Лисьи ночи. Новый этап

«Как быстро летит луна! На неподвижных ветках Повисли капли дождя». Мацуо Басё

      Четверо всадников, верхом на измученных лошадях, стояли посреди маленькой грязной рыбацкой деревушки, хмуро взирая на большое обшарпанное здание, возвышавшееся перед ними. Смолистый дух речной пристани, запах протухшей рыбы и мокрого дерева перемешивался здесь с лёгким дымом и запахами кухни, доносившимися из-за приоткрытой двери харчевни. Судя по гомону людских голосов и редким пьяным выкрикам, внутри этим вечером было людно. Дождь помешал всем делам, загнав жителей деревни в тёплое помещение и заставив коротать досуг за рюмочкой сакэ и разговорами.       Борясь с нехорошим предчувствием, Мэй внимательно огляделась вокруг. Вечер нависал над миром грядою тяжёлых мокрых туч, делавших его ещё более тёмным и грозным. Вокруг, куда ни глянь, виднелись лишь ветхие кособокие домишки, поглядывавшие на неё из-за шатких заборов. А за ними не было видно ничего, кроме серой дымки да ряда мокрых деревьев, кольцом обступивших поселение. Редкие прохожие стремились свернуть на грязные боковые улочки, едва лишь завидев вооружённых всадников.       Но не все. Некоторые из них, те, что покрупнее и побойчее, окинув чужаков недружелюбным взглядом, направлялись в харчевню — распространить новости, не иначе. Кадзу тоже заметил, Мэй поняла это по его напряжённым рукам. Лицо синоби оставалось спокойным, ничего не выражая, но кицунэ знала его уже достаточно хорошо, чтобы заметить чуть подрагивающие кончики пальцев в опасной близости от скрытого оружия. Одно движение — и в ладони окажутся непонятно откуда взявшиеся смертоносные сюрикены или готовый к броску нож. Они с Масамунэ обменялись быстрыми взглядами.       — Дрянное место, — подтвердил ронин хмуро. — Весь местный сброд стекается сюда. Начинаю думать, что ночёвка в лесу была не такой уж плохой идеей.       — Поздно, медлительный. — Внимательные глаза Кадзу подмечали, казалось, мельчайшие детали. — Уже внимание к себе привлекли.       — Пахнет оттуда неплохо, — попыталась приободрить их слегка оживившаяся Сино-Одори. — Пахнет едой. Ну, помимо всего прочего…       — Да уж, — язвительно усмехнулся Кадзу. — Ароматы впечатляют. Ладно, позади поджидает опасность хуже, чем впереди. Двинули.       И четверо всадников тронули лошадей, въезжая в обшарпанный двор. Пока Масамунэ оглядывался в поисках коновязи, Мэй незаметно извлекла из рукава крохотный пузырёк, подаренный Сатоши.       «Пару капель по кромке распределить… — вспоминала она его слова, доставая спрятанный за поясом веер. — Почему жизнь всё время вынуждает меня делать это? Ладно… На самый крайний случай. Колдовать мне нельзя, боевой веер где-то в седельных сумках. А так хоть не останусь беззащитной».       Мэй старалась не думать о том, что она превращает сейчас обычный предмет обихода в смертельное оружие. Пыталась не представлять, что будет, если ей придётся им воспользоваться. Она просто хотела быть готовой ко всему, как Кадзу и Масамунэ. И будь она трижды проклята, если допустит, чтобы кто-то из них пострадал из-за неё. Больше никогда. Она будет драться, она будет убивать, если понадобится, она сожжёт весь мир дотла…       Нет! Мэй прикрыла глаза, усилием воли усмиряя взметнувшуюся в душе бурю, напоминая себе о смирении и контроле, выравнивая вмиг сбившееся дыхание.       Ты никогда не просишь о воспоминаниях, но они всегда приходят не спрашивая. Время сжимается и застывает, руки дрожат, когда ты вновь и вновь прорываешься в одиночестве сквозь тьму, возвращаясь в то мгновение. Кровь в воде, дым в воздухе… Запах гари заполняет твои лёгкие. Кровавая луна окрашивает багровым небеса. Завеса порвана, и теперь ты видишь мир таким, каков он есть. Прошлое и будущее сливаются воедино, и ты не в силах отличить одно от другого. Шаг за шагом твоё тёмное сердце ведёт тебя в могилу. На лице прекрасная маска, но чистое зло скрывается в глубине твоих спокойных чёрных глаз. Ты слышишь рёв пламени, ты слышишь крики, но, опуская голову, продолжаешь идти — из тьмы к свету. Даже зная, что он может тебя испепелить.       — Чего притихла, задумчивая? — раздался рядом тихий голос.       Мэй вздрогнула оборачиваясь. Кадзу уже спешился, привязал своего Ши́то к ближайшему столбу и теперь подошёл к ней, намереваясь помочь девушке слезть с лошади. Цепкие глаза синоби успели заметить пузырёк с ядом в её руках, несколько вязких капель на изукрашенной кромке веера… и потемнели, становясь жёсткими. Но он ничего не сказал, церемонно подавая ей руку, словно покорный слуга благородной госпоже.       — Надеюсь, хоть коней у нас не украдут, — послышался недовольный голос ронина, так и не нашедшего коновязи.       Подойдя к своей Кирин, он ласково потрепал лошадь по холке, безмолвной ласкою благодаря за нелёгкий день.       — Лохматка не дастся, — уверенно заявила вдруг Сино-Одори, до этого с жадным интересом разглядывавшая вход в харчевню. — Она кусачая.       «Как и её хозяйка», — невольно подумала Мэй, пряча улыбку. Она приблизилась, встала рядом со своей предполагаемой служанкою, внимательно оглядела её лицо. Сино-Одори была бледна, но глаза сверкали любопытством и предвкушением.       — Начеку будьте, — бросил Кадзу коротко, и они с Масамунэ первыми вошли внутрь.       Местная харчевня представляла собою крайне замызганное тесное помещение с низкими потолками. В скудном освещении чадящих масляных ламп едва можно было разглядеть бедно одетый народец, ужинавший в угрюмом молчании, да потасканных пьяниц, ютившихся по тёмным углам и вовсю налегавших на сакэ. Компания местных удальцов, расположившаяся за самым большим столиком, то и дело оглашала воздух взрывами громкого пьяного хохота. Однако при появлении четверых чужаков вокруг, словно по команде, воцарилась гробовая тишина. Все взгляды были обращены к ним, и взгляды эти в большинстве своём были недружелюбны. Кадзу неосознанно заслонил собою Мэй.       Молчание затягивалось, становясь неловким, и Масамунэ деловито прокашлялся, делая шаг вперёд. За стойкою с самым важным видом маячил лысый щупленький господин, не менее потрёпанный жизнью, чем все остальные.       — Приветствую. — Масамунэ едва заметно снисходительно наклонил голову, подчёркивая свой высокий статус. — Я и мои спутники сбились с пути и нуждаемся в ночлеге…       — Спутники и спутницы, — уточнил хозяин заведения, беззастенчиво обшаривая девушек сальным взглядом. Но Масамунэ тут же возник перед ним, перекрывая обзор, и неприятный господин немедленно скис.       — Здесь харчевня, а не постоялый двор, — процедил он неприязненно, принимаясь деловито протирать стойку перед собою. — Покупайте еду или уходите. А если ухо́дите, то лучше уж совсем — из деревни.       Благородный ронин вспыхнул, кладя ладонь на рукоять катаны.       — Как смеешь ты разговаривать в подобном тоне с самураем? — грозно вопросил он.       Хозяин фыркнул, продолжая активно протирать стойку и даже не удостоив Масамунэ взглядом. Это было проявлением вопиющего неуважения, и Мэй поразилась его дерзости, но тут рядом с нею возник Кадзу. Неприметный за спиною ронина, но постоянно пристально оглядывающий помещение, он заметил, как под столами заблестели ножи, откуда-то взялись вилы и рыболовные крюки на палках. Отовсюду сверкали недобрые взгляды.       — Самурай, значит, говоришь, да? — протянул хозяин. — Стало быть, катана дорогая, из хорошей стали. Ежели продать, поди можно целое состояние выручить. А ещё мне сказали, вы на лошадях хороших приехали, это тоже замечательно. А уж девушки…       Не желая более выслушивать подобные мерзости, оскорблённый Масамунэ дёрнул катану из ножен, намереваясь зарубить негодяя на месте. Но на его руку внезапно легла ладонь Кадзу, удерживая.       — Ты со сколькими из них готов сегодня драться, вспыльчивый? — тихо прошелестел он. — Если ввяжемся, сильно похоже, что всю деревню вырезать придётся.       