Исцеление любовью

Ночью мне вновь долго не удается заснуть. Раз за разом я прокручиваю в голове жестокие в своей откровенности признания Дамблдора и пытаюсь понять, как можно было столь хладнокровно приговорить к смерти семью с маленьким ребенком. Пусть и ради великой цели! Наверное, мне никогда не стать полководцем! Да это и к лучшему! Не желаю вершить и рушить людские судьбы. Горько осознавать, что пообещав мне спасти Лили, Дамблдор по сути дела закабалил меня, сделав на долгие годы своей послушной марионеткой. Но еще больнее понимать, что он даже не собирался ничего предпринять для ее спасения. Напротив. Дамблдор собственными руками выстроил сцену для идеального убийства, забрав у Джеймса мантию невидимку, подсказав этому наивному олуху идею взять в Хранители тайны мерзкого предателя-Петтигрю, и, наконец, не снабдив Поттеров порталом, который они могли бы активировать в случае смертельной опасности. Мерлин Великий! Да Дамблдор почти так же виновен в гибели Лили, как я сам, рассказавший своему хозяину о проклятом Пророчестве, или Темный Лорд, чья Авада убила ее! А маленький Гарри! Ребенок, чудом переживший Убивающее проклятье! Неужели Дамблдор не мог позаботиться о том, чтобы в доме у Дурслей с ним обращались если не как с родным сыном, то по крайней мере не как с шелудивой собачонкой? В отличие от Альбуса, я собственными глазами видел, в каких условиях рос Гарри. Проникая в сознание Поттера во время наших неудачных уроков легиллименции, я наблюдал за тем, как мальчика притесняли, унижали и даже морили голодом. В голове не укладывалось, что Альбус просто оставил Гарри на крыльце у ненавидевших магию магглов, даже не попытавшись хотя бы слегка подкорректировать их отношение к племяннику. Разумеется, Дамблдор не стал бы накладывать на Дурслей Империо — великому светлому волшебнику не к лицу пользоваться Непростительным заклятьем! Зелья Доверия или Подчинения тоже не годились для данной ситуации: их нужно принимать регулярно, да и неизвестно, подействуют ли они на магглов. Но ведь существуют еще и артефакты! Дамблдору было бы достаточно просто зачаровать любую вещь Гарри — скажем одеяло или предмет одежды — и Дурсли невольно почувствовали бы к нему симпатию. Своим бездействием Альбус превратил детство Гарри в настоящий ад. В этот момент в голову закрадывается страшная мысль, от которой меня прошибает холодный пот. А вдруг Альбус намеренно не стал корректировать отношение Дурслей к племяннику? Что если все было спланированно заранее: выросший без любви и заботы Гарри, инстинктивно потянется к первому, кто проявит к нему эти чувства, а значит — станет идеальной марионеткой и в нужный момент не раздумывая шагнет под Аваду...Мерлин! Я закрываю лицо руками и ощущаю на пальцах влагу: злые слезы льются из глаз сами собой, не принося облегчения. Осознание, что долгие годы я служил волшебнику, обрекшему Гарри на весь этот ужас лишь ради того, чтобы использовать его как пешку в своей игре, разрывает мне сердце. Кажется, это больше, чем может вынести мой разум. Обессиленый, выжатый точно губка, я проваливаяюсь то ли в глубокий сон, то ли в забытье. * * * Утро начинается с восхитительного массажа, после которого мое тело заново наливается живительной силой, и ванны. Последние шаги до нее я делаю самостоятельно, и это по-настоящему окрыляет — невзирая на все оптимистичные прогнозы Фертуччи, я боялся, что не скоро смогу встать на ноги. Я собираюсь позавтракать сидя за столом, как вполне здоровый человек, но после процедур силы покидают меня, и мне снова приходится лечь в постель. Что ж! По крайней мере, Франческе больше не потребуется кормить меня с ложечки, словно беспомощного младенца. С едой я теперь вполне могу управиться сам. А вот с иными потребностями тела пока что приходится справляться при помощи заклинаний. Два-три шага — это все, на что я сейчас способен. Счастье еще, что мои гостеприимные хозяева каким-то внутренним чутьем предугадывают мои желания, не заставляя просить применить соответствующие чары. После завтрака и очередной порции зелий Ферруччи приносит мне несколько свежих журналов «Практики зельеварения». — Думаю, чтение вам уже не повредит, — говорит он, выкладывая журналы на прикроватную тумбу. — Но откуда... — начинаю было я. — Вообще-то я уже полгода их выписываю, — улыбается он, — я ведь знал, кто пожалует ко мне в гости, и не хотел, чтобы вы скучали. Поистине