Капканы

Сергей вскрикивает и глухо стонет, утыкаясь лбом в чужое бедро. Горячие руки шарят по его пояснице, задирают футболку куда-то к заходящимся спазмом лопаткам и с силой давят, заставляя прогнуться и развести колени, в то же время бескомпромиссные жесткие пальцы вплетаются в чуть влажные рыжие пряди, вздергивая лицо кверху. — Не уходи от нас так рано, — чужой шепот вплетается под кожу, расцветая невесомым поцелуем над бровью. Разумовский мелко-мелко кивает и наконец распахивает глаза. Улыбка на губах Олега не похожа на его привычную мягкую усмешку, которую он помнит — она темная и ядовитая, как цветок олеандра. Сергей сглатывает и тянется к нему, но жесткие пальцы сзади впиваются в бедро до боли, удерживая на месте. — Не так быстро, — шепчет второй. Сергей сжимается, каменея плечами, ощутив влажное прикосновение между ягодиц. Горячий язык широким мазком проходится от крестца вниз по промежности, увязая в попытке Разумовского стыдливо свести бедра. В ответ ладонь опускается на бедро без замаха, для острастки, как коротят разыгравшегося пса. Олег смеется раскатисто и низко — словно далекий гром блуждает между скал, и тот, другой — второй Олег, вторит ему в ответ звучаньем хищного безумного прибоя. Сергей уверен, что спит, по-другому объяснить ситуацию себе у него не получается. Он так желал, чтобы Олег вернулся, что поспешил и придумал сразу двоих: тот, что держит его за волосы и плечи совсем молодой, лет двадцати, светлокожий еще и безбородый, Сережа его помнит — таким Волков, с треском завалив сессию, сбегал в армию и целовал его в тени перрона под навесом; а тот, второй, что жадно прижимается сейчас сзади — таким Сергей отпускал Олега на задание всего лишь год назад. И оба, кажется, сговорились свести его с ума. В четыре руки Сергея еще не ласкали, но все бывает в первый раз, и с Олегом — одним или двумя, плевать — Разумовский готов к экспериментам. Он не сопротивляется, когда его заваливают на диван между чужих распахнутых колен, а сверху наваливается еще одно горячее тело. Губы жмутся к губам; Олег кусает его за нижнюю, тянет, прихватывая острыми резцами, толкается языком во влажную нежность рта, сразу же перехватывая инициативу. Сергей, забывшись, обхватывает ладонями его гладкие щеки, тянет на себя и вздрагивает, ощутив на талии чужие руки в собственническом объятии. К шее сзади под волосами прижимаются губы, грубовато прихватывают тонкую солоноватую кожу. Борода щекочет вспухающую мурашками кожу. Руки сжимаются крепче, ладони удобно устраиваются на выпирающих тазовых костях, поглаживают и проминают под себя белую плоть. Сергей стонет в чужой рот и накрывает руки Олега своими. Разрывает поцелуй и опускает взгляд, дурея от контраста до темна загорелой обветренной кожи и собственных белых как снег ладоней. Галлюцинации они или нет, но оба Олега знают его тело как свои пять пальцев. Тот, что моложе, быть может более порывист и больше сосредоточен на своем, но второй искупает его ревнивый эгоизм всецело, последовательно доводя Сергея до отупения. Прохладная скользкая смазка туго скатывается вдоль ягодиц. Сергей мычит сквозь затыкающие рот пальцы, прикусывая костяшки. Волков фыркает, подхватывает его под челюстью и фиксирует голову в таком положении, что шею приходится тянуть и выворачивать. Отмахивает в сторону длинную челку, отнимает влажные искусанные пальцы и мажет по Сережиной щеке. Глаза Разумовского закрыты. Он едва ощутимо покачивает бедрами, переступает коленями по скользкой коже дивана, пока сзади его настойчиво разрабатывают чужие руки. Он уже возбужден так, что с головки прижатого к животу члена сочится смазка, мутноватыми каплями скатываясь к мошонке. Сергей совсем не сопротивляется, когда его за спутанные волосы дергают вперед и утыкают носом в чужой пах. Он берет сколько может, пропускает член глубоко в рот, тесно обнимая ствол губами. Стонет прямо так — с полным ртом, когда к трахающим его сзади пальцам прибавляется еще один, а может два, он не ручается за собственные ощущения. Растягивает его Олег на совесть, не давая лишний раз рыпнуться, придерживает за талию и трется твердым пахом о бедро, давая ощутить, как сильно его возбуждение. Сережа старается дышать носом, смирить дыхание, но ни черта не получается, и он снова сбивается, стонет — протяжно, ищущи, смаргивая