Исцеление любовью

Я просыпаюсь, когда за окном уже сгущаются летние сумерки. В комнате душно. Очень хочется пить. На прикроватном столике обнаруживается запотевший графин и стакан, но мне, совершенно очевидно, до них не дотянуться. Не успеваю я в очередной раз проклясть свои слабость и беспомощность, как на пороге возникает одетый в бархатную домашнюю куртку Джованни. — Чары показали, что вы проснулись, — говорит он, без малейшего намека с моей стороны наливая в стакан воды. Джованни наколдовывает соломинку, осторожно приподнимает мою голову и дает мне напиться. — Вам не жарко? Простите, я совершенно забыл, что вы не привыкли к нашему климату, — он взмахивает волшебной палочкой, и меня окутывает блаженная прохлада, — Хотите есть? — с видом радушного хозяина интересуется Джованни. — Сперва обещанный вами рассказ… — у меня получается выговорить целую фразу. Это достижение не укрывается от внимательного взгляда моего спасителя. — Хорошо, — покладисто соглашается он. Придвигает к постели стул и усаживается на нем поудобнее. — Прежде всего о том, где вы находитесь. Меня зовут Джованни Ферруччи, — при этих словах он церемонно кланяется, — с моей очаровательной супругой Франческой вы уже знакомы. Кроме нас, в доме живет мой младший сын — Николо. Долгие годы я был главным целителем флорентийского магического госпиталя имени святого Иоанна. Теперь, после ухода на покой, занимаюсь частной практикой. — Так я... во Флоренции? — ужасаюсь от собственного каркающего голоса я. — Совершенно верно! Точнее, не в самой Флоренции, а в нескольких милях от города. Вот подождите: надеюсь, скоро вы сумеете вставать самостоятельно и увидите, какой у нас с Франческой прекрасный сад! — с гордостью говорит он. — Но не будем отвлекаться. Примерно в конце августа 1996 года ко мне за консультацией обратился наш с вами общий друг — Альбус Дамблдор. Когда-то, много лет назад, нас познакомил небезызвестный вам Николас Фламель. Знакомство со временем переросло в крепкую дружбу, но после ухода Николаса, чью смерть я горько оплакивал, мы с Альбусом стали общаться гораздо реже. Именно поэтому, получив от него весьма туманное письмо, я заволновался. И оказалось — не напрасно. Прибыв во Флоренцию, Альбус показал мне свою почерневшую руку и совершенно спокойно поинтересовался, что я обо всем этом думаю. Я провел тщательную диагностику и вынес неутешительный вердикт: Альбус попал под воздействие мощнейшего темного проклятья, несовместимого с жизнью. Проклятье было столь сильным, что я вообще не понимал, каким образом Альбус не умер сразу же. - Один мой очень близкий друг сумел остановить его распространение, — объяснил Дамблдор, — правда, добавил, что снять проклятье невозможно никакими средствами и максимум через год меня ждет неминуемая смерть. — Да, именно это я и вижу, — пришлось подтвердить мне. — Именно поэтому я и обращаюсь к вам, друг мой, — улыбнулся Альбус. — Человек, который помог мне выиграть время, совсем скоро окажется в ужасной опасности. Честно говоря, совесть моя в отношении него не чиста. Я не раз поступал с ним несправедливо, поэтому хочу сделать все возможное, чтобы у него появился шанс выжить. Прошу вас, после моей смерти, а она, как вы и сами сказали — неизбежна, — пристально следите за новостями из Англии. — И что же меня должно интересовать в первую очередь? — все еще шокированный его хладнокровием, осведомился я. — Назначение нового директора Хогвартса. Это именно тот человек, которого я пытаюсь спасти. Я планирую передать ему односторонний портал, настроенный лично на него. Если вы согласитесь помочь ему — портал принесет его в ваш дом. Предупреждаю, может статься, что он будет тяжело ранен — артефакт сработает лишь в момент смертельной опасности. — Но почему бы вам не переправить вашего друга ко мне раньше? — удивился я. — Зачем заведомо ждать угрозы для его жизни? — Вы не знаете его, — грустно усмехнулся Альбус. — Он — невероятно