сегодня день сюрпризов! Днем, после короткого сна, меня навещает Николо — удивительный массажист, чьи руки творят с моим телом настоящие чудеса. — Отец отправился в город навестить пациентов, а мне велено развлечь вас беседой, — сообщает он. — Вот только... — он краснеет, что весьма странно для сорокалетнего мужчины, — я не мастер слова. Не знаю, как по мне, Николо вовсе не обделен даром красноречия. В течение часа он рассказывает мне историю своей семьи. Из семерых детей Ферруччи лишь двое пошли по стопам отца. Сестры давным-давно замужем — одна живет в окрестностях Рима, другая — в Пизе. Обе уже бабушки. Братья Николо разъехались из отчего дома сразу по окончании учебы в магическом колледже Флоренции. Антонио — самый старший из всех — вот уже тридцать лет работает главным целителем больницы имени святой Терезы в Венеции. Орландо — служит в Министерстве магии Италии в Отделе обеспечения магического правопорядка. Маурицио — много лет назад отправился искать счастье за морем и теперь преподает чары в американском магическом колледже Ильвермони. А Паоло — близнец Николо... Он ненадолго замолкает, и я понимаю, что не услышу сейчас ничего хорошего, — Паоло решил, что не имеет права оставаться в стороне от войны с Волдемортом. Несмотря на протесты отца, матери и жены он заказал портал до Англии, и больше о нем никогда не слышали. — И теперь родители настаивают на том, чтобы я женился на вдове брата, — тяжело вздыхает Николо, — тем более что и она проявляет ко мне явный интерес. Не успеваю я спросить, почему бы ему в таком случае действительно не жениться и не зажить отдельно, ведь и в самом деле, несколько странно в сорок лет все еще сидеть возле материнской юбки, как Николо еле слышно произносит: — Я люблю Анжелу как собственную сестру, но не хочу жениться на ней... Дело в том, — он кусает губы и вновь мучительно краснеет, — мне не нравятся женщины... То есть я люблю смотреть на красивых девушек, но... — Можете не объяснять, Николо! — останавливаю я беднягу. — Я отлично вас понимаю. — Что, и вы тоже? — у него округляются глаза от неожиданности. — Да, — киваю я, — тоже. — И... как в Англии относятся к таким, как вы? — в крайнем волнении интересуется он. — Без предрассудков, — честно отвечаю я, — однополые партнерские связи не такая уж и редкость. — Только не у нас, — тяжело вздыхает он. — Католицизм слишком сильно проник в умы здешних волшебников, несмотря на то, что натворила в Италии Святая Инквизиция. Такие, как я, считаются ненормальными. Нам приходится скрывать свою природу, иначе это может обернуться позором для семьи. — Так ваши родители ничего не знают? — теперь настает моя очередь удивляться бесчеловечности и косности итальянских магов. — Полагаю, они догадываются, — грустно усмехается Николо, — мне уже тридцать девять лет, а я все еще один. Не представляете, как это тяжело — не иметь возможности просто поговорить по душам с человеком, который поймет и не осудит тебя! — восклицает он. — — Хотите сказать, что ни разу в жизни... — Нет, не хочу, — качает головой Николо. — Лет пятнадцать назад я влюбился в сына нашего соседа. Взаимно... Мы встречались около года, а потом... Потом его отец узнал о том, что у сына есть любовник — я предусмотрительно всегда приходил к Джакомо под чарами Гламура, вот только не догадался превращаться в женщину. Дурак! В общем, был страшный скандал. Джакомо не выдал меня ни единым словом, так что я остался не замешан в этой истории. А ему отец приказал жениться, а затем отослал в Венецию. Там он живет и поныне. С женой и пятью детьми. Вот так вот... — Послушайте, Николо, — осторожно говорю я, — но ведь вы тоже можете уехать из дома. Из страны... Я знаю, что во многих европейских государствах однополые связи не считаются чем-то предосудительным... — Не представляете, сколько раз я думал об этом! У меня ведь и накопления имеются — с моей-то обширной практикой! — Так что вас останавливает? — Боюсь, что отец не переживет такого удара. Он привык, что я — всегда рядом. По вечерам, когда мы сидим на террасе и ведем беседы обо всем, кроме того, о чем не стоит говорить, я чувствую, что нужен ему. — Но вы же жертвуете своей собственной жизнью! — говорю я в сердцах. — Простите мою откровенность, но, по-моему, вы должны подумать и о себе, а не только об отце. В конце концов, он же наверняка желает вам счастья, а о каком счастье может идти