Исцеление любовью

— Се... верус... — повторяет Гарри со стоном. Стон переходит в хрип. Лицо Поттера из болезненно-бледного становится серым. Губы синеют. Пальцы судорожно комкают простыню. Грудь часто и тяжело вздымается, а на лбу выступают капельки пота. — Сметвик, что с ним такое? — стараясь не поддаваться губительной панике, спрашиваю я. — Быстро вливайте в него зелье, иначе сердце сейчас остановится, — командует он. Один из ассистентов, имени которого я впоследствии даже не смогу вспомнить, приподнимает Гарри голову. Я выливаю немного восстанавливающего в чайную ложку, подношу к пересохшим губам и слегка надавливаю, чтобы открыть Поттеру рот. Он давится, кашляет, и зелье течет по подбородку. — Попробуем еще раз, — говорю я, обращаясь то ли к нему, то ли к себе. — Давай, Гарри, давай. Глотай. Он не слышит меня. Если он сейчас умрет у меня на руках — это будет концом всего. Я не хочу, не могу, не имею права дать ему умереть! Снова вливаю зелье — теперь уже по капле — и осторожно массирую горло. Страшный хрип, рвущий грудь Гарри, постепенно стихает. Еще несколько капель зелья — и его пальцы, стискивающие в агонии простыню, разжимаются, а на лицо мало-помалу возвращаются краски. — Получилось! — благоговейно выдыхает кто-то за моей спиной. — Вы его спасли. Это непереносимо — стоять под всеми этими взглядами, точно под лучами маггловских прожекторов, и не иметь возможности просто коснуться щеки Гарри. Но, может быть, мне хотя бы позволят остаться с ним?! Пусть и ненадолго, ведь в лаборатории меня ждет основа для укрепляющего зелья, без которого невозможно восстановление после столь мощного магического отката. — Питерс, вы останетесь с мистером Поттером, — коротко бросает Сметвик, проводя тщательную диагностику Гарри, — хвала Мерлину, самое страшное позади. Если все пойдет как нужно, Гарри проспит около суток, а лишь затем полностью придет в себя. Теперь вам следует только наблюдать за его состоянием. Я буду приходить каждые два часа и обследовать его. Я прикусываю губу. Как бы я ни жаждал сам охранять сон Гарри, вряд ли Сметвик согласится оставить с пациентом человека, не имеющего диплома целителя. — Армандо, — я не сразу понимаю, что Сметвик обращается ко мне, — вы совершили сейчас нечто невероятное. Без вашего зелья Поттер наверняка погиб бы. Не представляете, как мы все вам благодарны! Вы не станете возражать, если я познакомлю вас с Гарри после того, как он придет в себя? — Не стану, — быстро отвечаю я, — честно говоря, я хотел бы попросить вас о встречной услуге: я еще ни разу не видел работу своего артефакта, так сказать, в полевых условиях. Если бы вы разрешили мне понаблюдать за мистером Поттером... Конечно, при условии его согласия... — Уверен, он не откажется от участия в эксперименте, — Сметвик заботливо, точно любящая мать, вытирает пот, выступивший на лбу Гарри, и хотя это глупо и нерационально, я чувствую неприятный укол ревности. — Собственно, у него нет иного выхода, — подавив вздох, продолжает Сметвик. — Без помощи вашего браслета Гарри не сумеет самостоятельно справиться со своей проблемой и, скорее всего, просто погибнет. В любом случае я поговорю с ним завтра и передам вам его решение. * * * Я снова стою у кипящего котла. Лаборатория постепенно пустеет, и наконец в ней воцаряется благословенная тишина. Слышно только мерное постукивание каменного пестика, превращающего когти грифона в порошок, больше похожий на пыль. Я подхожу к шкафу — достать пузырек с кровью саламандры — и в стеклянной дверце вижу свое отражение. Армандо Нери! Эта новая личина позволяет мне избежать множества проблем и шумихи вокруг собственной персоны, но она же и накладывает массу ограничений. Вряд ли кто-нибудь в здравом рассудке осмелился бы выпроводить Северуса Снейпа из палаты Поттера, пожелай он в ней остаться. И никому ничего не требовалось бы объяснять. Профессору Хогвартса вполне естественно беспокоиться о своем бывшем ученике, в очередной раз попавшем в беду. Иное дело иностранец Армандо Нери! С какой стати он настолько проникся симпатией к совершенно чужому мальчишке, что готов дежурить возле его постели ночи напролет? Разве что ради испытания собственного артефакта. Любая иная причина выглядела бы странно и подозрительно. Я добавляю в зелье кровь саламандры и принимаюсь помешивать. «А вдруг он не согласится? — вертится в голове назойливая, точно жужжащая над ухом муха, мысль. — Вдруг заартачится со свойственным гриффиндорцам упрямством? Заявит, что сумеет выкарабкаться самостоятельно, без помощи только что запатентованного артефакта?» — «Значит, ты станешь варить ему зелья и приносить прямо в палату, — успокаиваю я самого себя, — нельзя же бросить на произвол