смелый и отважный волшебник. И не кинется спасать свою шкуру, тогда как остальных может ожидать гибель. Признаться, я вообще не уверен, что он воспользуется моим подарком. Такой уж у него несносный характер! Но попытаться я просто обязан! — в его глазах блеснули слезы, и я понял, что речь идет об очень дорогом ему человеке. — Разумеется, я выполню вашу просьбу, — сказал я. — Отлично! — лицо Альбуса осветила счастливая улыбка. — Мне не удастся вырвать из лап смерти одного мальчика, но я хотя бы смогу спасти другого! — добавил он, точно обращаясь к самому себе. — И вот еще что. Джованни, я оставлю вам этот флакон. Здесь — мои воспоминания, точнее, свидетельство. Пожалуйста, непременно просмотрите его, когда меня не станет. Там вы найдете ответы на все интересующие вас вопросы. В том числе узнаете имя человека, которого вам, как я надеюсь, суждено спасти. И умоляю вас, не судите меня слишком строго! Ферруччи наколдовывает еще один стакан, отпивает из него… — Я надеялся, что мой страшный вердикт окажется ложным. Вы молоды и плохо представляете, как себя чувствуют старики, когда их друзья уходят один за одним. Но чуда, к сожалению, не случилось. Первого июля я узнал из «Магического вестника Флоренции» о «трагической гибели директора Хогвартса Альбуса Дамблдора» и о том, что в его убийстве подозревают профессора Северуса Снейпа. Несмотря на то, что страшная новость не стала для меня неожиданностью, я пылал гневом на человека, осмелившегося поднять руку на моего доброго друга. Можно сказать, на несколько часов вы приобрели в моем лице смертельного врага. Но лишь до того момента, пока я, уединившись в своем кабинете, не выполнил предсмертную волю Альбуса и не просмотрел в Омуте памяти его воспоминания. Думаю, вам тоже будет интересно послушать исповедь нашего общего друга, ведь в ней довольно много говорится о вас. Тем более что Альбус и сам хотел, чтобы вы узнали всю правду из первых уст. Ферруччи ненадолго выходит из комнаты. Я пребываю в таком смятении, что меня слегка потряхивает. Исповедь Альбуса! Правда, которую можно рассказать лишь перед лицом неизбежной смерти! Готов ли я к ней? А впрочем, разве не я много раз мечтал проникнуть в голову этого великого стратега, чтобы понять все его многочисленные тайны? Я прекрасно знал, что Альбус делился со мной лишь малой толикой своих планов. Теперь же, когда мне представляется уникальная возможность узнать все, как есть, мне неимоверно страшно. Впрочем, отступать уже поздно. В коридоре раздаются шаги, и в комнату возвращается Ферруччи, левитируя перед собой небольшую каменную чашу. — Готовы? — интересуется он. Я, разумеется, совершенно не готов, но тем не менее осторожно, чтобы не повредить больное горло, киваю. Ферруччи опрокидывает фиал с молочно-белой субстанцией в Омут, касается его волшебной палочкой, и на поверхности возникает хорошо знакомая мне фигура в мантии, расшитой звездами. - Дорогой Джованни, — произносит Дамблдор, — если вы смотрите эти воспоминания, значит, мой жизненный путь подошел к концу. И, как человеку, которому вот-вот предстоит умереть, мне хотелось бы облегчить совесть и поведать о своих деяниях. Простите, что вынуждаю именно вас выслушать мою исповедь. Надеюсь, что, как я уже и говорил, вы не станете судить обо мне слишком строго. Запаситесь терпением, мой друг. Боюсь, мой рассказ может затянуться, ибо я собираюсь начать с самого начала. Так вам легче будет понять многие мои поступки и, надеюсь, оправдать хотя бы некоторые из них. Когда мне было около десяти лет, нашу семью постигла страшная трагедия. Моя младшая сестра — Ариана — случайно убила трех соседских мальчиков — мы тогда жили в Насыпном нагорье, деревушке, населенной и магами, и магглами. Мы и сами толком не поняли, что произошло. Скорее всего, мальчишки подсмотрели через забор, как она колдует, и решили выспросить у Арианы, в чем тут фокус. Они перелезли через живую изгородь, чем сильно