«Ночь заблудилась В мягком объятии сна — Шаги в нереальность». Мицунари-но-Масё
Смешно, насколько этот мир изменчив и нетерпелив. Порою, случайности рушат тщательно выстроенные планы, а стремление удержать всё под контролем оказывается столь же бессмысленно, как нелепые попытки поймать собственную тень. И ни сила, ни власть, ни знания не могут помочь уберечь близких людей от беды. Неужели человек и в самом деле так ничтожен пред судьбою? Сидя в тишине и уединении своего дома, Такао старательно переписывал древние тексты, пытаясь отвлечься от беспокойных мыслей и сосредоточиться на кропотливой работе. Но дело не ладилось — рука с кистью то и дело застывала в воздухе, а мысли дзёнина уносились куда-то далеко… Туда, где ему не суждено было сейчас оказаться. В самой деревне синоби дела шли вполне благополучно. С уходом Кадзу и Сатоши здесь стало непривычно тихо, а самому Такао — до странного одиноко. От Кадзу по-прежнему не было никаких вестей. Дзёнин не получил послания от лучшего друга ни через два дня, как договаривались, ни после. Это могло означать лишь одно — что-то определённо пошло не по плану. И не было никакой возможности узнать, что именно и насколько не по плану пошло. Раньше волноваться за Кадзу никогда не приходилось — ловкий, живучий, изворотливый — синоби умел найти способ выкрутиться из любой ситуации, выживая даже в самых сложных передрягах. Но всё изменилось с появлением Мэй. Обычно предельно осторожный, нынче Кадзу, не раздумывая, ставил свою жизнь под удар, готовый разменять её не глядя, если выиграет этим для девушки шанс… На что? Есть ли у неё вообще шанс? Силясь отогнать беспорядочные размышления, Такао вновь принялся водить кистью по бумаге, то и дело сверяясь с книгою. Возможно, где-то среди древних текстов отыщется подсказка, способная направить его мысль в правильном направлении. Маг тихо вздохнул, бросив удручённый взгляд в сторону кипы уже исследованных книг. Иногда, когда ощущение опустошающего бессилия подступало к самому горлу, дзёнину казалось, что всех обширных знаний, накопленных им за жизнь, было недостаточно, дабы решить представшую перед ним задачу… Рука, аккуратно выводившая иероглифы, чуть дрогнула, и кончик кисти неловко вильнул, вычертив некрасивый зигзаг, нарушивший простую гармонию каллиграфии и испортив этим всю его старательную работу. Такао досадливо поморщился. Беспощадно смяв испорченный лист, он скинул его прочь со стола, положив пред собою новый, чистый. На миг прикрыв глаза, маг с усилием привёл разум в порядок, и только было изготовился начать всё заново, как вдруг услышал сердитый стук в дверь. Вздохнув, дзёнин аккуратно отложил кисть в сторону и оборотил свой взор в сторону входа. — Не заперто, — чуть повысив голос, произнёс он. — Проходи свободно. Из коридора немедленно послышалось ворчание и такое знакомое постукивание клюки. Пройдя в комнату, старый Чонган проигнорировал предназначавшийся ему учтивый поклон и, подбоченившись, придирчиво принялся оглядывать помещение. Внимательные старческие глаза отметили некоторый беспорядок, столь несвойственный дзёнину, кипу книг и свитков на столе, скомканные листки бумаги, разбросанные вокруг. Лишь в последнюю очередь его пронзительный взгляд остановился на самом Такао. — Что, никак лень седалище с насиженного места поднять, дабы встретить старика надлежащим образом? — сварливо начал он. — Прости, Чонган, — со сдержанной вежливостью произнес Такао. — Я был занят. — Уж вижу, — насмешливо фыркнул тот, глядя на чистый лист, лежащий на столе перед дзёнином и, не дожидаясь приглашения, устроился на циновке напротив. — Вот, возьми-ка. И с этими словами старый лекарь бросил на стол увесистый мешочек, от которого пахло знакомо. — И что же это? — слегка приподняв бровь, Такао красноречиво указал на мешочек взглядом. — Что, что… — заворчал Чонган, нахохлившись, словно воробей под дождём. — «Сонная трава»! Перед сном чай заваришь. И не спорь со мною, я тебя с малолетства знаю! Уж, поди, могу заметить признаки тревоги и бессонницы, что ты так умело ото всех скрываешь, играя роль всесильного дзёнина. Такао чуть склонил голову, пряча едва заметную грустную улыбку. — Благодарю, дедушка Чонган, — неожиданно искренне отозвался он и почтительно поклонился до самой земли. Старик вздохнул. Узловатая натруженная рука внезапно легла дзёнину на голову, неловко погладила отливающие серебром волосы. — Ну-ну, — послышался скрипучий голос, в котором на этот раз проступили нотки глубокого сочувствия. — Я ведь помню тебя ещё мальчишкой. Вижу, через что проходишь… Поднимись. И, подхватив его под локти, старик вновь усадил мага за невысокий столик. Тщательно поправив волосы и правильно расположив складки на одежде, Такао вновь принял привычный облик сдержанного и непоколебимого лидера клана. — От Казду всё так же нет вестей? — осторожно спросил