«От этой ивы Начинается сумрак вечерний. Дорога в поле». Ёса Бусон
Следующая пара дней прошла в бесконечном однообразии дороги. Мимо тянулись горные хребты, тенистые долины сменяли залитые солнцем леса, а четверо всадников продолжали свой путь, ведомые шустрым проводником, что топал впереди них, неумолчно и назойливо болтая. Неугомонный Йоши, как и всегда, рассыпался в любезностях, сам шутил и сам же смеялся, всячески угождая всем, а в особенности Мэй, и в конце концов так довёл всю компанию, что Кадзу втайне мечтал как-нибудь бесследно потерять его в окрестных лесах — совершенно случайно, разумеется. Сино-Одори морщилась и тихо ворчала себе под нос, кицунэ старательно отводила глаза, скрывая лицо за веером, и даже терпеливый ронин уже бросал на их проводника недружелюбные взгляды. Терпение синоби едва не лопнуло, когда шустрый рыбак ринулся было помогать Мэй слезть с лошади, попытавшись оттеснить при этом самого Кадзу. Быстрый, будто бы случайный удар локтем под рёбра заставил проныру согнуться пополам, со свистом выдохнув воздух, а предостерегающий взгляд злых глаз должен был ясно дать понять рыбаку — он не прикоснётся к ней. Йоши попробовал было изобразить пострадавшего и поныть, в отчаянной попытке привлечь к себе внимание и вызвать жалость, но наткнувшись на единодушные недовольные взгляды, быстро понял, что никого не проняло, и оставил свои бесполезные попытки. Вместо этого он вновь заискивающе заулыбался госпоже, объявив, что нынче самое время устраиваться на ночлег. Сегодняшний по-настоящему весенний день выдался ясным и солнечным, но уже вечерело, и сизые сумерки принесли с собою лёгкую прохладу, обещая скорое наступление темноты. Кадзу немного тревожился, что Мэй может замёрзнуть в ночном лесу. Дабы этого избегать, женщинам приходилось спасаться многочисленными слоями одежды. В нынешний век вкуса они с честью научились выходить из положения, и тонкое сочетание цветов этих слоёв сделалось одним из великих искусств повседневной жизни. Небольшой отряд путников, неприметный в лесу, расположился среди деревьев, привычно разбивая лагерь. Последние несколько ночей им довелось провести под открытым небом — благо ночи нынче стали достаточно тёплыми, а дождей более не случалось. Сино-Одори беззастенчиво радовалась такому положению дел, ничуть не тревожась отсутствием крыши над головою, а Мэй же, как казалось Кадзу, немного тосковала по привычному уюту мягкой постели. Ну а сам он тосковал по ней. Постоянное присутствие назойливого рыбака рядом вынуждало синоби держаться на расстоянии, которое можно было бы счесть приличным для слуги, и не позволять себе ни единого лишнего жеста. Ночевала теперь Мэй, разумеется, в стороне от мужчин, и Кадзу отчаянно скучал по запаху её волос, который он так привык вдыхать, засыпая, по теплу её тела в его объятьях, по её вечно холодным тонким пальцам, что столько раз грел он своим дыханием… И с каждым днём желание прибить докучливого Йоши становилось всё сильнее, неуклонно произрастая внутри извращённого привычкой к убийству нутра синоби. Чутьё настойчиво кричало, что этот проныра — чужой среди них, опасный и лишний здесь, а смерть его казалась таким простым и привычным выходом. Рукоять ножа искушала, будучи всегда под рукою, скрытая от посторонних глаз, но неизменно доступная для того, чьей профессией было убийство. И всё чаще взгляд Кадзу задерживался на щуплом курином горле Йоши, так нелепо торчавшем из выреза мешковатого пёстрого кимоно. Одно неуловимо-быстрое, незаметное движение — и рыбак упадёт мёртвым к ногам синоби, предоставив тем самым такое лёгкое, такое непринуждённое решение всех его проблем. Но увы, хитрец всё время крутится рядом с Мэй, а значит, кровь, запятнавшая его руки, брызнет на её бледное лицо, порождая ужас в прекрасных глазах. Впервые она воочию увидит Кадзу таким… увидит его убийцей. И это зрелище девушка уже никогда не сможет забыть. Нет! Этот ничтожный рыбак того не стоит. Даже прекрасно видя и осознавая его нечистые намерения, Кадзу всё равно не считал, что сей низменный человек заслуживает стать поводом для ужаса на лице её, единственной, для новых потрясений в её нелёгкой жизни, способных вызвать болезненные воспоминания. Поэтому Кадзу просто был рядом, был рядом всегда, неуклонно наблюдая — готовый к действию, но вместе с тем позволяя Мэй контролировать ситуацию самой. Ещё, безусловно, синоби сильно тревожил тот прискорбный факт, что чёткое понимание того, где они находятся, было безвозвратно утеряно. Старательно плутая по лесам, Йоши завёл их в такую глушь, что даже лошади едва смогли бы найти дорогу обратно, к реке. Однако же, краткий разговор с Сино-Одори накануне дал ему понять, что ёкай примерно представляет себе, где они находятся, несмотря на то, что окрестные леса не были для неё родными. Это несколько успокоило Кадзу, хотя объяснение в духе: «Вон горный хребет. Видишь? Там высоко. Значит, река в другой стороне — там, где низко» — не слишком-то обнадёживало. Как и всегда исподволь, украдкой, он наблюдал за своею кицунэ. Открытость нынче стала для них обоих непозволительной роскошью, поэтому вновь и вновь синоби пытался прочесть её настроение лишь по беглому взгляду подёрнутых дымкою задумчивости глаз, с радостью, удивлявшей его самого, осознавая, что на нём этот взгляд задерживается чуть дольше, чем на остальных. Сколько бы не трещал надоедливый Йоши, всячески привлекая к себе внимание, чарующие глаза лисицы неизменно скользили поверх скрывавшего лицо веера, минуя рыбака, и вновь и вновь обращались к Кадзу. Иногда он встречал их проникновенный взгляд, а иногда лишь чувствовал, словно зверь — неожиданную ласку, но на душе неизменно становилось теплее. Они давно приручили друг друга — оба дикие, необузданные и обречённые жить с ранами, которым никогда не суждено зажить. Ты видишь насмешливую улыбку на моих губах. Она прячет слова, что не выходят, хоть и просятся наружу. И все наши друзья, что считают меня непоколебимым — они не знают, в какой агонии мечется моя душа. Они не знают, кто я на самом деле такой, они не понимают, через что мне довелось пройти — не так как ты, идущая по моим стопам, вторая половинка моей изувеченной души. Ты провела меня через дожди и грозы, и до сих пор твоё сердце бьётся в унисон с моим. Мы прячем единство от посторонних недружелюбных взглядов, словно сладкую тайну, доступную лишь нам двоим. Только не забудь о ней, не забудь до тех пор, пока я вновь смогу тебя коснуться… Но что-то всё же менялось — он видел это день за днём. Мэй невозмутима и всё так же безупречна, была и будет, — что в их уютном доме, что посреди леса, что в императорском дворце. Чёрные, как ночь, шёлковые пряди заплетает каждое утро, встречая рассвет, будто ничего и не случилось. Да только Кадзу не обманешь. Так ли всё спокойно под внешней гладью вод её души, как старается она показать? Или тёмный омут в глубине их бурлит всё сильнее, день ото дня? Готова ли она? Особенно учитывая, что Мэй не знает до конца, с чем именно ей придётся столкнуться. Впрочем, об этом вряд ли стоит переживать. Кадзу был единственным, кто чётко отдавал себе отчёт — до столицы они даже не доедут. Путь неблизок, а проклятая хворь, отравившая его нутро, поблажек не давала, разлагая бывшее когда-то несгибаемым тело, становясь всё сильнее с каждым днём. Но смерть не страшила синоби, гораздо более пугающей была иная мысль. Когда болезнь заберёт его в потусторонний мир, кто защитит Мэй от жестокости мира реального? Кто станет ей опорою, не давая сорваться в бездну? Масамунэ? Ронин и сам носит метку смерти, но и помимо неё он обречён благородно умереть, завершив свой Путь мести. Такао, Сатоши — все они отмечены смертью, и скорее всего проиграют в этом бою, как проиграл и он сам. Сино-Одори? Ёкай слишком мало знает о жизни людей и у неё не хватит сил защитить Мэй в бою. Если их настигнет янтарная мёбу, перед милой, наивной обитательницею пещер встанет безжалостный выбор — погибнуть от её рук или же бежать, бежать как можно дальше от столкновения двух противоборствующих сил, надеясь, что её попросту не заметят. Какой выбор сделает тогда ёкай? Окажется ли её верности достаточно? Или Мэй останется одинока, без единого дружественного лица в этом мире, обречённая пробудить в себе ногицунэ чтобы выжить, или же отдаться на погибель, чтобы её остановить… — Паршивый у тебя слуга, господин, — донёсся до его слуха сварливый голосок Йоши. — Совсем не помогает. С вашего позволения, я бы справлялся куда лучше… — Воздержись от подобных высказываний в моём присутствии, — сурово осадил его ронин. — А лучше и вовсе попридержи язык. — Как угодно будет господину, — скривился рыбак, тщетно силясь раздуть крошечный огонёк костра. Маленький отряд привычно разбивал лагерь, готовясь к ночёвке. Деловито устраивавшая постель для своей «госпожи», Сино-Одори взглянула на Масамунэ с благодарностью. Когда болтливый рыбак наконец умолк, все они вздохнули