напугали мою сестру. У нее произошел мощный магический выброс и... Вы и сами знаете — в шесть лет волшебники не контролируют подобные вещи. Мы с братом и родителями выбежали на ее отчаянный крик. Ариана сидела на коленях возле мертвых тел и молча раскачивалась из стороны в сторону. Разговорить ее не удалось никому, даже моему младшему брату Аберфорту, с которым они были очень близки. Немного успокоившись, родители посовещались тайком от нас и начали действовать. Мать поставила нам троим — мне, Аберфорту и Ариане — мощный ментальный блок, вынудивший нас полностью забыть события того страшного дня. «Ничего не случилось», — внушила она нам, а отец тем временем вызвал авроров и признался в том, что убил соседских детей, ошибочно приняв их за грабителей. За этот поступок он поплатился свободой. Возможно, если бы он рассказал на суде, что на самом деле произошло тем утром, его наказание не было бы таким суровым. Но они с матерью побоялись, что в таком случае Ариану навсегда упрячут в больницу Святого Мунго. В итоге отец получил пожизненный срок в Азкабане, и больше я его никогда не видел, а за нашей семьей прочно закрепился ярлык магглоненавистников. В результате то ли стихийного выброса, стоившего жизни трем магглам, то ли неудачно поставленного ментального блока, моя сестра повредилась рассудком. Большую часть времени она была милой и доброй девочкой, обожавшей возиться в саду и помогать моему брату Аберфорту доить коз, но иногда становилась просто неуправляемой и опасной. Моя мать, будучи очень властной и сильной женщиной, решила увезти нас подальше от позора в Годрикову впадину. Она заперла Ариану в доме и никому ее не показывала. Наши соседи-волшебники были уверены, что моя сестра — сквиб, поэтому она не учится в Хогвартсе. Аберфорт тоже сильно изменился после того дня. Не могу сказать с полной уверенностью, но, кажется, его умственные способности серьезно пострадали во время ментального вмешательства. Что же касается меня — я сумел сбросить блок уже через пару часов. Впрочем, возможно, мне было бы куда легче не помнить всего этого. В девятнадцать лет, получив «превосходно» по всем экзаменам на ЖАБА, я планировал отправиться в путешествие, чтобы лично встретиться со знаменитыми волшебниками, с которыми состоял в переписке во время учебы, — продолжает рассказ Дамблдор. — К сожалению, моим планам не удалось осуществиться из-за новой трагедии, произошедшей в нашей семье. Как я уже говорил, Ариана, после нападения потерявшая как рассудок, так и контроль над магией, нуждалась в постоянной опеке. Мать ухаживала за ней, и, как правило, ей удавалось сдерживать неконтролируемые всплески магии. Но однажды не удалось. Не знаю, что могло так напугать или разозлить Ариану, однако она, сама того не желая, убила нашу мать. Смерть матери полностью разрушила все мои планы на будущее. Вместо путешествия, встреч с интересными мне людьми, совместных открытий, я был вынужден присматривать за сумасшедшей сестрой и постоянно выводившим меня из себя младшим братом. Вот тогда, когда я находился на грани отчаяния, в моей жизни появился ОН. Геллерт Гриндевальд. Геллерт приехал на каникулы к своей двоюродной бабке Батильде Бэгшот, жившей по соседству с нами. На самом деле позже выяснилось, что Геллерт не просто так покинул Дурмстранг, где так же, как и я, считался первым учеником. Его исключили за эксперименты с Темной магией, позже снискавшие ему дурную славу, уступавшую лишь Лорду Волдеморту. Но тогда для меня это не имело ровным счетом никакого значения. Мы с первого взгляда понравились друг другу. О! У нас действительно было много общего: ум, талант, харизматичность, блестящие магические способности, а еще... мы практически моментально стали любовниками. Это было совершенно безумное лето. Геллерт поведал мне о Дарах смерти. Мне больно это признавать, друг мой, но услышав об этих Дарах, я возомнил, что сумею с их помощью воскресить родителей и