«Цветы увяли. Сыплются, падают семена, Как будто слезы…» Мацуо Басе
В распахнутое окно ворвался весенний ветер, принеся с собою запахи и звуки пробуждающегося города, обдал бодрящей свежестью, разметал волосы. В комнате сразу же стало светлее от заполнившего её солнечного света, а в душе Кадзу — от улыбки Мэй. В два шага оказавшись рядом с девушкою, он мягко отстранил её от окна и сам выглянул во двор, пристально оглядывая идущего к ним ронина. Один. Чтобы слежка была — непохоже. Значит сумел таки выбраться, удачливый. Сияя ярче утреннего солнца, Мэй понеслась к двери, выскочила на крыльцо и побежала по двору навстречу смущённому ронину. — Масамунэ! — воскликнула она. — Лохматка! — вскричала бежавшая следом Сино-Одори, бросаясь обнимать любимую лошадь. Кадзу тоже вышел, но остался наблюдать сцену с крыльца. Сказал бы ему кто пол года назад, что однажды он будет искренне рад видеть этого ронина — ни за что не поверил бы. Но удивительным образом свела их вместе судьба. И очаровательная неведьма. Мэй, тем временем, подбежав к Масамунэ вдруг остановилась, внезапно робея. Опять про этикет да приличия вспомнила, не иначе. Кадзу невольно закатил глаза, глядя на то, как она старается сдержать свой искренний порыв, пряча за вежливой улыбкою рвущуюся изнутри радость. Ронин смотрел на неё с похожим выражением на лице. Того и гляди, сейчас опять раскланиваться друг перед другом начнут, благовоспитанные. Но вдруг Масамунэ чему-то задумчиво улыбнулся и сделал шаг вперед, беря руку девушки в свои большие ладони. Без смущения и прежней печальной неловкости. — Здравствуй, Мэй, — вымолвил он ласково. — Кажется, я успел вовремя. Кицунэ кивнула, накрывая его руку своей. Её взгляд стал открытым, доверчивым. А Кадзу застыл на крыльце, наблюдая за ними внимательно, со странным чувством. Были времена, когда подобное проявление их взаимной привязанности породило бы в его душе бурю противоречивых эмоций, но сейчас… Что-то изменилось во взгляде ронина, в выражении его лица, в самой манере держаться с Мэй. Куда-то подевались застенчивость и скованность, из глаз исчезла извечная тоска. Что-то изменилось в целом между ними, и это сложно было не заметить тому, кто пол жизни совершенствовался в искусстве нинсо. Вне всяких сомнений, Мэй тоже это почувствовала. Будто бы лопнула натянутая между ними тонкая струна звенящего напряжения, давая обоим возможность наконец расслабиться. С самого первого дня, когда Кадзу увидел их вместе, было очевидно, что эти двое испытывают друг другу самые тёплые чувства, но чувства эти были разного характера. Понимая это, даже при всём её безграничном доверии к ронину, Мэй всегда старалась вести себя с ним крайне деликатно, тщательно подбирая слова и не позволяя себе импульсивных порывов, которые могли бы быть неверно истолкованы. Возможно, именно благодаря её усилиям со временем сошла на нет его собственная неприязнь к бывшему самураю, и теперь не было на всём свете человека, на которого Кадзу готов был бы положиться больше чём на ронина, когда дело касалось Мэй. — Как ты, Масамунэ? — услышал он мелодичный голос своей кицунэ. — Всё ли в порядке? — Всё хорошо, благодарю тебя, Мэй, — ответил тот ласково. — Особенно теперь. Я опасался уже не застать вас в городе. — Куда там! — махнула на них рукою Сино-Одори, обнимавшая морду своей лошади. Лохматка уже фыркала, задыхаясь от настойчивой ласки своей наездницы, но попытки вырваться из цепких рук ёкая успеха не приносили. — Мы, как могли, время тянули, чуть с Кадзу не поругались. И она заговорщицки подмигнула смутившейся Мэй, беззастенчиво улыбаясь. Воистину, вот уж кто не стеснялся своих эмоций, не умея, да и не желая скрывать их. Радость, облегчение, озорное лукавство — всё отражалось на миловидном личике девушки, которая девушкою вовсе и не была. Благодарно взглянув на Мэй, ронин отступил на шаг, вернув между ними должное, согласно приличиям, расстояние. Затем повернулся к Сино-Одори и слегка поклонился. — Приятно видеть тебя вновь, Сино-Одори, — произнёс он искренне. — Признаться, ты меня изрядно напугала своим исчезновением. — Не исчезнешь тут, как же, — недовольно проворчала ёкай, — когда рядом с тобою пятихвостая топчется. Где она, кстати? — Не знаю, — спокойно ответил Масамунэ, но ровный голос его едва заметно дрогнул. — Знаю только, что не здесь. — Рассказывай, — коротко бросил синоби, подходя к ним. — Кадзу, — приветствовал его ронин тёплой улыбкою. — Я рад видеть тебя в добром здравии. Иронично усмехнувшись, синоби бросил на него скептический взгляд. Проклятье, кажется он действительно рад. Ну а про здоровье, пожалуй, лучше и не вспоминать вовсе. Кадзу не нужно было опускать взор, чтобы увидеть — в ярком солнечном свете, тени на земле у его ног всё так же не было. Другие люди не замечали этого, но сам он знал и чувствовал, как по капле день за днем из него вытекает жизнь, оставляя после себя слабость и ноющую пустоту. Скоро, уже совсем скоро, идущая по его следам тварь высосет из этого бренного тела всё до капли, превратив в безжизненную оболочку… Но Кадзу запрещал себе об этом думать. Пустое. Успеть бы только до того времени сделать хоть что-то дабы помочь Мэй приблизиться к её цели ещё на шаг. Не без труда оторвав Сино-Одори от Лохматки, ронин привязал лошадей у конюшни, и они все вместе направились в дом. Девушки щебетали, наперебой рассказывая Масамунэ о своих приключениях, Кадзу же шёл последним, намереваясь на всякий случай запереть за ними дверь, как вдруг… Мир перед глазами качнулся и поплыл, к горлу подкатила удушающая тошнота, отравляющая слабость навалилась, придавила, отдаваясь звоном в ушах, разливаясь дрожью по всему телу. Вмиг обессилев, он с трудом мог переставлять ноги, упорно заставляя себя идти вперёд. Шаг… ещё шаг… вот и крыльцо. Грудь будто валуном придавило. Тщетно стараясь сделать вдох, он запнулся о порог и едва кубарем не полетел вперёд. Только наученное годами тренировок тело синоби сумело чудом сохранить баланс. Он опёрся о стену в темноте коридора, переводя дух. — Кадзу? — немедленно обернулась его кицунэ, то ли услышав лёгкий шум, то ли сердцем почуяв неладное. — Всё хорошо, чуткая, — он говорил тихо, в нелепой попытке скрыть слабость голоса. — Ступай. Я дверь запру. Мэй взглянула внимательно, тревожно. В огромных тёмных глазах её зарождалось беспокойство. Но перечить она не стала, вняла его настойчивой просьбе — слегка волнуясь, поспешила присоединиться к остальным, то и дело оглядываясь на него через плечо. Слишком хорошо его знает, понял Кадзу. Видела не один раз, как он не любит привлекать к себе лишнего внимания, а уж тем более показывать слабость. Нет, со мною не всё хорошо, и я вижу в твоём взгляде, что ты это замечаешь. Смерть крадётся по пятам, наступая на пятки, вылизывая жадным языком мой след. Я так многое хочу успеть сказать тебе, но не могу позволить, чтобы ты услышала, ведь это порвёт твоё сердце в клочья. Я постоянно чувствую себя обузой, и это заставляет меня молчать, скрываясь от твоих пытливых глаз. Ты никогда не поймешь, почему мне так сложно сказать, что я не в порядке. Не найти подходящих слов, чтобы описать этот ад… Но вдруг это убьет нас с тобою, если я стану держать всё в себе? «Нелегко тебе пришлось со мною, заботливая, — подумалось невольно. — Приноровиться к характеру синоби-одиночки — непростая задача». Непрошенная нежность окатила волною искренних чувств, согревая изнутри. В голове разом прояснилось, слабость отступила, возвращая телу твёрдость движений. Украдкой смахнув со лба выступивший было холодный пот, синоби молча усмехнулся. Перед очарованием прелестной кицунэ любое проклятие отступало. Несколько раз медленно и глубоко вдохнув и выдохнув, Кадзу почувствовал, как выравнивается биение сердца, окончательно