речь в вашем положении?! — Вы правы, — кивает Николо, — вы тысячу раз правы! Я настоящее ничтожество. Вы знаете, о чем я думал все то время, что вы находились у нас? О том, как вы мне нравитесь... Я не мог заставить себя прекратить думать о вас. Я понимаю, как это мерзко звучит, но я мечтал о том, что вы поправитесь и, возможно, согласитесь... согласитесь... Простите, — он закрывает лицо ладонями, — я говорю ужасные вещи, просто у меня так давно никого не было! И теперь, когда вы сами признались, что... — Николо, — я мягко касаюсь его руки, — я хочу сразу сказать вам, чтобы между нами не было никаких недомолвок: я люблю другого человека, хотя пока не представляю, как сложится наше будущее. И сложится ли вообще. Поверьте, мне крайне неприятно отказывать вам... Вы хороший человек, но — у нас с вами ничего не получится. Даже когда я полностью встану на ноги. Для меня пока все очень неопределенно... Поймите, на протяжении двадцати последних лет я жил точно в тюрьме... — А сейчас хотите сполна вкусить свободы? — невесело усмехается он. — Но ведь мы могли бы сделать это вместе. Я тоже в какой-то степени не знал вольной жизни, вот бы и попробовали... — Нет, Николо! — твердо говорю я. — Мне нужно выбрать свой путь. Простите, если обидел вас. — Не страшно! — он резко поднимается со стула. На его лице выражение горечи. — Я привык к разочарованиям. Вы не расстроитесь, если я оставлю вас одного? Мне необходимо подумать над вашими словами. * * * Оставшись в одиночестве, я закрываю глаза. Я думаю о том, каково это — годами прятать от самых близких твою истинную сущность? Хотя чему я удивляюсь? Если бы Тобиас Снейп узнал о том, что его никудышный сын-волшебник еще и гей — он бы... Впрочем, вряд ли бы он сумел причинить вред лично мне. Он ведь, как и Петунья Эванс, до смерти боялся всего магического и наверняка отыгрался бы на моей матери за то, что родила такого урода. «Почему, почему она никогда не отвечала ему? — вновь и вновь спрашиваю я себя. — У нее же была волшебная палочка!» А потом я вспоминаю даты на скромных надгробиях коуквортского кладбища. 20 февраля 1976 года — дата смерти отца. 20 марта 1976 — матери. Она ушла ровно через месяц после него. Я отказался пойти на его похороны — к тому времени нас с отцом уже ничего не связывало, — но даже не предполагал, что так скоро придется хоронить и маму. В это трудно поверить, но, похоже, несмотря на побои, скандалы, унылую серую жизнь, она продолжала любить его и просто не смогла быть одна. — А что это Николо вас не развлекает! — раздается с порога голос Ферруччи. С первого взгляда на него видно, что он весьма доволен. — Ваши пациенты чувствуют себя лучше? — интересуюсь я. — Да, хвала Мерлину, пошли на поправку! — улыбается он. — Надеюсь, еще недельку, и встанут на ноги. А вы, как я посмотрю, совсем заскучали. — Ничего подобного, — парирую я, — Николо занимал меня интересной беседой и ушел только совсем недавно. — Он славный мальчик! — говорит Ферруччи, напоминая мне в эту минуту Дамблдора. Тот тоже называл меня «мальчик мой». Вначале я чувствовал злость и раздражение, потом привык и перестал обращать внимание. Теперь же я ощущаю легкую грусть от того, что он больше никогда и ни к кому так не обратится. Как странно...Ночью я почти ненавидел Альбуса за все его деяния по отношению к Лили и особенно к Гарри, сейчас же, когда мой гнев утих, я в какой-то степени даже скучаю по нему, — Добрый и порядочный, но очень... неприкаянный, - продолжает меж тем Ферруччи, — Живет с нами, наотрез отвергая любые наши попытки его женить. Впрочем, думаю, ему этого и не требуется, — на его лицо, прежде такое жизнерадостное, словно набегает тень. — Франческа спит и видит, чтобы он взял в супруги вдову своего брата-близнеца, но... Впрочем, не будем об этом. Не хочу отягощать вас своими заботами! Давайте лучше ужинать! Лично я голоден, как волк! * * * Через полчаса в моей комнате уже накрыт ужин на двоих. Я наслаждаюсь потрясающей пастой в сливочном соусе, салатом, приправленным оливковым маслом и слегка терпким кьянти (1). Кажется, я уже сто лет не ел за столом как нормальный человек. Ферруччи больше не заговаривает со мной о младшем сыне, но я и так уже понимаю: тайна Николо, которую тот так ревностно оберегает, это секрет Полишинеля. Старый целитель уже давно догадался, почему его сын столь рьяно отказывается жениться. Жаль, что он эгоистично держит