снять груз ответственности со своих плеч или хотя бы прятать Ариану под мантией-невидимкой. В отличии от меня, Геллерт жаждал обладать Дарами смерти, чтобы, создав армию инферналов, подчинить себе весь мир. К своему стыду, я не только не отговаривал, но и загорелся его идеей мирового господства магов, подсказав Гриндевальду оправдывавший все наши деяния девиз «ради общего блага». Лишь потом я понял, насколько преступными и чудовищными были наши планы поработить тех, кто не являлся волшебниками. Страсть к Геллерту настолько ослепила меня, что я принялся пренебрегать своими обязанностями по отношению к Ариане. Аберфорт, мой недалекий, как я тогда считал, младший братишка пытался образумить меня. Однажды, выследив нас с Геллертом, он нарушил наше уединение и устроил безобразную сцену. Он кричал, что я, вероятно, рехнулся, если думаю, что сумею господствовать над магглами, таская повсюду за собой больную сестру. Слова Аберфорта, в общем-то, совершенно здравые и справедливые, вызвали у не обладавшего особым терпением Геллерта вспышку гнева. Я и глазом моргнуть не успел, как мой любовник применил Круцио к моему младшему брату. Завязалась дуэль. Страшная, не на жизнь, а на смерть. Все зло, которое таилось внутри Геллерта и которое я старался не замечать, вырвалось из него наружу. Не представляю, как Ариана оказалась возле нас и кто выпустил в нее смертоносное проклятье, но... моя бедная сестра была убита. Ее смерть так напугала Гриндевальда, что он попросту сбежал. Потрясенный до глубины души гибелью Арианы, Аберфорт набросился на меня прямо на похоронах и сломал нос. А я... я всю оставшуюся жизнь мучился чувством вины. Я боялся, что именно из моей палочки вылетело мордредово проклятье, оборвавшее жизнь Арианы. Разумеется, я больше никогда не возвращался к идее о мировом господстве. То лето многому научило меня и многое расставило по своим местам. Я понял, что власть представляет для меня опасное искушение. Слишком опасное. Именно поэтому я раз за разом отказывался занять кресло министра магии. Место преподавателя, а затем и директора Хогвартса подходило мне намного лучше. Однако и на этом посту я совершал порой непоправимые ошибки... * * * — Вы не голодны? — интересуется Ферруччи, коснувшись волшебной палочкой поверхности омута. Фигура Дамблдора застывает, а его рассказ прерывается. — Время позднее, а наш дорогой Альбус уже никуда не спешит. Я попрошу Франческу принести размоченное в молоке печенье. Я бы сейчас с огромным удовольствием съел стейк с печеным картофелем, но боюсь, что пока не справлюсь с такой грубой пищей. Приходится довольствоваться едой для младенцев. Глотать все еще больно, но, по крайней мере, нет ощущения, что я пытаюсь есть острые лезвия. — Спасибо! — благодарно киваю я сеньоре Франческе. — Завтра можно будет попробовать картофельное пюре и протертые яблоки, — говорит она, подавая мне салфетку. Хвала Мерлину, хотя бы лицо я могу вытереть сам. В голову тут же закрадываются мысли о прочих потребностях тела, и я мучительно краснею. — Спокойной ночи, — Франческа понимающе кивает — удивительная женщина, такое впечатление, что она владеет легилименцией! — и поднимается со стула, который освободил для нее супруг. — Не утомляй нашего гостя, дорогой! — она что-то шепчет Ферруччи на ухо и удаляется, шурша своими пышными юбками. Через пару минут я уже готов вновь слушать увлекательный рассказ человека, с которым общался на протяжении долгих лет жизни и о котором не знал решительно ничего. Все-таки замечательно, что у нас, волшебников, есть заклинания практически на все случаи жизни. Иначе я, наверное, умер бы от стыда. * * * — Летом 1938 года я встретился с юным волшебником, которому суждено было стать самым страшным темным магом современности, — продолжает свое повествование Дамблдор, — Даже мой бывший любовник — Гриндевальд, теперь творивший свои зверства в Европе, уступал по мощи Тому Риддлу. Ах, если бы я мог