С трудом сдерживаясь, Масамунэ прожигал хозяина уничтожающим взглядом. Кольцо вокруг неумолимо сжималось, вынуждая их встать спинами друг к другу. Ситуация принимала самый неприятный оборот. Мэй медленно достала бумажный веер, смазанный ядом, и принялась слегка им обмахиваться, будто бы волнуясь. Сино-Одори потянулась поправить причёску, нащупала серебристый гребень в форме паука, мило, плотоядно улыбнулась…       — О, друзья мои, ну давайте же не будем горячиться. — Вперёд вдруг выступил тщедушный молодой рыбак в пёстрой, но грязной одежде. Кланяясь и разводя руками, он обращался к своим товарищам. — Зачем же обижать добрых господ? Не так часто к нам наведываются гости, да ещё и такие благородные.       Теперь он обернулся к Масамунэ, низко кланяясь ему и расплываясь в подобострастной щербатой улыбке. В верхнем ряду его зубов явно недоставало парочки. Жидкие усишки рыбака возбуждённо подрагивали, равно как и маленькая козлиная бородка. Закончив кланяться несколько озадаченному таким поворотом ронину, он приступил пресмыкаться перед Мэй.       — Добрейшая, прекраснейшая госпожа, — приговаривал он. — Соблаговолите простить этих недостойных! Видят духи, не так часто в наших краях возможно лицезреть столь сиятельную красоту! — возопил он, закатывая глаза. — Безумцы просто потеряли головы… Если вы столь же мудры, сколь и прекрасны, не держите на них зла. Йоши сейчас всё уладит, да-да, уладит обязательно, не сомневайтесь.       Он обернулся к своим односельчанам, подбоченился и негодующе оглядел их. Маленькие глазки сузились, становясь злыми.       — Слыхано ли дело, с вилами на самурая кидаться, — едко зашипел он. — Совсем ополоумели? Сколько из вас готовы с жизнью сегодня расстаться? А? Толпою-то, поди, смелые, да только ума совсем нету! Пейте свой сакэ, люди, и нечего беспокоить благородных господ. А особенно когда господа угощать изволят… так ведь?       Он обернулся к ронину, одновременно хитро и заискивающе улыбаясь, не переставая на всякий случай неистово кланяться. Рядом с Мэй заинтересованно хмыкнула Сино-Одори, с любопытством наблюдая этот спектакль. Воспользовавшись тем, что Масамунэ потерял дар речи от подобной наглости, Кадзу сунул хозяину пару монет.       — Сакэ на наш счёт, — сказал коротко.       Толпа взорвалась приветственными криками, радостным гомоном. Разговоры тут же возобновились, и недоброжелательность была вмиг забыта. Только хозяин харчевни скептически взглянул на лежащие перед ним монеты и недовольно скривился.       — Маловато этого на всех будет, — буркнул он. — Или вы дрянным сакэ угощать всех собираетесь?       Окинув хозяина сего сомнительного заведения недобрым взглядом, Кадзу докинул ещё пару монет. А вокруг Масамунэ и Мэй уже хлопотал пронырливый оборванец.       — Ночлег, говорите, вам надобно? Не извольте беспокоиться, Йоши всё устроит в лучшем виде! Йоши обо всём позаботится, всё сделает как надо… Вы же добрые, щедрые господа, не так ли? Вы же не оставите Йоши без благодарности?       Мэй одарила его благосклонной улыбкою и сложила веер. На лице Масамунэ всё ещё читались следы былого негодования, но он всё же взял себя в руки и веско произнёс.       — Это благородная госпожа Мэй Ёсинага, дочь самурая Ёсинага. Я её сопровождающий и моё имя Масамунэ Араи.       — Безмерно рад, безмерно рад. — Йоши кланялся столь рьяно, что казалось, вот-вот переломится пополам. — Йоши Годо, ваш покорный слуга. Пойдёмте прочь из этого дурного места, прекраснейшая госпожа…       — А еды купить?! — негодующе взревел хозяин харчевни, явно рассчитывая ещё немного нажиться.       — Зачем это? — моментально окрысился Йоши, оборачиваясь через плечо, и принялся сварливо тараторить. — У меня вся та же самая еда дома имеется. Я и самостоятельно гостей покормить способен! Можно подумать, у тебя тут что особенное подают, Таширо! Всё та же рыба да рыба одна! Эка невидаль!       И он суетливо замахал на хозяина руками, одновременно почти выталкивая «гостей» из харчевни. Хозяин в ответ, не скупясь, послал ему в спину несколько отборных ругательств.       — Ой-ёй, — тихо пробормотала Сино-Одори на ухо Мэй. — Такими проклятьями можно парочку демонов загнать обратно в Нараку. Я это, пожалуй, запомню. А ты, Мэй, не слушай, ты благородная, тебе только краснеть положено.       Кадзу слегка усмехнулся, глядя на ёкая.       — Чему учишься, способная…       Обеспокоенный Масамунэ, тем временем, старался всячески оградить Мэй от общества их сомнительного нового знакомого, всё время вертевшегося слишком близко к ней — по его мнению. Йоши безошибочно вычислил, что именно эта девушка является тою, кого сопровождает весь остальной небольшой отряд, и сосредоточил на ней всё своё внимание, неустанно осыпая комплиментами и развлекая разговорами. Суровый самурай, маячивший рядом, безусловно, внушал ему страх и уважение, а вот на слуг он и вовсе никакого внимания не обращал… давая тем самым прекрасную возможность Кадзу незаметно следить за ним. Мэй тихонько улыбнулась, отмечая, как синоби почти постоянно умудряется находиться за спиной у их беспокойного провожатого, снующего вокруг неё. Она знала — одно неверное движение в её сторону, и Йоши упадёт замертво ещё до того, как успеет понять, что произошло.       Но рыбак был само радушие и доброжелательность, нещадно заискивая при любой удобной возможности и щедро приправляя лестью любое произнесённое им слово.       — Не нужно такой благородной госпоже быть в окружении подобного сброда, — лепетал он, махая рукою в сторону харчевни. — Деревенька у нас небольшая, люди разные, ну сами понимаете… К чужим настороженные. Не надобно вам одним здесь оставаться, добрейшая госпожа, без сопровождения кого-то из местных, ой не надо. У этих недостойных, того и гляди, мыслишки дурные начнут появляться, уж я-то их знаю. Но теперь не извольте беспокоиться, Йоши здесь, Йоши обо всём позаботится. Ночлег мы вам устроим в лучшем виде. Домик у Йоши небольшой, зато там тепло и сухо, есть рыба и сакэ… Что ещё нужно таким скверным вечером, а?       — И ты готов нам предоставить свой дом для ночлега? — сурово уточнил Масамунэ.       — А то как же, добрейшая госпожа, а то как же, — оборванец подобострастно улыбался, игнорируя ронина и глядя только на Мэй. — Не так часто этот недостойный имеет честь принимать в своём доме столь прекрасную госпожу. Йоши уйдёт спать на чердак, не станет мешать господам отдыхать с дороги. Вы же не оставите моё гостеприимство без награды, не так ли, благороднейшая…       — Она с тобою разговаривать не станет, — отрезал наконец Масамунэ, сдвинув брови, и Йоши немедленно съежился, жалобно глядя на Мэй. — И да, разумеется, тебе заплатят за ночлег. По здешним меркам, я полагаю, хорошо заплатят.       Йоши просиял, неистово кланяясь и восхваляя щедрость прекрасной госпожи. Мэй натянуто улыбалась, в душе мечтая прямо сейчас освоить умение становиться невидимой. Сино-Одори, ничуть не скрываясь, закатила глаза. А Масамунэ на миг задумался, глядя на привязанных у входа в харчевню лошадей.       — Конюшни у тебя, вероятнее всего, нет… — пробормотал он, размышляя.       — Для ваших лошадок-то? — немедленно оживился Йоши. — Конюшни не имеется, ну так то не беда. Сарайчик найдётся, как раз хватит их от дождя укрыть. Там, правда, рыболовные снасти нынче хранятся, но это ничего, я приберу.       Ронин наметил даже некоторое подобие улыбки, узнав, что его Кирин не придётся ночевать сегодня под открытым небом. А довольный рыбак склонился в глубоком поклоне.       — Вы же вознаградите Йоши парой монет за хлопоты, добрые господа?       Прилагая все усилия, чтобы сохранить самообладание, Мэй тихо выдохнула и ответила лишь лёгким, едва заметным наклоном головы.       — Как прекрасно всё устроилось, как прекрасно! — возрадовался рыбак, театрально всплеснув руками, и его жидкие усики ликующе встопорщились. — Не правда ли чудесно, что мы встретились этим ненастным вечером?..       — Замечательно просто, — процедил Кадзу за его спиною.       Вздрогнув, Йоши обернулся и подозрительно оглядел стоящего перед ним человека, будто бы впервые его заметив. Злые тёмные глаза синоби кольнули его — недобро, предостерегающе. Едва заметно скривившись, рыбак моментально подавил проступившую на краткий миг неприязнь, вновь натягивая умильно-угодливое выражение лица и поворачиваясь к Мэй.       — Ну так идёмте же скорее, прекраснейшая госпожа, — заворковал он, вновь расплываясь в улыбке. — Вечер уж поздний, вы ведь верно устали с дороги? Неужто вы Йоши так ни слова и не скажете?       И пока Масамунэ отвязывал лошадей, проныра вновь предпринял попытку притереться поближе к Мэй, но на его пути неожиданно возникла Сино-Одори с огромным вьюком в руках.       — Я тебе скажу пару слов, — заявила она деловито. — Вот, поклажу неси.       И ёкай невозмутимо взвалила на него пару сумок с одеждой и сундучок с косметикой. Йоши крякнул, тощие ноги его подогнулись, и он едва сумел устоять в скользкой грязи.       — Но… лошадки… — выдавил он.       — Лошадки устали. — Сино-Одори любовно погладила спутанную гриву Лохматки. — А ты, судя по всему, нет, раз так много болтаешь.       Йоши застонал, почти не видя дороги из-за навьюченной на него поклажи.       — Да смотри, в грязь не оброни! — строго прикрикнула ёкай, видя, как он неловко елозит, то и дело оскальзываясь. — Госпожу прогневишь!       С облегчением выдохнув, Мэй благодарно улыбнулась ей, наконец избавленная от назойливого внимания Йоши. Сино-Одори хитро усмехнулась в ответ, по всей видимости тоже довольная собою.       Она пошла впереди, время от времени подгоняя нагруженного сумками Йоши, который сменил тактику и принялся теперь жалобно ныть. Но ёкай оставалась глуха к его мольбам и стонам, то и дело стращая бедолагу грозящими ему ужасными карами.       Мэй, Кадзу и Масамунэ, что вели в поводу лошадей, немного отстали, тихонько переговариваясь между собою.       — Насколько мы доверяем этому оборванцу, к которому сейчас идём домой? — напряжённо спросил Масамунэ.       — Ничуть. — Кадзу дёрнул щекою. — Но он один. Нас четверо. Попробует что-нибудь выкинуть… Поплатится.       — Он может быть полезен, — едва слышно проговорила Мэй. — Он знает местность. Возможно, сумеет подсказать, как нам вновь выйти на тракт.       — Если его односельчане не решат нас всё же прирезать этой ночью, — проворчал Масамунэ. — Мы одни, в какой-то глуши, никто даже не знает где именно. В таком месте очень легко пропасть без вести.       — Думаю, в нашем случае подобное будет непросто, — спокойно сказал Кадзу, поглядывая на Мэй.       Кицунэ опустила голову, вновь скрывая лицо за веером. Местные головорезы смотрели на неё как на лакомую добычу — ещё совсем недавно. Она помнила их жадные взгляды на себе. Несомненно, считали себя устрашающими и опасными в своём численном превосходстве. Упивались своей чудовищной бесчеловечностью. Они и не догадывались, что настоящее чудовище пришло к ним в деревушку этой ночью в образе невинной девушки…       — Не дёргайся, Араи, — услышала она голос Кадзу. — Пронырливый нажиться хочет, не убить.       — Надеюсь, что это так, — угрюмо ответил Масамунэ. — Ради его же блага.       А Кадзу окинул Мэй пристальным взглядом, безошибочно угадывая гнетущие девушку мысли. Никакой веер, скрывающий её лицо, не мешал ему читать строки сокровенных чувств в открытой книге её души — как и всегда. Кицунэ огляделась. Вокруг то и дело мелькали любопытные лица местных жителей, что появлялись неизвестно откуда в столь позднее время, глазея на приезжих. Кадзу не мог себе позволить к ней прикоснуться сейчас, поэтому лишь улыбнулся едва заметно, одними уголками губ. Но всё же на душе девушки посветлело.       Ты молчишь, опуская голову, ты поднимаешь взор лишь изредка — только чтобы заглянуть в его глаза. Ты живёшь как жила, улыбаешься случайным прохожим, и мечтаешь — несбыточно — просто коснуться его руки. Ты сломлена, и будто бы мертва внутри. Всё, что может принести тебе отрадное тепло, это подобные краткие мгновения. Обмануть бы реальность мрачную, убежать бы от этих жалящих взглядов. Оказаться бы вдвоём в безлюдном городе, не опасаясь нарушить условности и правила глупой морали…       Весьма скоро они добрались до окраины небольшого селения, где, по словам Йоши, и располагался его дом. Тощий рыбак к тому времени совсем выбился из сил, но вверенная ему ноша оставалась в целости и сохранности. Зорко следившая за этим Сино-Одори осталась довольна.       — Добрая госпожа а получу ли я пару монеток за… — принялся было жалобно скулить Йоши.       — Даже не думай начинать, — угрожающе проговорила ёкай. — Уши отрежу!       И, кажется, она присовокупила к этому парочку слов, услышанных ею недавно от владельца харчевни — для пущего эффекту. Йоши ахнул, но умолк незамедлительно, начиная опасаться этой девицы больше, чем самурая или же его слугу со злыми глазами.       Они вышли на самую окраину деревни, когда наконец радостные вопли их проводника возвестили о том, что он узрел впереди своё жилище. Воистину, домом назвать это было бы сложно — обветшалая хибара щеголяла кое-как налепленными заплатами дырявых стен, покосившаяся крыша того и гляди угрожала рухнуть на голову, скрипучая калитка, тоскливо повизгивая, хлопала на ветру.       Украдкой вздохнув, Мэй постаралась со смирением принять тот неоспоримый факт, что с теплом, уютом и безопасностью действительно придётся распрощаться, по крайней мере на какое-то время. Что ж… утешало лишь то, что по крайней мере, они все вместе, и никакие ужасающие опасности не угрожают им прямо сейчас. А даже ветхая крыша над головою всё же лучше, чем ночь под открытым небом, затянутым мрачными тучами, что грозили вот-вот вновь разразиться потоками дождя.       Тем временем Йоши, уже успевший привыкнуть к своей тяжёлой ноше, безжалостно толкнул ногою жалобно заскрипевшую калитку и, умудряясь на ходу ловко отпинывать с дороги разбросанный по дворику хлам, направился к двери. На его счастье, рядом со стёртым крыльцом располагалась так же кривоногая скамья, на которую он сложил вверенный ему драгоценный груз, немедленно принимаясь возиться у двери и отчаянно стараясь совладать с проржавевшим замком. Четверо путников, тем временем, удручённо оглядывались вокруг. Небольшой дворик сплошь порос сорной травою, повсюду в беспорядке валялись рыболовные снасти, чуть поотдаль у заборчика виднелась прохудившаяся лодка… Масамунэ только осуждающе покачал головою, но голодному Ши́то высокая трава пришлась по вкусу, и конь немедленно принялся её пощипывать. Выглядевший равнодушным для любого постороннего наблюдателя, Кадзу тем не менее пристально осматривал возможные подходы к дому и удачные точки обзора. Сино-Одори, ворча, проверяла цел ли багаж. А Мэй, замерев, глядела на подступавший почти к самому забору ночной лес, стараясь не думать, что где-то там за ними по пятам крадётся смерть. Её смерть.       Наконец, Йоши удалось отпереть дверь, и он, улыбаясь как можно любезнее, пригласил гостей внутрь, поспешно зажигая повсюду оплывшие огарки свечей. Быстро оглядевшись, Мэй с удовлетворением отметила, что внутри небольшого помещения всё было не столь плохо, как можно было предполагать. Разумеется, повсюду царил свойственный Йоши беспорядок, но по крайней мере здесь было сухо, имелась парочка потрёпанных футонов и циновок, которые можно было приспособить для ночлега, ну а когда в очаге весело затрещал огонь, девушка и вовсе приободрилась. Сино-Одори, порывшись в багажных сумках, увлекла её за собою в некое подобие жалкой банной комнаты, дабы ополоснуть лицо и переодеться в сухую одежду.       Когда они наконец остались одни, Мэй первым делом осмотрела и заново обработала рану ёкая, перевязала чистыми тряпицами. Выглядело всё не так уж и скверно, денёк бы покою — и рана возможно начала бы затягиваться. Но вот только никакого покою в их жизни пока не предвиделось. Сама Сино-Одори храбрилась и настойчиво порывалась примерить наконец новую для себя роль служанки.       — Ай-яй, — приговаривала она, стирая платочком следы размытой дождём косметики с лица кицунэ. — Придётся теперь заново красоту наводить.       — Думается мне, сейчас это не нужно, — Мэй с удовольствием стянула с себя мокрое кимоно, поспешно запахиваясь в сухой нагадзюбан. — Не для кого здесь прихорашиваться.       — Как это не для кого? — возмутилась Сино-Одори, помогая ей облачиться в верхнее кимоно и повязать пояс оби. — А как же Кадзу? А Масамунэ? И глаз не отводи, всё я вижу, как он на тебя смотрит. Если не для близких людей стараться быть красивой, так для кого же тогда?       Пряча улыбку, Мэй не стала смущать ёкая упоминанием о том, что Кадзу видел её уже всякой, в том числе и покрытой шерстью с головы до пят. И никакой её вид не отпугнул синоби, не заставил от неё отказаться. Впрочем, непосредственная Сино-Одори вряд ли бы смутилась этому, а вот сама Мэй до сих пор не могла преодолеть некоторую неловкость, что становилась ощутимее сейчас, когда и она, и Кадзу, всё время находились на виду.       Какими теперь следует считать их отношения? И какие проявления близости допустимы между ними? Сама девушка давно уже не сомневалась в том, каковы её чувства по отношению к этому молчаливому синоби со злыми глазами. Но разделяет ли их он? Или она была лишь временной гостьей в его доме, возможно лишь одной из многих женщин, что встречались ему на жизненном пути…       — Не нужно так хмурить лоб, — заметила Сино-Одори, взявшаяся заново наносить косметику на лицо своей «госпожи». — Морщинками обзаведёшься.       — Послушай, Сино… — нерешительно начала Мэй. — А с чего ты взяла, что Кадзу… Ну, что он…       Ёкай заулыбалась таинственно, хитрые огоньки заблестели в глазах. Она принялась расчёсывать мокрые волосы кицунэ.       — Тут сильно много думать не надо, — заявила уверенно. — Может, красивых слов он и не говорит. Но ты на поступки гляди. И сразу всё понятно станет.       Задумавшись, Мэй тихонько хмыкнула, почти не замечая, как Сино-Одори возится с её причёскою. Тем временем из-за двери донёсся запах запечённой рыбы. Ёкай заторопилась.       — Пойдём-ка, — сказала она, придирчиво оглядев проделанную над Мэй работу. — Ты уже красивая, дальше некуда. Теперь нужно поесть и поспать как следует.       Вместе они вышли в общую комнату, разделённую на две части узкой перегородкою из плетёного тростника. По всей видимости, она была призвана отделить спальный отсек от остального помещения, где располагался очаг, вокруг которого уже хлопотал Йоши, раскладывая на невысоком столике нехитрый бедняцкий ужин, да прилаживая над огнём закопчённый чайник. Завидев вернувшихся девушек, он принялся с удвоенной силою рассыпаться в любезностях, превознося их неземную красоту и невиданную добродетель.       Присев у очага рядом с Кадзу, Мэй наконец протянула к огню замёрзшие руки, с трудом отогреваясь. Синоби успел распаковать их походные одеяла и теперь накинул одно из них на плечи девушки, заботливо укутывая. Скользкий взгляд Йоши на миг зацепился за него, отмечая этот тёплый жест и благодарность, с которой Мэй заглянула в злые глаза слуги, который посмел прикоснуться к ней без разрешения. Но его тут же отвлёк Масамунэ, с деланным интересом расспрашивая про рыбацкое поселение.       — Кёкусен ничем особенно не примечателен, господин, — отвечал Йоши, доставая и протирая выщербленную посуду. — Всего лишь небольшая деревушка, коих по побережью реки во множестве можно встретить. Живём рыбацким промыслом, кое-как кормим себя, ну сами понимаете. Торгуем понемножку с поселениями покрупнее.       — Стало быть, ты знаешь, как отсюда выбраться на тракт?       — А то как же, благородный господин, — осклабился Йоши, демонстрируя прорехи в ряду пожелтевших и гнилых зубов. — Как не знать. Всего пару дней пешего пути, и будете на тракте. А ежели по реке сплавиться, так и вовсе быстро, считай и дня не займёт.       — Нет, — отрезал Масамунэ категорически. — Плыть на лодке означает оставить лошадей в этой… кхм… деревне.       — Время теряем, господин, — заметил Кадзу, и хоть слова эти были почтительны, в тоне его не ощущалось уважения и трепета, кое следовало бы ему испытывать перед самураем.       — Нет, — повторил Масамунэ упрямо. — Я Кирин не брошу, не бывать этому.       Их взгляды скрестились, словно стальные клинки. Чей меч окажется прочнее? Йоши скукожился, прячась где-то за чайником и украдкой за ними наблюдая — лишь поблескивали хитрые глазёнки, да подрагивали от любопытства жиденькие усы. Слыханное ли дело, слуга перечит своему господину, благородному самураю? Заметив его неуместный интерес, Мэй сочла нужным мягко вмешаться.       — У нас ещё будет время обсудить это поутру, — непринуждённо сказала она, протягивая руку за чашкою чая. — А сейчас нам всем стоит отужинать, воздав господину Йоши благодарность за его гостеприимство.       Нищий рыбак, вероятно впервые слышащий в свою сторону подобное обращение, раздулся от гордости, одёрнул своё кроткое пёстрое кимоно, разглаживая складки и чинно поклонился.       — Уж извольте отведать, благородные господа, — елейно приговаривал он, раскладывая по тарелкам рыбу да скудные порции риса. — Чем могу, тем и делюсь. Не побрезгуйте, только рыбой и богата наша деревенька. Рыбой, да суевериями…       — Суевериями? — с любопытством переспросила Сино-Одори, до того с неудовольствием взиравшая на палочки в своей руке.       — Угу, — подтвердил Йоши и скорбно возвёл глаза к потолку. — Глупые люди, невежественные… Всего-то и развлечений у них, что пить сакэ да к старой Камэ бегать.       — Это кто такая?       — Местная сумасшедшая старуха, — вздохнул Йоши. — Вон, живёт на краю деревни. Говорят, будто бы она умеет видеть будущее. А как по мне, так просто из ума выжила…       — Разве люди не боятся её, как ведьму? — будто бы невзначай спросил Масамунэ, бросив мимолётный взгляд на Мэй.       — Дык ведь она не колдует ничего, — отмахнулся Йоши, с удовольствием уплетая рыбу. — Только несёт всякое, непонятное. Но многие говорят — сбывается.       «А вдруг и правда видит? — подумала кицунэ, вяло ковыряя палочками рис. — Моё будущее так туманно и непонятно… И вместе с тем столь опасно! Что если моя судьба предрешена и все попытки бороться напрасны? Вдруг мне суждено стать погибелью для самых близких?..»       — Я хочу её увидеть, — сказала вдруг она.       Сино-Одори едва не выронила палочки.       — Мэй! — Масамунэ поражённо глядел на неё. — Зачем?       — Желаю послушать, что скажет. Можешь считать это праздным любопытством или моим капризом, — холодно отозвалась девушка. — Но я хочу посмотреть на неё.       — И я хочу, — внезапно поддержала Сино-Одори и с нажимом произнесла: — Посмотреть.       Масамунэ понял её, но тем не менее прилива энтузиазма не испытал. Он собирался было вновь возразить, но Кадзу тихо кашлянул.       — Напоминаю, что обсудить подобные вопросы мы можем и после.       Красноречивый взгляд в сторону крайне заинтересованного Йоши напомнил не привыкшему играть роли ронину о необходимой секретности. Кадзу же для приличия поклонился и добавил:       — Нынче все слишком устали с дороги.       Колкие глаза синоби пронзили острым взглядом их гостеприимного хозяина, и Йоши спохватился, нервно заёрзав.       — О да, да, — заторопился он, допивая чай. — Благороднейшим господам надобно отдыхать. Вот там, за перегородкою, вы найдёте пару свёрнутых футонов. У меня имеется ещё один, запасной, но боюсь, это всё.       Он жалко свесил усишки и низко поклонился.       — Этого хватит, добрый человек, — Масамунэ едва заметно обозначил поклон, слегка склонив голову. — Мы благодарны.       Он кивнул Кадзу, и синоби с неудовольствием положил перед рыбаком несколько монет.       — О… О-о! — заголосил Йоши. — Это добрейшие господа осветили своим появлением моё скромное жилище! Нечасто Йоши доводится проводить вечер в столь изысканной компании! Сей недостойный никогда не забудет появление столь сиятельной госпожи в своём доме! — он исступлённо кланялся в сторону Мэй, незаметно сгребая выделенные ему монеты. — Но теперь Йоши должен оставить вас, дабы вы могли как следует отдохнуть! Я удалюсь на чердак и не стану никоим образом вас беспокоить, благородные господа. Но если вдруг случится так, что сей недостойный сможет ещё чем-либо услужить, вам стоит лишь позвать, и я вновь буду в полном вашем распоряжении…       — Мы поняли, — довольно бесцеремонно прервала его причитания Сино-Одори. — Теперь скройся с глаз. Госпоже покой надобен.       