с облегчением. Одна лишь Мэй, казалось, вовсе не замечала происходящего. Стоя в отдалении, на границе слабо освещённого пространства, она неподвижно глядела куда-то в надвигающуюся на лес темноту. — Я немного пройдусь перед сном, Нанами, — отрешённо бросила она наконец, всё так же стоя спиною к друзьям. Это никого не удивило. В последнее время Мэй всё больше и больше искала уединения, используя для этого любую возможность, явно предпочитая оставаться наедине со своими мыслями. А её прогулки перед сном стали уже своеобразным ритуалом. — Ох, да-да, конечно, — поклонилась Сино-Одори, обменявшись быстрыми, красноречивыми взглядами с Кадзу. — Как раз ужин пока соберу. Ничего не ответив, Мэй сделала шаг вперёд, в темноту, моментально её поглотившую. Йоши бросил жаждущий взгляд вслед, но Сино-Одори немедленно изобрела целый ряд мелких поручений, которыми совершенно его замучила. А Кадзу, как и всегда, улучив момент, ускользнул следом за кицунэ. Тёмная весенняя ночь была спокойна, она будоражила, дурманила бархатной нежностью — прелестная, тихая и безлунная, но несмотря на это поразительно светлая. Кадзу не составило труда отыскать свою лисицу среди покрытых мхом деревьев и раскидистых папоротников. Он следовал за нею повсюду неслышной тенью — не слишком близко, дабы не нарушать её уединения, но всё же не теряя Мэй из виду. Никогда. Она знала о его присутствии, синоби был уверен в этом — он видел, как подрагивают её длинные ресницы, когда она чуть поворачивает голову в его сторону. Но девушка не звала его и ничего не говорила, а потому Кадзу держался в стороне, уважая её право на одиночество. Впереди виднелся невысокий пригорок, где среди буйной травы резвились светлячки. Мэй направилась туда, и целая стайка их взметнулась ввысь, напуганная её приближением. Проследив тоскующим взглядом за их беззаботным и красочным танцем, девушка застыла, устремив печальные глаза в небо, будто бы ища там ответы на вопросы, что мучили её душу. Нет, красивая, там нет ответов. И каким бы сильным не было желание Кадзу отыскать их для неё, он знал как никто — никому не помочь ей на этом пути. Лишь она сама способна отыскать дорогу к себе настоящей. Сможет ли? Кто ты сейчас, лисица? Чувствуешь ли ты себя в безопасности при свете дня? Или в душе твоей прячутся тени, что шепчут на ухо хриплыми голосами, проникая в сознание? Мне казалось, я знаю тебя, но, возможно, я ошибался? Что в твоей крови? Быть может, ты навсегда изменилась, и тьма теперь бежит по твоим венам, ожидая своего часа. Какую роль ты отводишь мне? Слуга, защитник, любимый, гонимый?.. Быть может, я просто наивный глупец, видящий то, чего давно уж нет. И ты готова исполнить свою судьбу, Тёмная Императрица Нойрё?.. Что стану делать я тогда? «Кто усомнился — тот уже проиграл» — любил говаривать Такао. Кадзу усмехнулся, вспомнив друга, который имел привычку чрезмерно мудрствовать вместо того, чтобы действовать. Они всегда дополняли и уравновешивали друг друга, с самого детства. И как же сильно сейчас Кадзу не хватало его вместе с его заумными речами… Но Такао остался где-то там, далеко позади, и им обоим оставалось лишь надеяться, что пережив все передряги, они, возможно, встретятся вновь. Однако, в это верилось всё меньше и меньше… Дневная жизнь медленно засыпала, убаюканная тёплой ласкою пряной лесной ночи, а Мэй, одинокая, неподвижная и безмолвная, всё стояла, сурово глядя в тёмную бездну небес, слушала порывистый стук сердца в своей груди и вдыхала свежесть лёгкого ветерка, что вкрадчиво шевелил её длинные чёрные локоны. Кадзу безмолвно застыл в отдалении, незримый в темноте — тайно любуясь девушкой, но не беспокоя её своим присутствием и необходимостью поддерживать беседу. За его спиною в сгустившемся сумраке ночи виднелись силуэты деревьев и камней, что дали ему приют в своей тени. Внезапно перед глазами всё поплыло. Уже привычно, но от этого ощущения приятнее не стали. Обхватив руками широкий ствол ближайшего дерева, Кадзу пришлось пережидать очередной приступ дурноты. Обдирая ладони в кровь о шершавую кору, он медленно сполз вниз, бесшумно оседая на землю… Всё хуже и хуже с каждым днём. Наплевать. Успеть бы только помочь Мэй выполнить её миссию, суметь бы быть рядом, пока он ей нужен. Она справится, она сильная. Пусть даже сама этого и не осознаёт. Кадзу криво усмехнулся, растёр лоб, взъерошив волосы. В любом случае едва ли они могли рассчитывать на долгую и счастливую совместную жизнь. Для таких как они, истории не заканчиваются счастливым концом. Медленное, глубокое дыхание помогло, перед глазами прояснилось. Шум крови в ушах утих, и Кадзу с ужасом услышал доносящиеся до слуха тихие шаги неподалёку — слишком тяжёлые для того, чтобы принадлежать кицунэ, которая в последнее время наловчилась передвигаться бесшумно, словно призрак. Вскочив настолько резво, насколько это было возможно, Кадзу, всё ещё покачиваясь, двинулся туда, где в последний раз видел Мэй. Да, она всё ещё была там — на пригорке средь камней, смутно различимая при свете звёзд. Но она была уже не одна. Мерзкий, изворотливый рыбак, Йоши Годо, что предпринимал отчаянные попытки приблизиться к благородной госпоже всё это время, наконец улучил момент и воспользовался своим шансом. Надеясь удивить, а возможно и напугать девушку, он как можно бесшумнее появился из-за ближайших деревьев с хитрой ухмылкою на устах. В его грязных, заскорузлых ручонках виднелся небольшой, неаккуратный букетик цветов. Кадзу пригляделся. Ирисы. Как иронично. — Ох и непросто найти тебя, блистательная госпожа, — отвратительно склабясь, поклонился он. Мэй медленно, с достоинством обернулась. Кадзу готов был поклясться — она знала, что Йоши там, знала задолго до его появления. Но как? Рыбак подошёл бесшумно, с подветренной стороны… Но она знала, она была готова. И это было куда более пугающе, чем само его появление. — Возможно, это по той причине, что я не желаю никого видеть, — спокойно ответила кицунэ, едва удостоив его взглядом. — Одиночество губительно для души, — как можно угодливее проворковал Йоши, делая шаг к ней. — Прекрасная госпожа скучает? Кадзу стиснул зубы. Вне всяких сомнений, Мэй осознавала что синоби рядом. Но её вежливая резкость по отношению к настырному рыбаку была обусловлена вовсе не этим. Кицунэ понимала, на что она способна, и, не испытывая страха, желала уладить эту ситуацию по-своему. А он, Кадзу, должен был ей это позволить. Как бы тяжело ни было ему оставаться в стороне безмолвным свидетелем. — Нет, — её короткий, хлёсткий ответ не оставлял шансов рыбаку, отсекая все возможности для дальнейшей беседы. Воспитанный человек бы это понял, но упорный Йоши продолжал изворачиваться. — Но, возможно, сей недостойный всё же сумеет скрасить твой вечер? У меня здесь имеется припасённая бутылочка сакэ и горсть засахаренных бобов… Мэй смерила его презрительным взглядом. — Нет, — повторила она свой короткий ответ, на этот раз напитав его ледяным холодом. — Но почему же? Настырный приблизился к ней на шаг, и Кадзу непроизвольно сжал кулаки. — Я желаю побыть одна, — непривычная власть и сила, зазвучавшая в её голосе, заставили Кадзу увидеть перед собою какую-то другую, незнакомую ему Мэй. Однако рыбак сделал ещё пару шагов к ней. Близко, мерзкий, слишком близко! В ладони синоби сам собой оказался нож. — А Йоши ведь может оказаться полезен, сиятельная госпожа, о да-да, может, — зашептал проныра хрипло, взволнованно. — Он видит, что ты не просто путешествуешь, ты бежишь, скрывая следы. Бежишь от кого-то или чего-то… Но Йоши знает окрестности очень хорошо, он поможет спрятаться, схоронит тебя от любой напасти, спрячет и защитит, ты только позволь… — он замялся, жадно обшаривая глазами её фигуру. — Что? — с отвращением спросила Мэй, не ожидая, впрочем, ничего хорошего. — Позволь послужить тебе, — прошептал рыбак. — Во всём. Доверься мне. Свою личную служанку разумно оставить для заботы о твоём комфорте, а вот остальные… они не нужны нам. Избавься от них, прекраснейшая госпожа. И от самурая, и от его мерзкого слуги. Йоши с лёгкостью заменит их обоих, вот увидишь. Мэй явно стоило огромных усилий делать вид, будто она не понимает скрытый в этих словах намёк. И одним лишь молчаливым небесам над ними было ведомо, как сильно хотелось сейчас Кадзу вспороть Йоши глотку. За то, что осмелился приблизиться к ней, за то, что посмел заговорить, за все эти паскудные слова, что вылетали из его поганого рта… Пальцы синоби судорожно сжимались на рукояти ножа, костяшки побелели, а ногти впивались в ладони. Но его лисица, его Мэй, она хотела доказать всем — и ему, и самой себе в этот момент — что она способна справиться сама. Поэтому Кадзу терпел, стиснув зубы, терпел и ждал… Никогда ещё тайное искусство синоби не давалось ему с таким трудом. Безумное, кровавое желание прикончить этого Йоши одолевало его все эти дни, и сейчас достигло апогея, превратившись в хищную потребность. Раньше этот рыбак