развеивается дурнота, проясняются мысли. Обернувшись, он запер дверь и, приняв свой обычный невозмутимый вид, направится к остальным. Заметно оживившаяся при его появлении, Мэй уже хлопотала над очагом, заваривая чай для Масамунэ, а Сино-Одори увлечённо рассказывала ронину о своих путешествиях. Все улыбались, будто бы разом свалилась с плеч тяжесть, давившая на них со вчерашнего дня. Но как только Кадзу подсел к огню, Масамунэ посерьёзнел и принялся повествовать о событиях, произошедших с ним после памятной битвы с Карасу-Тэнгу. Свежезаваренный чай, заботливо разливаемый по чашкам юной кицунэ, скрасил напряжённую беседу. Внимательно слушая рассказ Масамунэ о пятихвостой мёбу, Кадзу лишь время от времени задавал уточняющие вопросы. — С приходом утра мы разошлись, — закончил свой рассказ ронин. — Я поспешил в сторону города, она же направилась другой дорогою. — Попытается нас опередить? — спросила Сино-Одори настороженно. — Перехватит в следующем городе? — Не в городе, — Кадзу задумчиво повертел в руках опустевшую чашку. — В город не сунется, рискованно. Попытается перехватить по дороге. Тухло. Он старался не поднимать взор. На него смотрели огромные, обеспокоенные глаза Мэй. По девушке заметно было, что прошлая встреча с пятихвостой мёбу стала для неё сильным потрясением, оставившим неизгладимый след и вызвавшим противоречивые чувства. Ей бы успокоиться, прийти в себя немного, поразмыслить над произошедшим… Но беспощадные обстоятельства навязывали свои правила, не оставляя на это времени. — Но не можем же мы не покидать города? — Сино-Одори беспокойно заёрзала на циновке, забыв про остывший чай. — Ехать ведь всё равно нужно, иначе не успеть нам в столицу к сроку. Повисла напряжённая тишина. Лишь потрескивали угли в догорающем очаге. Глядя, как они медленно угасают, превращаясь в сизый пепел, Кадзу невольно подумал, что его жизнь сейчас также похожа на тлеющий уголёк. Иногда неважно, насколько сильно человек любит и горит, придёт роковой миг — и всё это обратится в прах. Но ещё не сегодня. — Поедем, — сказал он наконец. — По самой людной дороге. — Есть ещё кое-что, Кадзу, — лицо ронина окаменело, рука неосознанно сжала рукоять катаны. — И это очень важно. Мёбу поведала мне, как можно избавиться от нашего проклятия. Синоби вскинул голову. Жизнь никогда не была добра к нему, не может быть, чтобы сейчас она давала ему надежду. Но Масамунэ продолжал говорить, в мельчайших подробностях пересказывая слова пятихвостой лисицы, которая помогла ему и сражалась за него. Не верить её словам причин не было, ведь мёбу по природе своей не может желать зла человеку. Их Кодекс обязует лис-служительниц Богини Инари всегда защищать человека от зла, которое могут принести с собою мистические существа, что делят с ним этот мир. — Судя по всему, нужно просто убить то, что явится по наши души, — заключил Масамунэ, и тут же поправился. — Суметь убить. — Именно, — фыркнул Кадзу. — Пробовали. И с твоими дрались, и с моим. Еле живы ушли. На словах всё просто, оптимистичный. — Кадзу, — Мэй подсела ближе, глаза её заблестели надеждою, — но ведь это шанс! Она старалась скрыть радостное волнение, но он тоже успел изучить её слишком хорошо. Одного взгляда хватало, чтобы прочесть все эмоции на прекрасном лице кицунэ. А вот сам синоби не спешил верить надежде. Что-то внутри него противилось, чувствуя опасность, таящуюся в этой возможности. Опасность для неё. Хорошо зная девушку, которая стала для него ближе всех на свете, Кадзу понимал, что в отчаянной попытке спасти друзей она может легко погубить саму себя. А её благополучие давно стало для него важнее собственной жизни. — Не спеши с выводами, торопливая, — он тронул её руку невесомым прикосновением. — Нужно помнить о нашей задаче. У тебя на руке — печать от Врат, не забыла? И повернув руку Мэй ладонью кверху, он легонько провёл пальцами там, где скрывался тайный узор. Сколь бы нежным не было это прикосновение, оно оставило девушку погрустневшей. А Кадзу настойчиво заглянул ей в глаза, не дав понуро опустить голову. — Незачем искать новой драки. Не только собой рискуешь, — мягко напомнил он. — Согласен, — неожиданно поддержал его Масамунэ. — Вот только боюсь искать нам никого не придётся. Óни сами нас найдут. Прав, смышлёный. Вот только незачем было это вслух озвучивать. Кадзу бросил на ронина неодобрительный взгляд. Сразу видно, кого учили красивые и благородные речи говорить, а не держать язык за зубами. Совсем не чувствует, когда лучше было бы просто сидеть да помалкивать. — По обстоятельствам действовать будем, — подытожил Кадзу. Не по душе ему это было, ох как не по душе. Но что поделать, не устраивать же и в самом деле охоту на злобных ёкаев по всем окрестным лесам. Затея глупая, опасная и требующая участия как минимум половины клана Наито, во главе с самим дзёнином Такао, а не усилий четверых смельчаков. — Что ж, думаю, тогда пора нам уже убираться из этого городка наконец, — сказал Масамунэ, поднимаясь и поправляя два меча на поясе. — Слишком надолго он нас задержал. Всегда готовая к приключениям, Сино-Одори тут же вскочила следом за ним. Её глаза блестели в предвкушении новых впечатлений. Что-то бормоча себе под нос, она вихрем унеслась в сторону конюшни — прилаживать на лошадей драгоценный багаж своей «госпожи». Немного помедлив в нерешительности, Мэй бросила на Кадзу испытующий взгляд и, не найдя, видимо, причин для беспокойства, направилась следом. Когда за нею затворилась дверь, Кадзу тоже встал, слегка пошатнувшись при этом. На благородном лице господина Араи отразилось едва заметное беспокойство, которое он тут же попытался скрыть, дабы не унижать жалостью того, кого считал достойным воином, хоть и принадлежащим к клану синоби. Проклятье! Кадзу невольно поморщился. Не хватало только подобного снисхождения от бывшего самурая. Скверно быть узником, запертым в ежедневно слабеющем теле, и не знать, не подведёт ли оно его в самый важный момент. Случись что — паршивый выйдет из него защитник. И это тогда, когда он так нужен Мэй… Масамунэ деликатно прокашлялся, давая Кадзу время справиться с головокружением, и спросил: — Что ждет нас дальше на пути? Ты знаешь эти места? — Не слишком хорошо, — ответил Кадзу, дёрнув щекою. — Знаю, что следующий город зовётся Хираку. Он самый крупный из трех городов по эту сторону скального хребта. Оттуда я смогу отправить послание клану. «Такао и Сатоши должны узнать о том, как снять метку смерти, — подумал он. — Если мы с ронином не спасёмся, у них по крайней мере будет шанс. Такао придумает, как поступить». — Тогда не будем медлить, — Масамунэ подхватил свои нехитрые пожитки, валявшиеся в углу комнаты, и широким шагом направился к выходу. А Кадзу, оставшись в одиночестве, окинул долгим взглядом опустевший дом, в котором всем им было так хорошо и спокойно. Кто знает, может быть, в последний раз?***
