Saman — Olafur Arnalds
В каждой из его нот ощущается тоска. Совсем скоро состоится бал, на котором будет множество гостей из разных государств. Как жаль, что скульптор не может появиться во дворце и скрасить его печаль и грусть, возникшие из-за желания родителей найти ему супругу. Юноша уверен, что не полюбит её, какой бы замечательной та ни была. Он даже не хочет с ней знакомиться, взглянуть на неё хоть раз, ведь все его мысли только о Юнги. Уже с самого детства мальчик читал книги, находившиеся во дворце. У него было множество воспитателей, обучавших его грамоте, благодаря которым Чимин превосходно понимал литературу, наслаждаясь ей, обладал прекрасными манерами и отличался высокой культурой. Именно это не позволяло признаться никому вокруг. Было страшно: Чимин так нежно любил и был так счастлив, но понимал, что натурщик никогда не примет его неправильной любви. От осознания невыносимая безысходность накрывала его. Над ним нависали тяжёлые тучи и в сердце появлялся непроходящий дождь, а неоглашённый отказ забирал все его силы без остатка. Вероятно, после всей той боли и смирения, его трепетные и бережно утаянные чувства должны были превратиться в завявшие цветы, но те, напротив, расцветали пышным садом из перламутровых роз с нежными лепестками. С каждым днём юноше было всё тяжелее сдерживать себя рядом с молодым мужчиной. Чимин столь сильно полюбил Юнги. Однако, до этих превосходных цветов невозможно дотронуться, только молча наблюдать за ними. И юноша понимает, как непозволительна лишь одна мысль о том, чтобы быть с человеком, от чьего лишь имени сердце сходит с ума. Как всё это неправильно, грешно и безумно. Мужчины должны любить женщин, а не других мужчин. Таков закон природы, но Чимин родился иным. В нём никогда не замечалось стремления нарушать обычаи и заповеди. Он послушно ходил в церковь на каждую службу и просил Господа помиловать его за все грешные мысли. По ночам плакал, осознавая, какой же тяжёлый путь уготовил ему Всевышний. Любить всем сердцем того, с кем быть не позволено никогда в жизни. Чимин боится услышать от своих родных о том, что он безнравственный и нечестивый. Что непотребный и безбожный. Ведь каждое из этих описаний, подобно тонкому мечу, пронзает насквозь душу до алой крови угрызений совести и сожаления. Юноша не готов встретиться с болью и разочарованием в их глазах. Не хочет видеть, как мама оплакивает все свои надежды из-за своего бессердечного сына. Юноша прикрывает глаза, вкладывая всю душу в каждое движение рук, слегка покачивает головой в такт мелодии. Его лицо серьёзно, он едва сводит брови, морщась, а светлые шёлковые волосы спадают вперёд, на его аккуратный лоб и виски. Музицируя, юноша не следит за нотами, полностью отдавшись своим мыслям. Часто Чимин философствует о том, как это — быть таким же как все. Что скрывается за этой манящей таинственностью? Юноша вдруг поднимает взор на балерину, стоящую на верхушке пианино, и думает о такой прекрасной обыденности. Та похожа собой на артистов балета, что во время антракта прячутся от лишних глаз под тяжёлой тканью кулис. Одним лишь им известно, что происходит за занавесом. Простота — это не особенность, а своего рода необходимость. Иногда именно она кажется единственным правильным решением. Отнюдь не каждый может ценить её в полной мере, а Чимин временами мечтал о ней, словно та является невообразимой ценностью. Его страшило неприятие. То было невыносимым бременем, но нежные чувства к скульптору — никогда. Ведь любить Юнги кажется самым прекрасным чувством, которое юноше только удавалось испытать. Скульптор слишком неповторим и бесподобен. Слишком добр и мил к нему. Сердце при виде его замирает и болезненно сжимается, весь воздух бесследно исчезает из лёгких и голова начинает кружиться от этих чувств. Чимин ощущает необыкновенный прилив сил, лишь вспоминая о том, насколько красив этот мужчина и как нежны его руки, пальцы, когда тот касается молодого юноши. Когда проводит ими по бархатному белоснежному мрамору. Натурщик словно чувствует эту мягкость его прикосновений к скульптуре, но уже на своём, собственном теле. Каждое из