от воды. А вам завтра вокруг пруда ехать… — Сам сказал — единственный путь. Так что кончай мудрствовать, упрямый, — отрезал Кадзу. — Собираться пойду. Не дожидаясь ответа, он развернулся и направился прочь. К домику у пруда.***
Позже, когда солнце стояло в зените, все они вновь собрались в тренировочном зале. Мэй пришла вместе с Кадзу, удивительно спокойная, готовая ко всему. Масамунэ старательно искал встречи с тёмными глазами кицунэ, но она взгляд не поднимала, глядя только вниз, на свои напряжённо сцепленные руки. Одна из них всё ещё была перебинтована после недавнего ожога. Боль и назойливая повязка наверняка служили мрачным напоминанием о той ночи, когда она так много пережила. — Мэй, — приветствовал он её лёгким поклоном. — Я… рад тебя видеть. Как ты? — Всё хорошо, Масамунэ, — отозвалась девушка подчёркнуто вежливо, но всё так же не поднимая глаз. — Благодарю за заботу. Странная холодная дистанция, образовавшаяся между ними, заставляла его сердце сжиматься от тоскливой боли. Ему так хотелось сделать шаг к ней, преодолеть наконец это мучительное разделявшее их расстояние, коснуться её руки… Всего лишь кратким, мимолётным жестом — большего ему и не надо. Но вместо этого ронин только участливо спросил, указывая на её перебинтованное запястье: — Уверена ли ты, что тебе стоит сегодня утруждать руку? — Как я и сказала, всё хорошо, — ответила она ровным голосом. — Это пустяк. Приступим? Масамунэ молча кивнул. Ему казалось, будто бы она похудела и посерела за последние сутки — бескровные, плотно сжатые губы почти не выделялись на бледном лице, а под глазами залегли глубокие тёмные тени, свидетельствовавшие о ещё одной бессонной ночи. И тем не менее, шаг её был твёрдым, а движения решительны. Когда дзёнин попросил её выйти в центр зала и встать напротив Сатоши, Мэй не колеблясь взяла в руку деревянный тренировочный веер и встала в стойку. Наконец подняла на своего противника глаза. Они сверкнули мрачным огнём. Молодой синоби слегка поклонился и немедленно атаковал. Мэй нырнула под свистнувший над головою боккэн. Крутнулась на месте, пытаясь достать противника ударом в живот, но тот успел уклониться. Следующую его атаку девушке пришлось блокировать жёстко, приняв удар на плоскость веера. Масамунэ видел, как она поморщилась — острая боль наверняка отдалась в раненой руке, пронзая её до самого локтя. Но Мэй не выронила оружие и не отскочила. Вместо того чтобы отступить, кинулась в атаку, завертелась волчком вокруг Сатоши, осыпая того градом ударов — молча, сосредоточенно, со странной ожесточённостью. Немного обескураженный ниндзя пытался контратаковать, но кицунэ ушла от прямого удара по ногам, высоко подпрыгнув и кувыркнувшись в воздухе. И заскользила вокруг, текучая и неуловимая, словно вода. Веер со свистом рассекал воздух в опасной близости от лица Сатоши. А Масамунэ невольно залюбовался её быстротою и точностью, сквозившей в ней решимостью и… яростью? Кадзу и Такао за его спиною о чём-то тихо переговаривались, но ронин не слушал их. Он смотрел на неё. Ты всё можешь сказать своим телом в танце, ты делала это всегда, рассказывая историю о себе, которую невозможно было услышать — лишь почувствовать тихим трепетом в глубинах души. Поэзия твоего тела говорит со мною неуловимым ритмом, складывая в строки грацию движений. Что-то бьётся в твоей груди, будто животное, силясь вырваться наружу, но ты не освобождаешь его из клетки, не отпускаешь ярость на свободу, словно голодного зверя. Сохраняя самообладание, ты кружишься в своём опасном танце, каждым движением доказывая, что ты сильнее этого. Так продолжай же двигаться, молю тебя, продолжай. Твори своё искусство, ставшее смертоносным, не обращая внимания на шёпот за спиною. Я не смею к тебе прикоснуться, так позволь мне хотя бы смотреть на тебя, смотреть на тебя вечно, пока смерть не закроет мои глаза. В очередной раз боккэн Сатоши рассёк пустоту в том месте где только что была кицунэ. Быстрый кувырок — и внезапно она оказалась у него