Пыльная сельская дорога тянулась к горизонту, утомляя путников бесконечными изгибами, подъёмами и спусками. Обширные поля, засеянные рисом, бобами да чечевицею, остались позади, и холмистая местность радовала яркой зеленью трав и пёстрым ковром полевых цветов. До города Хираку, однако же, оставался ещё не один десяток ри. На оживлённом тракте было многолюдно: телеги, гружёные разной утварью, двигались неспешно, кто-то гнал скот на продажу, а те, кто мог позволить себе осла, спешили успеть на рынок первыми, до предела навьючив бедное животное, да ещё и нещадно его погоняя. Занятые своими делами, люди не обращали особого внимания на четверых всадников, быстро проносившихся мимо на дорогих лошадях. Кадзу сам настоял на том, чтобы они не останавливались ни на миг, рассчитывая уже к ночи быть в городе. Под открытым небом, да ещё и вблизи леса, оставаться было слишком рискованно для них всех. К счастью, свежие и отдохнувшие лошади шли бодро, а радостный Ши́то и вовсе ликовал, наконец вырвавшись из тесного стойла, и норовил подначить других лошадей гнать наперегонки с ним. Сдерживая ретивого жеребца, Мэй старалась держаться рядом с Кадзу — ненавязчиво и деликатно, но в глубине души он чувствовал её беспокойство. Пару раз ему удалось заметить её косой взгляд, брошенный, впрочем, не на него, а поверх его головы. Что-то видит, понял он. Нечто, недоступное ему. И это нечто заставляет её беспокоиться всё больше. Ну а Кадзу не мог позволить себе сейчас такой роскоши. Отбросив прочь все волнения и тревоги, синоби сосредоточился лишь на одной задаче — защитить ту, что была ему всех дороже, как, по возможности, и весь их маленький отряд. Напрягая все усилия, он раз за разом прогонял прочь накатывавшую приступами тошнотворную слабость, то и дело грозившую свалить с седла. Зоркие глаза синоби постоянно обшаривали всё вокруг в поисках малейших признаков погони или опасности. Но на тракте было спокойно и вполне обыденно. Судя по всему, мёбу предпочитала обходиться без лошади, полагаясь на быстроту своих лап. И не напрасно. Они уже знали, что в своём истинном обличии она способна догнать и обогнать любую лошадь, даже столь любимую ронином Кирин. Ну а появление пятихвостой огненной лисицы на тракте люди, пожалуй, заметили бы. Когда тяжёлое багровое солнце начало устало клониться к закату, на горизонте появился город Хираку. Массивные каменные стены, казалось, подпиравшие небо, выглядели непривычно, как и облачённые в добротный доспех стражники на них, которых Кадзу немедленно заприметил. Впрочем, ничто из этого не сулило неприятностей им, бегущим от другого рода опасностей. Обычная проверка документов на въезде не заняла много времени — глава стражи едва взглянул на благородную госпожу Ёсинагу и вряд ли даже запомнил её имя. Плотный поток людей, въезжавших в город и покидавших его, не давал ему много времени для раздумий и придирок. Вусмерть усталые, голодные, но весьма довольные, путники оказались наконец за стенами города. В безопасности? Хотелось бы верить. — Какое всё здесь… основательное! — воскликнула Сино-Одори, задрав голову в попытках охватить взглядом высокие каменные стены и массивные дома. — Здесь мы обживём новый дом? — Нет, — тут же разочаровал её Кадзу. — Здесь мы на одну ночь. Утром снова в дорогу. — Опять?.. — грустно протянула ёкай. — У меня ещё после сегодня всё болит… — Тогда постарайся отдохнуть как следует, капризная, — отрезал Кадзу и взглянул на Масамунэ. — Постоялый двор? — Полагаю, что да, — отозвался тот, степенно оглядываясь вокруг. — Надеюсь, место пристойное окажется. — Тогда займись ночлегом, — коротко кивнул Кадзу. — А я отлучусь. Есть пара дел. — Я с тобой! — внезапно подала голос Мэй. Кадзу взглянул на неё не пытаясь скрыть удивления и встретил её полный упорной решимости взгляд. Хотел было возразить, но пригляделся повнимательнее. В глубине огромных тёмных глаз кицунэ таился отчаянный страх. — Хорошо, — вздохнул он, удивляя этим Масамунэ и Сино-Одори. — Изображу сегодня твоего слугу значит. Он попытался было ободряюще улыбнуться Мэй, но выражение лица девушки оставалось напряжённым, и к страху в прекрасных глазах примешалась тоскливая печаль. Убеждаясь, что дело плохо, Кадзу решил, что им и в самом деле стоит немного побыть вдвоём. Спросив у случайного прохожего, где находится ближайший пристойный постоялый двор, друзья условились встретиться там. Глядя в спину удалявшимся Масамунэ и Сино-Одори, Мэй раскрыла веер, пряча за ним лицо, и он тут же нервно затрепетал в её руке. — Куда мы теперь? — потерянно спросила она, переводя взгляд на Кадзу. — К кузнецу, — пожал плечами он, стараясь успокоить её беззаботным видом. — Боевой веер твой на починку отдадим. И будем надеяться, что будет готов до завтра. Покорно кивнув, Мэй молча пошла рядом с ним, но тёмные глаза украдкой поглядывали по сторонам, настороженно и нервно. Кадзу нервно дёрнул щекою. Кто здесь кого защищает, во имя духов? Отыскать кузнеца не составило большого труда. Хороший мастер славился в городе и считался весьма почтенным человеком, с которым приятно вести дела. Репутацию свою он оправдал, заказчиками особо не интересовался, зато тщательно и деловито осмотрел веер. Услышав сроки, поразмыслил немного, кликнул ученика, коротко переговорил с ним и объявил, что к утру управиться возможно, но стоить это будет на треть дороже. Кадзу и не думал возражать, сразу оплатив всю сумму, и накинув сверху ещё немного — за молчание. Без того немногословный, кузнец кивнул понимая. Тому, кто имеет дело с повреждённым в боях оружием, не пристало задавать лишних вопросов. После направились на окраину города, к одиноко стоящему домику на отшибе. Там жил доверенный человек, что содержал почтовых соколов. Через него можно было передать послание клану Наито и быть уверенным, что оно не попадет в чужие руки. Мэй смотрела с любопытством, когда Кадзу достал из-за пояса маленький мешочек с рисовыми зёрнами, окрашенными в разные цвета, и быстро составил послание. Мельком улыбнувшись ей, синоби втайне порадовался — ну наконец-то на её лице мелькнуло хоть что-то кроме печалей и тревог. — Пойдём-ка со мною, нежная, — сказал он загадочно, когда с делами было покончено наконец. — Покажу тебе кое-что. Давно привыкнув ничего не спрашивать, его кицунэ покорно пошла за ним. Прохожие почти не обращали на них внимания — достаточно скромная и практичная одежда Мэй была сейчас ещё и покрыта слоем дорожной пыли, а лицо она старательно скрывала за веером. Сам Кадзу и вовсе давно научился быть незаметным, когда он этого хотел. Выложенная камнем дорога, сужаясь, уводила их всё дальше от оживлённых улиц — на окраину, где маячил зеленью в отдалении заброшенный парк. Видимо, когда-то здесь был густонаселённый квартал, но потом город, живя своей естественной повседневной жизнью, постепенно перетёк ближе к тракту. И теперь оставшийся на окраине парк оказался заброшенным и никому не нужным. Никому, кроме двоих влюблённых, что ступили под сень его раскидистых деревьев этим вечером. Солнце давно уже село, и центр города сиял множеством ярких огней, но здесь, на таинственных запустевших дорожках единственным источником освещения служила луна — вечная и неизменная в своём холодном сиянии, она полноправно царствовала здесь. Сквозь серость темнела земля, запах низин окутывал кусты сирени, а льющийся с небес бледно-синий свет в мириадах точек молчаливо прикасался к поверхности заброшенного пруда… Двое брели по заросшим травою каменистым дорожкам в молчании, любуясь, двумя неслышными тенями растворяясь в темноте. Ночь — извечная стихия чёрной лисицы, никогда не подводила своё дитя, надёжно укрывая от посторонних взоров. А на холодной траве, листьях, на силуэтах дальних строений и деревьев луна оставляла серебро молчания, изливаясь и истончаясь светом. В этом неверном освещении странный и загадочный старый парк завораживал своею печальной красотой. И небо дышало звучной тишиною, дышало невысказанным, ожидаемым… Ни одного человека не было видно в опустевшем парке. В этих пустынных местах, наполненных мистикой и тайною, когда-то отдыхали взрослые и раздавался детский смех. Теперь же здесь царствовала природа: полуразрушенные беседки окружила трава и кусты, небольшой пруд почти зарос камышом, а потрескавшиеся каменные фонарики обвил нетерпеливый юркий вьюнок, раскрывавший навстречу лунному свету свои душистые колокольчики-цветы, и от этого парк стал выглядеть по-настоящему таинственно. Тонкие холодные пальцы Мэй вдруг скользнули в руку Кадзу, сплетаясь с его пальцами. Он остановился под сенью цветущих акаций, пытаясь заглянуть в чарующие глаза кицунэ, но она опустила голову, сбегая от