Исцеление любовью

Проходят недели. Драко постепенно идет на поправку. Я навещаю его несколько раз и убеждаюсь в том, что зелье мало-помалу возвращает его к жизни. Постепенно он проникается ко мне доверием и даже рассказывает о своем бывшем школьном недруге, который изо всех сил пытается ему помочь. — Не представляете, сколько гадостей я сделал ему в Хогвартсе,— говорит он с сожалением в голосе, — я никак не мог простить Поттеру тот факт, что еще на первом курсе он отверг мою дружбу. Понимаете, я ведь привык получать то, чего хочу, а тут какой-то выросший у магглов мальчишка предпочитает мне компанию предателей крови Уизли, — при этом имени он горько усмехается. — Шесть лет я из кожи вон лез, чтобы обратить на себя внимание Поттера! И вот теперь, после всего, что я натворил, он предлагает мне помощь! И самое удивительное — что я собираюсь принять ее. Тем более, что мне даже не придется появляться в Министерстве, где моего отца знает каждая собака и на меня будут пялиться как на прокаженного... Поттер нашел артефактора, который станет со мной заниматься, готовить на звание мастера... Думаю, у меня получится — меня всегда интересовал этот предмет, а кроме того, нужно же как-то зарабатывать себе на жизнь, ведь от отцовского состояния мало что осталось. * * * В начале марта приходит письмо от Джованни, в котором он сообщает, что Николо женился, но пока — по понятной нам с ним обоим причине — не собирается познакомить родителей с супругой, чему очень огорчается Франческа. «Мы скучаем по тебе, дорогой Армандо, — Ферруччи хитер и изворотлив, как настоящий флорентиец, и не собирается подставлять меня даже в письмах, — надеюсь, твой артефакт скоро запатентуют и ты снова вернешься в Италию». Признаться, я тоже скучаю и по моему спасителю, и по его жене, но возвращаться пока не тороплюсь, хотя вот-вот получу заветный патент на свой первый артефакт. Я могу придумать тысячу отговорок, но нет смысла обманывать самого себя: в Англии меня держит только Поттер. Я чувствую, что с мальчишкой происходит нечто ужасное. Каждый раз, когда я встречаю его в Министерстве, делая все возможное, чтобы он не обратил на меня внимание, выглядит он все хуже и хуже, словно он тяжело болен или глубоко несчастен, а может — и то, и другое вместе. Этот Поттер так непохож на того, что является мне каждую ночь в провокационных и жарких снах. Он — словно пустая оболочка, из которой высосали душу дементоры. Странно, я постоянно слышу, как Поттер помог тому или иному человеку добиться справедливости от Министерства, но похоже, людская благодарность совершенно не делает его счастливым. В моих снах Поттер совсем другой. Полный жизни и страсти. И, по непостижимой случайности, объектом его страсти являюсь именно я. Каждую ночь, которую я теперь жду с нетерпением, он заставляет меня испытывать ни с чем не сравнимое удовольствие. Возможно, именно из-за мордредовых снов я убеждаю себя, что между нами не может быть ничего общего, кроме секса, да и тот со временем приестся моему молодому любовнику, и он уйдет, оставив меня с разбитым сердцем. Наверное, если я окажусь как можно дальше от него, то сжигающее меня пламя в конце концов погаснет. Наверное, мне следовало бежать отсюда и постараться забыть о Поттере, но я не могу просто покинуть Англию, не выяснив, что с ним. * * * Тем временем стремительно приближается первая годовщина победы над Темным Лордом. Несмотря на то, что патент уже пару недель у меня в кармане, а выданная за него денежная премия перекочевала на счет Нарциссы — надо же им с Драко хоть как-то сводить концы с концами! — я не тороплюсь обратно в Италию. Интуиция подсказывает мне, что придется, как бы мне ни хотелось этого избежать, отправиться к месту собственного упокоения. Почему-то мне кажется, что именно там я получу ответы на мучающие меня вопросы. Второго мая я особенно тщательно навожу чары гламура. Хотя пригодятся они мне только для того, чтобы мелькнуть в холле