судьбы бедного юношу, которого ты практически вытащил с того света. Вот тебе и повод! А параллельно, исподволь, начнешь уговаривать его поучаствовать в эксперименте. Разумеется, не ради себя, а ради других. Тех, кому артефакт может здорово помочь. Поттера хлебом не корми — дай проявить героизм. Он непременно согласился бы, и тогда у тебя появилась бы причина почаще видеть его». — «А что потом? — задаю я себе каверзный вопрос. — Когда он поправится и покинет больницу?» — «Стоит ли заглядывать так далеко?» — Я гашу огонь под котлом и продолжаю помешивать зелье, пока оно не приобретает бирюзовый оттенок. Теперь можно вернуться в гостиницу и попробовать хоть немного поспать. * * * Несмотря на вторые сутки, которые я провожу на ногах, сон приходит ко мне далеко не сразу. Мысли о Гарри — одна горше другой — не позволяют сомкнуть глаза. Я думаю о том, что сотворило с совсем еще юным мальчишкой горе и одиночество. Кому-кому, а уж мне-то прекрасно известно, что чувствует человек, потерявший все самое дорогое. Я ведь тоже был на грани самоубийства, когда умерла Лили. Только, в отличие от Поттера, со мной рядом был Дамблдор. Пусть я злился и порой откровенно ненавидел его, но именно он не дал мне с головой погрязнуть в отчаянии. Лишь много позже я осознал, что он далеко не просто так поручил мне — желторотому юнцу — руководить самым сложным факультетом в дополнение к преподавательской деятельности. Дамблдор понимал, что лишь так, заполнив практически все мои свободные часы работой, он убережет меня от опрометчивых поступков. В отличие от Гарри, я постоянно был на виду у студентов и преподавателей, и это спасло мне рассудок — а возможно, и жизнь. Ближе к утру в моем воспаленном от бессонницы мозгу появляется абсолютно безумная идея. Что, если Армандо Нери, с его чисто итальянским обаянием, удастся заинтересовать Гарри? Отвлечь его от навязчивых мыслей о Снейпе? Возможно, даже влюбить в себя? В этом случае, выйдя из больницы, Гарри больше не будет так ужасно одинок и у него не останется причин топить свое горе в стакане огневиски. Разумеется, подобный поступок потребует от меня «небольшой» жертвы, ведь если это действительно произойдет, Северусу Снейпу придется исчезнуть навсегда, но ради Гарри я готов был рискнуть. А кроме того, как я успел уже убедить самого себя, у Снейпа с Поттером нет будущего, тогда как Армандо Нери определенно имеет шансы сделать Гарри счастливым. * * * Ждать. Я наивно полагал, что за годы служения двум господам в совершенстве овладел этим мастерством. В то трижды проклятое время мне часто приходилось этим заниматься. Ждать вызова Темного Лорда. Ждать новых распоряжений от Дамблдора. Ждать, не мелькнет ли знакомое имя в списке погибших после очередного рейда моих коллег-Пожирателей. Ожидание тогда сделалось частью моей натуры. Но сейчас я чувствую, что просто физически не в состоянии ничего не предпринимать. «Мордред со Сметвиком! Пусть думает обо мне все, что ему заблагорассудится!» — с такими мыслями я собираюсь послать Гиппократу Патронус с тем, чтобы справиться о здоровье Гарри, но вовремя спохватываюсь. Не представляю, знает ли он, какой именно Патронус у Северуса Снейпа, но в любом случае демонстрировать его совершенно ни к чему. Вместо Патронуса посылаю с совой короткую записку. «Замечательного дня! Надеюсь, ваш юный пациент почувствовал себя лучше и дал согласие на участие в эксперименте», — вот и все. Вежливо и безэмоционально. Поттер, которого не далее как вчера я спас от неминуемой смерти, интересует меня лишь в качестве подопытного кролика — и ни в каком ином. Часа через два, которые я провожу за ставшим уже моим излюбленным занятием — хождением из угла в угол — сова приносит ответ. «Гарри недавно проснулся. Чувствует себя гораздо лучше и готов протестировать на себе ваш артефакт. Опытный образец я получил в Отделе тайн. Курс интенсивной терапии начнется в понедельник. Жду вас в девять часов для знакомства с Гарри. Я взял на себя смелость не сообщать ему о том, как вы спасли ему жизнь. Будет лучше, если вы сами сделаете это при личной встрече». Еще раз перечитываю записку, не веря своим глазам. Никакой ошибки! Курс лечения действительно начнется в понедельник. Но ведь сегодня только пятница! А что они собираются делать с Гарри в выходные? Неужели Сметвик отпустит его домой, да еще предварительно активировав браслет? А вдруг Поттер не выдержит и напьется? После такого мощнейшего отката и магической комы его, вне всякого сомнения, ожидает смерть! Вне себя от тревоги за Гарри, я бросаюсь к письменному столу и составляю гневную отповедь Сметвику. Лишь несколько минут спустя, когда на пергамент уже выливается немало нелестных слов о