его внимательного взгляда. Протянув руку, Кадзу убрал со лба девушки непослушную прядь, выбившуюся из причёски, легонько пробежался пальцами по бледной коже, очертив безупречный овал лица, и приподнял подбородок, настойчиво и нежно требуя поднять на него взор. В темноте огромные глаза девушки блеснули влагою, и Кадзу поразился, заметив стоящие в них слёзы. — Что с тобою, загадочная? — спросил он ласково. — Весь день на себе твои тревожные взгляды ловил. А нынче в глаза не смотришь. — Я боюсь, Кадзу, — еле слышно шепнули её вмиг побелевшие губы. — Ты? — синоби улыбнулся, пытаясь ободрить её. — Не думал, что ещё способна на это, отважная. Она глянула с тоскою и лёгким упрёком. Ей не до шуток, понятно. — Расскажи, — попросил он серьёзно. — Я вижу её, — с трудом вымолвила Мэй, глядя поверх его головы. — Вижу её каждый день, понимаешь? Метку смерти над твоей головою. И с каждым днём она горит всё ярче. Я знаю, эта тварь уже близко. Теперь настала очередь Кадзу отводить взгляд. Чувствуя приближение неизбежного конца, не раз и не два размышлял он о том, что лучше ему оставить остальных и уйти умирать в одиночестве, дабы не подвергать более никого опасности. Тем более — её, девушку, которая считала себя навеки запятнанной тьмою, но для него была светом, озарившим его никчёмную жизнь. Кадзу с трудом мог уже вспомнить, какою была эта жизнь до её появления и совершенно не хотел представлять, какой она может стать после, ведь слишком многие в этом мире желают её смерти. И пусть его тело слабеет, рефлексы ниндзя всё ещё не подводят его. Поэтому мимолётные мысли о том, чтобы оставить девушку вмиг развеивались, словно туман поутру. Если своей жизнью или смертью он сможет защитить её — оно того стоит. — Все мы смертны, Мэй, — сказал Кадзу серьёзно, настойчиво удерживая её взгляд. — Когда придёт мой час, не горюй обо мне, трепетная. Не стою я твоих жемчужных слёз. — Не говори так! — вскрикнула она. — Теперь мы знаем способ снять твое проклятие, а значит обязательно со всем справимся. Я больше не та беспомощная девочка, которой была когда-то. Я всё смогу! Верь мне. Чуть отстранившись, Кадзу окинул взглядом её напряжённое лицо. Глаза девушки вспыхнули тёмным, яростным огнём, налетевший ветер всколыхнул растрепанные волосы. Она решительно поджала губы. — Тварь, которая явится за тобою — пожалеет! У ног её вмиг сгустились тёмные тени, вокруг плотно сжатых кулачков сама собою начала клубиться лёгкая дымка тьмы. Не раздумывая, Кадзу в тот же миг взял её руки в свои, обхватив маленькие кулачки девушки своими ладонями. — Что говоришь, безумная, — прошептал он. — Себя погубишь. Разве нужно мне спасение такой ценою? Мэй тихо закрыла глаза, борясь с собою. Не говоря ни слова, Кадзу обнял её хрупкие плечи, прижал девушку к себе. Она утонула в его объятиях, с готовностью прильнув к широкой груди. Медленно выдохнула расслабляясь. Он прижался щекою к её мягким волосам, вдохнул такой родной запах. Душу свело щемящей тоскою, болезненным страхом перед будущим. Прежде этот страх был Кадзу незнаком. Без разницы что будет с ним — он и не собирался жить вечно. Но как остановить ту, которая ни перед чем не остановится? Как уберечь от злого рока, нависшего над нею? А нужно ли? Он лишь слегка улыбнулся, вспомнив, какой он её встретил. Невинность взгляда, робость движений, одиночество в огромном мире, что отнюдь не был добр с нею. Юная гейша так отчаянно нуждалась в его защите тогда, а ещё больше — в наставлении. А что же теперь? Кадзу отстранился на миг, взял её лицо в ладони, заглянул в бездонные чёрные глаза. В них больше не было страха, только лишь решимость, упрямство, отвага. Нет, понял он, ему не страшно теперь умереть. Рядом с ним выросло деревце, подобное гибкой иве, что не согнётся более под ударами злого ветра. Выкованный в горниле огня и боли, её характер оформился и засверкал, словно отточенное лезвие клинка под лунным светом. Стоя ночью в заброшенном парке, он смотрел в глаза будущей императрице Нойрё. И не мог поверить, что жизнь удостоила его этого счастья — быть тем, кто поможет ей в её нелёгком пути. Не в силах отвести взгляд, он прошептал едва слышно: — Я пошёл бы за тобой хоть на край света, нужная. Знаешь же. Она отпрянула, вздёрнула подбородок с вызовом. Прекрасные глаза метали молнии. — Не смей! — её крик, полный гнева и отчаяния, эхом разнёсся по старому парку. — Не смей прощаться! Ах, если бы всё зависело лишь от его желаний, лишь успел подумать Кадзу, чувствуя, как отвратительная слабость, подкравшись незаметно, вновь вползает в тело, заброшенный парк вокруг размывается перед затуманившимся взором, превращаясь в мутное смешение темных и светлых пятен, зыбко дрожат лунные блики на поверхности старого пруда… Пытаясь ухватиться за обрывки ускользающего сознания, он слышал встревоженный голос Мэй, зовущей его — но будто бы откуда-то издалека. Мир вокруг качнулся и поплыл, стремительно проваливаясь в темноту. Последнее, что Кадзу почувствовал, это гулкий удар об землю, не отозвавшийся даже болью в онемевшем теле… Ты хотела честности, что ж — я сказал что мог. Никогда не желая, чтобы ты видела меня слабым, я не думал, что могу подвести тебя и оставить в одиночестве. Я сразился бы с любым врагом в бесстрашной схватке, но мне никак не избежать этого тихого невидимого насилия над моей жизнью, когда более она мне не принадлежит. Я чувствую это каждый день и не в силах ничего с этим поделать. Однако же ты научилась читать мою душу как открытую книгу, и из неё не вырвать мне страниц — ведь она принадлежит тебе. Так подари же мне печальный долгий взгляд твоих бездонных глаз, что всегда были способны вознести меня на вершины блаженства, или повергнуть в агонию — быть может, уж в последний раз. Сначала было абсолютное ничто. Он не слышал звуков, не чувствовал запахов, не ощущал движения времени, не осознавал ни себя, ни границ своего тела. Он был всем и ничем одновременно. Неужели такова и есть смерть? Прямо над ним сияли звёзды, такие близкие в своей величественной бесконечности. Сознание тянулось к ним, желая раствориться в безбрежном океане огней… Но было и что-то ещё. Голос, такой знакомый и родной голос — он звал его, звал отчаянно и настойчиво — звал обратно, в несовершенный мир страданий и тревог. Зрачки его глаз дёрнулись, ища взглядом её лицо — чтобы увидеть ещё хотя бы один раз, чтобы запомнить, забрать с собою в вечность милый образ. На фоне звёздного неба Кадзу увидел её лицо, смертельно бледное, с горящими отчаянием глазами. Открытые губы кричали его имя вновь и вновь, а чёрные волосы трепал ветер. Он почувствовал её руки на своём лице, а следом горячие, пылкие губы накрыли его рот. Вдох сладкой страсти — и по омертвевшему телу пробежала лёгкая дрожь. — Нет! — снова услышал он её вскрик. — Ты не оставишь меня! Борись! И Кадзу боролся. Собрав все силы в кулак, боролся с надвигающимся на него могильным холодом. Неотрывно глядя в тёмные глаза кицунэ, сцепив зубы и до хруста сжав кулаки, он упорно гнал смерть прочь. Как бы не были красивы звёзды, её глаза сияют ярче. А без поцелуев этих жарких губ ему будет холодно в самой прекрасной бесконечности. Его тело всё ещё было сильнее, чем он предполагал: оно продолжало дышать и бороться за жизнь, превозмогая слабость. Темнота медленно отступала прочь, возвращая его к пронзительной ночи под безразличной луною. Постепенно возвращая себе ровное дыхание, Кадзу осторожно огляделся вокруг. Мэй сидела на траве, держа его голову на коленях. Вокруг был всё тот же старый парк, темнота и тишина, напуганная её криками. Попытавшись было ободряюще улыбнуться девушке, Кадзу сдавленно охнул. — Не говори ничего, — быстро сказала она, бережно его обнимая. — Береги силы. Ага, как же. Кадзу видел, как её глаза лихорадочно