них похоже на едва заметное касание le Petit Bleu céleste. Оно такое же невесомое и робкое, заставляющее задержать дыхание, чтобы не спугнуть этот особенный момент между ними двумя. Любовь к Юнги всегда была неизбежной, словно рождение самой Вселенной. Она казалась мягкой и вечной весной в его душе, нежно шепчущей о тёплом, согревающем ветре и цветении лугов. И всё это сводило с ума, Чимин мучился в агонии, лишь допуская мысль о том, что им с Юнги придётся навсегда расстаться. Он не готов лишаться столь завораживающего низкого голоса и мягких губ, оставляющих после себя ощущение тепла и нескончаемого трепета. Юноша настолько уходит в себя, что ему начинает казаться, будто они с Юнги и есть клавиши пианино. Скульптор был бы чёрным цветом, потому что его волосы имеют тёмный оттенок, а у Чимина они светлые. Ещё старший кажется таким же тихим и рассудительным, спокойным, какой является ночь, а натурщик юн и стеснителен. Румянец на его щеках — это утренний рассвет, вишнёвым цветом разливающийся по небосводу. Они кажутся такими разными, но оба составляют гармонию, нежную мелодию с привкусом грусти, ведь такой является их история. Та прекрасна в своём обличии и юноша ни на что бы её не променял. Любить Юнги больно, но прекрасно. И Чимин готов ко всему, пока биение его сердца приятной дрожью раздаётся в груди. Он прекращает играть, останавливаясь на последней связке нот — аккорде. Смотрит перед собой, а после тяжело вздыхает. Ему не удалось заснуть ночью, а под утро юноша вдруг захотел сыграть сию мелодию, поддавшись вдохновению и океану мыслей. За окном давно светает, дворец наполняется прохладой и зарёй, где каждый уголок отныне пропитан теплом пастельного рассвета. И если Чимин — день, то пришла его пора, ему нужно наведаться к скульптору, пока у них ещё есть время друг с другом. Пока юноша всё так же невинен и чист, нетронутый узами супружества. Пока его сердце всё ещё бьётся.{ }
Юнги смотрит в окно с мыслью о том, насколько прекрасен сегодняшний рассвет. Казалось, будто бы некий одарённый художник смешал тона красок настолько подходяще красиво, что сам Мин удивляется этой палитре из оттенков. Каждый из них отражается в другом, которых на небе видно целое множество: от цвета хрустальной розы до лилового, коими являются поля во время цветения лаванды. Смотря на это природное явление, скульптор не может не думать о своём натурщике, ведь мысли о нём не покидают юнгиеву голову день и ночь, особенно в моменты, когда мужчина наслаждается чем-то прекрасным. Чимин также является частью крохотного мира Юнги, обрамлённого искусством, а потому старший сравнивает его со всем тем, что любит. Потому что Юнги любит Чимина. Скульптор до боли кусает собственные губы, ощущая, как быстро бьётся его сердце. Он опускает опечаленный взгляд вниз, рассматривая деревянный паркет. Мужчина должен быть сдержанее в своих чувствах, лишь бы не испортить эти хрупкие, хрустальные отношения между ними. Те являются настоящим чудом, светом в кромешной тьме, которая жила в сознании скульптора долгое время. Потерять вдохновение означало не только невозможность творить во имя искусства, но и лишиться средств к существованию. Другой работы мужчине было не видать. Быть скульптором — это его призвание. Юнги не может представить себя кем-то другим. Вероятно, поэтому Мин так благодарен появлению в его жизни этого особенного юноши, ведь тот не только вернул позабытое желание и страсть к любимому делу, но и привёл скульптора к его же началу. Напомнил, кем тот является на самом деле. Чимин заставил Юнги вновь быть собой, невзирая ни на что вокруг. Уже привычно мужчина достаёт нетронутую ещё сигару из футляра. Эти из новой партии, они оседают пряной и слегка сладковатой корицей на языке, наполняя мастерскую таким прекрасным ароматом. Юнги держит курительное средство меж пальцев, долго вдыхая в себя успокоение, а после удерживая то в своих лёгких. Он медленно выдыхает, дымка оседает на скульптурах и одежде, постели с балдахином над ней и столе с инструментами. Мужчина думает, что этот запах ему очень подходит, чего не скажешь об одном экземпляре, находящемся у