Чонган. Такао отрицательно помотал головою. Он выглядел спокойным, и лишь обозначившиеся в уголках рта складки выдавали тревогу. — Сатоши? И вновь то же самое едва заметное движение головы. Но на этот раз Такао поднял на Чонгана взгляд, и старик поразился безмерной печали, застывшей в его кристально-синих глазах. Ни с кем другим дзёнин не позволил бы себе её выказать. — Старший, — тихо проговорил Такао, не отпуская его взглядом, — дай совет. Замявшись на некоторое время, Чонган в задумчивости пожевал губами. Затем спросил: — Какого совета ты просишь? — Ошибки других как быстрей изучить? — В себя заглянуть. Уж не возомнил ли ты, будто превыше всех остальных? Ты всё же человек, такой же как и все. В твоей груди бьётся горячее человеческое сердце. Почему думаешь, что на их месте поступал бы по-иному? — Это и сбивает с толку. Ставя себя на их место, я не могу отличить ошибки от правильных решений. Я тот, кто должен сохранять холодный рассудок и глядеть на ситуацию со стороны. — «Со стороны»! — деланно возмутился старый Чонган. — Вбил себе в голову, будто можешь отрешиться от страстей человеческих и, позабыв о себе, пытаться лишь другим помочь? — Кто же, если не я? Я глава клана, их жизни — моя ответственность. Старый Чонган было сурово нахмурился… но затем хмыкнул и неожиданно тепло улыбнулся: — О себе позаботься, мальчик мой, — произнёс он мягко. — Всё носишься, мир спасаешь… Но ежели ты не позаботишься о себе, то не сможешь позаботиться и о других. Такао размышлял какое-то время, затем его взгляд скользнул вниз. Израненные руки лежали на коленях ладонями кверху — обескровленные, перемотанные белоснежными бинтами, они почти не кровоточили уже, и лишь в одном месте виднелось алое пятно — там, где под повязками скрывался свежий порез. На всякий случай. — Отдохни, — настойчиво повторил старый Чонган, пододвинув к нему ближе мешочек с сонными травами. — И не забывай, что ты тоже в опасности. Ещё неизвестно, что явится за тобою. И когда. Такао невесело улыбнулся. В последнее время он почти не выходил из дому, предпочитая мудрые книги обществу людей, ну а дом был хорошо защищён. До тех пор, пока закрыты все окна и двери, никакая мистическая тварь не могла проникнуть внутрь. Правда, нынче на улице стояла такая духота, что окна приходилось открывать всё равно, дабы впустить в помещение хоть немного свежего воздуху. Но по странной прихоти разума, за себя сейчас Такао переживал мало, с несвойственным ему безразличием пренебрегая мерами безопасности. Больше всего мучила его нынче неизвестность в отношении судьбы друзей. Ты мирился с потерями уже столько раз, вынуждено отпуская тех, кто доверил тебе свою жизнь, в звенящую пустоту небытия. Ты давно усвоил горький урок — всех не спасти. Такова жизнь синоби. Но сможешь ли ты так же легко отпустить самых близких? Сможешь ли ничего не чувствовать? Ведь каждая потеря словно свежая рана на твоих вечно кровоточащих руках. Рана, которая никогда уж не заживёт. Кадзу был тебе братом почти всю твою жизнь, а теперь он уходит всё дальше от тебя, уходит в неизвестность… Смерть идёт за ним по пятам, и смерть идёт рядом с ним, держа его за руку и улыбаясь очаровательной улыбкою юной девушки, кроме которой он теперь ничего не видит. И не в твоих силах что-либо с этим поделать. Чувство собственной бесполезности и бессилия вновь навалилось, придавило тяжким бременем. Такао неосознанно сжал кулаки. Нельзя позволить себе слабость. Он дзёнин, а это значит, что благополучие всей деревни и всех живущих в ней людей — тоже его забота. О них нельзя забывать. Такао поднял голову и встретил пристальный взгляд Чонгана. Подслеповатые старческие глаза глядели на него с глубоким сочувствием, но увы, помочь здесь старый лекарь ничем не мог. Постигшие их проблемы были выше его понимания, не говоря уж о способностях. Неловко крякнув, тот предпочёл сменить тему: — А что Хонг? — как бы между прочим спросил он. — Избегает меня, — невесело улыбнулся Такао. — Упорно отмалчивается, а быть может и в самом деле не знает, куда направился Сатоши. — Вполне вероятно, — кивнул старый Чонган. — Я бы, по крайней мере, никому ничего не говорил на месте этого своевольника. Ох, надеюсь не наделает этот сорванец глупостей… — Определённо наделает, — отозвался Такао. — Ты же его знаешь. Но глупости бывают двух видов — полезные и опрометчивые. — Тогда нам остаётся надеяться, что у Сатоши достанет ума для первого варианта, — лекарь невесело усмехнулся и, кряхтя поднялся, опираясь на клюку. Такао немедленно поспешил помочь, но старый Чонган мягко отстранил его и строго указал на принесённый пакетик с травами для сонного чаю. — Не вздумай пренебрегать отдыхом! — провозгласил он и грозно потряс клюкою. Склонившись в лёгком поклоне, Такао поблагодарил старика за проявленную заботу и последовал вслед за ним, проявляя почтение. — Позволь, провожу