обшаривают всё вокруг — Мэй явно пытается изобрести способ помочь ему. — Будь проклят этот мир! — воскликнула она наконец, сжимая кулаки. — Почему судьба наделила меня огромной силою, способной при этом только разрушать?! Могущественная ногицунэ, внушающая ужас всему живому! Сижу здесь, бесполезная, не в силах помочь человеку, которого… Она осеклась. Искоса глянула на Кадзу, пытаясь определить, насколько он уже пришел в себя. Скрывая улыбку, ниндзя притворился, будто бы всё ещё в беспамятстве. Нет, красивая, не нужно слов, и неловкости тоже не нужно меж нами. В сердцах своих мы и так знаем всё что должно знать. Порою, глаза говорят яснее, чем уста, слагающие лживые поэмы о любви. А гармония наших тел, сплетаясь в ночи, рождает музыку прекраснее, чем вычурные песни, что поют во всеуслышание. Чувства приходят, когда их не ждёшь, захлёстывают, когда о них не просишь. Их не напугать опасностью и не остановить преградами. Прогоняя даже холодное дыхание самой смерти, они заставляют нас гореть и стремиться друг к другу. Тяжело закашлявшись, Кадзу с трудом приподнялся. Кровь выступила на губах, тёмно-алой струйкою сбегая к подбородку. Мэй торопливо достала из рукава снежно-белый шёлковый платок, потянулась к нему, заботливо промокну́ла. Синоби огляделся вокруг. Заброшенный парк был всё так же спокоен. Тёмной стеной окружали их деревья. Необычайная тишина царствовала в ночной природе — тонкая игра оттенков зеленого и жемчужного завораживала, изумрудная зелень отражалась в светлой глади воды, белые цветы были рассыпаны по лугу вокруг, а замшелые серебристые стволы деревьев темнели на фоне слегка затянутого облаками неба. Был бы здесь ронин — пожалуй, написал бы хайку о печальной красоте этого места. Кадзу невольно задумался, почему этой ночью он привел Мэй именно в это место. Что это? Безотчётное желание попрощаться? Нет! Он не имеет права сдаваться, пока на него с отчаянной надеждою смотрят полные нежности глаза кицунэ. — Я могу найти его, Кадзу, — серьёзно сказала она и её бледное лицо осветили неверные блики лунного света. — И верю, что могу уничтожить. — Призвав на помощь тьму ногицунэ? Отдавшись ей? — Если потребуется, — решительный и спокойный голос девушки дрожью ужаса пробежался вдоль хребта. — Мой тёмный дар крепнет во мне, день ото дня, желаю я того или нет. Мёбу была права. Это то, кто я есть теперь. Она отвернулась, посмотрела тоскующим взглядом вдаль — туда, где встречались небо и земля, разделенные ровной линией горизонта. Лунные лучи, пробивающиеся сквозь пелену облаков, выхватывали из тени кроны деревьев и ярко освещали белый храм вдали. — Ты, верно, заметил, что с тех пор как я узнала о своём прошлом, ни разу не оборачивалась лисою. — отстранённо сказала она и вдруг, повернув голову взглянула на Кадзу в упор. — Потому что в душе своей я понимаю — обернувшись, я увижу себя чёрною лисицею. И я не знаю, будет ли для меня путь обратно. Пристально глядя на Мэй, синоби в очередной раз поразился железной воле, что заключена в столь хрупком теле этой юной девушки. Знать, что внутри тебя бушует огромное, не знающее пределов могущество… и ни разу не воспользоваться им, даже в минуты угрожавшей ей смертельной опасности. И всё это — ради того, чтоб остаться собой. Ради того, чтоб остаться с ним. Пылким порывом он подался навстречу ей. Горячие губы накрыли её уста, жадно, ненасытно. Девушка сначала широко раскрыла глаза в изумлении, но потом длинные ресницы томно закрылись, и она отдалась поцелую, упиваясь блаженством. Привычный вкус горечи и недосказанных слов на ставших родными губах, но по телу разливается неизменная сладость, бросая его то в жар, то в холод. Вновь воруют они украдкой мгновенья счастья для себя у злой судьбы, страшась расплаты. Тела сплетаются воедино — до стона, вздоха, сладкой дрожи, горькими поцелуями утоляя сладкий голод. Именно такие поцелуи запоминаются навсегда: поцелуи со вкусом страсти, любви и безысходности. А ночь дрожит вокруг, луной шальной неосторожно расплёскивает призрачное счастье. — Не нужно мне ничего, отчаянная, — шепнул Кадзу, захлёбываясь нежностью. — Ничего кроме тебя. — Кадзу… — услышал он в ответ. — Я давно уже твоя… Любовь рождается повсюду, даже в самых неожиданных обстоятельствах. Пустив корни в твоём сердце, она находит путь, чтобы прорасти порой немыслимым образом. Она может появиться во тьме и породить свой собственный свет, превратить проклятие в поцелуй и изменить смысл твоей жизни. Я вижу её в каждом твоём взгляде, в любой случайной улыбке, в том как ты прощаешься, пусть даже ненадолго, и каждый раз, когда находишь меня снова. Так отойди же от края пропасти, возьми мою руку и сотри прошлое навеки, останься моим смыслом, и ради тебя я всё преодолею. Как цветок весною лепестками живыми тянется к солнцу, так и Мэй тянула к нему тонкие руки. Темнота плыла мимо бездонной рекою, в которой тонуло время, а кицунэ и синоби долго ещё сидели на краю старого пруда, не в силах оторваться друг от друга. Давно уж погасли огни города вдали, и неумолчный гомон затих, сменившись трелями цикад в высокой траве. Где-то на постоялом дворе, скорее всего, волновался встревоженный ронин, а Сино-Одори успокаивала его, загадочно улыбаясь. Но здесь, в заброшенном парке, никого не было, кроме двоих влюблённых, забывших обо всём остальном мире. Первым спохватился Кадзу. Пытаясь быть ответственным, он указал девушке на высоко стоящую луну и решительно поднялся, протягивая ей руку: — Идти нужно, трепетная, — с трудом заставил он произнести себя слова, обрывающие невыразимую магию этого чарующего вечера. — Поспать стоит хоть немного. Поутру снова в седло. — И снова дорога, — вздохнула Мэй, с готовностью вложив свои пальцы в его неширокую ладонь. — А впереди лишь неопределённость. — Дорога всегда неизвестна, теряясь за горизонтом, — ободряюще улыбнулся Кадзу. — Но становится яснее по мере приближения. — Как Такао говоришь, — Мэй неосознанно улыбнулась в ответ, и в тёмных глазах кицунэ блеснул лукавый огонёк. — Признайся, цитируешь? — Слишком хорошо меня знаешь, лукавая, — Кадзу поправил накидку на её плечах, плотнее укрывая девушку от ночного холода. И, прижавшись друг к другу, пока это было ещё возможно, они вместе направились в сторону города. А в старом парке остался уснувший пруд, в котором купалась яркая луна. Пролетающий мимо ветер тихо шептал ей о тайных желаниях двух влюблённых и объятьях в час ночной. Ну а пруд хранил воспоминания, глубоко под тёмною водою. Кадзу не ошибся — несмотря на поздний час, ронин уже маячил на крыльце постоялого двора «Три дороги» с тревогою высматривая их. — Думал, вовсе уж не вернётесь, — приветствовал он их укоризненно, но в проницательных глазах ронина Кадзу не увидел привычной ревнивой тоски. — Не ворчи, недовольный, — усмехнулся он. — Комнаты удалось снять? — Да, всё готово. — Масамунэ протянул руку Мэй, помогая взойти на крыльцо. — Еду приказал подать в покои. Незачем нам тереться среди местного люда да привлекать лишние взгляды. — Смекаешь, — одобрительно усмехнулся Кадзу и незаметно пихнул его локтем. — Недурной из тебя синоби бы вышел. Если бы у нас было побольше времени. Уже привыкший к чёрному юмору, в котором то и дело нынче упражнялся Кадзу, Масамунэ ответил беззлобной улыбкою. Двое обречённых, оба они носили метку смерти над своею головою, и оба понимали, что смерть может потребовать свою кровавую плату в любой момент. Поначалу благородный ронин хмурился, с почтением относясь к извечному циклу жизни и желая встретить свой конец с присущим ему достоинством. Но потом, пройдя долгую дорогу от неприятия к симпатии, он, кажется, начал уважать въедливого синоби за умение смеяться над самою смертью. — Идёмте уж, пока Сино-Одори весь ужин в одиночку не употребила, — поторопил