гостиницы. Церемония, как мне любезно сообщил Кингсли в надежде, что я все же соизволю на нее явиться, назначена на одиннадцать утра. Сейчас только десять, но я уже не могу найти себе места. Перспектива слушать панегирики в свою честь от тех, кто год назад с радостью убил бы меня при первой возможности, совсем не греет мне сердце. Наоборот, мне не хочется видеть никого из моих бывших коллег. Сказать по правде, кроме Поттера, мне вообще не хочется никого видеть. В четверть одиннадцатого терпение окончательно изменяет мне. Я набрасываю на себя мощные чары Конфиденциальности и Отвлечения внимания, спускаюсь в холл и демонстративно несколько раз прохаживаюсь мимо барной стойки. Том продолжает меланхолично протирать стаканы. Редкие посетители даже не поворачивают головы в мою сторону. Убедившись в том, что меня не замечают, я выхожу на улицу и аппарирую на берег Черного озера. Никого из приглашенных на церемонию пока не видно. Какое-то время я бесцельно брожу среди совсем еще свежих надгробий. На них — никаких эпитафий. Лишь имена и даты. Колин Криви 1981-1998, Лаванда Браун 1980-1998, Фред Уизли 1978-1998, Нимфадора Тонкс 1972-1998, Римус Люпин 1960-1998, Северус Снейп 1960-1998. И еще многие другие. Волшебники, кентавры, домовые эльфы — все, кто в тот день поднялся на защиту Хогвартса. У всех разные даты рождения, но общая дата смерти. Второе мая — день, когда Поттеру удалось одолеть чудовище, грозившее разрушить наш мир. Перед моим мысленным взором возникает бледное лицо с темными кругами под глазами. Такое ощущение, что Поттера гложет изнутри свое собственное чудовище. Ничуть не менее ужасное, чем поверженный им Волдеморт. Позади меня слышится всхлип. Я оборачиваюсь и вижу Молли Уизли. Она склонилась над могильным камнем, под которым покоится Фред Уизли, гладит его и тихо разговаривает с ним. Видеть ее горе немыслимо тяжело, но еще труднее смотреть в потухшие глаза Джорджа. Наверное, ужасно с рождения быть практически одним целым, а потом потерять свое второе я. Кладбище заполняется людьми. Родители Лаванды Браун, мать и брат Колина Криви, пожилой отец Септимы Вектор, мать Нимфадоры Тонкс с маленьким мальчиком на руках, чьи волосы постоянно меняют цвет. Мне становится тяжело дышать. Скорбь всех этих людей практически осязаема. Она давит мне на плечи. Я ощущаю себя так, словно и в самом деле поднялся из могилы. В замешательстве я делаю несколько шагов назад и упираюсь спиной в белую гробницу. Место последнего упокоения Альбуса Дамблдора. Человека, долгие годы манипулировавшего мной, но в конечном итоге сделавшего все, чтобы спасти меня и обелить мое имя. «Видишь, Альбус, — мысленно обращаюсь я к нему, — у тебя все получилось. Пожалуй, даже лучше, чем ты и сам задумывал. Мы с Гарри выжили. Счастливы ли мы? Вот это другой вопрос...» — Я обрываю сам себя, потому что в наступившей вдруг тишине звучит знакомый мне голос. — Мы собрались здесь, чтобы почтить память тех, кого уже нет с нами, — негромко говорит Гарри, — никто из нас не ушел без потерь с поля битвы, но в отличие от нас — они остались здесь навсегда. Они умерли для того, чтобы мы могли жить и помнить их. И я клянусь, что буду помнить! Гарри садится на свое место. Нервно теребит в руках платок, который кладет ему на колено Гермиона. Смотрит вперед сухими воспаленными глазами, кажется, не слушая одобрительных перешептываний. Его короткая речь несомненно произвела впечатление на всех присутствующих. У многих по щекам катятся слезы. Даже всегда такая сдержанная и чопорная Макгонагалл постоянно промокает глаза платком. Впрочем, она быстро берет себя в руки и тоже поднимается на небольшую трибуну перед стоящими полукругом стульями. — Я хочу сказать несколько слов о человеке, которого ровно год назад мы все считали предателем и убийцей. Я имею в виду, конечно же, профессора Северуса Снейпа. Не буду расписывать перед вами, как нелегко ему приходилось в последний год его жизни, чем он