тебя немного. В задумчивости пожевав губами, старик оценивающе поглядел на Такао. — Хм… а что же, пойдем, и в самом деле. Хоть пройдешься немного, ноги разомнёшь. А то все сидишь да сидишь затворником в окружении своих премудрых книг. И с задорной улыбкою Чонган застучал клюкою в направлении выхода. В распахнутую им дверь ворвался тёплый весенний ветер, всколыхнув волосы и принеся с собою неповторимый запах сладостной весны, когда так сильно хочется жить, любить и гореть. Природа вокруг оживает, буйным цветением празднуя наступление нового цикла в этом вечном круговороте увядания и возрождения. Только лишь человек в этом смысле отличен — умерев, не суждено ему возродиться вновь в былом обличии. А все людские познания о существовании за порогом смерти обрывочны и пугающи. Такао невольно вспомнил о метке смерти над своею головой. Что ж, если не удастся придумать решения этой проблемы, вскоре ему самому придется познать, что ожидает проклятую душу за гранью бытия. — Что, никак вновь о судьбах мира задумался? — послышался рядом скрипучий насмешливый голос. Старый Чонган семенил рядом с ним, размеренно постукивая своей клюкою и хитро косясь на дзёнина. Иногда Такао и в самом деле казалось, что Чонган вовсе не так немощен, как старается казаться на людях, а клюка стала уж более привычкою, нежели необходимостью. — Ох, погляди-ка! — с деланным удивлением вдруг всплеснул руками старик. — Да это же никак дом Хонга! Лишь привитая с самого детства сдержанность и учтивость помогли Такао не закатить глаза в этот момент. Хитрость старика, воспользовавшегося его задумчивостью, была столь очевидна, что тот даже не пытался её скрыть, довольно улыбаясь, от чего лучики морщинок пролегли отчетливее в уголках его смеющихся глаз. Такао лишь головою покачал. Воистину, старики и дети чем-то похожи. Старый Чонган тем временем поднял руку, заслоняясь ею от солнца, и вгляделся пристальнее. — А вон и сам Хонг во дворе, — воскликнул он обрадованно и обернулся к Такао. — Ступай-ка, поговори с ним, мальчик мой. — Сдается мне, он не желает этого, Чонган, — попытался было возразить Такао. — Ну мало ли чего желает он там… Люди о своих желаниях вообще не ведают, как правило, — заворчал старик, настойчиво подпихивая дзёнина под локоть. — А ты сходи всё равно, может и поладите, может чего нового и вызнаешь у него. Ты ведь в конце концов дзёнин, или кто? И подгоняемый настойчивыми тычками, лидер клана Наито вынужден был уступить неугомонному старому лекарю, которого все в деревне почитали как отца. И тот умел иногда этим ловко воспользоваться. С тяжким вздохом Такао медленно направился в сторону дома Хонга, уже различая в тени деревьев загорелую, мускулистую фигуру ниндзя, который тренировался во дворе. Приблизившись дзёнин уважительно остановился подле калитки, ожидая, пока его заметят — дабы не прерывать сие достойное занятие, тревожа хозяина. Стоять приходилось на солнцепёке, и жара с каждым мгновением становилась всё невыносимее. Но, к счастью, Хонг вскоре заметил его. В тёмных глазах застигнутого врасплох ниндзя на миг мелькнула настороженность, которую он не успел вовремя спрятать, и Такао тут же понял — его визиту не рады. Тем не менее Хонг моментально взял себя в руки и, приблизившись, учтиво поклонился. — Дзёнин, — вежливо поприветствовал он. — Здравствуй, Хонг, — Такао благосклонно склонил голову. — Вижу, ты поддерживаешь форму. — Стараюсь, дзёнин, — всё так же подчёркнуто вежливо, но слегка отстранённо ответил тот. — Нельзя запускать себя. Даже если новых заказов на работу у клана сейчас нет, мне нужно… Он замолчал, осёкшись. — Нужно занять себя чем-то, дабы не терзаться мыслями о Сатоши, — закончил за него дзёнин, прекрасно понимая состояние молодого ниндзя. Хонг опустил голову в тщетной попытке скрыть выражение глаз. Но Такао успел заметить тревогу и печаль, отразившуюся в них. — По-прежнему никаких вестей? — спросил он участливо. Хонг медленно покачал головой, плечи его поникли. — Но даже если бы и были, ты бы мне не сказал, не так ли? — невесело усмехнувшись, произнёс дзёнин. Заминка длилась лишь краткое мгновение. Затем Хонг снова, словно бы с усилием, покачал головою. — Ясно, — заключил Такао. Повисла неловкая пауза. Хонг стоял неподвижно, потупив взор, внимательно разглядывая свою тень на земле. Такао пристально всматривался в его лицо, пытаясь прочитать на нём хоть что-то, но оно словно бы окаменело. Оба безуспешно подбирали слова. Но к чему разговоры, если им обоим всё и так было понятно? — Ты молодец, — произнес Такао внезапно. Хонг вздрогнул, словно бы от удара кнутом, и впервые поднял на дзёнина глаза. В них стояло недоумение и немой вопрос. — Думал, осуждать тебя за верность стану? — мягко спросил Такао. — Никогда. — Я слово дал, дзёнин, — словно бы оправдываясь, пробормотал Хонг. — Знаю, ты помочь хочешь. Но я слово