просто являлся досадной помехой, сейчас же — был реальной угрозою, преступив черту на пути к ней. Кадзу был готов терпеть её странную, слишком тёплую дружбу с Масамунэ Араи, ведь знал, что тот человек чести и никогда не посягнёт на девушку, понимая, что в её сердце другой. К тому же он ронин, и его Путь мести предполагает неизбежный и очевидный конец. Но этот Йоши… Он поплатится. Он поплатится, и никакие законы чести не смогут его защитить. — Оставь меня, — тем временем властно произнесла Мэй, и взгляд прекрасных глаз стал жёстким, не терпящим возражений. С удивлением видя перед собою не несостоявшуюся гейшу или воображаемую куноити, а истинную императрицу Нойрё, Кадзу онемел на миг. В её руке будто бы сам собою появился веер — не тот, что со стальными гранями, предназначенный для серьёзной битвы, а лишь обычный, бумажный, который — синоби знал это — был отравлен. Неужели он сейчас станет свидетелем убийства при неповиновении, убийства безоружного, хоть и отвратительного рыбака… убийства, которое может пробудить дикую ногицунэ? Или это теперь и есть его Мэй? Где провести черту, как разделить их? Кого из них ему любить? И возможно ли любить обоих? Кадзу не знал ответов на все эти вопросы. — Оставь меня, — повторила девушка чуть громче. Кадзу напрягся и окаменел, не в силах ни помешать ей, ни сдвинуться с места. Как справится она с этим? И чем станет после? Способ не искать ответов на эти вопросы только один. Взять всё на себя. Позволить Мэй увидеть чудовище в нём, в том, кто всегда был для неё защитником. Что ж… все ещё лучше, чем пробудить чудовище в ней самой. «Исчезни, во имя духов! — молча умолял Кадзу рыбака. — Исчезни, ничтожный. Ты не стоишь этих проблем!» Но вместо того, чтобы исчезнуть, Йоши вкрадчиво подступил на два шага ближе. Ещё один шаг, решил про себя Кадзу. Ещё один шаг — и ему смерть. — Зря ты так, достойная госпожа, — процедил он тихо. — Зря ты так. Йоши правда может постоять за тебя, может защитить тебя. От всего. Но если не желаешь, что ж. Твоё право. Йоши может и навредить, очень сильно навредить. Я полагаю, не совсем простые люди ищут такую госпожу как ты, очень непростые. Йоши может быть верен тебе, а может другим… — Пошёл прочь! — впервые повысила голос Мэй, и он зазвенел угрозою в тихом ночном воздухе неожиданно громко, разносясь вокруг. — Как неосмотрительно, прекрасная госпожа, как неосмотрительно, — Йоши подошёл к ней вплотную, не отрывая глаз от чувственных чуб девушки, и жадно облизнулся. Взвесив нож на ладони, Кадзу тщательно прицелился — паскудный был уже слишком близко к кицунэ, и сколь бы точен не был бросок, всегда существовала опасность её задеть. Он видел, как лицо Мэй стало непроницаемым, а взгляд уничтожающе-холодным. В былые времена, рыбаку, возможно, удалось бы запугать её подобным шантажом, но не сейчас — его лисица училась на своих собственных горьких ошибках. И внезапно она сделала то, чего от неё не ожидал никто из мужчин — не раскрывая веер, плашмя ударила им Йоши — наотмашь по лицу. Тот коротко охнул, хватаясь за щёку. — Не забывайся, рыбак, — ледяным тоном отчеканила Мэй, видя, как он отшатнулся, ошарашенно взирая на неё. — Ты лишь проводник здесь. Ты нужен, пока твои услуги полезны. О большем не мечтай. Кадзу придвинулся ближе, готовый молниеносно действовать в любой момент. Маленькие глазки Йоши ещё больше сузились, выдавая озлобленность. Но близко он более не подходил, пятясь прочь от кицунэ и потирая ушибленную скулу. — Что ж, — произнёс он зло. — Твоё право и твоё решение. Гляди, как бы не пожалеть о нём, госпожа. И, прошипев ядовитой змеёю эти слова ей в лицо, он развернулся и скорым шагом направился прочь, скрываясь из глаз в гуще леса. Кадзу же напротив, сделал шаг вперёд, выступая из тени. Мэй тихо вздохнула, и руки её бессильно опустились. Взгляд вновь стал задумчивым и даже печальным. Кадзу медленно подходил всё ближе, но она не повернула к нему головы, хотя тихий шорох травы явно выдал его приближение. — Видел это? — спросила Мэй несколько устало, продолжая глядеть в лес, где скрылся Йоши. — Видел, — подтвердил синоби, останавливаясь рядом, возможно даже слишком близко, и устремляя взгляд на неё, лишь на неё одну. Кицунэ повернулась спиною к холодному свету звёзд, что услужливо прятал выражение чарующих глаз, освещая теперь лишь струящийся по спине шёлк её кимоно. — Думаешь, он способен доставить неприятности? — Кто угодно способен доставить неприятности, — прошелестел Кадзу. — При желании. Он не видел её лица в темноте, лишь маленькое ушко да поблёскивающую в нём серебряную серёжку. Но, кажется, Мэй невесело усмехнулась. — Значит, нам нужно сделать так, чтобы у него не возникло желания? Его рука тронула хрупкое плечо девушки, чуть заметно сжала, переместилась на спину, едва заметно поглаживая в безотчётном желании успокоить. Но, похоже, она вовсе не была напугана или взволнована. Холодный шёлк заскользил под его пальцами, вышитые цветы и птицы на нём стали миражом, к которому можно было прикоснуться, но невозможно было разглядеть в окружающей темноте. Как и душу девушки, стоящей перед ним. — Спасибо, что был рядом, — сказала Мэй тихо, наконец обернувшись к нему и будто бы случайно оказавшись в его объятиях. Сверкнули в темноте большие тёмные глаза, встретили его цепкий взгляд. Тонкие руки легли на грудь синоби привычным жестом, от которого он уже успел отвыкнуть. — Опасался, напугает тебя, паскудный, — усмехнулся синоби, пытаясь скрыть волнение, вызванное её близостью. — Но, судя по тому, что видел, ещё неизвестно, кто кого напугал, грозная. Тень неудовольствия промелькнула на безупречно-красивом лице Мэй — то ли от воспоминания о противном рыбаке… то ли от воспоминания о себе самой. Сила и ярость сокрыта внутри неё, и пускай она не выпускает их на свободу, однако они дают ей ощущение власти. Осознаёт ли сама Мэй, как сильно изменилась? Словно опровергая его мысли, девушка тихо выдохнула, закрывая глаза, и уткнулась лбом в его широкую грудь, пряча лицо и кутаясь в его объятия — неожиданно маленькая и беспомощная. Смутно удивляясь разлившемуся внутри тёплому чувству, Кадзу с готовностью обнял эти хрупкие, изящные девичьи плечи и прижался щекою к её волосам, наконец-то вдыхая их аромат. — И почему только всё должно быть так сложно? — пробормотала она устало. «Ты ещё не представляешь, насколько, нежная, — невольно подумалось Кадзу, и привкус горечи, казалось, почувствовался даже на языке. — Как сказать тебе сейчас? Как разрушить этот идеальный момент, первый за долгие дни?» Он решался. Тяжело дыша, пытался заставить себя выпустить девушку из объятий, чтобы вновь обрушить небо на её голову. Но когда она наконец отстранилась, на лице её сияла нежная улыбка, которой он не видел уже так давно. Чувственные губы потянулись к его губам… — Мэй… — только и успел вымолвить он, прежде чем жар её поцелуя поглотил его, унося остатки разума. Она тянулась к нему, прижимаясь всем телом, она впитывала вкус его губ, она брала то, что хотела, не спрашивая больше разрешений… Утопая в безумии эйфории, Кадзу слышал, как где-то в глубине сознания всё ещё бьётся тревожная мысль о том, что его прежняя Мэй так бы не сделала, не сделала… Но восторг от её долгожданной близости затмевал собою всё, заглушая мысли и оставляя лишь ощущения. Ощущение жадной нежности её пылких губ, ощущение сбившегося дыхания, жар её тела, плотно прижимающегося к нему. Дурманя голову, безумие страсти вновь делало его хмельным, как всегда. В груди гулко стучало. Говорят, в мгновения счастья даже бег времени не угонится за ритмом сердца. И всё же, с трудом выдохнув, Кадзу мягко взял девушку за плечи, отстраняя. — Нельзя, пылкая, — шепнул, задыхаясь. — Нас могут увидеть, могут услышать. К счастью, в этот раз в её глазах не полыхнуло пламя безудержной ногицунэ. Сжав кулачки, Мэй медленно выдохнула, разочарованно обратив взгляд в ночное небо, будто хотела проклясть все звёзды разом за то, что не дают им скрыться в темноте. — Знаю, — тихо сказал синоби, беря её лицо в ладони. — Я решу. Верь мне. — Я верю, — эхом отозвалась она, вновь прижимаясь к нему и устремляя взгляд в таинственную даль, поверх верхушек деревьев. Так и замерли они на какое-то время в неподвижности, молча. Не желая спугнуть невесомые мгновения покоя, Кадзу боялся шевельнуться, дабы не потревожить девушку, дать ей хоть немного побыть самой собою, побыть настоящей рядом с ним. Без глупого притворства, фальшивых улыбок и застывшей в вежливости безжизненной маски на лице. — Такой огромный, необъятный мир, — проговорила она едва слышно, скользя взглядом куда-то за горизонт. — Было бы так просто двоим людям затеряться в нём. И прожить остаток своей жизни в покое… и счастье. «А вместо этого тебе предстоит решать судьбу империи, трепетная, — жгла изнутри беспощадная мысль. — Держать тысячи людских жизней в своих тонких пальчиках. А меня уж не будет рядом». Осознание этого причиняло невыносимую