он их. Щёлкнул, раскрываясь, веер. Старательно пряча лицо, Мэй прошла через обширный, полный народу зал, лёгкой, неслышной походкою. И, бросив прощальный взгляд на Кадзу, скрылась в покоях, предназначенных для неё и её верной служанки. Синоби и ронин расположились в небольшой комнате рядом. Первым делом проверив толщину стен, ширину и высоту подоконника, а так же наличие тайных наблюдательных отверстий, Кадзу наконец застыл посреди комнаты, размышляя, сколь быстро удастся попасть в спальню девушек в случае опасности. Масамунэ сидел над ужином в одиночестве и нетерпении, осуждающе поглядывая на него, но не вмешиваясь. Удовлетворённый осмотром, синоби наконец-то уселся напротив него, молча принимаясь за еду. Разделив на двоих нехитрый ужин, двое мужчин не стали попусту тратить драгоценные часы отдыха, и сразу же отправились спать. Однако, неугомонный ронин всё никак не мог уснуть, беспрестанно ворочаясь на расстеленном для него у противоположной стены футоне. Некоторое время Кадзу усиленно старался не замечать его вздохов, но в конце концов уселся на ложе и скептически посмотрел на него сквозь полумрак комнаты. — Ну? — спросил он требовательно. — Что — ну? — тёмная фигура ронина шевельнулась в темноте. Кадзу увидел, как блеснули на бледном лице задумчивые глаза. — Выкладывай. — коротко потребовал синоби. Промолчав, Масамунэ сурово сдвинул брови, уставившись в потолок, но так и не проронил ни слова.. — Послушай, — вздохнул Казду, закатив глаза, — Понимаю, что другом своим меня ты не считаешь. Но извини уж, высокородный, нынче я — всё что у тебя есть. Так что выкладывай. — Не знаю даже, как сказать это, — пробормотал Масамунэ задумчиво. — Сложно всё. — Удивил, — насмешливо фыркнул Кадзу. — И запах сладкого майского мёда у меня из головы не идёт… — со странною тоскою проговорил ронин, невидяще глядя в потолок. В этот момент, признаться, синоби наморщил лоб, обеспокоенно вглядываясь в темноту и безуспешно пытаясь разглядеть выражение лица Масамунэ. — Эй, ронин, — тихонько позвал он, — ты там нормально вообще? Услышав его изменившийся голос, Масамунэ обернулся, и в полумраке синоби наконец сумел разглядеть лёгкую улыбку, что тронула его уста. — Нормально, — сказал он с неожиданной теплотою. — Действительно нормально. Возможно, впервые за очень долгое время. Спасибо, Кадзу. Синоби поразился. Едва ли не впервые услышал он, как ронин называет его по имени вот так, открыто, в глаза. Да ещё и с искренней благодарностью. Немного смущённый, он проворчал, не зная как реагировать: — Ну так и спи тогда, загадочный. Хватит вздохами воздух сотрясать. Масамунэ усмехнулся ещё шире и отвернулся к стене, кутаясь в покрывало и оставляя Кадзу недоумевать в тишине. Впрочем, слишком уж долго он голову себе этим забивать не собирался. Бледные пальцы синоби тронули стену, подле которой он лежал, безотчётно погладили. Где-то там, за этой стеною — она, девушка, что стала для него невероятно близкой и родною. Насколько же он привык засыпать, чувствуя рядом биение её сердца, ощущая на своей коже её дыхание… Быть разделёнными этой холодной, шероховатой стеною было сейчас так непросто. И это всего лишь первая такая ночь. Первая из многих. Утро принесло мутно-серый рассвет, безрадостный, как и лица невыспавшихся людей вокруг. Стоя на крыльце, Кадзу взирал на хмурое жадное небо, не желавшее явить миру даже несколько лучей тёплого солнца, оставляя всё себе и пряча в белёсой пелене. Таким безрадостным утром душа почти не ощущала естественный для этого времени дня переход от тьмы к свету, от прошлого к будущему. Неподалёку во дворе возился ронин с лошадьми, а девушки нынче как раз заканчивали завтрак. Оглянувшись на постоялый двор «Три дороги», Кадзу ещё раз осмотрел всё внимательно. Заведение было неплохим, многолюдным. Это хорошо. Они четверо заявились поздним вечером, переночевали и поутру уже отбывали дальше. Едва ли кто-то вовсе запомнил их лица. Став значительно внимательнее и осторожнее после встречи с янтарною кицунэ, Мэй нынче предпочитала скрывать лицо за веером практически всегда, предоставляя спутникам говорить за неё. Сино-Одори тоже явно осторожничала, и только ронин, как всегда, смело шёл вперед, блистая своими двумя клинками самурая и смущая этим прохожих. Кадзу устало потёр веки. Если их выследят, то явно из-за него, упрямого. За спиною раздались лёгкие шаги, которые он различил бы среди тысяч других. — Хмурое утро, — произнёс нежный голос, заставляя сладко дрожать всё внутри. — Нам снова предстоит провести весь день в дороге? — Всё так, нежная, — Кадзу едва заметно скользнул по её рукаву пальцами, нежно коснувшись кожи запястья. — Ничего. Скоро выберемся из захолустья. А впереди — столица. «И новые испытания», — подумал он, видя невесёлое лицо девушки. Но Мэй была не из тех, кто останавливается перед чем-либо. Коротко выдохнув, она сошла с крыльца, направляясь к лошадям. За нею семенила Сино-Одори, уже навьючив на себя новые мешки да коробки. Кадзу только диву давался, наблюдая, как маленькая лохматая лошадка, покряхтывая, всё же умудряется на себе нести постоянно растущий багаж своей наездницы. Не теряя особо времени, небольшой отряд вскоре выдвинулся в путь. По дороге Кадзу отлучился ненадолго и заскочил в кузню, оставив друзей дожидаться на улице. Кузнец не соврал — веер был готов, выправлен, острые шипы сверкали отточенной сталью пуще прежнего. Понимая, что старому мастеру довелось просидеть всю ночь, чтобы выполнить заказ в срок, синоби вознаградил его за отличную работу ещё парой монет. Кузнец принял их с достоинством, но без подобострастия — по всему видать, цену своему делу знал. Ну а четверо отчаянных путешественников направились дальше, покидая город Хираку и вновь выезжая на тракт. Время шло, сонные люди и лошади сменились деловитыми и торопливыми, а дорога под копытами мелькала всё так же монотонно и однообразно. На тракте вскоре сделалось людно и оживлённо, от телег и обозов стало не протолкнуться, и лошадям волей-неволей приходилось сбавлять ход. Ещё и погода испортилась окончательно — небо затянуло грязными тучами, что повисли над миром, полнясь водою. Вскоре начал накрапывать мелкий моросящий дождик, а порывы ветра грозили сорвать с головы и унести прочь тростниковые шляпы. На телеге прямо перед ними женщина заботливо укрывала ветхим покрывалом старика, что тихо стонал, жалуясь на боль. Рядом, среди овощей да мешков с бобами, беззаботно резвилась пара детишек — мальчик постарше, да девочка, совсем кроха. Отец семейства сидел на передке, погоняя старую немощную клячу, которая, несмотря на понукания, никак не в состоянии была скакать быстрее. Дорога размокла, превратившись в месиво. — Рико, следи за сестрою! — обеспокоенно повторяла мать, возясь над стариком. — Рико! Смачно чавкнула вода, густо перемешанная с землёю. Телега с размаху налетела колесом на крупный камень, скрытый под взрыхленной грязью дороги, её сильно качнуло. Мальчишка ухватил сестру за руку, но крохотная мокрая ладошка выскользнула из руки, и девочка, взвизгнув, скатилась с телеги, упав на грязную дорогу, прямо под копыта коня Мэй. Ретивый Ши́то чудом успел среагировать, привстав на дыбы в отчаянной попытке не раздавить ребенка, и негодующе взоржал. Пытаясь приподняться, девчушка неловко уселась прямо среди дорожной грязи, сокрушенно посмотрела на свои перепачканные руки, покрытые ссадинами, на измазанную дешёвую одежду… И немедленно разразилась, громким, надрывным плачем. Слёзы неудержимо хлынули по детскому личику, смешиваясь с дорожной грязью. Прежде чем кто-либо успел что-то сказать, Мэй мигом спрыгнула с лошади и кинулась к девочке. Ласково что-то приговаривая, она быстро осмотрела ребёнка, убедившись, что малышка не пострадала. Удивлённая внезапным