дал. — Понимаю, — кивнул Такао и неожиданно тепло улыбнулся. — Я понимаю тебя, возможно, лучше, чем кто бы то ни было здесь. Кадзу ведь тоже ушёл. Снова потупив взор, Хонг переминался с ноги на ногу. Не желая рождать в нём чувство вины, Такао чуть склонил голову в знак прощания и развернулся, чтобы уйти. — Спасибо, дзёнин, — раздалось ему в спину. Едва заметно улыбнувшись, Такао направился вновь в ту сторону, где вдалеке нетерпеливо маячил старик Чонган, приглядываясь так и эдак. — Ну как? — немедленно спросил он, когда дзёнин приблизился. Такао на минутку задумался, глядя куда-то поверх головы лекаря, на вершины терявшихся в облаках гор. — Полагаю, лучше, — ответил он наконец. — Ну вот и хорошо, — обрадовался старик. — И то ладно. Глядишь, в случае чего у него достанет ума к тебе обратиться. Доверие всё-таки очень важная штука промеж людей. «И не только промеж людей, сдаётся мне, — подумал Такао, невольно вновь обращаясь мыслями к Кадзу и Мэй. — Окажется ли доверия между ними достаточно, дабы предотвратить беду, что погубит их обоих? В прошлом Кадзу не один раз вытаскивал Мэй из тьмы. Но её сила ногицунэ будет расти, рваться наружу… Достаточно ли будет силы любви, чтобы сдержать бушующего внутри неё зверя?» Магия с рождения была понятна и доступна для тебя, осязаема и привычна. Ты чувствуешь, как она струится по твоим венам, смешиваясь с кровью, ты видишь её проявления во внешнем мире. Ты творишь и создаёшь нереальные воплощения своей магической силы. Но любовь? Непонятное, абстрактное понятие, невидимое и неощутимое. Тем не менее, во имя любви люди идут на всё, совершая как великие поступки, так и страшные ошибки. На что способна эта сила? Никто на самом деле не знает. И уж тем более не ты, дзёнин. Ты посвятил себя магии с той самой минуты, когда ёкаи нашли тебя брошенным младенцем в лесу и укрыли от зимнего холода. Что же двигало ими? Может быть… любовь? Проводив Чонгана и вернувшись в своё тихое жилище, Такао наконец затворил за собою дверь и на миг прикрыл глаза, тихо выдыхая. Всегда предпочитавшему уединение, ему в последнее время человеческое общество стало особенно в тягость. За окном медленно вечерело и просторная комната постепенно пропитывалась темнотою. Однако, духота длинного и жаркого весеннего дня, прогревшего дом, всё ещё висела в воздухе, мешая дышать свободно. Подойдя к окну в сад, Такао раздвинул створки и с наслаждением вдохнул пропитанную ароматами свежесть тёплого весеннего вечера. Гомон деревни постепенно стихал — люди готовились ко сну. И лишь неумолчный хор цикад в раскидистых кустах хризантем не смолкал ни на миг, настойчиво напоминая, что жизнь продолжается, во всех её проявлениях. Такао оборотил взор вверх. Полупрозрачные облака таяли в вышине, узорные листья деревьев трепетали на лёгком ветру невесомым кружевом. Ночь обещала быть тёмной и безлунной. «Иногда говорят, что ночью невозможное становится явью, — невольно подумалось ему. — Быть может, во сне… лишь только во сне». Стряхнув задумчивость, словно липкую паутину, Такао занялся привычными рутинными делами. И, съев в одиночестве свой нехитрый ужин, решил пораньше отправиться спать. С облегчением скинув многослойные одежды, он опустился на кровать. Свежая постель приятно холодила кожу. Тихонько выдохнув, дзёнин клана Наито постарался расслабиться и дать отдых напряжённому телу и растревоженной думами душе. В уединённом доме было тихо и умиротворённо, но сон упорно не шёл к Такао. Время стало тягучим и вязким. Бездонная чёрная ночь вползала сквозь раскрытое окно, постепенно заполняя комнату. Лишь крошечный огонёк небольшой оплывшей свечи, подрагивая и мигая, всё ещё сражался с подступающей темнотою. В спальне пахло мятою и сандаловым деревом — едва заметный сизый дымок вился над ароматической палочкой, что медленно догорала, отсчитывая очередной бессонный час. Вздохнув, дзёнин перевернулся на другой бок, оставив тщетные попытки успокоить обычно покорный его воле разум, и устремил отстранённый взгляд в пустоту пропитанной одиночеством спальни. Что ж, не сегодня. Похоже, это была одна из тех ночей, когда бремя ответственности за жизни столь многих давило на плечи тяжким грузом, мешая дышать. Эта ночь была далеко не первой в череде подобных ей. Думая о том, в таком состоянии ушёл Кадзу и вспоминая метку смерти над головою Сатоши, Такао всё чаще и чаще ворочался без сна в своей постели. Живы ли они ещё? Или ему не удалось сберечь и защитить вверенных ему людей… близких ему людей. Иногда, сдавшись, он откладывал сон и проводил душные весенние ночи за чтением старинных книг. Что искал он там? Ответы на свои вопросы? Даже найдя неведомый ранее способ помочь тем, кто нынче был далеко, пришлось бы совершить трудный, невозможный выбор — благополучие клана, или жизнь лучшего друга? И чем больше размышлял над этим Такао, тем больше укреплялся