боль и рождало чувство необъяснимой тревоги. Справится ли? Сейчас рядом с собою он видел свою Мэй, безупречную, чуть задумчивую и бесконечно нежную. Но что-то внутри неё переменилось, и Кадзу знал это. Чувствовал. Когда-то ты застала меня врасплох своим внутренним светом, пробуждая давно угасшее желание жить полной жизнью, быть не просто орудием смерти в чужих руках, которым я всегда был. Но теперь я наблюдаю, как ты медленно тонешь во тьме, привязанный к тебе жизнью, которую ты всё больше и больше оставляешь позади. Я знаю, чёрная лисица вошла в твои некогда мирные, прекрасные сны, и от неё мне тебя не спасти. Её шёпот лишает тебя разума, и, хотя ты всё ещё рядом со мною, иногда я чувствую, будто бы я одинок. Эти раны никогда не заживут, эта боль остаётся слишком реальной. Слишком многого время не может стереть. Он растёр её плечи, заглянул в грустные глаза. — От себя не сбежать, отчаянная. Нужно возвращаться сейчас. Время разобраться с не в меру дерзким. Мэй послушно кивнула, доверяясь ему, как и всегда, и, оставив свою руку в его руке, пошла за ним следом к лагерю. И только когда меж деревьев стал виден яркий огонёк костра, Кадзу почувствовал, как прохладные тонкие пальцы выскользнули из его ладони. Он в последний раз взглянул в лицо девушки — открыто, как мог позволить себе только наедине. Лишь на миг удалось заметить тихую печаль, омрачившую её чело, увидеть сдвинутые в недовольстве брови… но уже в следующее мгновение лицо девушки приняло обычное непроницаемое выражение, а нежные, замёрзшие руки уже были спрятаны в широкие рукава кимоно. Властно и гордо приподняв подбородок, Мэй ступила в круг света, отбрасываемого костром, а Кадзу вновь тенью последовал за ней. Их встретил привычный взгляд Масамунэ, невозмутимо сидевшего у огня и что-то мастерившего, и заинтересованные глаза Сино-Одори, разглядывавшей найденную в багаже Мэй пудреницу и игравшуюся с пушистой кисточкою. Их настырного проводника нигде видно не было. — А где Йоши? — кицунэ первой задала интересовавших их более всего вопрос, и Сино-Одори удивлённо на неё посмотрела. — Разве он не с вами? — недоумённо спросила ёкай. Её напудренный нос причинял ей изрядные неудобства, посему она громко чихнула, поспешно заозиравшись вокруг. — Нет! — воскликнула Мэй и, тоже оглядевшись, добавила тише: — Он был, но… ушёл. — Сам собою ушёл? — удивилась ёкай, и, понизив голос, шепнула, поглядывая на Мэй и Кадзу: — Вы что его там, напугали, что ли? — беззастенчиво спросила она. — Н-нет, — неуверенно отозвалась Мэй, и мельком посмотрела на синоби, будто ища поддержки. — Его вещи остались здесь? — деловито осведомился синоби, начиная оглядывать их пожитки, раскиданные по поляне. — Так у него и не было толком ничего, кроме заплечной сумки, — проворчал моментально напрягшийся ронин. — Вы скажите, как есть. Что произошло? Успев оглядеть их багаж, недовольный Кадзу неприязненно буркнул: — Похоже, дёру дал, паскудный. Бросил нас здесь. — Так, Мэй, — произнёс ронин сурово, поднимаясь с места и уже сжимая в ладони рукоять катаны. — Ты должна рассказать мне всё, что произошло между вами в лесу… Рефлекторно заслоняя девушку собою, раздражённый предыдущими событиями, Кадзу едко процедил: — Ничего она тебе не должна, требовательный! Но на его плечо легла изящная женская ладонь. — Все хорошо, Кадзу, — тихо проговорила Мэй, и он заметил, что её лицо сохраняет присущую ему в последнее время маску спокойствия. — Ты же знаешь, Масамунэ лишь хочет защитить меня. Проклятье, синоби действительно знал — этот благородный жизнь положит не задумываясь, лишь бы жила его лисица. И это ему ещё неизвестно, кто она на самом деле… — Хорошо, — недружелюбно буркнул он. — Что ж, думаю, мы все согласимся, что Йоши нельзя назвать приятным человеком, — повысила голос Мэй, зная, что рыбак не может услышать, поскольку будь он поблизости, Сино-Одори неизбежно учуяла бы его удушливый запах, ведь рыбою от него смердело, кажется, за десяток ри. — Он захотел большего, чем быть простым проводником. Я отказала ему в этом, не желая находиться в его обществе дольше, чем это необходимо. Тогда он незамедлительно перешёл к угрозам, и в какие-то давние времена это, возможно, сработало бы. Но ныне я доверяю всем вам, и полагаюсь на вас куда больше, чем прежде. Жизнь научила меня этому. И если встанет передо мною нелёгкий выбор, даже выбор, определяющий мою судьбу — я всегда выберу вас и решу полагаться лишь на нашу честность и преданность друг другу. И я хочу, чтобы вы это знали. Одобрительно кивнув, Кадзу коротко сжал её ладонь, пока рукава их кимоно ещё соприкасались. Она говорила именно то, что всем им необходимо было услышать сейчас. Он сотни раз видел, как Такао произносит подобные речи, ведя свой клан синоби на смертный бой. И пусть это не было до конца правдою для дзёнина, для Мэй — было, и Кадзу знал это. Она угробит собственную жизнь, чтобы спасти любого из них. Он понимал это, и подобное одновременно пугало и восхищало его. Однако, пришло время разобраться с неким другим досадным обстоятельством, и синоби, приказал себе собраться, плавно выступая вперёд. Выражение его лица не сулило ничего хорошего. — Сбежал значит, трусливый, — проговорил он. — Скверно. Он слишком много видел, слишком многое знает. Масамунэ помрачнел, несомненно понимая, к чему Кадзу клонит, а вот Мэй растерянно хлопала глазами, глядя на них обоих. Синоби повернулся к ней. — Мэй, — горло его внезапно пересохло, и слова царапнули неприятной шершавостью. — Нужно бы почистить. Кицунэ побледнела, глаза её расширились. — Ты имеешь в виду… Кадзу, нет! Она замотала головою, засверкали, переливаясь, серёжки в ушах. Более не скрываясь, синоби нашёл её руки, бережно, но настойчиво сжал их. — Это нужно, красивая, — голос прошелестел тише, ласковее, уговаривая. — Нельзя оставлять след. — Но убийство? Он, может быть, вор и мерзавец, но смерти он не заслужил! — Не ты ли там, в лесу, достала отравленный веер, бойкая? — шепнул синоби так тихо, чтобы слышали только они двое. — И не воспользовалась им! — воскликнула Мэй возмущённо. — Защищать себя и свою честь — это одно, а отнимать жизнь просто за то, что рыбак ушёл от нас — другое! Он бы всё равно ушёл однажды, не правда ли? Она заглядывала в его глаза, с неумолимой безошибочностью читая в них ответ — нет, Кадзу и не собирался отпускать презренного рыбака. Просто намеревался сделать всё тихо и вдали от её прекрасных глаз… От необходимости объясняться его спас Масамунэ, что вскинулся, словно ретивый жеребец: — Защищать жизнь и честь? Постой, что? — Я не просто так хожу за нею повсюду, ронин, — огрызнулся Кадзу, оборачиваясь. — Может, по бумагам ты и считаешься её охранником, но подумай головою, кто охраняет её на самом деле, Араи. Масамунэ привычно схватился за катану. Какой неожиданный, непредсказуемый жест! Вот потому-то эти самураи и мрут в боях тысячами, бесполезные и невозможно героичные — они всегда слишком предсказуемы. — Довольно! — вскрикнула Мэй, встав между ними и этим моментально прекратив перепалку. — Я не желаю, чтобы из-за этого ничтожного рыбака поселился раздор в наших рядах. И не потерплю никаких смертей во имя моё… Запнувшись на секунду, она обернулась к Кадзу и твёрдо закончила: — Каким бы ни был мой путь, я не хочу, чтобы он был обагрён кровью. — Что ж, я тоже хотел бы избежать бессмысленных смертей, — с нажимом произнёс ронин, глядя прямо в глаза Кадзу. — Когда это возможно, я стараюсь не убивать людей. Все взгляды сами собою оборотились к Сино-Одори, старавшейся, похоже, слиться с окружением, вжавшись в приготовленную для Мэй постель, украшенную парой шёлковых подушек. Обнаружив, что её всё же заметили, ёкай подняла вверх руки в примирительном жесте. — На меня не смотрите! Меня судьба вонючего волнует ровно до тех пор, пока он полезен. А нынче вам, на мой скромный взгляд, стоит больше всего волноваться о том, что мы остались без проводника посреди незнакомого нам леса… Воцарилось недолгое молчание. Каждый из них так или иначе разглядывал обступившую их зловеще темнеющую чащу, массивные армады гор, выделявшиеся на фоне звёздного ночного неба… и лишь одинокое стрекотание цикад в высоких папоротниках, что должно было служить ободрением, на деле порождало только большее ощущение затерянности у четверых путников. — Ну так проблем нет, — оптимистично попытался приободрить их ронин. — Просто вернёмся назад по своим же следам. — По каким следам, умник? — насмешливо поинтересовалась Сино-Одори. — Тем самым, по которым за нами пятихвостая мёбу идёт? Нет уж, спасибо, я тогда, пожалуй, здесь жить останусь. Ёкай собралась было вновь зарыться в тёплые одеяла, которые ей так полюбились, но шесть пар настойчиво взиравших на неё глаз вынудили её, раздражённо сморщив носик, выбраться из тёплой постели. — Ладно, так уж и быть. Исследую окрестности, выясню, что есть здесь поблизости. И что-то мне подсказывает, — она недовольно упёрла руки в