тогда предвидеть, кем буквально через несколько лет станет сидевший в тот момент передо мной вежливый мальчик со странным недетским взглядом и еще более странным и даже пугающим, по уверениям миссис Коул — начальницы приюта Вула, — поведением. Из ее слов я узнал, что дети и персонал приюта не любили и боялись Тома за его «фокусы», порой оканчивавшиеся весьма трагически. Во время разговора Риддл с гордостью сообщил мне, что умеет разговаривать со змеями и «причинять боль тем, кто причинил ему вред». Я так же заставил Тома продемонстрировать мне целую коробку трофеев — безделушки, которые он отобрал у других детей —, и вынудил пообещать вернуть вещи своим владельцам. То, что я вынес из беседы со своим будущим учеником, мне совсем не понравилось. Я решил приглядывать за мальчиком в Хогвартсе, но, к своему стыду, на деле ничем не помогал Риддлу. Я был прекрасно осведомлен, что каждое лето, включая и самые опасные военные годы, когда Лондон подвергался жестоким бомбардировкам, Том проводил в приюте. Мы — преподаватели, включай директора Диппета — прекрасно знали, как он ненавидел возвращаться к «магглам», но ничего не сделали, чтобы исправить положение Тома. Для него никогда не пытались найти любящую приемную семью. Не уверен, что у нас получилось бы изменить его судьбу, но мы могли хотя бы попробовать! — сокрушенно добавил он. — Сейчас я, конечно, осознаю, сколько было упущено, но тогда... Тогда все мои мысли занимал лишь один человек: Геллерт. Его кровавому шествию по Европе требовалось положить конец. В 1945 году я понял, что больше невозможно откладывать нашу встречу, которой я, признаюсь честно, очень боялся. Я боялся убить Геллерта и добавить еще один камень к тому, что и без того отягощал мою душу. Однако дуэль кончилась быстро и бескровно. Очевидно, Геллерт все еще испытывал ко мне чувства, иначе чем объяснить, что он сразу же дал мне обезоружить себя. Я забрал его волшебную палочку, которая на поверку оказалась тем самым Жезлом судьбы из сказки о Трех братьях, а сам Геллерт сдался властям и был препровожден в Нурменгард — жуткую тюрьму, построенную им самим же для его противников. Больше я никогда не встречался с ним и даже не знаю — жив ли он. Пока я занимался спасением мира от зла, Зло подняло голову и расцвело пышным цветом под самым моим носом. Я имею в виду, разумеется, Тома. Он был невероятно талантливым студентом. Любимцем директора Диппета и декана Слагхорна. Отличником. Старостой школы, отмеченный кубком за «Особые заслуги». Вы спросите: «за что он получил столь высокую награду?» И я отвечу: за то, что сумел свалить свое преступление на другого. Летом 1943 года он наслал василиска на магглорожденную ученицу Когтеврана — Миртл Уоррен — я ведь вам уже говорил, что Риддл прекрасно владел парселтангом — а затем обвинил в ее смерти полувеликана Хагрида, известного своей любовью ко всяким монстрам. Бедняге переломили палочку и отчислили из Хогвартса. Но самым страшным было то, что смерть несчастной девочки Риддл использовал для создания крестража. Уверен, вы слышали об этом разделе наитемнейшей магии, друг мой. Но если не слышали, то я вкратце введу вас в курс дела. Крестражем является осколок души, помещаемый в какой-то предмет. Пока он существует, его хозяина невозможно убить. Почему же все мы не обезопасим себя, создав крестражи, спросите вы? Да потому, что для его создания требуется расколоть душу посредством убийства. Многие ли волшебники купят бессмертие столь дорогой ценой? Тому, однако, цена показалась вполне приемлемой. Настолько, что он создал не один, а целых семь крестражей, первый из которых он сделал как раз после смерти Миртл. Вообразите себе, друг мой, что к семнадцати годам Риддл стал обладателем двух артефактов, даровавших ему бессмертие. Правда, из-за этого погибли четыре ни в чем не повинных человека, но какое это имело значение?! Блестяще окончив Хогвартс, Том подал прошение на место преподавателя