с ресниц горячие слезы. Молодой Волков стирает их подушечками пальцев и тянет в рот, пробуя соль языком. — Тише, тс-с, — шепчет он, склоняясь и касаясь невесомым поцелуем рыжей макушки, чтобы тут же без перехода толкнуться глубже в чужое горло. Сергей давится, пытается отстраниться с кашлем, но ему не дают, наваливаются со спины, притираясь горячим и крепким. Разумовский цепляется скованными судорогой пальцами за предплечье Олега, вскидывает на него умоляющие глаза, но тот лишь улыбается и гладит его по волосам словно заигравшегося ребенка. — Потерпи, будь умницей, — хриплый шепот дразнит ушную раковину, пуская по хребту вниз сонм мурашек. Сережа скулит, жмурится так крепко — но терпит. Они трахают его в особом слаженном ритме: один спереди вбивается глубоко в растраханную глотку, полностью контролируя даже разряды чужого дыхания, второй долбит сзади, вогнав в худые бедра крючья сильных пальцев. Сергей бы рад оттолкнуть их обоих, но после первого же толчка теряет себя, сдаваясь на милость победителей. Ему так хорошо, что плохо, или наоборот. Он окончательно увязает в ощущениях, когда мозолистая ладонь грубовато стискивает его истекающую плоть, зажимает в кулаке и принимается дрочить, вгоняя в общий ритм под хлюпанье текущей смазки. Когда не терпящие возражений пальцы надавливают на загривок, скоблят по кромке волос и шее, тянут ближе; когда плоть забивается в горло и одновременно с тем сзади ее встречают на удар так глубоко, что кажется будто они сговорились встретиться где-то на середине, гребаные варвары; когда вдохи Олега сверху сменяются первыми хриплыми задавленными стонами; когда к ним присоединяется второй, срываясь на какой-то бешеный безумный ритм так, что колени Разумовского разъезжаются в стороны; когда всего этого становится слишком много, Сергей кончает. Изливается мучительными выкручивающими нервы толчками в чужой кулак, всхлипывает и дрожит так, словно через него пропустили разряд высоковольтного тока. Он заваливается вперед, упираясь влажным лбом в чужое бедро. Шепчет что-то бессвязное сорванным горлом: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. И: Олег, Олег, Олежа-а… Не уходи, не отпускай, не бросай меня-а. Его оттягивают за волосы, заставляя запрокинуть залитое слезами лицо. Старший тянет хриплое: оставь, и младший подчиняется хоть и с неохотой быстро догоняясь в собственную ладонь, не отрывая взгляда от дрожащих влажных ресниц, пылающих скул и потемневших от прилива крови губ, блестящих от слюны и смазки. Волков кончает, широким мазком большого пальца размазывает собственное семя по чужим губам и толкается в горячий покорно приоткрывшийся рот. Сергей не поднимает век и лишь скулит бессильно, когда в него спускают сзади так и не вынув. Когда его отпускают, он падает грудью на диванную подушку, прижимается перепачканной щекой к прохладной обивке и сворачивается в клубок, пытаясь восстановить дыхание. Оба мужчины отстраняются. Тот, что моложе, неторопливо заправляется, а после садится на пол у лица Сергея, с бережной осторожностью отводит с его глаз спутанную рыжую прядь, трогает влажный горячий лоб. Разумовский дышит часто и мелко, кажется, провалившись в не глубокий обморок. Младший поднимает голову и вопросительно смотрит на старшего, но тот в ответ лишь жмет плечами. — Принеси полотенце, приведем его в порядок, — велит он, застегивая брюки. Вдвоем они раздевают не сопротивляющегося Сергея, вытирают его влажным полотенцем, переодевают в пижамные штаны и мягкую домашнюю кофту. Подумав, старший Олег накрывает Разумовского пледом, с трепетной лаской гладит по щеке и отстраняется. — Марго, стереть записи с камер за сегодняшний вечер начиная с двадцати ноль-ноль. — Слушаюсь, — отвечает оцифрованный ребенок и мигает алым под самым потолком, не задавая лишних вопросов. Старший Волков протягивает руку своей младшей копии. Та медлит, но все же принимает приглашение, вцепляется в ладонь жесткими мгновенно изменяющимися пальцами, выпускает обсидиановые когти, вспарывая плоть насквозь. Две фигуры сливаются в языческом танце, оборачиваясь в чернильный мрак ночи как в нежный плащ. Черты лица меняются, вытягиваются, плавятся и текут, становясь на место. Птица смотрит на безмятежно спящего Сергея золотом бессмертных глаз и улыбается безумной улыбкой победителя.