беспечности главного целителя больницы Святого Мунго, я останавливаюсь, понимая, что не имею права указывать Сметвику, как лечить его пациента. ПОКА не имею права. Все, что я могу, все то немногое, что мне дозволено сейчас, — постараться не оставлять Поттера одного. И кажется, я знаю, куда он завтра направится. * * * На небольшом хогвартском кладбище нет ни единой живой души. Ветер колышет траву и густо разросшиеся вокруг могил цветы. Замок на противоположном берегу Черного озера выглядит, словно игрушечный. Я тщательно окружаю себя чарами конфиденциальности и устраиваюсь неподалеку от собственного надгробия. Около десяти утра со стороны Хогсмида показывается одинокая фигура. Приблизившись к кладбищу, Гарри оглядывается по сторонам, а затем решительно направляется к памятнику из черного мрамора, на котором выбито: «Северус Снейп 1960-1998». Поттер опускается на траву и прислоняется к памятнику спиной. — Привет, — негромко произносит он, — вот, пришел попрощаться. Какое-то время я не смогу навещать тебя. Хочешь знать, почему? Гарри выдерживает паузу, точно ждет ответа от невидимого собеседника, а затем продолжает: — Наверное, когда я все расскажу, ты станешь ругать меня, — грустно усмехается он, — обзовешь тупым гриффиндурком или еще похлеще... Я заслужил твое неодобрение и, в общем-то, тоже не в восторге от того, что творил в последнее время, просто... Понимаешь, я не в состоянии нормально жить без тебя. Прости, но у меня не выходит, хотя я стараюсь. Я устроился на работу в Министерство. Вот только не смейся, у меня в самом деле важная должность: поди попробуй выбить из Перси Уизли средства для помощи тем, кто пострадал от Риддла! Сомневаюсь, что даже ты справился бы с такой задачкой, не отравив нашего дорогого помощника министра. А у меня получается! — с гордостью произносит он. — А еще я пытаюсь быть хорошим крестным для Тедди. Сам посуди: кроме миссис Тонкс и меня, у него никого нет. Знаю, ты не любишь маленьких детей, но Тедди непременно тебе бы понравился. Он очень смышленый малыш! Он любит меня и ждет каждое воскресенье. Оказывается, это так здорово — видеть, как на твоих глазах взрослеет ребенок... — Я сглатываю ком в горле. — Но мне этого мало... Я постоянно думаю о тебе. О том, как несправедливо обошлась с тобой жизнь. О том, что ты никогда не был счастлив. Ну, может, иногда, в детстве, когда общался с мамой... Я думаю о нас... Я спрашиваю себя, получилось ли бы у нас что-нибудь, если бы я набрался смелости и признался тебе в любви, или ты бы выгнал меня вон? — он откидывает голову на жесткий камень и закрывает глаза. — А знаешь, — говорит он, обращаясь к своему несуществующему собеседнику, — мне, собственно, все равно! Даже если бы и выгнал! Клянусь, что не стал бы надоедать тебе! Мне хватило бы и того, что ты есть на этом свете. Не представляешь, какое это было бы для меня счастье! Что ты просто есть... Живешь, дышишь, варишь свои зелья, занимаешься наукой, как всегда мечтал... Мы бы, наверное, изредка пересекались на министерских мероприятиях, чопорно раскланивались друг с другом: «Мистер Поттер», «Мистер Снейп». Вряд ли я мог бы рассчитывать на что-то иное... Возможно, ты нашел бы человека, с которым пожелал бы связать судьбу, ведь не век же тебе быть одиноким! Я, правда, очень хотел бы, чтобы ты наконец узнал, что такое счастье! Но в том-то и беда, что этого никогда не случится... Я никогда больше не увижу тебя живым... И эта мысль убивает меня не хуже Авады... Мне стыдно признаваться в этом тебе, но я... пью. Потому что каждую ночь мне снятся сны о нас. О том, как мы любим друг друга... А просыпаясь, я понимаю, что это всего лишь сон. И никакого «нас» не будет. Ты умер, а я... даже не знаю, как назвать подобное существование... Вот так обстоят дела, Северус! А теперь за меня, похоже, крепко взялся Сметвик. Собирается с помощью колдомедицины и вот этой хитроумной штуковины, — он крутит браслет на запястье, — снова сделать из меня человека. Как думаешь, получится у него? Если бы не Тедди, я бы, конечно, ни за что не согласился. Я не слишком-то держусь за жизнь, тем более что там, за гранью, меня ждет встреча с тобой, но всякий раз, когда мне хочется сдохнуть, я вспоминаю о Тедди. О том, что я обязан помочь миссис Тонкс поднять его на ноги. И мне становится стыдно. Вероятно, именно это и означает быть взрослым: делать то, что мы должны, а не то, что хотим. В общем, я обещал Сметвику вернуться в понедельник в Мунго и начать лечение. Не знаю, сколько на это уйдет времени: по словам Сметвика, за прошедший год я здорово навредил себе. Поэтому... не могу сказать, когда я приду к тебе снова... Ты же не обидишься, правда? Я буду очень скучать по тебе...