Не переставая низко кланяться, Йоши пятился спиною вперёд в сторону лесенки, ведущей на чердак. Продемонстрировав немалые чудеса акробатики, он умудрился взойти на неё и исчезнуть в тёмном входном отверстии, не переставая подобострастно желать всем добрейшей ночи. Когда маленькая дверца за ним захлопнулась, все выдохнули с облегчением.       — Ну а теперь, — Масамунэ обернулся к спутникам. — Может нам стоит обсудить наши планы? Мэй, не объяснишь ли, что за странная идея…       — Нет, — прервал его Кадзу, понижая голос. — Рано расслабился, доверчивый. Думаешь, он не слушает?       И синоби кинул выразительный взгляд в сторону лестницы на чердак. Масамунэ умолк, размышляя.       — Уже понял, с нами всё не так просто, — продолжал Кадзу едва слышно. — Слушать будет в оба уха, не сомневайся.       — Паршивый тип, — поморщился Масамунэ, тоже понижая голос до шёпота. — Как спокойно спать в его доме? Того и гляди, попытается обокрасть или зарезать. А у нас ещё другая проблема настичь в любой момент может.       — Караулить будем, — отозвался Кадзу, внимательно оглядывая помещение. — По одному.       — Мне кажется, я могу почувствовать, насколько она близко, — тихонько проговорила Мэй. — Ну… наша проблема то есть.       — Не вздумай, — зашипела Сино-Одори взволнованно. — Ты почувствуешь её, а она тебя. Скверно выйдет.       — Права, осторожная, — согласился с нею Кадзу, поправляя одеяло на плечах Мэй и заглядывая ей в глаза. — Лучшее, что ты можешь сделать, это отдохнуть.       — Значит решили, — произнёс Масамунэ, отводя глаза, чтобы не видеть, как Мэй трепетно сжала руку Кадзу, что легла на её плечо. — Я первым караулить стану.       — Нет, — мотнула головою Сино-Одори. — Лучше мне этим заняться.       — Сино, ты ранена, — мягко сказала Мэй, всерьёз беспокоясь за ёкая. — Тебе нужен отдых.       — Ну так на крыльце и отдохну, — заявила та.       — Разумно ли это? — нахмурился Масамунэ. — Из нас всех лишь я полностью здоров и могу дать вам время для отдыха.       — Ты способен распознать в проходящей мимо девушке пятихвостую кицунэ, ронин? — тихо зашептала ёкай. — Я вот способна. Увижу её, если подойдёт, услышу, если подкрадётся. Ты не можешь отрицать, что я сейчас подхожу лучше всех.       Продолжая хмуриться, Масамунэ с неудовольствием согласился.       — Но я приду сменить тебя через несколько часов после полуночи, — проворчал он. — Если всё будет тихо. Потом меня сменит Кадзу.       — Как хотите, — пожала она плечами, сгребая на тарелку остатки еды, и поднялась, явно намереваясь забрать их с собою. — Доброй ночи, Мэй.       Кицунэ с благодарностью поклонилась. Ёкай жертвовала своим сном, чтобы дать ей время для отдыха. Чувствуя себя виноватой, кицунэ старалась убедить себя, что это необходимо, ведь ей нужно восстановить магические силы — в случае если мёбу действительно их найдёт… увы, они могут понадобиться.       Почему-то глубоко в душе она была уверена — пятихвостую лисицу не остановит ни разящая катана Масамунэ, ни смертоносные ножи Кадзу, ни острые зубы Сино-Одори. Если мёбу придёт — она придёт за Мэй, и именно Мэй предстоит принять на себя удар. Это было правильно. Девушка тихо вздохнула. Всё о чём оставалось молить богов, так только лишь о том, чтобы никто из близких людей не пострадал по её вине.       Почувствовав, как сжались руки Кадзу на её плечах, Мэй слегка повернула голову, только сейчас заметив, что они остались наедине. Масамунэ отправился следом за Сино-Одори, прихватив циновки и пару одеял, дабы проследить, чтобы ёкай устроилась удобно. Благородный ронин тоже чувствовал себя виноватым.       — Всё ли правильно мы делаем? — задала Мэй вслух так волновавший её вопрос.       Кадзу лишь горько усмехнулся в ответ.       — Делаем, что можем, трепетная. У жизни нет правильных или неправильных ответов. Сегодня так, завтра может по-другому будет.       — Лучше? — скептически спросила Мэй, отвечая такой же невесёлой улыбкой. Она давно уже потеряла веру в то, что может быть лучше.       — А прямо сейчас всё так уж плохо? — вкрадчиво прошелестел синоби, обдавая её ухо горячим дыханием и крепче сжимая девушку в объятиях.       Его губы нежно коснулись её шеи, оставляя невесомый поцелуй. Затем ещё один, и ещё… Мэй невольно зажмурилась, чувствуя как по коже бегут мурашки от пылающих жаром прикосновений.       — Нет, точно не прямо сейчас… — прошептала она еле слышно.       Поцелуи стали настойчивее, опускаясь ниже, к ключицам. Одеяло упало с плеч, но кицунэ больше не было холодно. Рядом с ним ей не могло быть холодно.       — Кадзу… нас увидят… — простонала она, отчаянно сопротивляясь накатывающей сладкой неге.       — Пустое, — отозвался синоби и добавил чуть громче: — Всё равно собирался убить этого любопытного.       Мэй показалось, что над ними что-то стукнуло, свалившись. Улыбка Кадзу стала зловещей. Он сделал движение, собираясь подняться, но Мэй схватила его за руку, удерживая. Хлопнула входная дверь, повеяло прохладою, и в комнату вошёл Масамунэ, отряхивая кимоно.       — Грязь повсюду немыслимая, — проворчал он и оглядел лица друзей. — Что у вас тут?       — Как раз рассуждали, сколь нехорошо подслушивать, — заметил Кадзу язвительно, после паузы прибавив: — Господин.       Понимая намёк, Масамунэ неприязненно посмотрел в сторону лестницы на чердак.       — Обсудим это утром, — предложил он. — А сейчас было бы неплохо всё же постараться поспать.       И он принялся расстилать один из ветхих, набитых соломою футонов, оставленных им в углу. Молчаливо соглашаясь, Кадзу невозмутимо принялся готовить постель для них с Мэй — в закутке, отделённом плетёной перегородкою. Масамунэ кинул взгляд в его сторону, и на его благородном лице отразилась смесь самых разных чувств. Однако что-либо сказать по этому поводу ронин не решился, молча улёгшись в своём углу и тактично отвернувшись к стенке. Своё одеяло он отдал Сино-Одори, поэтому теперь лишь поплотнее завернулся в верхнее кимоно, укладывая катану прямо перед собою — так, чтобы обнажить клинок можно было молниеносно.       Пока смущённая Мэй укладывалась в приготовленной для них постели, Кадзу обошёл помещение, задувая свечи, проверил окна, выглянул за дверь. Убедившись, что всё тихо, он подкинул дров в очаг и бесшумно опустился на футон рядом со своею кицунэ. Невозмутимо обнял сзади одной рукою, прижал к себе, как обычно уткнувшись носом в её волосы. Мэй молчала, замерев — одновременно радуясь его привычной близости и чувствуя себя неловко. Тихо потрескивал огонь в очаге, плясали по стенам причудливые тени. Где-то в темноте за окном ветер стучал ветками мокрых деревьев.       — Вспомнил вдруг, — шепнул Кадзу ей на ухо. — Как впервые выбрала со мною ночевать, робкая. Тогда, в лесу, по дороге в деревню клана. Ронин негодовал, Сатоши ёрничал, но тебе было всё равно. Почему сейчас так напряжена?       Мэй невольно улыбнулась, вспомнив тот вечер в начале зимы. Свой внезапный порыв станцевать посреди леса, жаркие поцелуи у костра, горсть кедровых орехов поутру… Её сердце болезненно, но сладко щемило тогда предчувствием перемен, а тело будоражило ощущение его близости — близости того единственного человека, который был ей нужен. Как много времени прошло с тех пор? Увы, перемены не всегда оказываются такими, как хотелось бы, а её близость нынче опасна для любимого человека. И теперь она танцует совсем другие танцы.       С той проклятой ночи, когда тьма пробудилась внутри неё, жизнь лишь осыпала Мэй новыми и новыми ударами и иногда кицунэ казалось, что она просто ждёт неизбежного печального конца.       И всё же, она с благодарностью сжала руку Кадзу, понимая его желание ободрить её приятными воспоминаниями. Ей было хорошо с ним тогда, хорошо и сейчас. А остальное неважно. Пытаясь изгнать из головы все тревожные мысли и страхи, она слегка поёрзала, устраиваясь поудобнее в объятиях синоби и приказала себе попытаться поспать.       