в своих печальных выводах — уберечь Кадзу от беды будет сложно, пока рядом с ним Мэй. Пока беда это его осознанный выбор. Дзёнин отстранённо взглянул в сторону валявшегося на столе мешочка с травами для «сонного чаю». Он вежливо принимал их, ценя заботу старого лекаря, но пить не торопился, покорно принимая свою бессонницу, как расплату за собственные неудачи. И чувство вины всё сильнее вгрызалось в его душу этими тёмными, бессонными ночами, нарушая душевный покой. Под окном едва заметно колыхнулись цветущие хризантемы, послышался неясный шорох. Насторожившись, Такао приподнял голову. Не показалось — шорох повторился громче, сопровождаемый неясным тихим скрежетом, и на подоконник вдруг вспрыгнула большая чёрная кошка с зелёными глазами. В неверном свете мелькнул раздвоенный хвост. Тот час же узнав её, Такао почувствовал облегчение, но лишь на краткое мгновение. Это был не некий неведомый монстр, пришедший убить его. Это было существо гораздо более непонятное, явившееся за своим долгом. В глубине глядящих на него кошачьих глаз мелькнуло лукавство. Нэкомата демонстративно расслабленно потянулась, бесстыдно выгибая спину и царапая коготками подоконник. Не отпуская её пристальным взглядом, Такао медленно натянул на себя лёгкое покрывало, укрывая грудь и плечи. Кошка уселась поудобнее, с любопытством склонила голову набок. — Это ты, — произнёс Такао негромко, удивившись своему собственному голосу, всколыхнувшему привычную тишину. — Приветствую, Мияко. Ему показалось, что нэкомата закатила глаза в типично человеческом жесте, и спрыгнула с подоконника вниз, оказываясь в комнате. Темнота на миг поглотила её, и Такао завороженно наблюдал, как зыбкая тень на стене растёт в неверном свете свечи, меняется, постепенно обретая очертания девушки. Вот вздыбилась спина, обозначилась беспорядочная копна волос, мелькнули худощавые острые локти, и нэкомата наконец разогнулась, встав перед ним в полный рост — совершенно такая же, какой он её запомнил. — «Это ты!» — немедленно возмутилась она, поправляя привычные чёрные лохмотья бесформенной одежды. — Вот и всё, что ты можешь сказать мне, маг? Хорошее гостеприимство! — Прости уж, — иронично улыбнулся Такао. — Я не привык принимать гостей среди ночи. Да ещё и незваных. Заварил бы тебе чаю… Да только, сдаётся мне, не за чаем ты пришла. — Ты поразительно догадлив, — съязвила она, но тут же попыталась изобразить милую улыбку, делая пару шагов к нему. Странный мускусный запах, исходящий от неё, не могли перебить даже благовония. Он забирался в нос, будоража и волнуя непонятной смесью притягательного и отталкивающе-звериного. От этого запаха кровь сама собою начинала бурлить в жилах, а всякий намёк на сон улетучился моментально. Такао насторожился. — Говори, что тебе нужно и уходи, — процедил он. Сделав обиженное лицо, нэкомата осведомилась, игриво накручивая на палец тёмный локон волос: — Ты всех гостей так встречаешь, или совсем не рад меня видеть? Ещё пара шагов… Её босые ноги ступали по полу, с хищной грацией пантеры она приближалась к нему, подступая всё ближе. Словно хищница, уверенная в себе, она подбиралась к своей добыче. Её запах сводил с ума, и Такао сам не понимал, почему он начинает так злиться. — Мияко! — рявкнул он, не узнавая свой голос. — Ммм… Мне нравится, когда ты произносишь моё имя, — мурлыкнула она, обнажив в улыбке небольшие белоснежные клыки. — Зачем ты явилась? — Хм… — нэкомата изобразила задумчивость. — А зачем обычно женщина приходит к мужчине посреди ночи? — Хватит играть в игры, — Такао с трудом выталкивал слова сквозь перехваченное странным волнением горло. — Говори прямо, что тебе нужно? Приблизившись вплотную, кошка аккуратно присела на край постели, склонила голову набок. В глазах плясали озорные огоньки. — Хочешь прямо? — загадочно улыбнулась она. — Недогадливый маг. Хорошо. Мне нужен ты. Придвинувшись ближе, Мияко склонилась к его уху, прошептала вкрадчиво и бесстыдно: — Хочу чувствовать тебя. Всего сразу. Этой ночью ты будешь принадлежать мне полностью и безраздельно. Онемев, дзёнин ошарашенно глядел в огромные кошачьи глаза, поблескивавшие в темноте зеленоватым светом. Её тонкие пальцы осторожно тронули его плечо, стягивая шёлковое покрывало, изогнутые кошачьи коготки чуть царапнули кожу. Такао вздрогнул. — Да, я причиню тебе боль, — промурлыкала она, беззастенчиво разглядывая его кожу. — Но обещаю — тебе понравится. Чувствуя, как само собою сбивается дыхание, а сердце бешено стучит в груди, разгоняя горячую кровь по телу, Такао едва сумел выдавить сдавленным шёпотом: — Это… плата, которую ты хочёшь? Мияко коротко кивнула. Её глаза в ночи зажглись жадным огнём. Он понял — время разговоров прошло. Она поднялась с постели, выпрямилась, встав прямо перед ним. Медленно подняла руку, и, не отпуская взглядом его лица, медленно стянула чёрные лохмотья