ЗОТИ. И вот тут-то я слегка подпортил ему игру. Я отсоветовал профессору Диппету удовлетворить эту просьбу под предлогом слишком юного возраста кандидата в преподаватели. На самом же деле я не хотел, чтобы Риддл имел хоть какое-то влияние на студентов и вербовал из них своих последователей вдобавок к тем, которыми он со свойственной ему харизматичностью окружил себя уже в школьные годы. Риддл безусловно затаил на меня обиду — он ведь прекрасно знал, кто именно встал между ним и вожделенной должностью профессора ЗОТИ, однако не сделал ничего, чтобы навредить мне. Несмотря на бессмертие, силы его тогда были еще не столь велики, чтобы тягаться со мной. На протяжении довольно долгого времени он оставался в тени, но его деятельность все сильнее и сильнее тревожила меня. Думал ли я, что вскоре он превратится в настоящее чудовище? Уверен, подобные мысли посещали меня, однако я не предпринял ничего, чтобы уничтожить его. Вы, наверняка спросите, как бы я сумел убить бессмертного волшебника?! К сожалению, в то время я даже не догадывался, как далеко Том зашел в своих экспериментах с Темной магией, поэтому мое бездействие кажется мне сейчас настоящим малодушием и трусостью. В 1957 году Риддл попросил меня о встрече. Я догадывался, о чем пойдет речь, и, несмотря на то, что ни секунды не сомневался, что отвечу отказом на его просьбу, тем не менее пригласил его в Хогвартс. Представший передо мной человек практически совсем не напоминал того красивого юношу, каким был когда-то Риддл. Черты его лица смазались, глаза отливали багрецом. Я гадал, что могло привести к столь губительным изменениям во внешности. Возможно, если бы я уже тогда понял причину произошедших с Томом разительных перемен, я бы начал действовать намного раньше. Но, к сожалению, я слишком поздно сделал правильные выводы из того, что лежало практически на поверхности. Я не сумел вовремя сопоставить тот факт, что еще в школе Риддл с маниакальной настойчивостью интересовался проблемами бессмертия, с пропажей нескольких уникальных артефактов и целой серией странных, необъяснимых смертей. Наконец меня не достаточно насторожила фраза «я раздвинул границы магии дальше, чем это когда-либо удавалось...», хвастливо произнесенная Томом в вечер нашей встречи. Нужно ли говорить, что я отказал Риддлу? В отместку он проклял должность, которую так жаждал занять, и с тех пор ни один преподаватель не продержался на ней больше года. https://potter6.bib.bz/glava — 20 — hodataystvo — lorda — volan — de — morta * * * — Хотите, чтобы мы продолжили завтра? — участливо интересуется Феруччи, вглядываясь в мое лицо. — Вы неважно выглядите. — Нет, — хрипло отвечаю я, — если не возражаете, я бы хотел послушать еще... На самом деле я боюсь услышать продолжение исповеди. Боюсь, что речь пойдет обо мне, Лили и Мародерах. А больше всего боюсь услышать, как Дамблдор хладнокровно послал на смерть семнадцатилетнего мальчишку. Да, по словам Ферруччи, Гарри удалось пережить войну. Не представляю, что случилось в этот раз, но тем не менее — факт остается фактом: Темный Лорд повержен, а Гарри теперь герой Магической Британии. Вот только где была эта самая Магическая Британия, когда за голову Поттера и его друзей назначили награду? Или когда они скитались по лесам в поисках крестражей? Или когда всего два года назад Гарри постоянно перемывали кости в «Ежедневном пророке», называя лжецом и сумасшедшим?! — Выпейте укрепляющего и продолжим, — говорит Ферруччи, поднося к моим губам фиал. * * * — Трудно сказать, когда я наконец понял, о каких именно границах магии говорил Риддл, - разносится по комнате спокойный голос Дамблдора, — думаю, к началу первой магической войны я уже обо всем догадался. Но даже тогда умудрился наделать массу ошибок... Как, например, с Северусом... Да-да, тем самым Северусом, которого вам, дорогой Ферруччи, надеюсь, удастся спасти от смерти. Я упустил этого мальчика, как упустил