за спиною. Уверенно наметила точный, горизонтальный удар в шею. Свистнул веер и кицунэ отпрыгнула, выставляя перед собою руку для атаки магией. — Достаточно, — произнёс Масамунэ, понимая, что в реальном бою противник был бы уже мёртв. — Отлично, Мэй. Синоби одобрительно переговаривались между собою. Девушка глубоко поклонилась учителям, но лицо её оставалось непроницаемым. Не похоже было, чтобы кицунэ хоть сколько-нибудь радовала похвала. Даже от Кадзу. — Про добивание магией помнишь, хорошо, — отметил он. — Не потерялась. — А я подумал, что ты чтобы кровью не обрызгаться отпрыгнула, — усмехнулся Сатоши. — При таком-то ударе в шею крови будет много. Неподвижная маска на лице Мэй вдруг дрогнула, выражение глаз изменилось. Масамунэ видел, как в их бездонной глубине промелькнуло… воспоминание. Да, понял он, она уже знает — при ударе в шею крови бывает много. Знает, насколько много, помнит её вкус на губах, её отвратительный, липкий запах. Она вновь опустила глаза в пол, как бы невзначай потёрла висок пальцами. К ней подошёл Такао, деликатно тронул за локоть, отвёл чуть в сторону. — Я знаю, непросто то, через что ты проходишь сейчас… — донеслись до слуха ронина его тихие слова. — Но не теряй надежду. Даже осколок разбитого зеркала всё ещё сияет. Пусть сейчас ты чувствуешь себя потерянной, однако я знаю, что придёт день, и ты ясно увидишь перед собою свой путь. — Что, если это будет путь тьмы?.. — тихий шёпот в ответ, словно дуновение ветерка в весенней листве. Такао покачал головою, улыбнулся тепло и искренне. — Я в это не верю. Посвятив всю жизнь разрушениям и мести ты не возместишь то, что с тобою случилось. Оглянись вокруг — тебя окружают близкие люди, которым ты нужна. — И которые в опасности из-за меня, — надломленный голос девушки становился всё тише, а голова опускалась всё ниже. На миг задумавшись, Такао вдруг хмыкнул, будто бы что-то вспоминая. — Одна моя… ммм… новая знакомая… — маг сделал неопределённый жест рукою в воздухе, — недавно сказала мне, что опасности это неотъемлемая часть нашей человеческой жизни. Так что не страшись. Пока не сдаёшься — ты сильнее судьбы. Я позабочусь о тех, кто остаётся здесь, а ты позаботишься о тех, кто идёт с тобою. Договорились? Мэй наконец подняла на него большие, влажные глаза. Они сияли благодарностью и печалью. Пальцы нервно блуждали, теребя повязку на руке. Не зная как выразить всё, что у неё на душе, она с трудом нашла в себе силы кивнуть. — Прощаться трудно, — сказал дзёнин, серьёзно глядя ей в глаза. — И принимать изменения трудно тоже. Но постоянство жизни в том, что всё и всегда меняется. Уверен, однажды наши жизненные пути пересекутся вновь, лисица Мэй. А до тех пор… береги себя. Сдержанная улыбка и мимолётная грусть в колдовских синих глазах… Дзёнин позволил себе тепло прикоснуться к плечу девушки на пару мгновений, показывая своё расположение. Затем склонился в лёгком поклоне, прощаясь. Кицунэ ответила на поклон, с трудом сдерживая слёзы. А когда выпрямилась, Такао уже отвернулся, медленно направляясь к двери. Ронин сделал было шаг к ней, намереваясь подойти, но замешкался, размышляя, уместно ли будет тревожить девушку в такой момент. Пока он медлил, к ней чуть хромая, подошёл Кадзу, внимательно оглядел потерянное выражение лица девушки и проступившее под повязкою на руке алое пятнышко крови. — Домой, — коротко заключил он. — Отдохнуть нужно, стойкая. Мэй молча и покорно последовала за ним, опустив глаза. Масамунэ отметил, что она и вовсе старается не смотреть ему в лицо, словно опасаясь прочесть на нём нечто зловещее, пугающее. На нём? Или над ним? Несколько раз ронин замечал, что взгляд её испуганных глаз невольно скользит вверх, выше его головы, и замирает в безмолвном отчаянии. Масамунэ не знал, что это может означать, но состояние Мэй бесконечно тревожило его. Закрывшись ото всех, она запирала всю свою боль внутри, и он не в силах был ей помочь. Они ушли прежде, чем неясный рой его мыслей привёл ронина к какому-либо