Однако же, сделать это оказалось не так просто. Пару раз кицунэ проваливалась в тревожную, зыбкую дрёму, из которой её неизменно вырывало нервозное беспокойство, вызванное то ли незнакомой обстановкою, то ли опасной ситуацией, в которой все они находились ежеминутно. Наконец сдавшись, Мэй просто лежала с открытыми глазами, невидяще уставившись в потолок. Время текло мимо неё медленной, тягучей тишиною, заполняя комнату. Огонь в очаге погас, и едва тлеющие угли не в состоянии были развеять окружающий сумрак. Кадзу спал рядом, она слышала его ровное дыхание. Это должно было бы успокоить Мэй, но почему-то сейчас наоборот, порождало странную тянущую тоску в груди.       «Что я делаю? — думала она, глядя в темноту. — Пытаюсь подружиться с чудовищем, каждую ночь подкрадывающимся к изголовью моей постели, поладить со зловещими голосами в своей голове. Бегу без оглядки, бегу неведомо куда… Могущественный враг позади, неизвестный враг впереди. И самые дорогие люди в опасности рядом со мною».       Повернув голову, кицунэ поглядела на спящего Кадзу.       «Ты никогда не сдашься и никогда не отступишься, я знаю. Не отступишься, даже если нужно будет отступиться. Ты пытаешься спасти меня, но я вижу, как смотришь, затаив дыхание, опасаясь что я сорвусь. Боишься ли ты меня? Считаешь ли меня безумной?»       Мэй коротко выдохнула в темноте, сжимая в руках одеяло. В ночной тишине шёпоты страхов становились громче в её голове, а мысли раздирали на части, поглощая полностью. И когда слушать их становилось невыносимо, кицунэ неслышно выскальзывала из постели, оставляя Кадзу сладко спать в неведении и исчезала в ночи. Возвратившиеся воспоминания о жизни в лесу, вернули и способности, приобретённые за это время — в том числе и умение передвигаться бесшумно. Да, она никогда не отходила далеко — часами стоя на террасе их дома, глядела в сторону простиравшегося неподалёку леса, в отчаянных попытках найти баланс между собою прежней и… собою настоящей?       Вот и сейчас она аккуратно откинула одеяло и выбралась из постели, не потревожив синоби ни одним лишним движением. Подхватила обувь и осторожным, плавным шагом двинулась прочь, обходя тлеющий красноватыми углями очаг. Привыкшие к темноте глаза отметили ронина, так же крепко спящего на другом конце комнаты.       Почти не всколыхнув пропитанный запахом рыбы воздух, Мэй скользнула к выходу. С замиранием сердца приоткрыла дверь. Лёгкое движение, неясный шорох, едва заметное дуновение прохлады… и кицунэ уже оказалась на крыльце, плотно прикрывая дверь за собою. Наклонилась, поспешно надевая обувь — твёрдый камень холодил ноги сквозь тонкие белые носочки таби. А выпрямившись, встретила пристальный взгляд тёмных глаз Сино-Одори. Свив практически гнездо их одеял и циновок, ёкай удобно устроилась в тени под нависавшим над крыльцом козырьком, чем-то аппетитно похрустывая. Стоявшая рядом с нею тарелка почти опустела.       — Не спится? — тихонько спросила она, оглядывая Мэй.       — Беспокойно мне, — отозвалась кицунэ. — Решила подышать свежим воздухом.       Сино-Одори понимающе кивнула.       — Ночью под открытым небом хорошо. Лучше, чем в вонючем доме рыбака. Луна, звёзды… и лес рядом.       Мэй взглянула на небо. Налетевший с гор ветер развеял тучи, разметал их по небосклону рваными клочьями. Луна высокомерно поблескивала среди них, время от времени являя свой окутанный призрачным сиянием лик, серебря верхушки деревьев и заставляя их бросать на землю длинные чёрные тени. В её холодном свете отчётливо виднелись сверкающие капли дождя, дрожащие на высоких стеблях травы, лежащие на душистых ночных цветах. Мэй прикрыла глаза и с удовольствием вдохнула свежесть омытого дождём мира.       — Ты поэтому так хотела сторожить? — спросила она Сино-Одори, задумчиво наблюдавшую за нею. — Тебе здесь привычнее?       — Угу. Как и тебе.       Мэй вздрогнула, удивлённо оборачиваясь к ней. Глаза ёкая поблёскивали в темноте загадочными огоньками, отражая свет далёких звёзд.       «Она будто видит меня насквозь, — растерянно подумала кицунэ. — Будто понимает мою томительную тягу… Зов ночного леса, который мне всё сложнее игнорировать. Моё тайное желание снова почувствовать свободу и силу… Это зверь во мне стремится вырваться наружу? Или я всегда была такой, просто не позволяла себе это принять?»       Сино-Одори вздохнула, вновь заворачиваясь в одеяла, и беря с тарелки последнюю лепёшку.       — Только далеко не уходи, — спокойно сказала она.       Поражённая, Мэй неверяще глядела на неё несколько долгих мгновений. Ни Кадзу, ни Масамунэ ни за что не позволили бы ей одной уйти ночью в лес. А Сино-Одори… доверяет? Или считает, что всё равно остановить не сможет?       «Скорее, полагает, что она не вправе меня останавливать» — поняла кицунэ.       — Обещаю, — только и сказала она, с благодарностью взглянув на ёкая.       Темнеющий вокруг незнакомый лес манил нераскрытыми тайнами, в его глубинах кипела, скрытая ото всех, удивительная ночная жизнь. И Мэй была её частью, она знала это. Каждую ночь она слышала зов леса, каждую ночь всё больше вспоминала, каково это — быть с ним единым целым. Днём играя роль благовоспитанной девушки, ночами она тихо мучилась, пытаясь заставить себя вновь забыть, но было поздно.       Первые всплывшие в твоём сознании воспоминания словно пробили плотину, и вот твоя голова наполнилась целым потоком странных снов, образов и воспоминаний. Они появлялись одно за другим, перемешиваясь друг с другом, и ты чувствовала, что тонешь в них и теряешь понимание себя. Где во всем этом бардаке из разрозненных образов твоя жизнь, а где выдумка?       Легко сбежав с крыльца, Мэй ступила на ведущую от дома дорожку, поросшую травою. Влажная земля поглотила все звуки и она бесшумно двинулась вперёд, мимо маленького сарайчика, откуда доносилось фырканье лошадей, всё дальше и дальше — туда где темнели раскидистые деревья.       Одиночество стало печальной необходимостью для той, что теперь тяготилась обществом людей, зачастую не смея взглянуть им в глаза. Чувство вины поселилось в смятённой душе, такою тяжестью сдавливая грудь, что казалось невозможным сделать даже вдох. А горящие красным метки смерти над головами друзей служили вечным напоминанием, наполняя безмолвным ужасом каждое мгновение её существования. Но Мэй знала, что только разобравшись в себе сможет она найти силы, чтобы всё исправить.       Тихо бредя сквозь ночной лес, она мимоходом касалась рукою шершавых стволов деревьев, влажных листьев, ронявших вниз тяжёлые капли. Промокшее кимоно холодило спину, пряный запах мокрого дерева щекотал ноздри.       Лунное небо над пышными кронами деревьев — спокойное смешение зелёного и синего. Неостановимо притягивает оно взгляд к себе, оставляя его там, в мерцающей звёздами бездне. Вниз струится бледный свет, серебристый, колдовской — сверху входя в лес, пронзает он его насквозь. Дневным созданиям этот свет кажется тусклым, но Мэй неожиданно для себя видела всё резко и чётко, видела ночью, когда будто бы не положено было видеть. Взглядом она опережала силуэты деревьев, переступала через тени, ловя отблески лунных бликов на покрытой росою траве. Ноги давно промокли, пропитался влагою и подол кимоно, но Мэй не замечала этого, поглощённая созерцанием.       Странно, жутковато в огромном лесу при лунном освещении, но только не для неё, вынужденной следовать странному зову своего естества. Этот зов словно игра, ловушка для раскрытия смысла. Ночью кицунэ вели инстинкты — стоило отдаться им и казалось, что она чувствует больше, чем знает.       В задумчивости остановилась она у поваленного дерева, чьи вывороченные корни, оплетённые коричневой спутанной паутиной прошлогодних побегов плюща, словно скрюченные пальцы маячили в темноте причудливым видением. Облокотившись о поросший мхом ствол, Мэй устремила взгляд вниз, под ноги — туда, где в высокой траве робко стрекотали цикады, оправившись после дождя. Мысли потекли нестройной чередою образов и чувств, с трудом оформляясь в слова.       «Тьма пришла слишком рано, оставив меня с множеством вопросов, — потерянно думала Мэй. — Спросить не у кого, кроме луны — моей постоянной слушательницы, но и она затерялась в облаках. Шторм сотрясает мой мир, растерзав меня на части. Зима приходит тёмными весенними ночами, принося с собою воспоминания, и холод медленно внутрь проникает, острыми кристалами льда придавая форму моему чёрному сердцу. Голоса в темноте проносятся эхом над крышами, зовут меня уйти в ночь, не оглядываясь».       Незнакомая диковатая местность с молчаливыми деревьями, уснувшая рыбацкая деревушка поблизости — всё казалось таинственным и непривычным. А где-то там, в неизвестности скрытой покровом ночи, таится устрашающий враг, что идёт по её следам с одной лишь целью. Убить.       «Как победить существо, которому пять сотен лет? Что вообще способна я ей противопоставить? Мою силу ногицунэ, которая сначала спасет меня, а потом погубит, поглотив мою душу навсегда? Я умру в этом безнадёжном бою. Но почему-то снова и снова гадаю лишь об одном — взглянет ли она в мои глаза, прежде чем вгонит кинжал в сердце? Увидит ли, разглядит ли в них хотя бы отблеск света?»       А что если нет? Что если не осталось больше света, лишь самообман? Мэй обхватила себя руками, содрогнувшись. Эта мысль была страшнее, чем смерть.       Долго-долго смотрела она в ночь остановившимся взглядом, не в силах собраться с мыслями, не в силах собрать саму себя по кусочкам.       Она пыталась сконцентрироваться хотя бы на одном ярком воспоминании, ярком и эмоциональном, а главное очень личном. Оно должно стать её маяком и помочь найти путь к себе. Пробираюсь сквозь десятки фальшивых чувств, меняя себя множество раз, разрушая свою жизнь и воссоздавая снова, она пробиралась к такому важному для неё воспоминанию. Пересиливая страх, она делала первый робкий шаг навстречу огромному миру. Какое место она теперь занимает в нём?       Жизнь, разделившаяся на «до» и «после». Ты хочешь начать всё заново, но насколько это возможно? Будущее пред тобою словно чистый лист — ты можешь начать писать новую историю, никак не связанную с теми исписанными страницами, что были до него. Но это так страшно. В одиночку заново постигать мир, изучать себя, искать своё место. Всю твою жизнь рядом были учителя и наставники, помогавшие найти свой путь. Но сейчас никто из них не сможет понять, что происходит с тобою. Сейчас ты должна будешь это сделать самостоятельно, а ты не представляешь даже с чего начать.       Тихий шорох на границе слышимости… Она почувствовала его приближение раньше, чем увидела знакомую тёмную фигуру, показавшуюся из-за деревьев. Капли ночной росы, блестящие на чёрных волосах, мягкая поступь, цепкий взгляд колючих глаз, а в руках — одеяло.       — Гадал, куда подевалась, загадочная, — послышался шелестящий голос.       Ничуть не удивившись, Мэй лишь слабо улыбнулась и опустила глаза.       — Сино-Одори тебе не сказала?       — Она уважает твоё уединение. Не то что я.       В его голосе была ирония, но в глазах застыла тень тревоги. Кицунэ прочла её в их тёмной глубине, когда он приблизился вплотную.       — Прости, — сказала она, чувствуя себя виноватой. — Я не хотела тебя беспокоить.       — Обычно не беспокоишь, — Кадзу тоже опёрся о поваленное дерево рядом с нею. — Но сейчас мы в незнакомом месте. Пятихвостая где-то рядом. Нельзя больше беспечно гулять по ночам.       — Ты… знал? — поразилась Мэй.       Он молча кивнул. Обыденным жестом вновь накинул одеяло ей на плечи, тщательно укутал, видя как она съёжилась. И вновь замер рядом, не глядя на неё. Между ними воцарилась тишина.       — Тяжело нам даётся, да? — спросил Кадзу наконец.       — Что?       — Не хранить секретов.       Вновь ощутив наплыв всепоглощающего чувства вины, Мэй опустила голову ещё ниже, но вдруг поняла скрытый смысл его слов.       — Нам?       — Да, — синоби повернулся к ней, протянул руки, нежно коснувшись её щёк.       Бережно взяв лицо Мэй в ладони, он склонился, коснувшись лбом её лба и устало закрыл глаза.       — Кадзу, — взволнованная девушка обхватила руками его запястья, отчаянно пытаясь поймать взгляд колючих глаз ниндзя. — Что ты имеешь в виду?       Тихий вздох, почти переходящий в стон.       — Гъюки… — начал было он.       — Я знаю, — Мэй постаралась сохранить твёрдость в голосе, хоть это и давалось ей непросто. — Вижу метку смерти у тебя над головою. Он ещё вернётся, не так ли?       — Уже не обязательно. Он успел выпить мою тень.       Дурное предчувствие заставило её похолодеть. Горло перехватил страх, не давая проходу словам, но всё же она смогла с трудом выдохнуть:       — Что это значит?       — Значит, что я уже мёртв, Мэй.       Она отшатнулась, будто получив удар. Посмотрела неверяще. Затем замотала головою, отрицая происходящее.       — Нет… Нет! Я не позволю!       Кадзу обнял её, прижал к себе. Она задыхалась, вцепившись в его плечи.       — Тише, яростная, — прошептал он ласково. — Как бороться с врагом, когда его не видишь? Мой враг теперь — болезнь, что поселилась внутри моего тела.       Мэй порывисто дёрнулась, пытаясь вырваться, но руки синоби не отпускали, всё так же крепко прижимая к себе.       — Я не верю, что нет способа… — простонала она. — Такао должен знать!       — Считаешь его всеведущим? — в голосе Кадзу проступила странная печаль. — Он всего лишь человек, пусть и маг. Многим жертвует, чтобы узнать хоть что-то.       — Значит, узнаю я, — Мэй решительно вскинула голову. — Я теперь многое могу, Кадзу. Я не дам тебе умереть!       — Что говоришь, отчаянная… — синоби только головою покачал. — Примешь тьму ради моей жалкой жизни и погубишь свою? Не вздумай.       Но Мэй прямо взглянула ему в глаза, не прячась за сдержанностью, давая прочесть свои чувства. Произнесла твёрдо:       — Мне всё равно! Без тебя мне нет жизни.       — Как и мне без тебя, — спокойно отозвался Кадзу. — Сделаешь это — всё равно тебя потеряю. А ты потеряешь сама себя. Где смысл?       Мэй молчала, растерявшись, безуспешно подыскивая аргументы, но в голове только звенело отчаяние, криками боли пронзая сознание. Бессилие… чувство, которое она ненавидела больше всего. Вновь оно вернулось к ней, своим злорадным шёпотом навевая сомнения, разрушая её уверенность в своих силах.       «Я чувствую себя пустым местом. Вот она — жуткая, наводящая ужас ногицунэ, которую все страшатся и стремятся убить. Стоит в бессильном отчаянии, боясь потерять самого дорогого ей человека. Если даже я сама не знаю, кем являюсь и на что способна, то кто это может знать? Будущее словно чистый лист… а я смотрю на этот чистый лист, и он меня пугает. Хочу вспомнить, кем я была, хочу понять какую новую жизнь я стремлюсь себе создать. Но твёрдо знаю лишь одно: какой бы не была эта жизнь, я хочу, чтобы в ней был он».       Она подняла голову, посмотрела на Кадзу.       — Я найду способ, — решительно сказала она. — Даю тебе слово.       — Мы найдём, — поправил синоби, целуя её в лоб. — Вместе со всем разберёмся. Но пока — помни, что ты мне обещала.       — Что? — не сразу поняла Мэй.       — Жить сегодняшним днём. Радоваться тому, что есть. Никто не знает своего будущего. Но переживая о нём, мы лишаем себя настоящего.       Настоящая близость не измеряется часами, и даже прожитыми вместе годами, вдруг поняла Мэй. Лишь нежностью нечаянных касаний, теплотою души и безоговорочной верою друг в друга. Она не измеряется ночами, безумной страстью и любовной негой. Лишь верностью, готовностью всегда быть рядом и подставить плечо, неоднократно разделённым счастьем и несчастьем.       Пальцы Кадзу нежно пробежались по её спине, настойчиво вырывая из пучины беспокойных мыслей и заставляя тело откликнуться сладкою дрожью. Подняв глаза, Мэй встретила его изменившийся взгляд. Злые глаза синоби стали глубокими, проникновенными, наполненными искрами медленно разгоравшегося огня. Он стоял перед нею — первый мужчина, с кем ей захотелось всего и сразу, единственный, кому она подарила сердце, душу, тело. Обескураживающе загадочный, немного порочный, определённо опасный и всегда бесконечно верный. Готовый жить ради неё, готовый умереть ради неё — без колебаний. Губы, что целовали её тысячи раз, приоткрылись, изогнувшись в лёгкой усмешке и медленно приблизились к её губам.       — Не хочу упускать ни мгновения рядом с тобой, — прошептал он, и Мэй почувствовала его дыхание совсем рядом.       Затаив дух, она потянулась навстречу — неосознанно, привычно… Но синоби не двигался. Он просто стоял там — воплощение немого соблазна — склонившись к ней, дразня лукавой улыбкою. Он выжидал, наблюдая за девушкой, но в пылающих глазах стояло желание и обещание. В горле Мэй внезапно пересохло, а щёки горели. Почувствовав, что у неё дрожат руки, она неловко спрятала их в рукава, не в силах отвести от него глаз, упиваясь его взглядом, способным так легко покорить её и освободить одновременно. Она могла бы смотреть на него вечно, но ей так мучительно хотелось прикосновений.       И, привстав на цыпочки, Мэй потянулась к нему, слегка коснувшись его губ — несмело, осторожно. Кадзу немедленно ответил на поцелуй, с готовностью открываясь навстречу, так как умел только он — без страха, без оглядки. Так он жил, так он любил, никогда ни о чём не жалея.       Терпкий привкус его губ пьянил, поцелуи таяли на губах. Руки синоби обвили тонкий стан девушки, привлекая к себе. Его прикосновения были плавны и неповторимы, но в то же время так знакомы и близки.       В эту минуту отступили зловещие воспоминания, нависший над ними злой рок и бесконечные терзания сомнений — всё это осталось где-то далеко, представляясь лишь смутным кошмаром. А здесь и сейчас были только они двое, застывшие посреди ночного леса, не в силах оторваться друг от друга. Забывшись, Мэй тонула в этом мгновении желая лишь одного — чтобы оно никогда не заканчивалось. Нити судьбы, что связали их тугими узлами никто уже не в силах развязать. Они давно вросли друг в друга душою, телами, словно две половины, что смогли стать единым целым.       Но внезапно Кадзу отстранился на миг, с трудом отрываясь от влажных губ девушки.       — Чувствуешь? Это — настоящее. Никому не разрушить наш мир.       Мэй кивнула, несмело протягивая руку, чтобы коснуться его лица. Трепетные пальцы скользнули по скуле, ведя линию к подбородку, замерли, не смея тронуть губы. Лукаво усмехнувшись, синоби слегка дёрнул головою, ловя поцелуем кончики её пальцев. Прерывистый вздох вырвался из груди Мэй, вместе с накатывавшим и разрывавшим изнутри чувством. Соскользнувшее с её плеч одеяло едва не упало в мокрую траву. Вовремя подхватив, Кадзу небрежно перекинул его через ствол поваленного дерева.       И вновь повернулся к ней, скользя рукою по изгибам тела девушки, наслаждаясь ею. Не скрывая своего желания, сжал руками бедра, прижимая к себе. Она почувствовала напряжение его тела.       «Возбуждён…» — поняла Мэй.       Но на этот раз подобная мысль не вызвала привычного смущения. Она хотела его. Очень. До мороза по коже, до искусанных губ, до болезненно томящей тоски. Кадзу научил её понимать это неистовое желание и потихоньку учит принимать его. Она хотела его так, будто жизни осталось — неделя, будто несколько дней — и уже ничего не успеть. Сама не зная откуда в ней столько страсти и порыва, она рвалась ему навстречу, будто с обрыва в бездну бросаясь. Чувствовала как теряет голову, ведь давно уже была на грани срыва, и всё чаще ей казалось, что легче вспыхнуть — и в пепел, чем долго, мучительно тлеть.       Пленяя своею ласкою, Кадзу намеренно чуть-чуть оттягивал время, наслаждаясь тем, как она млеет в объятиях его рук, как учащается её дыхание, и нетерпеливыми становятся движения. Расширив ворот кимоно, он прошёлся губами по плечу, жадно впился в её шею. Тихо застонав, Мэй запрокинула голову к небу, невидящим взором обшаривая бесконечную звёздную бездну.       Руки синоби потянулись вниз, и Мэй не стала его останавливать. Его касанья так нежны, так чувственны, так безошибочно верны — он знал её слишком хорошо, изучил все её слабости и скрытые желания. Не нужно слов с тем, кто понимает всё по малейшему движению тела.       Кадзу раздвинул полы её кимоно, и Мэй ощутила его руку на своём бедре. Пальцы сжались жадно, требовательно. Она подняла глаза, и её обжёг горящих страстью жаркий пыл его глаз. Подавшись к нему всем телом, она с готовностью стирала грани между ними, отбрасывая прочь ложную скромность и заученную благовоспитанность. Она уже знала, вкус страсти обжигает резко, а послевкусие горчит… Но если Мэй что и поняла для себя в этих танцах на грани бездны, так только лишь одно — оно того стоит.       Чувствуя его пальцы между ног, она напряглась в томительном предвкушении. Первое прикосновение вырвало почти что крик из её груди. Мэй уткнулась в его шею, задыхаясь. Ещё одно прикосновение, и ещё… Его умелые пальцы сводили её с ума, заставляя терять контроль. Даже само её сознание онемело, в голове больше не было ни мыслей, ни воспоминаний. И это было прекрасно.       Слабость в ногах, дрожь на кончиках пальцев… Её губы что-то шептали, путая слова, перемежающиеся со стонами. Тело ныло, желая и требуя большего. И тогда Кадзу внезапно подхватил её за талию и одним движением усадил на поваленное дерево, укрытое одеялом. Уверенно раздвинул ноги, порывисто распахивая подол кимоно. Мэй потянулась к его поясу, стремясь скорее развязать мешающие узлы, но пальцы едва слушались и ничего не выходило. Улыбнувшись её нетерпению, Кадзу сделал это сам, одним движением развязав шнуровку и приспуская хакама. Мэй закусила губу.       Его руки скользнули под её колени. Голые ноги девушки оказались в воздухе, ступни в промокших белых носочках подрагивали навесу. Синоби притянул её ближе. Один плавный толчок — и их тела и души соединялись в пламенном жаждущем порыве. Ночь наполнилась стонами. И в этот момент казалось, что не было границ, не было преград для счастья, для единения. Голова кружилась, странное чувство невесомости охватило Мэй. Следы его дерзких прикосновений горели на коже, и ей казалось, что всё её тело сгорает в пламени ночи. Сейчас, она ощущала себя живой, утопая в этом мире, где любовь согревает душу, а пальцы нежным касанием доводят до дрожи. Она чувствовала его запах на себе — дурманящий, пьянящий. И волнующий ритм нежно мучил, проникая в тело и доводя до исступления, заставляя их обоих дышать в унисон. Два тела, словно две реки, сливались в единое течение.       По телу вновь пробежала волна истомы, ловя прикосновения его дерзких рук. Кадзу оставлял на её теле отпечатки от касаний губ, которые уже не смыть… но лишь в тех местах, где никто не увидит. Её нравилось носить на себе память о нём.       Темп ускорился вместе со сбитым дыханием. Хотелось лишь раствориться в объятиях сладкого пламени, потеряться в пространстве и времени. Не описать страсть словами, не хватит фраз. Страсть, сплетёнными телами, сама дополняла свой портрет. Перед глазами все плыло, Мэй цеплялась за плечи Кадзу дрожащими руками, опасаясь упасть. Внутри нарастало наслаждение, готовое вот вот взорваться исступлённым удовольствием. Толчки стали сильнее. Она кричала, оставив попытки поймать обрывки ускользающих фраз, рассыпаясь осколками трепещущего наслаждения. Где-то совсем недалеко, в кособоком домике остались её друзья, которые могу услышать… Но ей сейчас было плевать на чужое мнение.       Блаженство пришло и затопило с головой, оглушая, словно бурный поток. Её крик зазвенел, уносясь в небеса, всё тело сотрясали сладостные спазмы, обнаженные ноги дрожали… Сандалия свалилась с одной из них, с глухим стуком упала в мокрую траву, так и оставшись лежать там.       Кадзу судорожно прижал её к себе. В беспамятстве она услышала его стон над ухом и обессиленно улыбнулась. Как сладко — быть причиною его стонов.       Бурная страсть отзвучала, отгремела и скрылась, оставив их измождёнными, задыхающимися и потрясёнными её силою. Двое влюблённых застыли, обнявшись, но в сердце Мэй больше не было пустоты отчаяния. Кадзу тихо поцеловал её вспотевшие ладони, взглянул в глаза — долго, глубоко.       — Никогда не забывай, — произнёс немного охрипшим голосом. — Тебе есть ради чего жить, нужная.