своей одежды — сначала с одного плеча, затем со второго. Скользнув по стройному телу, они упали к её ногам. Такао на миг будто бы перестал дышать. Таинственная гостья предстала перед ним абсолютно нагая. Её неестественно бледная кожа выделялась в темноте ночи, беспорядочные пряди чёрных волос ниспадали на грудь, подчёркивая плавные изгибы. Чуть худощавое тело хранило грацию и пластику дикого зверя — опасную, завораживающую, притягательную. Раскованная и свободная, нэкомата не спешила приближаться вновь, будто бы специально давая возможность полностью разглядеть себя. И при всём желании, Такао не мог найти в себе сейчас сил дабы оторвать от неё взгляд. Кровь стучала в висках, отдаваясь шумом в ушах, а внутри всё сильнее разгоралось почти забытое пламя… Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Мияко моментально оказалась рядом, скользнув к нему неуловимо-быстрым движением, прижалась обнажённым телом. Все слова улетучились вмиг и были безвозвратно забыты. Её дурманящий запах стал сильнее, будя внутри нечто первобытное, инстинктивное, он туманил сознание, заставляя тело гореть и изнывать против воли разума. Маняще улыбаясь, нэкомата медленно потянула вниз шёлковое покрывало — последнюю зыбкую преграду, разделявшую их. И Такао наконец почувствовал её кожу на своей. В голове будто бы что-то вспыхнуло и взорвалось ослепляя. Воздух со свистом вырвался из лёгких и дыхание остановилось в груди. Изумление, смятение, неверие и… желание — захлестнули волной, ошеломив на несколько мгновений. Чувствуя, что он теряет контроль над ситуацией и над самим собою, Такао с усилием поднял взгляд на нэкомату. Её лицо приблизилось в темноте, огромные зелёные глаза блеснули прямо напротив его лица, заслонив собою всё. Влажный быстрый язычок внезапно лизнул его губы. Мияко приоткрыла рот, сверкнули маленькие белоснежные клыки. И неожиданно она впилась в его губы жадным поцелуем, долгим, беззастенчивым и ненасытным. Такао замер оторопев. Его широко раскрытые глаза остановились, глядя куда-то в пустоту. Заметив это, нэкомата слегка прикусила острыми клыками край его нижней губы. Дзёнин сдавленно охнул. Коварно улыбнувшись, кошка чуть отстранилась, разглядывая выступившую на его губе каплю крови. Демонстративно-жадно облизнулась, склоняясь над застывшим в неподвижности дзёнином, и быстрым движением слизнула густую алую каплю с его губ. Зрачки хищных кошачьих глаз расширились. — Я попробовала твою кровь на вкус, — прошептала она прямо в его открытые губы. — Она оказалась такой сладкой. — Ты… — Такао силился что-то сказать, удивляясь своему охрипшему, непослушному голосу. Изогнутые коготки на её пальцах вонзились в его плечи, протыкая кожу, заставляя напряжённое тело содрогнуться. Мияко медленно повела руками вниз, то ли лаская, то ли терзая его. — Кротости и ублажения от меня не жди, — промурлыкала кошка маняще. — Но одно могу обещать наверняка — эту ночь ты не забудешь никогда. И прильнув к Такао, она принялась целовать оцарапанные плечи, будто бы зализывая раны, невзначай опускаясь всё ниже и ниже. Мышцы его тугого пресса вздрогнули от непривычных влажных прикосновений её губ. На миг подняв голову, Мияко лукаво взглянула дзёнину прямо в глаза и рывком скинула покрывало прочь с постели. Ловкие пальчики прошлись по его животу, острые когти царапнули, но не ранили на этот раз. От её прикосновений по телу разливался жар. Запрокинув голову, Такао закрыл глаза и едва слышно выдохнул. «Да что это со мною?» — пронеслась мимолётная мысль, затерялась в вихре ощущений и растаяла без следа. Ты не можешь противиться ей, ты не можешь противиться тёмному, глубинному желанию, что жило внутри тебя, затаившись, а сейчас неумолимо разрастается, подчиняя себе слабое тело. Просто поддайся, ведь ты ощущаешь, как это чувство охватывает тебя, заставляя покориться своей воле. И это не магия, напротив. Нет ничего более естественного в этом мире. Это страсть, свобода, заполняющия собой всё пространство, это разбивает все стены, сдерживающие то, в чем ты боялся признаться самому себе. Ночная гостья смотрит на тебя пылающим взором, не скрывая своих желаний и не играя в игры. Опасность, исходящая от неё, будоражит, и впервые ты чувствуешь всё настолько остро. Так скажи же, хочешь ли ты, чтобы это прекратилось? — Позволь себе, — шепчет она, — Хоть на одну ночь быть свободным и делать то, что хочешь. Не волнуйся о том что будет после. Отдайся этому… Он чувствовал её тело на своём, сильные ноги обвивали его бедра, заставляя слабую плоть изнывать мучительно и сладко. Выпрямившись, она выжидала, беззастенчиво разглядывая его тело. Желание неутолённым голодом горело в глубине расширенных кошачьих зрачков. Смиряясь, Такао медленно протянул к ней руку, осторожно прикоснулся, будто бы не веря в реальность происходящего, мягко провёл рукой по её плоскому животу. Кожа