бока, поглядывая на мужчин, — что людного тракта, на который нас обещал вывести этот вонючий, я там не найду. Продолжая недовольно ворчать что-то себе под нос, ёкай стянула укрывавшие ступни носочки-таби и босиком потопала куда-то в лес. А Мэй осталась, настороженно поглядывая на взвинченных происходящим мужчин и стараясь намеренно, как отметил Кадзу, как бы ненароком всегда оказываться между ними. Маленькая лисья хитрость, которая — она надеялась — могла сработать. Синоби лишь молча улыбнулся, отводя глаза. Может не волноваться, заботливая. Мужчины иногда способны немного вспылить, это так. Но это никогда не заставит их забыть, кто здесь истинный враг, а кто союзник. Да, не в меру благородный ронин способен был невыносимо раздражать иногда, но свою жизнь, а что важнее — жизнь Мэй — Кадзу доверил бы ему без колебаний. Поэтому сейчас они старались держаться в разных концах поляны, остывая, до тех самых пор, пока тихий шорох на границе слышимости не возвестил о возвращении Сино-Одори. Ёкай совершенно явно не желала предстать перед всеми в своём истинном обличье, поэтому совершила превращение где-то в лесу неподалёку и появилась перед друзьями в облике привычной им очаровательной девушки. Старательно игнорируя направленные на неё нетерпеливые взгляды, она пробралась к костру и деликатно взяла один из рисовых колобков, лежавших там со времён ужина. — Никакого тракта поблизости нет, как я и говорила, — объявила она, с удовольствием надкусывая сладкий колобок с бататом. — Даже и дороги никакой. Надул нас, вонючий. Завёл куда-то в лес, чтоб без него нам здесь погибель настала. Да вот только невдомёк ему было, что среди нас два ёкая спрятались. А уж им-то смерть в лесу точно не грозит, даже в незнакомом… Мэй с укором поглядела на свою не в меру искреннюю подругу, но воздержалась от лишних слов, ограничившись лишь коротким вопросом: — Что-нибудь ещё? — Город, — кивнула Сино-Одори, дожёвывая колобок, — довольно далеко отсюда, впрочем. Но я видела огни вон с той невысокой горы… Небольшой городок, надо сказать. Но это же нам без надобности, верно? К чему нам город?.. Уж видали один. И Сино-Одори добавила несколько шипящих, хлёстких слов, разобрать которые было слишком сложно. А злополучная компания с сомнением переглянулась. — В целом, город — это не так уж и плохо, — озвучил общие размышления Масамунэ. — Там мы определённо узнаем, в какой части мира находимся. — Можно от пятихвостой скрыться, — добавил Кадзу, осторожно оглядываясь на Мэй. — Это важнее. Людей много, вычислить ногицунэ почти невозможно. Особенно если она не станет проявлять себя. И мёбу уж наверняка не станет рисковать пробудить чёрную лисицу в городе, подвергнув риску сотни невинных жизней. Ну вот, кажется, он сказал лишнего. Мэй безмолвно сникла, опуская глаза. Что за проклятие такое — вечно он то говорит слишком мало и тяжело, то сразу слишком много вываливает, то слова идут не те, что нужно… Воистину, в его полной одиночества и крови жизни некому было научить Кадзу говорить как следует. Всё могло бы измениться рядом с нею, но нет — слишком поздно было что-то исправлять. Его смерть уже близко, а ей ещё жить и жить. Мэй ни за что не примет этого, но жить ей предстоит без него. И пока он дышит — его задача подготовить свою лисицу к этому. — Так, — невесело резюмировал он. — С рассветом к городу пойдём. Возражений не нашлось, и со вздохом все они принялись готовиться ко сну. И хоть Йоши более рядом не было, Сино-Одори на всякий случай устроилась ночевать у ног кицунэ — на случай если вдруг противный подберётся среди ночи. Вставшее над лесом солнце застало их всех спешно сворачивающими лагерь. Сино бодро грузила на спины лошадей вьюки с имуществом её «госпожи», грозно покрикивая на сонных животных. Но даже обычно неугомонный Ши́то не выглядел этим утром игриво, не пытался ухватить её за рукав, как обычно, требуя ласки. Ронин рядом любовно оглаживал свою Кирин, а сам синоби, улучив мгновение, подошёл к задумчивой Мэй. — Я так давно не была в городе, Кадзу. А вдруг совсем одичала? — Не робей, темноокая, — подмигнул он, стремясь ободрить девушку. — Справишься отлично. Это у тебя в крови. Не став пояснять последние свои слова, он недовольно обернулся к ронину, скептически оглядел почти не обременённую поклажею Кирин. — А ты, вежливый, не провозглашай лишний раз наших имён во всеуслышание, — заметил он неприязненно. — Титулы не для тех, кто путешествует тайно. Язык за зубами держи — глаже пойдёт. На удивление, Масамунэ не стал ему перечить и лишь молча взобрался в седло, лёгким движением коленей посылая Кирин вперёд. Сино-Одори тоже уже была в седле, и её лохматая лошадка едва поспевала за статной лошадью ронина. Синоби же взглянул в ясные глаза своей кицунэ, что продолжала стоять рядом с ним. Нет, конечно же ей не нужна была помощь с тем, чтобы взобраться в седло, просто это было лишь ещё одним невинным поводом прикоснуться друг к другу. Мягкая улыбка тронула её уста, когда девушка протянула ему изящную руку. Привычно скрывая внутренний трепет, внешне невозмутимый синоби сжал её ладонь, лишь на миг, чтобы тут же отпустить, чувствуя в груди тянущий холод. Будто снова и снова её вырывали из его объятий, и каждый раз — словно в первый. Но ничего. Вместе с этим раздражающим ощущением росла и решимость что-нибудь изменить, пусть даже и только на время. Они тронули коней, но обычно резвый Ши́то не вырвался вперёд, следуя своей привычке и неуёмному стремлению доказать собственное превосходство. Он довольно вяло топал следом за вороным, глядя лишь себе под ноги и старательно пытаясь не угодить в выбоину, не споткнуться — когда такое бывало?! Кадзу подозрительно оглядел лошадей. Из всех одна только Кирин выглядела бодрой, отдохнувшей и полной жизни, остальные же едва плелись, с трудом переставляя ноги. Он как бы невзначай подъехал к величаво созерцавшему горизонт Масамунэ и негромко спросил: — Араи, кто лошадям корм давал и когда? Смерив его недоумевающим взглядом, ронин, кажется, только сейчас внимательно оглядел животных. — Йоши кормил их, как и всегда. Ещё вчера вечером. — Всех? — Кроме Кирин, разумеется, — возмутился ронин. — За своей лошадью я ухаживаю сам. Кормлю и пою… — Понятно… — недовольно пробормотал синоби, дёрнув щекою. — Да в чём дело? — воскликнул ронин в недоумении. Объяснять не пришлось. Сзади раздался вскрик Мэй, и низкорослая мохнатая лошадка рухнула под Сино-Одори на колени, хрипя и мотая головою. С губ её срывались и летели во все стороны клочья пены. Всаднице удалось удержаться в седле только благодаря невероятной цепкости своих пальцев. — Ой-ой! — только и успела вымолвить она. Быстро развернув коня, Кадзу подлетел к ней и мгновенно сдёрнул Сино-Одори с седла, спасая её от опасности быть придавленной падающей лошадью. — Лохматка! — вскрикнула ёкай неожиданно жалобно, протягивая к лошади руки. Но низкорослая лошадка пока падать не собиралась, однако хрипела и тяжело дышала, роняя пену на землю перед собою. — Мэй, прочь из седла, — бросил Кадзу коротко. Повторять не пришлось. Безошибочно уловив напряжение в его голосе, какое бывало лишь в опасной для жизни ситуации, кицунэ мигом соскочила с лошади и отошла на пару шагов от качающегося Ши́то, с беспокойством оглядывая своего коня. Ронин тоже спешился, взявшись заботливо осматривать хрипевшую Лохматку. — Что произо… — начала было Мэй, но прикусила губу, не закончив фразы. Кадзу видел рождающееся понимание в её выразительных глазах. — Да, — кивнул он её догадке, стаскивая Сино-Одори с вороного, который тоже начал хрипеть под весом двух всадников, и почти насильно отводя ёкая в сторону от лошадей. — А мне кто-нибудь пояснит? — мрачно вопросил ронин, сумевший кое-как заставить Лохматку подняться на ноги и сам высившийся ныне рядом с нею. — Что с лошадьми? — Отравлены, скорее всего, — зло ответил Кадзу. — Рыбак постарался. Паршивый нашёл время заняться ими. Опоить, или же ядовитой травы подсыпать. — Это серьёзные обвинения против человека, — нахмурившись, заявил Масамунэ. — Зачем ему это делать? — Замедлить нас. Не дать уйти далеко. — Все ещё… — ронин продолжал упорствовать, начиная уже раздражать этим синоби. — Только тот факт, что он покинул нас вчера… — Скажем так, перед этим имел место некий разговор, — мягко вмешалась Мэй. Все взгляды немедленно оборотились к ней, и девушка, смутившись, умолкла, не в силах поверить, что дерзнула перебить мужчин. Однако Араи не собирался так просто сдаваться. — Какого рода разговор? — хмурясь всё больше, спросил он. — Такого, когда в ход идут вымогательства и угрозы, — огрызнулся Кадзу. — Не слишком благородный разговор, недогадливый. Он видел, как сузились глаза ронина, пронизывая его будто бы насквозь со скрытым презрением и сдержанным негодованием. Он видел по этим глазам — Араи понимает, почему ничтожный синоби оказался свидетелем этого разговора, а он сам — нет. И сколь бы благороден Масамунэ не был, когда-то