появлением незнакомой красивой госпожи, девочка разом умолкла, разглядывая её большими, пытливыми глазами. И только слёзы всё ещё продолжали бежать по детскому лицу — видимо, по инерции. С воза немедленно свесилась её мать, судорожно обнимавшая сына в попытках уберечь от падения и его. — Асуна! — воскликнула она полным тревоги голосом. — Асуна, ты не расшиблась? Девочка не отвечала, увлечённая разглядыванием изысканного кандзаси в сложной причёске Мэй. Едва слышно позванивая серебристыми подвесками, он обрамлял прекрасное лицо, оттеняя чёрные как ночь волосы. Видя беспокойство матери, кицунэ ответила сама, стараясь успокоить её, насколько это возможно. — Всё хорошо, госпожа, не стоит волноваться. Пострадала нынче лишь одежда. Женщина с облегчением выдохнула. Только сейчас Мэй заметила её округлившийся животик и осторожные движения. И без того большое семейство ожидало прибавление вскорости. Отец детей уже соскочил с воза и нынче возился подле налетевшего на камень колеса. Пытаясь помочь в их заботах, кицунэ достала белоснежный платочек и бережно вытерла им грязные ладошки девочки. — Ну вот видишь, — приговаривала она ласково, ловко смахивая остатки детских слёз, — вовсе и не страшно. Маленькая Асуна робко улыбнулась красивой госпоже. А Мэй подняла ребёнка и поставила на ноги, аккуратно отряхивая одежду. Кадзу и Масамунэ только переглянулись озадаченно. Во взгляде ронина синоби прочёл то же недоумение, что обуевало и его душу. Никто из них прежде не имел близких отношений с детьми, поэтому ситуация вызвала у двух суровых воинов искреннее замешательство. Зато, неожиданно, в дело включилась Сино-Одори. Не то чтобы её сильно волновала судьба человеческого ребёнка, но она твёрдо помнила о своей собственной задаче — заботиться о Мэй всеми возможными способами. — Замараетесь же, благородная госпожа! — воскликнула она, спрыгивая с Лохматки. — Позвольте мне. И она кинулась было на помощь, но чумазая девочка внезапно шарахнулась прочь, насупившись, и обхватила маленькими ручками шею Мэй. Её мать, наблюдавшая за этой сценой, тихо рассмеялась. — Никогда ещё Асуна так не льнула к незнакомому ей человеку, — сказала она. — Вы воистину ей нравитесь, прекрасная госпожа. — Ну что вы, — смутилась Мэй, подхватывая девочку на руки и поднимаясь. — Я её едва конём не стоптала. И она уж было намеревалась передать малышку матери на воз, как вдруг пространство вокруг потряс истошный детский вопль, вновь переходящий в плачь, и Асуна что было сил ухватилась ручонками за шею Мэй, пряча личико в её воротник. — Асуна! — тихонько шикнула на неё мать и извиняющиеся глаза её оборотились к Мэй. — Простите нас, ради богов, благородная госпожа. Эти дети… — Не стоит извинений, — Мэй ответила скромной улыбкою. — Дети это дар богов. — И боги послали нам троих, да будут они благословенны, — устало промолвила женщина, поглаживая выпирающий живот. Кадзу заметил некоторую бледность её лица и выступивший на лбу мелкий пот. Он выразительно кивнул на неё Масамунэ. Ронин соображал несколько дольше, но в итоге таки пришёл к правильным выводам. — Тогда позвольте мне спросить, — неожиданно вклинился в разговор он. — Разумно ли при таких обстоятельствах пускаться в дорогу? Другой город неблизко. Погода сегодня скверная. Разве торговля не подождёт? Бедно одетая женщина перевела на него взгляд. В глазах мелькнуло удивление и почтение при виде самурая. Она, как могла, низко склонила голову. — Торговля подождала бы, милостивый господин, — пролепетала почтительно, прижимая к себе сына, что взирал с великим восхищением на настоящего самурая с катаною. — Да только отец мой занемог. Недуг парализовал его ниже пояса. Надо было свезти его к лекарю, в большой город. А больше города, чем Хираку, по эту сторону гор не имеется, как известно. Тем временем, погода стремительно ухудшалась. Небо потемнело ветер завывал вокруг, швыряя в лицо дождевые брызги. Людей на дороге становилось всё меньше и меньше, пока в какой-то момент Кадзу не стало казаться, что они и вовсе остались одни, отгороженные от всего мира стеною дождя. — Только не это!.. — услышали они голос отца семейства, возившегося неподалёку. — Колесо треснуло! Кадзу понимал, что это означает. Никуда им уже сегодня не уехать. Застрявшим на дороге меж двух городов, этим людям придётся пережидать дождь здесь. Он спешился, подошёл к Мэй. Тихий голос прошелестел беспощадное: — Нужно ехать, красивая. Им не поможем. Девочка, всё ещё обвивавшая руками шею кицунэ, молча вздрогнула, прижалась крепче. Где-то в глубине её маленького тельца вновь начал зарождаться глухой плач. — Мы не можем так поступить, Кадзу! — зашептала Мэй быстро, торопливо. — Как мы бросим их? Двое детей, женщина, старик… Синоби не успел ответить. Среди завываний ветра раздался резкий свист. Синоби узнал бы этот звук среди тысяч других. Острый клинок проносился с невероятной быстротою, рассекая плотный, влажный воздух и падающие повсюду капли дождя. Рефлексы его умирающего тела действительно не подвели — клинок моментально оказался в его руке, а сам он вмиг заслонил собою Мэй с девочкой на руках. Но крик раздался совсем с другой стороны. Полный мучительной боли и ужаса, он донёсся оттуда, где сквозь пелену дождя виднелся силуэт отца семейства. Эхом ему вторил крик его жены, что кинулась к нему, забыв обо всём. — Нет! Стой! — едва успел выкрикнуть Масамунэ, как вдруг жуткий свист раздался вновь. Масамунэ кинулся к ним. Женщина упала поверх распростёртого тела мужа, и лужа мутной воды вокруг них быстро окрашивались красным. Через всю её спину алел длинный, глубоко рассечённый порез, из которого обильно сочилась кровь. — Мама! — закричал было мальчик и рванулся к ней, но Мэй перехватила его, прижала к себе. Он вырывался, но тонкие руки красивой госпожи оказались необычайно сильными, удерживая его бережно, но непоколебимо. — Не смотри, Асуна, — шепнула она, пряча головку девочки у себя на груди. Та рыдала. Кадзу остался рядом с ними, готовый ко всему. Сино-Одори ловила перепуганных лошадей. Свист лезвий, прячась среди шума дождя и ветра, подбирался близко, проносился совсем рядом. Старик стонал на телеге, укрытый старым тряпьём. — Я не понимаю, — шепнула Мэй, когда Кадзу оказался совсем близко. — Я тоже, красивая, — отозвался синоби. — Это штормовые горностаи, по всему похоже. Но откуда? Девушка в замешательстве помотала головою. — Они живы! — донёсся крик Масамунэ, осматривавшего раненных. Быстро оглядев их, он убедился, что у женщины серьёзно рассечена спина — наискось, от плеч до пояса. А у мужчины глубокая рана на бедре, но его жизни ничего не угрожает. Он стонал от боли и безуспешно звал жену. Слыша, как Мэй тихо выдохнула, Кадзу и сам ощутил облегчение. Дети не останутся сиротами. Возможно. — Нужно сойти с дороги, — внезапно крикнула Мэй. Спутники посмотрели на неё с недоверием, и с ещё большим недоверием — в сторону высившегося рядом леса. — Если не сойдём с дороги, ещё больше людей пострадает, — объяснила она, и прибавила тише, так чтобы слышал один только Кадзу. — Так надо, я почему-то знаю это. Доверься мне, прошу. Лишь один миг ниндзя испытующе глядел в любимые глаза, полнившиеся решимостью отчаяния. Затем коротко кивнул. Сколько раз она доверялась ему, не задавая вопросов? Не счесть. Если настала пора отплатить тем же, то он готов. Не тратя более время на пустые слова, синоби подбежал к Масамунэ. — Здесь рядом, на взгорье, пещеры есть, — с трудом вымолвил крестьянин сквозь стоны. — Там как раз можно от дождя схорониться. — Бери старика, — коротко скомандовал Кадзу ронину. — Понесёшь на спине. Я возьму женщину. А Сино-Одори поможет мужчине. — А лошадки как же? — возмутилась ёкай. — Эй, малец! Как звать тебя? — Рико кличут, — пробормотал мальчонка, глядя исподлобья