решению. Что ж, невольно подумалось ему, завтра начнётся их рискованное путешествие, и тогда, так или иначе, Мэй будет почти всё время рядом. Эта мысль грела и пугала одновременно. Коротко обсудив с дзёнином детали их завтрашнего отъезда, Масамунэ тоже направился к себе домой — собираться. Это не заняло так уж много времени. Привыкший вести сдержанный образ жизни и обходиться минимумом, ронин быстро сложил в дорожные сумки своё нехитрое имущество и решил наведаться в конюшню, проведать заскучавшую в последние дни Кирин. Его верная соратница, конечно же, ничего не знала о предстоящей дороге, и тоскливо переминалась с ноги на ногу в стойле, тычясь бархатным носом в руки хозяина. — Спокойно, девочка, — тихонько пробормотал Масамунэ, трепая лошадь по холке. — Скоро нам понадобятся все твои силы. Лошадь протяжно фыркнула и пару раз ударила копытом. — Неймётся тебе? — добродушно усмехнулся ронин, поглаживая шелковистую гриву. — Ну что ж, полагаю, можно и сегодня немножко размяться. Над лесом уже сгущались тихие сумерки, когда он вывел гарцующую лошадь из конюшни. Кирин едва не пританцовывала от радости, высоко вскидывая голову и возбуждённо раздувая ноздри. Вдвоём они прошли через деревню, сопровождаемые редкими безразличными взглядами. — Никому нет до нас дела, Кирин, — пробормотал Масамунэ, обращаясь то ли к лошади, то ли к самому себе. — Скорей всего, только рады будут, когда мы уберёмся отсюда. Самурай в деревне синоби — слыханное ли дело? Правда, я давно уже не самурай… Тихонько разговаривая и успокаивая лошадь своим голосом, он аккуратно повёл её по одной из их излюбленных прогулочных троп. Хорошо утоптанная, мягкая земля была здесь относительно ровной и длинноногая Кирин не рисковала сломать себе здесь шею. Лесные сумерки полнились стрекотанием цикад и редкими искрами взлетавших огоньков — то светлячки порхали в высокой траве. Волшебное зрелище завораживало, и Масамунэ остановился, залюбовавшись. Но вдруг, вдалеке среди деревьев, ему померещился всполох совсем другого огня. Он замер, силясь разглядеть — неужели? Кирин настороженно фыркнула, прядая ушами. Крепко сжав в руке поводья, ронин напряжённо вглядывался в сгущающуюся темноту. «Так близко? — встревоженно думал он. — Она решилась подойти практически к самой деревне? Не может быть!» Мимолётная вспышка живого лисьего огня, мелькнувшего меж деревьев подтвердила — может. Масамунэ схватился за рукоять катаны. — Этого не потребуется, — раздался поблизости мягкий женский голос. — Я не враг тебе, человек. Опираясь ладонью о массивный ствол вековой сосны, из-за дерева выступила молодая женщина, одетая в доспех. Угрожающее длинное оружие покачивалось у неё за спиною, но в больших янтарных глазах угрозы не было. Она просто стояла там, выжидая, давая ему возможность рассмотреть её. Масамунэ с удивлением отметил старинный доспех и знакомое ему лишь по рассказам статусное оружие женщин-самураев, которые почти исчезли, ещё с пол века назад. Почему-то вдруг вспомнился запах сладкого майского мёда и ласковое прикосновение женской руки к обветренной коже… Поспешно совладав с собою, ронин с достоинством поклонился, как того требовал этикет. — Приветствую тебя, онна-бугэйся. Она ответила грациозным поклоном. — Давно уже никто не называл меня так, — проговорила со странной грустью, протягивая руку навстречу потянувшейся к ней Кирин. На удивление обычно разборчивая в знакомствах лошадь с готовностью ткнулась носом в протянутую руку, требуя ласки. Мимолётно улыбнувшись, мёбу принялась почёсывать её загривок. Улыбка вышла удивительно открытая и искренняя, на миг обозначив ямочки на её щеках. — Странно, — заметил Масамунэ, внимательно наблюдая за ними. — Обычно Кирин более настороженно относится к чужакам. — А мы с нею знакомы — отозвалась огненная кицунэ. Смазанное воспоминание всплыло в памяти, превратившись в осознание. Ну конечно. В тот день он впервые увидел пятихвостую лисицу. Значит не показалось — она в самом деле была рядом с