он был самураем, и воспитан был в соответствии с кодексом Бусидо и их ценностями. А для каждого самурая синоби есть презренный убийца и вор, наносящий удар исподтишка. Вскинув голову, Кадзу с вызовом взглянул в лицо того, кто при других обстоятельствах вполне мог стать его врагом. — Друзья, давайте не начинать ссоры, — Мэй, несомненно почувствовав напряжение в воздухе, вновь мягко вклинилась между ними, как бы невзначай вставая меж ронином и синоби. — Ведь именно этого наши враги и желают. Араи перевёл на неё взгляд, и суровое лицо его мгновенно смягчилось. Она одарила его едва заметной улыбкою, в то же время покорно склоняя голову. Кадзу лишь криво усмехнулся. Кровь от крови рода Ирисов, своею мягкой непоколебимостью она способна была достигать намного большего, чем иные грубою силою. Из неё вышел бы непревзойдённый дипломат и мудрый правитель… но нет, не такая судьба ждала юную императрицу Нойрё на троне, если верить предсказаниям старой Камэ. Тень и пламя были её стихией, стоит позволить им вырваться — и за судьбу Империи более никто не сможет поручиться. Именно поэтому Кадзу столь мучительно колебался, не в силах решить, стоит ли ему делиться с нею столь важной догадкою, или же это сделает опасную ситуацию лишь ещё опаснее. Тем временем Сино-Одори прошмыгнула поближе к Мэй, заботливо поправила накидку на её плечах и нерешительно спросила: — С Лохматкою всё хорошо будет? — Привязалась уже? — фыркнул Кадзу. — Куда более важный вопрос — дотянут ли лошади до города? — Вот если дотянут, тогда всё хорошо и будет, — ответил Масамунэ, взявшись осматривать Ши́то, который диковато храпел и пятился прочь от рослого ронина. — В любом селении есть лекарь, что скотину врачует. Это, можно сказать, жизненная необходимость. — Чего стоим тогда? — заторопилась Сино-Одори, деловито снимая поклажу со своей Лохматки и бесцеремонно навьючивая её на слегка оторопевшую Кирин. Ронин тоже наблюдал за этим со смешанными чувствами. Открыл уже было рот, дабы что-нибудь сказать, но поразмыслив, передумал, и закрыл его. Кадзу едва сдержал насмешливую улыбку. С какими бы женщинами прежде не приходилось иметь дело Араи, хозяйственные ёкаи среди них едва ли встречались. Но в целом, Сино-Одори была сейчас вполне права — поторапливаться стоило, причём в любом случае. Кадзу не сомневался, что паскудный рыбак продаст их как можно дороже, первому же кому сможет. Поэтому затеряться в городе становилось практически жизненной необходимостью, а лошади, которых теперь пришлось вести в поводу, существенно замедляли их передвижение и осложняли эту задачу. Араи вновь предпринял попытку побыть галантным, и предложил Мэй ехать на Кирин, что бодро цокала копытами и рвалась вперёд, пока остальные лошади едва переставляли ноги. Но девушка вежливо отказалась, как и всегда предпочтя разделить участь своих друзей во всём. Тем более, на Кирин нынче взвалили едва ли не всю имевшуюся поклажу, превратив породистую лошадь в подобие обычной вьючной кобылы. Несомненно, это заставляло ронина неистово негодовать, но свои эмоции он умудрялся скрывать где-то глубоко в душе, не доставляя Кадзу удовольствия ими насладиться. Отношения между двумя мужчинами определённо стали более напряжёнными и формальными с тех пор, как четвёрка обречённых пустилась в своё смертельно опасное путешествие. И хотя Кадзу и Мэй держали подобающую дистанцию, не демонстрируя открыто своих чувств, синоби мог лишь догадываться, сколь непросто приходится Араи, постоянно находившемуся рядом теперь и замечавшему их мимолётные полные тоски взгляды и нарочито-случайные прикосновения. Однако, поразмыслить об этом Кадзу не удалось, потому что теперь Ши́то захрипел, пуская пену, и едва удержался на ногах. Мэй рванулась было к своему коню, но заботливая Сино-Одори удержала её за плечи — мягко, но очень крепко. Разумная. Ронин уже хлопотал вокруг коня, пытаясь заставить того съесть некую засушенную траву знакомого вида, но конь лишь мотал головою и фыркал. Подойдя ближе, Кадзу заинтересованно хмыкнул. — Рвотная трава, — заметил он. — Почему сразу не сказал, что есть? — Её слишком мало на всех, — буркнул ронин. — Будем использовать по мере необходимости на самых слабых. — До города дотянем? — спросила Мэй, не скрывая беспокойства. — Должны, — ответил Араи. — Но, Мэй, в случае чего … Ты немедленно садишься на Кирин и несёшься прочь во весь опор. Не сомневайся, моя лошадь прорвётся сквозь лес и унесёт тебя от любой погони. Сомнение отразилось на ясном лице кицунэ, и она совсем уж было собралась возразить… — Не спорь, дерзкая, — остановил её Кадзу и ласково добавил: — На этот раз дотошный дело говорит. Не нам опасность грозит, помнишь? С некоторым сомнением оглядев лица друзей и, судя по всему, углядев на них некую солидарность, девушка согласно кивнула, принимая столь непростые для неё условия действий. — Так лучше, — тихо шепнул Кадзу, как всегда неслышно оказавшись рядом с нею. — Лучше, чем пробудить то, что таится внутри меня? — Мэй улыбнулась, но горечь на её губах ощущалась даже на расстоянии, больно отдаваясь в сердце. — Поверь, я знаю, что её тёмная сила не защитит вас. Она вас погубит. Именно поэтому соглашаюсь. Впервые не страшась посторонних глаз, Кадзу коснулся её руки, легонько пощекотал пальцами ладонь, заставив взглянуть на него. В глазах синоби как обычно плясала дерзкая ирония, в них читалась непримиримость перед лицом судьбы, и извечная непокорность. Это немного приободрило девушку. «Нужен ей, — с внезапной теплотою внутри понял Кадзу. — Сейчас я должен быть её силой. Как она была моею всё это время». Он крепче сжал её руку… Однако тут мечтательный вздох за их спинами заставил обоих обернуться. Сино-Одори стояла там, и, сжав в руках платочек, взирала на влюблённых влажными от восторга глазами. Мэй смутилась, немедленно пряча руки в рукава кимоно, а Кадзу медленно выдохнул, прикрыв на миг глаза. Нет, чувство такта не было знакомо жительнице пещер, определённо нет. Такао допустил существенные пробелы в её образовании, что ни говори. Ронин, тем временем, кое-как совладал с Ши́то, и теперь крайне недовольный конь пятился от него ещё активнее чем прежде, впрочем, выглядя при этом немного бодрее. Мэй кинулась успокаивать привыкшего к ней жеребца, и спустя, казалось, целую вечность, необычная компания вновь двинулась в путь. Только к вечеру им наконец удалось достичь города — слишком нескоро, по мнению Кадзу. Стражник на воротах проверил их подорожные, но без особого усердия, лишь порядку ради. Его более молодые товарищи с любопытством оглядели прибывшую в город знатную госпожу и её служанку, и, на всякий случай, склонились в поклонах. А Масамунэ осведомился у старшего из них, где здесь можно найти лекаря для скотины, объяснив это тем, что лошади занемогли в дороге. Тот со скучающим видом, призванным продемонстрировать отсутствие трепета перед высокими гостями, объяснил дорогу и махнул рукою, разрешив проезжать. Внутренне напряжённый, с этого момента Кадзу немного расслабился, только теперь позволив себе рассмотреть город. Если уж быть до конца честным, городом это поселение сложно было назвать, хотя оно и отчаянно старалось таковым казаться. Разгуливающие тут и там торговцы не могли предложить ничего помимо местных товаров, зачастую — собственного изготовления. Нарочитая помпезность зданий была скорее вымученной, а развешанные повсюду украшения и красные бумажные фонарики лишь напоминали о приближающемся празднике Красоты и, кажется, нервировали Мэй, что боялась теперь на него не успеть. Или же не попасть вовсе… В любом случае, кицунэ выглядела обеспокоенной, скрывая тревожный блеск бездонных глаз за своим веером. Зато Сино-Одори была в полном восторге. Она так задирала голову, рассматривая большие человеческие дома или же разноцветные гирлянды фонарей, что любой сведущий человек догадался бы, что она никогда прежде не бывала в городах. Это, впрочем, можно было легко объяснить… Но когда по её вине все они надолго застряли подле торговца сладостями, терпение начал терять даже ронин, а ронинам, как известно, страдать положено. Наконец отлепив Сино-Одори от страшно интересного ей торговца, Кадзу не сдержался, и тихонько нашипел ей на ухо о том, что всем им надобно придерживаться секретности и не привлекать внимания. Ёкай не растерялась, и заявила в ответ, что самый заметный здесь он сам, ибо совсем не ведёт себя как человек, ничем не интересуясь, а только снуёт вокруг своей кицунэ, будто бы её могут украсть в любой момент. Они чуть вновь не поссорились, но поразмыслив, Кадзу её аргументы принял и незамедлительно занялся поисками временного жилища. Им без всякого труда вышло снять здесь скромный традиционный домик — небольшой, пустой, но светлый и чистый. А что главное — внутри они могли делать всё, что только захотят. Сино-Одори немедленно облюбовала себе комнату с видом на небольшой садик, где принялась было раскладывать вещи Мэй. Но кицунэ, стыдливо