на человека со злыми глазами. — И я не малец, мне восемь сезонов уж как. — Солидно, — кивнул Кадзу. — Господин нынче важное задание тебе дает. Свою боевую лошадь под твою личную ответственность доверяет. Вместе с остальными лошадьми. Понимаешь? Мальчишка шмыгнул носом, приосанился. Кивнул ответственно. — Будет сделано, не сомневайтесь. Только… — он замялся, опуская голову. — Маму с папой не покиньте уж. — Не покинем, — заверила его Мэй, беря за руку. — Всё хорошо будет. И уже в который раз за время их знакомства, Кадзу поразился, глядя на неё. Какая страшная ногицунэ? Защитница, как она есть. Всё так же спокойна и готова идти на любые жертвы ради невинных людей. И такой невообразимо далёкой и призрачной сейчас предстаёт нарисованная страшными сказаниями тень зловещей тёмной лисицы… Или это ему только кажется? Ещё один свист, пронёсшегося в опасной близости лезвия напомнил о том, что не время сейчас предаваться размышлениям. Кое-как взвалив на плечи раненых людей, они свернули с дороги и побрели через лес, прорываясь сквозь сплошную пелену дождя. Каменистое взгорье уходило вверх, всячески затрудняя путь. Корни деревьев, словно змеи, опутывали валуны и камни, покрытые зеленым мхом, создавая причудливые формы. Лошади то и дело оскальзывались, когда очередной камень выворачивался из-под копыт, увлечённый вниз потоком воды, и рисковали переломать себе ноги. Маленький отряд держался вместе, опасаясь потерять друг друга за плотной стеною дождя. С трудом ориентируясь на местности, хромающий крестьянин кое-как указывал им путь. Сино-Одори, кряхтя, безропотно тащила его на себе, закинув его руку на плечо. Изумляясь необыкновенной силе невысокой и хрупкой на вид девушки, мужчина то и дело порывался начать благодарить её, но ёкай не теряла сосредоточенности, внимательно поглядывая на Мэй. — Когда выберемся благодарить станешь, — проворчала она, игнорируя обычную учтивость. — А сейчас ногами перебирай, да помалкивай. Послушно умолкнув, крестьянин подобрал корягу по пути, и опираясь на неё, стал помогать себе идти быстрее. Мэй несла на руках перепуганную до полусмерти девочку и держала мальчика за руку, в первую очередь защищая детей, Кадзу старался держаться рядом, неся на спине их потерявшую сознание мать, а замыкал неловкое шествие Масамунэ, пыхтящий под тяжестью старика. Кто будет защищать их, если что-то случится? И почему штормовые горностаи здесь? Кадзу не знал ответов на эти вопросы. Поймав беглый взгляд прекрасных глаз своей кицунэ, он увидел в них растерянность и непонимание — отголоском его собственного беспокойства в них светилась тревога. Им давно уже не нужно было слов, чтобы прекрасно понимать друг друга. Внезапная слабость накатила удушающей волною, заставляя мир потемнеть и покачнуться перед его взором. Как не вовремя! Оскользнувшись в жидкой грязи, Кадзу едва не упал. Проклятое хворью, бесполезное тело подводило с каждым днём всё сильнее и он уже не мог более полагаться на него как раньше. Сквозь шум дождя он услышал вскрик Мэй, и следом за ним громкий плач ребёнка. Отчаянно мотая головою в поспешной попытке стряхнуть с себя слабость, Кадзу поднял голову и разглядел кровавое пятно среди потоков воды. Мальчишка, храбрый юный Рико — сидел теперь на земле, обхватив руками рассечённую чуть пониже колена ногу и заливался горькими слезами. Ему вторил громкий плач его напуганной сестры. Опустив её на землю, Мэй припала к мальчишке, тихо бормоча успокаивающие слова и быстро перематывая ногу чистыми бинтами в попытке остановить кровь. Но мальчик ревел, оборотив к хмурому небу залитое слезами личико, голосила и его сестрёнка, причитал отец ковыляя к ним… А вокруг носились, кружась в буре, штормовые горностаи — неуловимо-быстрые среди вихрей буйного ветра. И лишь свист их серповидных лезвий слышался повсюду, рассекая плотную пелену дождя. Кадзу обнажил клинок, со всей безысходностью понимая, что всё равно никого не сможет защитить сейчас. Мэй обернулась к нему. Маленькая девочка, рыдая, цеплялась за её подол, мальчишка тянул к ней руки… И Кадзу понимал — его тëмно-окая лисица всё равно станет защищать невинных людей, чего бы это не стоило ей самой. Он не знал, можно ли пробудить великую тьму, чтобы использовать её во имя спасения и света. Он предпочёл бы не проверять. Но как взять на себя то, что подвластно только ей одной... Со всей ясностью в этот момент Кадзу ощутил, что он всего лишь человек. И в минуту отчаяния, затопившего всех их вместе с потоками непрекращающегося дождя, откуда-то издалека внезапно раздался протяжный волчий вой. Все вздрогнули, непроизвольно оборачиваясь в ту сторону. Мощный, властный, полный силы и подавляющего могущества, вой разнёсся над лесом, пробиваясь сквозь неумолчный шум дождя. Как ни странно, этот звук вовсе не показался людям зловещим, наоборот — он нёс спасение и защиту. Словно бы в ответ на него, со всех сторон раздался испуганный писк и удаляющийся свист рассекаемого воздуха — штормовые горностаи поспешно покидали это место, бросая намеченных жертв, и удаляясь вглубь леса. Кадзу не стал гадать, что это за новое чудище свалилось на их головы, распугав предыдущих. Вместо этого он покрепче перехватил раненую женщину и бросил отрывисто: — Скорее! Вперёд. Мгновенно отреагировав, Мэй подхватила раненого мальчишку на руки и взяла маленькую девчушку за руку. — Вставай, Асуна, — ласково, но требовательно сказала она. — Нужно идти. К удивлению Кадзу, малышка не стала капризничать и плакать — взглянув в полные решимости глаза доброй госпожи, она утёрла слёзы и отважно поднялась, последовав за нею. Дождь перестал хлестать в лицо столь отчаянно, и впереди стали видны очертания каменистого взгорья. — Вот! Вот там! — воскликнул отец семейства, указывая вперёд дрожащим пальцем. — Это взгорье сплошь усеяно пещерами, где мы сможем укрыться от дождя и прочих неведомых напастей. Поймав на себе красноречивый взгляд ронина, Кадзу кивнул. В пещере гораздо проще будет и огонь развести, и держать оборону против свалившихся на них напастей. Ободрённые перспективой наконец перестать отчаянно мокнуть, путники прибавили ходу и выбрались таки на открытое пространство у взгорья. Пытаясь отдышаться, они остановились на миг, как вдруг… — Там костёр! Костёр! — закричала девочка, завидев отблески пламени, игравшие на стенах входа в самую большую пещеру. Вырвав мокрую ручонку из ладони Мэй, она побежала на свет, видимо, надеясь найти там долгожданное тепло и помощь. — Асуна! Подожди! — вскрикнула Мэй и, усадив мальчика на землю, мигом кинулась следом, опасаясь за ребёнка. Тихо выругавшись себе под нос, Кадзу тоже принялся осторожно укладывать раненую женщину на землю, но это было вовсе не так просто, ибо на спине её зиял длинный продольный порез, а живот был обременён тяжестью вынашиваемого ребёнка. К тому времени, как он с этим управился, и девочка, и Мэй, уже скрылись в глубине пещеры. Кадзу опрометью кинулся следом. Он бежал на свет, спотыкаясь, не разбирая дороги, и безотчётная тревога сжимала когтистой лапою его сердце. В какой-то момент Кадзу с разбегу налетел на… коня?! В полумраке раздалось возмущённое ржание, клацнули зубы. Решив разобраться со своим удивлением позже, он побежал дальше — туда, где виднелась освещённая ярким пламенем костра обширная пещера. На входе в неё, замерев, стояла Мэй, подхватив на руки девочку. Навстречу ей, оперевшись на нагинату, поднималась, сияя в своём пламенном величии, пятихвостая мёбу. Кадзу моментально напрягся, нож прыгнул в руку будто бы сам собою. Но тут раздалось неловкое покряхтывание, что отвлекло было его внимание на миг… но потом неожиданно завладело им полностью. Потому что на противоположной стороне костра сидел, держа в руках миску супа… — Сатоши? — выдохнул Кадзу изумлённо.