была холодной, словно бы неживой. Когда он добрался до впадины пупка, нэкомата чуть вздрогнула и под его пальцами напряглись тугие мышцы. Замерев в нерешительности, Такао с трудом сглотнул пересохшим горлом и поднял на неё глаза. Едва заметная насмешливая улыбка стала ответом на его невысказанный вопрос. Мияко накрыла его руку своей и повела ниже, ещё ниже, и… внезапно выгнулась содрогаясь. С полураскрытых губ сорвался тихий стон. И словно рухнули последние стены, погребя под собою остатки самоконтроля. Такао подался ей навстречу. Навстречу приоткрытым пухлым губам, навстречу протянутым к нему рукам, навстречу гибкому мраморно-бледному телу. Страсть ослепила его, заглушая всякий голос разума. Он отдался ей необузданно, безумно, как может отдаваться лишь тот, кто долгое время отказывал себе в этом. Сознание застлало туманной пеленою. Его руки скользили по её коже — беспорядочно, жадно. Сквозь шум крови в ушах он услыхал дыхание — хриплое, нетерпеливое. Смутно удивился — неужели это его собственное дыхание? Чёрная грива её волос окутала его, манящий запах сводил с ума. Ночная охотница играла с ним, словно с добычею, дразнила умело, то отдаляясь, то вновь ошеломляя неистовой ласкою, то внезапно кусая и раня — до хрипа, до стона, до сдавленного крика в ночи. Казалось, она хотела сломить его, терзая плоть своими когтями, содрать кожу жадным языком. Её хищные прикосновения стирали грань между удовольствием и болью, вынуждая забыться, высасывая его волю, заставляя оставить позади само ощущение реальности. Она затаскивала его всё глубже в тёмные, порочные глубины своих желаний. Тонкие пальцы с изогнутыми когтями глубоко впились в его плечи, толкнули с неожиданной силою. Такао вскрикнул от резкой боли, и её зелёные глаза хищно вспыхнули в темноте, давая понять — этой ночью всё будет так, как она пожелает. Все ещё сидя сверху, Мияко чуть приподняла бедра… и опустила их плавно, непроизвольно выгнувшись и не пытаясь скрыть вырвавшийся из груди стон. Закусив губу, Такао неистово сжал их, прижимая к себе ещё плотнее, ощущая, как сладостная дрожь пробегает по всему его телу. Несколько кратких мгновений неподвижности, чтобы насладиться моментом — и она задвигалась, плавно, но напористо, извиваясь в темноте, отдаваясь порыву и наслаждаясь им. Без стеснения, без робости, без оглядки… Ты сам не замечаешь, с каким вожделением смотришь на неё, когда она двигается так гибко и плавно, подобно текучей воде. Слыша зов её плоти, твоё тело, откликаясь, стремится ей навстречу. Нынче ты видишь ту грань себя, которую так долго боялся узреть. С каждым шагом ближе к ней, ты отбрасываешь прочь самоконтроль, и твоё тело двигается в такт с неистовым биением сердца. Дикарка, правящая ночью, она терзает тебя наслаждением и болью, сплетая их воедино. Она подпитывает твоё желание, словно бы зная, что тебе нужно, и ты отдаёшься ей всецело, давая себе раствориться в моменте. Этой ночью ты позволяешь ей властвовать над тобою. Она отрава, сладкая на вкус. Каков смысл делать вид, что тебе не нравится эта боль? Словно бы заразившись её неистовством, Такао рванулся к ней, в безотчетном желании быть ещё ближе, сел на кровати, обвивая её руками, прижимая к себе. До этого прохладная, сейчас её кожа горела лихорадочным жаром. Влажные губы нашли его рот, проникли внутрь быстрым языком, впиваясь глубоким поцелуем. Привкус опасности на её распухших, чувственных губах будил внутри что-то дикое необузданное… что-то, о чём сдержанный дзёнин, казалось, позабыл навсегда. Её когти рвали его спину, но Такао было уже всё равно. Они двигались в такт, рвались навстречу друг другу. Но это не было похоже на ласку, скорее на безумную, неутолённую жажду. Кошка выгнулась, сверкнули нечеловеческим огнем огромные глаза. Такао успел заметить уже знакомую ему красную нить жизненной силы, соединившую их тела. Энергия неудержимым потоком циркулировала между ними в обе стороны, пульсировала, смешиваясь, наполняя их обоих… На миг ему показалось — ещё немного, и переполнив, хлынет через край. Но тут мир словно бы взорвался в красном зареве, напряженное тело сковали конвульсии, а Мияко впилась острыми зубами в его шею, давя безудержный крик. Её тело содрогалось в его руках. Не обращая больше внимания на боль, Такао прижал к себе её голову, гладя непослушными руками спутанные чёрные волосы. Некоторое время они оба тяжело, хрипло дышали изнемогая. Наконец тело Мияко расслабилось, обмякло в его объятиях. Он легонько пробежался руками по её обнажённой гибкой спине, слегка влажной от пота. Наконец тихо выдохнув, она оторвалась от него и небрежно, игриво толкнула на постель, с удовольствием падая рядом на мягкие подушки. Некоторое время они молчали, глядя в потолок, пытаясь восстановить дыхание, остыть после неистовой любовной схватки. «Сколько же времени прошло?» — мелькнула безотчётная мысль