опустив глаза, заявила, что предпочтёт делить покои, пусть даже и более скромные… с Кадзу. Никто не был удивлён — все знали, в чьём доме она гостила во время пребывания в деревне синоби, и вполне могли предположить, что подобное положение вещей привычно для неё. И всё же вновь лицезреть лицо Масамунэ, столкнувшегося с этой новостью вплотную, было уже почти жаль. Тут у них едва не возник очередной казус, ведь спален в доме обнаружилось всего две, и обе — на втором этаже. Сохраняя невозмутимое достоинство, благородный ронин уступил вторую спальню Сино-Одори, решив расположиться внизу, в общей комнате. — Заодно и вход буду караулить, — подбадривающе улыбнулся он Мэй. — Мы ведь здесь ненадолго. И, пока вежливая кицунэ не принялась вновь благодарить его и кланяться, он с достоинством удалился, намереваясь немедленно отвести лошадей к лекарю. И, в то время как Сино-Одори деловито разбирала багаж, а Мэй озадачилась непривычной для неё проблемой ужина, Кадзу тоже решил улизнуть ненадолго — узнать, ходят ли отсюда обозы в столицу или хотя бы на тракт. — Какие такие обозы, господин? — испуганно лепетал в ответ на его расспросы местный крестьянин. — Телеги разве что, с овощами да фруктами… маленький у нас городишко, хоть и старается казаться значительнее, чем есть. Но торговать нам особо-то и нечем… — Ясно, — неприязненно бросил Кадзу. — На телеге с овощами благородная госпожа, чай, не поедет. — Да уж не пристало бы… Ой… — крестьянин не на шутку перепугался и склонился в низком поклоне. — Не изволь гневаться господин! И… ежели возможно… не докладывай о моих неуважительных речах самураю! — он опять поклонился и протянул синоби корзину с овощами. — Вот, сладкой репы возьми в подарок за молчание. Нервно дёрнув щекою, Кадзу рассудил, что какие-никакие продукты всё же лучше, чем совсем ничего, и благосклонно принял подношение. По пути обратно он скоро и деловито прошёлся по рынку, ловко отыскивая нужные припасы и закупая еду для ужина. Синоби старался надолго не задерживаться, предполагая, что девушкам будет неуютно долго оставаться в одиночестве в незнакомом доме. Но вернувшись, понял, что волнения его были напрасны — Араи был уже здесь, развлекая их добродушной беседою. А Мэй вовсю хлопотала над огнём, заваривая чай — напиток, по которому она так успела истосковаться в дороге. Кадзу с досадою глянул на принесённый им пакетик. Лучший чай в этой части света — так уверял его торговец. Да только что в этом толку, если его кицунэ радостно улыбается сейчас не ему. На этот раз ронин опередил его. — Кадзу, ты вовремя! — заявила тем временем Сино-Одори, явно пребывавшая в приподнятом настроении. — Как раз к чаю! А что Масамунэ нам тут рассказывал — не поверишь… — Надеюсь то, когда будут в порядке наши лошади? — язвительно спросил синоби. — Потому как с обозом нам этот городок не покинуть. — Лекарь сказал, что дня четыре уйдёт на полное восстановление лошадей. Кадзу, ты уверен, что… — Уверен, — недовольно бросил ниндзя, пихая в руки подошедшей Сино-Одори корзину принесённых продуктов. — Завтра с утра попробую прознать, может, других лошадей купить сможем. — Но… Мы не можем бросить Лохматку! — расстроенно воскликнула Сино-Одори. — Ты жить хочешь, ёкай? — неожиданно резко огрызнулся Кадзу. — Не о лошади думай. За нами погоня по пятам идёт. Тухло выходит. К удивлению всех присутствующих, Сино-Одори не отступила под его пламенным взглядом, а лишь недовольно сдвинула брови да решительно вырвала из его рук протянутую корзину с продуктами. И вновь, как и всегда, когда назревал конфликт внутри их непростой и разнообразной группы, меж спорящими опять незаметно вклинилась Мэй. Оттеснив ворчащую Сино-Одори за спину, она возникла прямо перед Кадзу, коснулась его руки, вопросительно заглянула в глаза. Он склонил голову. — Всё будет хорошо, — тихонько вымолвила Мэй. — Мёбу не войдёт в город. Здесь мы в относительной безопасности. Кадзу лишь молча кивнул, позволяя ей увлечь его следом за собою за стол. Ни к чему ей знать все возможные исходы. Последовал скромный ужин, сопровождаемый вымученно-веселыми беседами. И хотя препротивнейший Йоши им более не мешал своим присутствием, говорить о действительно важном сегодня не хотелось. Когда ужин был окончен и все разбрелись по своим комнатам, желая друг другу доброй ночи, Кадзу почувствовал облегчение. А когда за ним и Мэй наконец-то затворилась дверь их общей спальни, то и вовсе позволил себе наконец вздохнуть спокойно. Тихий шорох её движений обозначал перемещения кицунэ для непривыкших к кромешной тьме глаз. «Она видит в этой темноте!» — внезапно осознал синоби. Тихий щелчок пальцев — и на кончике одного из них вспыхнуло пламя, озаряя её лицо жутковатым и в то же время романтичным светом. Мэй совершенно спокойно зажгла свечу своим лисьим огнём, будто это была самая обычная вещь на свете, и оставила её одиноко стоять на столе. Кадзу покачал головою. — Пошалить захотелось, опрометчивая? Не выдашь себя? — Этим? Нет, — Мэй спокойно пожала плечами. — Обычная магия. Делала это на уроках с Такао сотни раз. Я не призываю силу тьмы ногицунэ чтобы возжечь свечу, не волнуйся. — «Обычная магия», — с лёгкой усмешкою передразнил он её, подходя ближе. — Где та девушка, что полгода назад упрямо утверждала, что она неведьма? — Она теперь лучше знает, что делает, — откликнулась Мэй, тоже делая шаг навстречу и поднимая спокойный взор. — В том числе и благодаря тебе. Фыркнув, синоби отвернулся, зная, что если продолжит смотреть в бездонные глаза кицунэ, то очень скоро будет для здравого рассудка потерян. Великие духи, эта девушка даже не знала, как действует на него… Но тонкие трепетные руки легли на его спину, заставив внутренне содрогнуться. Не осмеливаясь обнять синоби, Мэй лишь прильнула к нему всем телом в полном надежды жесте, прижимаясь щекою к этой твёрдой, неприступной спине. — Поговори со мной, Кадзу, — попросила она столь искренне и беззащитно. — Я же вижу, ты встревожен. — Все идёт не так, нежная, — тихо вымолвил он, не оборачиваясь. — Криво всё. Со времени начала этого путешествия всё идёт не так. Времени всё меньше. Я не справляюсь. — Не говори так! — кицунэ одним движением оказалась прямо перед ним. Раньше бы она не посмела… впрочем, раньше она многого не смела. — Никто не мог бы сделать больше, чем ты сейчас. И… не говори сейчас о времени, прошу, не надо. Мы вдвоём наконец… Ловкие пальцы Мэй тронули ворот его кимоно. Несмелая ласка её рук была дразнящей, призывной. Обёрнутая в шёлк своих одежд, ослепительно красивая даже при таком скудном освещении, она была словно невероятный подарок, который достался ему каким-то чудом. И лишь смерть заставит его от этого подарка отказаться. Ну а пока погибель не пришла за ним — Кадзу собирался сполна наслаждаться близостью любимого тела. Неумелые руки Мэй развязали пояс его кимоно, постепенно избавляя мужчину от одежды. Трепетные пальцы прошлись по знакомым шрамам, разглядывая их со странной нежностью. Все эти шрамы на моём теле рассказывают тебе историю о том, кто я есть — так много истории о том, где я был и как я стал тем, кем являюсь сейчас. Но эти истории не значат ничего, если рядом нет той, кому можно поведать их… и это правда, которую я могу открыть лишь тебе. Я взберусь на вершины самых высоких гор, я пересеку бездонные синие моря, я перейду все границы и нарушу все правила, но, родная, — я нарушу их для тебя. И если суждено мне погибнуть, сражаясь в этом бою, пусть последним, что увидят мои глаза будет прядь чёрных волос на ветру и изгиб твоих чувственных губ, вкус которых я заберу с собою навек. Хотелось проникнуть под шёлковое кимоно девушки, в самое сердце — чтобы навеки в нём остаться. Словно зачарованный смотрел он в её огромные, томные глаза, не в силах поверить, что они наконец-то остались наедине. Пухлые губы Мэй приоткрылись навстречу ему, и пальцы Кадзу скользнули под её кимоно, чувствуя, как нежная кожа девушки покрывается мурашками под его руками. Холодная, пустая комната ничем не обогревалась, и он привлёк Мэй к себе, прижимая к своей разгорячённой коже. Она вздохнула едва слышно, прикрыв глаза, и он ощутил, как тонкие руки обвили его шею. Обхватив тонкую талию, синоби увлёк к кровати ту единственную, что была ему нужна. Бережно уложив, укрыл одеялом и, скинув кимоно, скользнул следом, ложась с нею рядом, прижимаясь крепко — кожа к коже, губы к губам. Огонь его раненной души всё ещё горел ярко, заставляя синоби забыть обо всех печалях, в одном лишь безотчётном стремлении — согреть её всем, что от него осталось, чтобы только не озябла, чтобы поутру встретила его такой привычной сонной улыбкою. Прикосновения, сначала призванные лишь согреть, постепенно становились смелее, движения — откровеннее… И вскоре ночь наполнилась безмолвной страстью, вожделением и безудержными ласками. Они словно выплёскивали друг на друга всю ту нежность, что скопилась в их телах, истосковавшихся по единению. Уткнувшись в шею синоби, Мэй то давила стоны наслаждения, то задыхалась от всепоглощающего желания. В какой-то момент Кадзу даже смутно порадовался тому, что ронин ночует на первом этаже. Услышанные звуки вряд ли бы его порадовали, хотя возможно бы и впечатлили. Но нет. Кто знает, когда ещё в их непредсказуемой жизни выпадет шанс побыть наедине, и сейчас Кадзу, отринув благоразумие, решился быть эгоистичным. Он пил её страсть без остатка, наслаждаясь откровенностью прикосновений и огнём пылающих желанием глаз… Этой ночью — всё лишь для него одного. Когда безудержное неистовство отгремело, от холода не осталось и следа. Под одеялом было жарко и душно. Мэй вынула украшения из растрёпанных в урагане страсти волос, привычно устраиваясь на плече у Кадзу и закрывая глаза. — Наконец-то… — тихо прошептала она, прислушиваясь к стуку его сердца. Он лишь крепче обнял её в ответ, молча целуя в висок. А на столике неподалёку медленно догорала оплывшая свеча…***