когда-то Риддла. С самого первого дня в Хогвартсе Северус проявил недюжинные таланты в зельеварении и чарах. Профессор Слагхорн всегда прекрасно отзывался о нем, отмечая, правда, его мрачный и нелюдимый характер. Возможно, ему, бедному полукровке, приходилось несладко на Слизерине — среди отпрысков знатных чистокровных семейств, ведь у него не было и сотой доли харизмы, отличавшей Тома Риддла. Помимо проблем на собственном факультете, ему досаждали еще и Мародеры — четверка студентов с Гриффиндора. Признаться, я слишком многое позволял этим мальчишкам. Трое из них — Джеймс, Сириус и Римус — являлись столь же блестящими учениками, сколь неуправляемыми сорвиголовами. Их шалостям — далеко не всегда безобидным — не было конца. Так уж получилось, что они обратили свою неприязнь на Северуса. Не проходило и недели, чтобы они не задирали друг друга на уроках или в школьных коридорах. Порой это заканчивалось травмами. Северус с первого курса увлекался Темной магией и не давал спуска своим обидчикам. Я смотрел на это противостояние и... — Дамблдор тяжело вздыхает, — не вмешивался. Не скрою, искрометные, взрывные, порой неуправляемые Мародеры нравились мне куда больше, чем угрюмый Северус. Это было ужасающе несправедливо и неправильно по отношению к нему, но, как я уже вам говорил, за свою жизнь я совершил немало ошибок. Некоторые из них едва не окончились трагедией. Как в случае с Римусом. Наверное, попечительский совет решил бы, что я рехнулся, когда взял в школу молодого оборотня. Но мне тогда казалось, что я принял все меры предосторожности. И до пятого курса действительно не произошло ни одного инцендента, в котором был бы замешан оборотень. А потом... Римус едва не загрыз Северуса. Снейп остался жив лишь благодаря вмешательству Джеймса, вовремя предупредившего его об опасности. Я ошибочно полагал, что теперь, возможно, в их отношениях наступит перелом к лучшем, но я просчитался, — Дамблдор снимает свои очки-половинки и трет переносицу, словно у него заболели глаза. Я внутренне сжимаюсь. Кажется, я доподлинно знаю, о чем сейчас пойдет речь. — Да... да... просчитался... Джеймс и Сириус не извлекли никакого урока из того, что едва не убили своего сокурсника. А я... я снова ничего не сделал, чтобы остановить их, показав, что вседозволенность до добра не доводит. Вся четверка отделалась легким испугом и не вынесла из этой печальной истории ровно ничего. Возможно, поэтому буквально через несколько недель случилась еще одна прескверная история. Я не присутствовал при этом, но декан Гриффиндора Макгонагалл сообщила мне, что после экзаменов Мародеры напали на Снейпа и прилюдно унизили его. По словам Минервы, возмущенной действиями всех участников инцидента, Снейп в порыве ярости обозвал грязнокровкой магглорожденную студентку Лили Эванс. Мне показалось это крайне странным, потому что я не раз видел их вместе в коридорах и библиотеке. Можно смело сказать, что Северуса и Лили связывали дружеские отношения, а возможно, и нечто гораздо большее... Непостижимо, что Снейп позволил себе прилюдно оскорбить девушку, к которой явно испытывал нежные чувства. Как бы там ни было, никто из преподавательского состава, включая меня самого, не стал раздувать эту неприятную историю. Начались каникулы. Ученики разъехались по домам. Я попросил декана Слагхорна аппарировать в Коукворт, чтобы поговорить с Северусом, к тому времени лишившемуся обоих родителей. Убедиться, что с ним все в порядке. Разумеется, я должен был отправиться к нему сам, но... Надо ли упоминать, что ни я, ни Гораций в конечном итоге так и не навестили Северуса? Он вернулся в сентябре еще более мрачный и замкнутый, чем обычно. И у него была на то веская причина: после прискорбного инцидента с Мародерами Лили порвала с ним всякие отношения, предпочтя ему Джеймса Поттера. Теперь они открыто появлялись вместе повсюду, и я могу только догадываться, какие страдания это причиняло Северусу.