рисковал, защищая всех нас, и какой ужасной смертью погиб. Вы все читали об этом в газетах и нет нужды повторяться. Мне просто искренне жаль, что судьба лишила меня возможности посмотреть ему в глаза и попросить прощения. На миг у меня возникает искушение сбросить с себя покров чар и предстать перед ошарашенными моим внезапным воскрешением волшебниками. Впрочем, подобные дешевые трюки сгодятся скорее для Локхарта, и я не трогаюсь с места. Церемония продолжается. Кажется, что поток тех, кто хочет почтить память погибших, никогда не иссякнет, но после пламенной и не менее пафосной речи Кингсли все начинают подниматься со своих мест. Гарри тоже встает и направляется к миссис Тонкс, но по пути его останавливает Рон. О чем они говорят мне, разумеется, не слышно, однако, судя по всему, Уизли зовут Поттера и Андромеду к себе. Минуту спустя Поттер отделяется от толпы и быстро идет в мою сторону. Точнее, в сторону памятника, под которым, как я совершенно точно знаю, нет никакого тела. На краткий миг я даже думаю, что он каким-то непостижимым образом увидел меня возле гробницы Дамблдора, но Гарри не только не обращает на меня внимание, но и окружает чарами самого себя. Я даже слышу, как он старательно произносит магическую формулу, а затем, к моей огромной досаде, исчезает из поля зрения. Не проходит и нескольких мгновений, как на черном мраморе расцветает прекрасная белая лилия... * * * Много позже я спрашивал себя, что в тот день заставило меня задержаться на кладбище. Неужели только лишь белая лилия, которую Поттер положил на мою могилу? Или каким-то непостижимым образом я почувствовал, что Поттер вскоре вернется сюда и тогда я пойму, что все-таки с ним происходит? Стоит ли задаваться этими вопросами, тем более, что однозначных ответов на них я не знаю до сих пор. Однако факт остается фактом: когда лужайка перед кладбищем опустела, я не аппарировал обратно в Лондон. Наколдовав себе стул, я устроился возле собственного надгробия и принялся ждать. Наверное, со стороны мой поступок казался лишенным какой-либо логики и здравого смысла, но тем не менее я решил остаться. — Два часа, — твердо сказал я самому себе, — я подожду Поттера ровно два часа, и если он не явится... Что произойдет в таком случае я не успеваю придумать, потому что не проходит и полутора часов, как прямо передо мной из подпространства появляется Гарри. На сей раз он не скрывает своего присутствия чарами. Да зачем ему прятаться? Он ведь в полной уверенности, что, кроме него, тут никого нет! Гарри направляется к моему надгробию и опускается возле него на колени. — А мы сегодня пили за тебя, — еле слышно говорит он. — Теперь, когда ты — герой войны, никто не откажется поднять бокал в твою честь. Жаль, что это произошло так поздно. Воображаю, как к тебе относились здесь, когда ты был директором... А сегодня Макгонагалл чуть не расплакалась, произнося поминальную речь о тебе... Он кладет голову на прохладный мрамор, касается его пальцами, задевая белую лилию. Я сглатываю ком в горле, все еще отказываясь поверить в очевидное. — Я скучаю по тебе... — продолжает Гарри, — Не представляешь, как сильно! Я люблю тебя. Только не смейся надо мной. Если бы ты был жив, я бы, конечно, умер от страха, но признался бы тебе в своих чувствах. Не знаю, что бы ты сделал после этого, но мне все равно. Никогда нельзя стыдиться своих чувств и молчать о них! Потом может быть поздно. Теперь я хорошо это понял. Пока, Северус. Я приду в следующую субботу. Он поднимается с колен, и я физически ощущаю, как ему не хочется уходить отсюда. Словно здесь, на этом безмолвном, холодном камне он оставляет свою душу. Гарри делает шаг по направлению к границе аппарации, затем другой. Все мое существо рвется ему навстречу. Почему-то мне кажется, что если я позволю ему уйти, случится нечто непоправимое. Я медлю всего мгновение. Гарри исчезает в подпространстве, а я так и стою, пораженный внезапно свалившимся на меня открытием.