Далее дни потянулись размеренной чередою в ожидании отбытия. Каждое утро хмурый ронин отправлялся к лекарю — справиться о состоянии лошадей. А Мэй и Сино-Одори после завтрака совершали небольшую прогулку по городу, дабы развеяться и чем-то занять себя. Кицунэ знакомила жительницу пещер с причудами человеческой архитектуры и моды, но ёкай, как правило, более всего стремилась посетить местный рынок и отведать побольше разнообразных кулинарных шедевров. Однако же, небольшой городок не мог похвастаться чем-то очень уж впечатляющим. Мэй заверяла её, что стоит им прибыть в столицу — и вот тогда-то Сино-Одори сумеет по-настоящему насладиться всем разнообразием человеческой кухни. Кадзу, что обычно сопровождал их под видом слуги, наблюдая и собирая слухи, лишь горько усмехнулся уверенности кицунэ в том, что до столицы они доберутся. Впрочем, для Мэй сейчас не было ничего невозможного. Вопрос только в качестве кого ей предстоит в эту столицу попасть… Рассеянно слушая весёлое щебетание девушек, он то и дело замечал долгие взгляды местных, направленные в сторону Мэй. Красоте её лица противиться было сложно, и крестьяне замирали, провожая глазами шедшую мимо девушку. Подойти они, конечно же, не смели, но глаза их горели восторгом при виде нежданной гостьи. Вечная, как лотос, ты останешься неизменна в своей изысканной красоте, храня свои тайны за запечатанными устами, что алеют, словно кровь на снегу. Все вокруг не могут отвести зачарованных взглядов — ты, будто чистейшая фантазия в изысканной обёртке, скользишь по улицам этого невзрачного города, вежливо улыбаясь прохожим. А я следую за тобою, став твоей тенью, посвящая каждый миг, что мне остался, тебе лишь одной. Ты не желаешь в это верить, но моя жизнь подходит к концу, тогда как твоей ещё суждено цвести сотни лет, лисица. Приступы проклятой слабости становились всё чаще, всё сильнее, заставляя Кадзу иногда задумываться — который из дней станет последним? И какую смерть он хочет выбрать для себя… Пока ещё может. Но даже погружённый в свои мрачные думы, синоби продолжал непрерывно оглядывать толпу, и издалека заметил направлявшегося к ним Масамунэ. — Новости хорошие, — сообщил ронин, подходя. — Лошади почти здоровы. Скоро придёт время вновь отправляться в путь. — Какая жалость, — всплеснула руками Сино-Одори. — Я почти уже привыкла к этому занятному городку. Здесь воняет не так, как в той рыбацкой деревушке, — пояснила она в ответ на удивлённые взгляды. Мэй невольно рассмеялась. Её смех серебряным перезвоном разнёсся по людной улице, заставив всех немедленно умолкнуть, порождая глуповатые улыбки на лицах крестьян. Смутившись, Мэй скрыла лицо за веером. Последние дни жизни в городе, пусть и небольшом, преобразили её, будто бы дав время восстановить силы. Казалось, отодвинулась тень смерти, нависавшая над всеми ними, и кицунэ стала чаще улыбаться и смеяться. Она потихоньку обживала их общую спальню, украшая её и заполняя пустоту, стала находить время на медитации и даже на тренировки с магией. А вечерами, когда все они собирались за общим столом чтобы разделить скромный ужин, заваривала чай, разливая его по чашкам. Сино-Одори порывалась помогать, но для Мэй, похоже, привычное занятие было только в радость. Никто не следил за их временным жилищем — синоби проверил это не один раз — никто их не видел и не слышал. И он не мешал попыткам Мэй создать новый дом, видя, сколь благотворно они влияют на девушку… Но вот теперь этому всему тоже суждено было закончиться. И пока Сино-Одори вновь отвлекла подругу невиданными ранее сладостями, Кадзу отвёл ронина чуть в сторону и, понизив голос, прошелестел: — Прежде чем ехать проверю всё. Окрестности осмотрю. Нету ли засады. — Вместе пойдём, — с готовностью поддержал ронин. — Нет, — синоби нервно дёрнул щекою. — Если что — ты с нею останешься. Защитишь. А мне терять нечего. Сам знаешь. — Не нравится мне это… — начал было Масамунэ. — Не важно сейчас, как тебе нравится, — жёстко оборвал его Кадзу. — Важно — как лучше для неё. И он выразительно кивнул в сторону Мэй, показывавшей Сино-Одори печенье тайяки с разнообразными начинками. Араи долго хмурился и поджимал губы, но в конце концов примирился с этой мыслью и молча кивнул, соглашаясь. Компания направилась домой, рассуждая о том, что им следует купить в дорогу. Неприятных тем более никто не поднимал, и остаток для прошёл как обычно. А вечером Мэй, всегда тщательно следившая за своей внешностью, задумчиво сидела у зеркала, расчёсывая длинные, струящиеся тёмным шёлком волосы и что-то отстранённо напевала себе под нос. Встревоженной девушка не выглядела — жизнь приучила её к переменам и неожиданным ударам судьбы. А Кадзу, лёжа в постели, молча наблюдал за нею, терзаясь лишь одной мыслью — стоит ли поведать ей об их с Такао подозрениях относительно её происхождения, или лишь хуже выйдет. Перед глазами стояли страшные картины, нарисованные старой прорицательницей — обезумевшая ногицунэ на троне империи Нойрё. Что если он заронит в её разум эту мысль, а после, когда его уже более не будет рядом, дикая чёрная лисица решит взять то, что принадлежит ей по праву… Это казалось невероятным сейчас, при взгляде на спокойную и умиротворённую девушку перед ним, но Кадзу уже знал, как быстро вспыхивает пламя в её глазах, пламя, способное сжечь всё на пути к желаемому. Пока он терзался сомнениями, Мэй, капнув ароматической смеси на запястье, растёрла её и, изящным жестом скинув верхнее кимоно, нырнула к нему в постель. Поёрзала, устраиваясь поудобнее, привычно положила голову на его плечо и устало зевнула. Приятный запах будоражил, но мысли Кадзу были заняты другим. — Мэй? — тихо позвал он. — М-м? — промурлыкала девушка сонно. — Засыпаешь уже, нежная? — М-гм, — последовал невнятный ответ. Кадзу лишь вздохнул. Жить ему с этой дилеммой и дальше, пока жизнь сама не расставит всё на свои места. Утро выдалось прохладным и ясным. Проснувшись раньше всех, Кадзу бесшумно покинул дом, никого не потревожив. Если повезёт, сегодня они наконец смогут оставить этот город позади и направиться дальше. Хорошо ли это было, или же плохо — он не знал, но инстинкты подсказывали, что задерживаться здесь надолго становилось всё опаснее. Ротозеи-стражники не стали ни о чём спрашивать слугу грозного самурая, и это было прескверно. Значит, о необычных «гостях» знал и говорил весь город. Заставив себя выкинуть эти мысли из головы и сосредоточиться лишь на одной задаче, Кадзу направился вдоль по дороге, коей им предстояло ехать, внимательно наблюдая за всем вокруг. Пока что опасения внушал лишь лесистый участок впереди, что плохо просматривался издалека. Подобные участки могли облюбовать разбойники, или же кто похуже. Подойдя ближе, Кадзу благоразумно свернул с дороги, бесшумно скрываясь меж деревьями. Привычные звуки леса мигом окружили его, наполняя воздух щебетанием птиц, шелестом ветра в листве, скрипом веток. Возвышавшийся неподалёку массивный горный хребет служил прекрасным ориентиром, поэтому Кадзу не боялся заблудиться. Заняв удобную позицию подле старого скрюченного дерева, он принялся наблюдать за дорогою. Что ж, ничего необычного, просто несколько телег с овощами проехали мимо, да крестьянин гнал стадо овец на пастбища. Несколько успокоившись, Кадзу хотел было уже отправляться обратно, надеясь успеть до пробуждения Мэй. Но вдруг вновь накатила ставшая привычной слабость, и он, радуясь, что не нужно её ни от кого скрывать, просто прислонился спиною к стволу старого дерева, пережидая приступ. Сквозь шум крови в ушах ему почудилось хлопанье крыльев над головою. Похоже, какая-то большая птица нашла себе приют в раскидистых ветвях этой сосны, успел подумать он… Как вдруг хлопанье крыльев раздалось совсем рядом, обрушилось ему на голову, заполнило пространство вокруг. Гортанный крик, страшной силы удар — и ослепляющей болью пронзило висок. Голова дёрнулась, словно у тряпичной куклы, земля ушла из-под ног, а перед глазами потемнело…