среди царящего в голове помутнения. Такао от неё отмахнулся. Это было так неважно сейчас. Он повернул голову, чтобы взглянуть на ту, что лежала рядом с ним. Почувствовав на себе его взгляд, Мияко чуть скосила глаза, взглянула непривычно удовлетворенно и слегка улыбнулась. — Неплохо, маг, — слегка охрипшим голосом произнесла она. Неожиданно для себя самого, Такао тоже усмехнулся, вновь уставившись в потолок. — «Неплохо» — это пожалуй не то слово, что уместно было бы для описания данной ситуации. — Пожалуй, — неожиданно серьёзно согласилась кошка, и тут же расхохоталась, поворачиваясь к нему боком и уставившись прямо на него лукавым взглядом. — Готов ко второму раунду? — Что?.. — опешил Такао, а кошка вкрадчиво придвинулась ближе, прижимаясь теплым боком. Её обнажённая кожа пахла умопомрачительно, на лбу виднелись капельки пота, а набухшие алые губы призывно приоткрылись навстречу. Такао безотчётно потянулся к ним, его рука легла ей на талию, потом опустилась ниже… Лёгкий ночной ветерок наконец разогнал тучи. За окном стояла полная луна.***
Свеча давно догорела и погасла. Предрассветная темнота укрыла комнату, сохраняя все тайны этой ночи. Забывшийся было зыбким сном, Такао шевельнулся, ощутив рядом движение. Обнажённому телу внезапно стало холодно. Одолеваемый непривычной усталостью, маг с трудом разлепил веки. Нет, это был не горячечный сон, не бред и не наваждение истосковавшейся плоти. Вот она, прямо перед ним — колдовская кошка, его загадочная и нежданная ночная гостья — сидит на краю кровати полностью обнажённой, бесстыдно и сладко потягиваясь. Бледная кожа, обрисовывая гибкий силуэт её тела, будто бы слегка серебрится в темноте. — Мияко, — тихо окликнул Такао, с усилием разлепив пересохшие губы. Она повернулась, тряхнув чёрной гривою волос, блеснули нечеловеческие зелёные глаза, прищурились загадочно. — Мы в расчёте, маг, — небрежно бросила она, соскальзывая с кровати. — Я не понимаю… — Ты дал мне больше, чем можешь себе представить, — донеслось из темноты. — Теперь прощай. Неожиданно встревоженный, Такао приподнялся на постели, пытаясь разглядеть её. — Я ещё увижу тебя? — спросил он в пустоту. Внезапно её обнажённый силуэт возник прямо рядом с кроватью. Взглянув пристально, она чуть приоткрыла алеющие, искусанные губы — напоминание о неистовой страсти прошедшей ночи. Показалось, или они изогнулись в лёгкой усмешке? — Будь осторожен с тем, чего желаешь, маг, — мурлыкнула Мияко, наклоняясь к нему, и в последний раз обожгла влажным, горячим поцелуем. Прикрыв глаза, Такао приготовился уже привычно в нем раствориться, но… Следом последовала лишь тишина и пустота. Когда дзёнин вновь открыл глаза, её рядом уже не было. Он только успел заметить силуэт крупной чёрной кошки с раздвоенным хвостом, что на миг застыла на подоконнике у раскрытого окна, неожиданно хорошо различимая на фоне сереющего предрассветного неба. Один лишь последний взгляд зеленых глаз… Это всё, чего он удостоился, прежде чем она спрыгнула вниз и исчезла в саду — неудержимая и своевольная, так же как и всегда. Такао лишь слегка усмехнулся. Одинокая постель больше не прельщала его. Вопреки здравому смыслу, укладываться вновь в попытках урвать ещё несколько часов сна не хотелось. Сев на постели, дзёнин оглядел царящий на ней беспорядок. Смятые простыни, разбросанный подушки, покрывало, скинутое на пол. Ворвавшаяся в его размеренную и педантичную жизнь своевольная гостья принесла с собою необузданный, первозданный хаос. И не только в его спальню. Маг осторожно тронул рукою вмятину на постели, вспоминая, как она уснула рядом с ним, свернувшись калачиком, а он украдкою обвил её руками, стараясь укрыть от ночной прохлады. Пальцы дрогнули, ощутив холод остывшей постели, а меж его бровями пролегла обозначившая задумчивость складка. Воистину, других анализировать всегда проще, чем себя самого. Стряхивая нахлынувшее смятение, Такао рывком поднялся и, попытавшись было накинуть на себя нагадзюбан, сдавленно зашипел. Подойдя к висевшему неподалёку зеркалу, принялся рассматривать свои плечи и спину. Все они сплошь были покрыты сетью красневших царапин — некоторые их них были глубже, другие едва заметны. На шее красовались глубокие отметины от зубов, губы были искусаны. Такао покачал головою, осторожно к ним прикасаясь. Будто бы и в самом деле вернулся с поля боя. Вот только победителем или побежденным — знать бы. Размышляя о том, как бы скрыть следы бурной ночи, дзёнин неспешно подошел к окну. Взгляд сам собою зацепился за едва различимые мелкие царапины на подоконнике. Дзёнин задумчиво протянул обвитую бинтами руку, провёл бледными тонкими пальцами по гладкому дереву, нащупал шероховатые неровные следы — отметины, оставленные цепкими кошачьими коготками — чему-то безотчётно улыбнулся. Придется ли ему проклинать судьбу за эту ночь, или благодарить за неё?