ним. Продолжая пристально её разглядывать, ронин осторожно спросил: — Тогда, на дне оврага… Зачем? Она в ответ лишь пожала плечами немного безразлично, не глядя на него и продолжая поглаживать ласкавшуюся к ней лошадь. — Ты был ранен. Я должна была удостовериться, что тебе не нужна помощь, — сказала так, будто это была самая естественная вещь на свете. — Мне стоит тебя поблагодарить… — начал было Масамунэ. — Не стоит, — прервала кицунэ, решительно пресекая этот разговор. — Лучше прогуляйся со мною немного, самурай. Масамунэ слегка обеспокоенно оглянулся на деревню, где как раз зажигались вечерние огни. Да, пожалуй, увести мёбу подальше отсюда будет не худшей идеей. — Хорошо, — промолвил он. — Но только я не самурай. Я ронин. Моё имя Масамунэ Араи. Она склонила голову, но ничего не сказала и не представилась, как того требовал обычай. Поэтому ронин молча пошёл вперёд, ведя лошадь под уздцы. Молчала и мёбу, шагая рядом с ним. Ощущение силы, исходившее от неё, странным образом не тревожило, а наоборот, рождало чувство спокойствия и удивительной безопасности, несмотря на неоднозначность ситуации. Быть может, мёбу действуют так на людей? Масамунэ не знал. Он лишь продолжал украдкой её рассматривать, одновременно опасаясь и желая встретиться взглядом с её янтарными глазами. — Зачем ты пришла? — решился наконец спросить он. — Разве не очевидно? — удивилась пятихвостая кицунэ. — Искала тебя. — Но зачем? — Чтобы в последний раз воззвать к здравому смыслу, — она усмехнулась, то ли насмешливо, то ли печально. — Люди… Вы играете с силами природы, которых не понимаете. Ногицунэ не человек, и легко всех вас погубит. Мы, лисы, живём тысячи лет, краткие человеческие жизни проносятся мимо нас, какие-то яркими вспышками, какие-то лишь мимолётными искрами. А мы продолжаем существовать, застывшие в вечности, неизменные. Возможно, ногицунэ юна и пока не поняла этого. Но она поймёт. Скоро. — Нет, — Масамунэ решительно мотнул головою. — Она готова была пожертвовать жизнью ради меня. И не раз. Кицунэ повернула к нему голову, бросила мимолётный взгляд через плечо, наполненный странной печалью. — Ты так и не понял?.. Это уже не она. — Ты ошибаешься, — возразил ронин спокойно и твёрдо. — Отступись. Куноити тебе больше не поможет. — Знаю, — мёбу с неудовольствием поморщилась. — Видела, как она расшиблась. — Видела? — изумился Масамунэ. — И не попыталась спасти? Мёбу несколько неопределённо пожала плечами, взглянула в темнеющее небо. — Решила не вмешиваться в её Судьбу. Я не могу спасти человека, если он губит сам себя. Ронин молчал, с каменным лицом глядя прямо перед собою. Он чувствовал, что этот разговор важен и он силился подобрать нужные слова, чтобы объяснить ей… Объяснить что? Любые его слова для неё будут звучать только как оправдание убийцы. Поэтому они вновь молча шагали рядом под сенью вековых деревьев. Повисшую тишину нарушало лишь цоканье копыт Кирин. Наконец Масамунэ, не выдержав, убеждённо произнёс: — Мэй не такая, как ты считаешь. В её душе, может быть, и есть тьма, но в ней также много и света. — Тем более, — с нажимом произнесла кицунэ, внезапно останавливаясь и глядя ему прямо в глаза. — Она должна понять необходимость принять смерть. — Всё сложнее, чем ты думаешь… — Нет, всё просто, — отрезала она. — Ей не нужно бежать. Тебе не нужно быть рядом с нею. Масамунэ нахмурился, сурово сдвинув брови и пряча руки в рукавах кимоно. Посмотрел грозно, внезапно решая дать отпор. — Не тебе решать, что мне нужно. Пятихвостая кицунэ лишь взглянула на него с глубоким сожалением, даже сочувствием. — Верность… благородное качество, — произнесла она спокойно. — Но крайне прискорбно, когда принадлежит она не тому человеку. — Наш разговор ни к чему не приведёт, — всё так же сурово констатировал Масамунэ. — Никто из нас не сдастся. — Вижу. Значит, вы всё же собираетесь бежать. Мёбу помедлила несколько долгих мгновений. Уголки чётко очерченных губ изогнулись в горькой усмешке. — Что ж, тогда… да начнётся гонка.