сына при себе, мешая ему устроить личное счастье. Впрочем, возможно, после разговора со мной Николо решится изменить собственную судьбу. Было бы славно! Он в самом деле хороший человек и не заслуживает подобной участи. — О чем вы задумались, Северус? — интересуется Ферруччи. Хвала Мерлину, он не владеет ментальными науками! Вряд ли его бы порадовало то, что его сын поделился самым сокровенным с практически чужим человеком, а попутно еще и признался в своих плотских желаниях. — О том, как много я, оказывается, не знал об Альбусе, — выдаю я спасительную ложь. — Благодарю за то, что даете мне возможность многое понять и переосмыслить. — Не стоит благодарности! — качает головой Ферруччи. — Альбус сам просил меня об этом. Он чувствовал себя виноватым перед вами и тем мальчиком... Гарри. Ведь насколько я понимаю, он послал на смерть вас обоих. — Меня он во всяком случае попытался спасти. И попытка даже увенчалась успехом, хотя это и произошло совершенно случайно. — Так вы не знали, что медальон является порталом? — искренне удивляется Ферруччи. — Дамблдор столько раз намекал мне об этом, что лишь дурак мог не догадаться. Просто... В решающий момент я понял, что... не смогу сбежать, когда вокруг идет битва и гибнут люди, — я снова прибегаю ко лжи. Но ведь не могу же я рассказать этому почтенному волшебнику, что просто не хотел жить в мире, где не будет Гарри? — И что же случилось? Как вы все-таки оказались здесь? — не унимается Ферруччи. Мне совсем не хочется говорить о том, что случилось в Визжащей хижине, но удовлетворить любопытство человека, вытащившего меня с того света, попросту невежливо. — Во время решающей схватки с Темным Лордом — Альбус придерживается его школьного имени, но сам он требовал называть себя именно так — я был смертельно ранен. Уверен, Дамблдор поведал в своей исповеди о Бузинной палочке, хозяином которой он являлся. Темный Лорд осквернил гробницу Альбуса и украл палочку. Мы же с вами слышали — он с детства любил присваивать себе чужое. Однако Смертоносная палочка отказывалась служить ему так, как бы ему хотелось, ведь для того, чтобы завладеть ею по-настоящему, требовалось победить ее прежнего владельца. А лучше — убить его. После смерти Альбуса хозяином палочки стал я. Темному Лорду пришлось избавиться от своего «самого преданного слуги», — я издаю презрительный смешок, — впрочем, он готов был заплатить любую цену за обладание непобедимой Палочкой, способной послать Аваду Кедавру в Поттера. Как вы и сами знаете, Темный Лорд натравил на меня свою змею. А дальше... Меня нашли трое моих учеников. Они пытались остановить кровь и заживить мои раны, но у них ничего не вышло — Нагайна отлично знала свое дело. Один из них — тот самый Гарри Поттер — перед агонией вложил в мою ладонь медальон. Очевидно, я машинально стиснул его и... Дальнейшее вам известно. — Думаю, когда вы поправитесь, вам стоит разыскать этого мальчика и поблагодарить его, — серьезно произносит Ферруччи. — Помедли он хоть минуту — и мне уже некого было бы спасать. — Вы не могли бы... — решаюсь я, — раздобыть мне несколько номеров «Ежедневного пророка». — Даже не знаю... — с сомнением произносит он, — видите ли, примерно недели три назад там состоялись похороны погибших... И ваши в том числе. Так что в качестве вашего целителя, я бы пока не рекомендовал вам... — Думаете, после того, что мы с вами услышали, меня можно еще чем-нибудь расстроить? — скептически усмехаюсь я — В общем... наверное, вы правы, — хмыкает Ферруччи. — Завтра не обещаю, но дня через два-три я достану вам газеты. — Спасибо, Джованни, — благодарно киваю я. — Что ж, теперь, когда мы подкрепились, полагаю, можно вернуться к нашему общему другу — Альбусу. — Ферруччи складывает тарелки аккуратной горкой. — Потом отнесу их на кухню, — говорит он и, встретив мой удивленный взгляд, добавляет: — У нас был старый-престарый домовой эльф, доставшийся мне в наследство еще от моего деда. К сожалению, год назад он умер. Мы могли бы завести нового — мои пациенты не раз пытались... наладить мой быт, подарив нам с Франческой домовика, но жена категорически против. Она, видите ли, считает, что превратится в немощную старуху, если поручит всю черную работу эльфу, и предпочитает сама хлопотать по хозяйству. Он сдвигает приборы и ставит на их место Омут памяти. 1) https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%8C%D1%8F%D...