него дома. Чиминова скульптура напоминает собой аромат цветов, не табака. Нечто лёгкое и непринуждённое. Но Юнги исправляется, больше не курит столь тяжёлые сигары, разбавляя те сладковатыми нотками. Он и при натурщике старается не курить, вместо этого наслаждаясь едва ощутимым флёром его парфюма. Юнги выкладывает лежащие по всему столу инструменты в ряд, едва сдерживая нежную улыбку при мысли о том, что Чимин снова будет позировать для него. Что ласковым вихрем ворвётся в тихую гавань его мастерской, подарив целую палитру чувств. Иногда скульптор задумывается, можно ли одним словом описать то, как он любит свою музу. И на этот вопрос есть лишь один ответ — невозможно объяснить словами. Лишь мягкой улыбкой, пронзительным и внимательным взглядом и осторожными прикосновениями. Из мыслей вырывает как всегда робкий стук в дверь. Юнги так быстро дышит, отворяя её и видя перед собой любимого Чимина. Тот долго смотрит скульптору прямо в глаза, не произнося ни слова. Мин гулко сглатывает, не в состоянии оторваться от своей музы. Невозможно сказать, как долго они оба смотрят друг на друга, лишь изредка моргая и едва не забывая дышать. Мин слегка приоткрывает рот, вместо приветствия взволнованно шепча: — Рассвет был сегодня потрясающим. Чимин медленно приподнимает уголки своих бархатных губ, растаивая в невинной улыбке. Юнги, смотря на него, тоже не может сдерживаться, улыбаясь. Никто не говорит больше ни слова. Казалось, они понимают друг друга и без них. Чимин несмело вручает мужчине аккуратный букет сирени. Прекрасный оттенок цветов этого растения напоминает утренний рассвет. Юнги, при мысли об этом, ощущает мурашки у себя по коже. Этот день не похож на все остальные, потому что они оба знают, что Чимину предстоит нежеланное знакомство с девушкой. Скульптор, работая с мрамором, почти не может взять себя в руки. Резкая боль проходится по телу, не позволяя высекать скульптуру. Муза смотрит на него, мысленно умоляя не отдавать его никому, но мужчина не слышит, вовлечённый в собственные мысли. — Мне пора, — так тихо и разбито шепчет Чимин, вновь одевшийся после позирования. Юнги стоит напротив него, а после осторожно подаётся вперёд, прикрывая глаза и шумно дыша. Он касается чиминового лба своим совсем-совсем невесомо. Медленно ведёт головой в сторону, незаметно приподнимая её так, что едва проводит по нежной коже чиминового лица кончиком своего носа, полностью отдавшись чувствам. Натурщик тоже держит глаза закрытыми и дрожит от каждого томящегося запретом прикосновения. Они оба так бояться друг к другу прикоснуться. И каждый раз это похоже на отчаяние, словно в следующий раз им не будет позволено оказаться рядом. Чимин тихо плачет, наслаждаясь каждой секундой рядом с Юнги, а скульптору так безумно, сумасшедше хочется его поцеловать. Отдать всё тепло своих мягких губ, всю нежность и любовь без остатка. Мужчина не знает мыслей натурщика, не может прочесть их и понять, о чём тот грустит. И Мин искренне надеется, что это не из-за него, что он не пугает сего чистого и светлого юношу своими порывами особенной обречённости, когда каждый раз кажется, что их следующая встреча может стать последней. Когда внутри раздаётся отчаянный крик, а тело просит не отпускать, но скульптор раз за разом отпускает. Они находятся так близко. Уставшие страдать из-за неразделённой любви и упиваться ею, словно самым вкусным на свете вином. Их души тянутся друг к другу, но им нельзя. Невозможно слиться воедино, наконец-то признавшись, потому что они оба грешники. Потому что ослушались Господа и пошли по пути, полному боли. На этой дороге разбитое стекло, которое режет чувствительную кожу ступней, стирая те в кровь. И они здесь только вдвоём, без никого, полюбившие друг друга. — Поведайте мне о том, что лежит у Вас на сердце, — шепчет Юнги, обжигая дыханием с привкусом табака и корицы. Он держит глаза закрытыми, хмурясь и отводя голову чуть в сторону, но не отстраняясь. — Я чувствую, как в моем сердце расцветают розы, — отвечает Чимин так же несмело, а его дыхание учащается с каждым словом всё сильнее. — Они прекрасны, но мне больно из-за их шипов.